– Читатель любит детективные сюжеты. Приятно читать рассказ, заранее зная, чем он кончится. И вообще, лестно чувствовать себя умнее автора…– где-то вы уже это слышали, правда [1]? Ну что поделаешь, если все хорошие слова уже сказаны, и никто не может сказать ничего нового (эти слова я тоже уже где-то слышал). Так давайте не будем оригинальничать и продолжим крутить шарманку. Тут положено сказать: точно известно, что эта история не происходила никогда. Всё это выдумка, сочинённая для вашего развлечения. Итак, читайте, посмеёмся и поразмышляем вместе.
Стояла тёмная ночь. Моросил дождь. Надзиратель государственной тюрьмы Мидельсауз Бористоун… ох, простите, опять не удержался [2], то есть охранник одного секретного государственного учреждения приоткрыл окошко в окованных железом дверях, тщетно стараясь проникнуть пристальным взором сквозь непроницаемый туман.
– В такую погоду и собаку на улицу не выгонишь, – пробормотал он хриплым голосом и захлопнул окошко.
Вдруг от мрачной кирпичной стены учреждения, которое мы пока не можем назвать, отделились две таинственно крадущиеся фигуры. Высокий сутулый юноша – Вениамин Видивицын по прозвищу "Веник", вынул из кармана небольшой, отвратительного вида фонарик.
– В чём дело? – спросил тот, что поменьше, по прозвищу "Рыбка".
– Если это не он, то придётся бежать, не мешкая.
Послышались осторожные шаги. В тусклом свете фонарика появился третий член банды по кличке "Кабан".
– Ол райт! Погода нам благоприятствует. Если только что-нибудь непредвиденное не нарушит наши планы, эту ночь мы проведём, как задумали. За дело, ребята! – шёпотом произнёс Веник.
– Слишком много болтаешь… Когда подойдёт Семёновна, приказы будут отдавать я. А, вот и она. Ребята, за дело, – проворчал Кабан.
К трём членам шайки приблизилась четвёртая фигура, закутанная в длинный плащ – нет, не Пинкертон, а та самая таинственная Семёновна.
– Пирамиду строй! – сиплым шёпотом скомандовал Кабан
Веник стал на одно колено, Рыбка по Венику вскарабкался на плечи Кабана и оттуда – на гребень стены.
– Тут, наверное, змеи…– дрожащим голосом произнёс он сверху.
– Куда! – Кабан поймал за шиворот Веника, который шарахнулся было в сторону, и забросил его тщедушное тельце на стену, сложив ладони «лодочкой».
– Держите Семёновну, – пробасил Кабан.
– А она завтракала? – осторожно спросил Рыбка.
– Я худею…– пискнула Семёновна.
– Да ладно тебе, Семёновна легче кошки, – успокоил Рыбку Кабан, – лови!
Он подбросил Семёновну, на стене завозились и закряхтели: «Не лапай… Уй, уй, уй… Ты чо щипаешься? А ты не лапай… Это не я, а он… Врёшь…. Уй, уй, уй…»
– Тихо вы! – прошипел Кабан. – Ползите в машинный зал, я пройду через проходную.
С этими словами таинственный главарь шайки растворился в тумане.
Ну как, не по себе вам? Поздравляю, вы стали свидетелями преступления. Хотя признайтесь, вы и сами давно подозревали, что в нашей стране нельзя сделать сколь-либо значительного дела, не совершив при этом какого-нибудь правонарушения. Как говорил Веник, тот самый, что боится змей: «Curiositas - mater sceleris [3]». Давайте-ка познакомимся с будущими фигурантами уголовного дела поближе, пригодится для дачи показаний. Я-то уже давненько знаком с их деяниями, советую и вам, так сказать, принять участие в расследовании.
Первым на месте преступления появился Веник, он же Вениамин Видивицын. Венечка, так в детстве его называла мама, не всегда был преступником. Большую часть своей, ещё очень непродолжительной жизни, он искусно прикидывался порядочным человеком. На преступление его толкнуло чувство, которое долго и неукротимо вызревало в нем, как зародыш «чужого» в астронавте Кейне, пожирая маленького Веню изнутри. Это чувство – жажда знаний. Даже будучи уже в зрелом возрасте, Веник не мог противиться этой всепоглощающей страсти. Как полагается, она наложила отпечаток и на его внешность. Если бы в известной книге Ламброзо [4] было описание «Homines cognitionis amor [5]», простите мою латынь, Венечка был бы типичным случаем. Худой, измождённый постоянными поисками истины очкарик с горящими глазами психопата на землистого цвета лице – вот ведь ужас. Но стоило Венику открыть рот, как вместо маньяка перед вами представал вдохновенный учёный и обаятельный собеседник, всем своим существом подтверждавший мысль Люка де Клапье: «Страстям мы обязаны, быть может, наибольшими победами ума».
Теперь познакомьтесь со вторым подельником, по кличке «Рыбка». Он столько раз объяснял происхождение своего прозвища, что я бы не рискнул спрашивать его об этом ещё раз. Лицо и фигура Рыбки не были так изуродованы интеллектом, как у Веника. Совсем наоборот, Рыбка обладал смазливым обликом порочного ангела. Его наклонности были соответствующими. Я уверен, что на стене именно он воспользовался возможностью осязать прелести Семёновны и поплатился за это. И, раз уж мы говорим о страстях, то стоит заметить, что Рыбка был до крайности одержим безудержной любовной страстью. Так что тут к месту было бы изречение Луция Сенеки: «Страсти придают самым глупым людям ум и делают глупыми самых умных». Обидно, конечно, но в магазине природы приходится выбирать – либо ум, либо красота.
Далее позвольте вам представить главаря шайки по кличке «Кабан». Его внешность могла бы служить учебным пособием по физиогномике [6] (ничего не поделаешь, связались с преступным миром - придётся потерпеть специфику). Квадратное грубо вылепленное лицо, массивный подбородок, глубоко посаженные глаза и густые рыжие усы щёточкой – все это говорило о волевой, целеустремлённой натуре страстного человека, более склонного к диктатуре, чем к компромиссу. Достижение цели без опасности и преодоления препятствий – это для Кабана как еда без перца, и правильно о таких людях замечал Анатоль Франс: «В основе всех великих страстей лежит прелесть опасности. Всякое наслаждение кружит голову. Удовольствие, смешанное со страхом, пьянит».
Фигура в длинном плаще, появившаяся у таинственной стены последней, принадлежала единственному женскому члену банды – обольстительной молодой девице Семёновне. Лично я считаю, что ей не следовало худеть в угоду физически неразвитому Рыбке. Семёновна и так была убийственно (уж извините меня за этот эпитет, но он соответствует общему тону нашего повествования) красива во всём – гармоничная фигура, округлое личико с огромными распахнутыми серо-зелёными глазами, серебристый вкрадчивый голосок. Добавим к этому портрету лёгкий весёлый нрав, страстную любовь к «чёрному» юмору и ко всяческим авантюрам. То, что это могло быть маской, случайно заподозрил Кабан, когда взял для переписывания конспекты Семёновны и обнаружил там на полях следующее саркастическое четверостишие:
– Я улыбку навеки с лица сотру.
Мне осталось в последний раз посмеяться –
Если б знала заранее, что умру,
Никогда бы не захотела рождаться.
Тогда же наш «главарь» взял Семёновну под особую опеку, на себе почувствовав, что «казаться улыбчивым и простым – самое высшее в мире искусство [7]». Тут стоит отметить, что Кабану шефство над Семёновной давалось легко, так как в части личных отношений была у неё одна слабость – болезненная тяга ко всем страстным натурам, прямо как в стихах Веры Полозковой: «Страсть – это очень технологичный дар. Чуять его за милю нутром – радар Встроен [8]…».
Ну вот, теперь вы готовы к следственным действиям, читайте дальше. Да, кстати, если на допросе спросят обо мне – мы только знакомы и я только свидетель этих великолепных и спорных рассуждений моих друзей о человеческих страстях, которые так причудливо и странно отражаются в проблемах искусственного разума.
Итак, противоправное деяние в неизвестной, но очень секретной, государственной организации продолжало свершаться.
Проникнув через открытое окно первого этажа, а оттуда – в коридор на второй этаж, члены банды затаились около двери в машинный зал. В гулком пустом помещении бубнили чьи-то гнусавые голоса.
– Кажется, вас нет в списке на ночные работы…
– Да есть я в этих списках, поищите…
– Вы Зажигалкин?
– Нет, я не Зажигалкин…
– Жаль, вот он есть в списках, прямо в первой строчке, а вас надо искать….
– Ну, ищите…
– Как же я вас найду, ксерокопия такая, ничего не видно….
– Ну, тогда я – Зажигалкин…
– О, я так и думал, вы есть в списках, проходите, товарищ Зажигалкин, приятной вам ночной работы!
Всё время, пока продолжался этот безумный диалог, наши члены преступной группировки дрожали от страха, прижавшись к стене таинственного машинного зала. Темно было, как говорят душегубы, «хоть глаза коли». Вдруг около лестницы в конце коридора завозился кто-то огромный и грузный, словно горный тролль. Послышалось металлическое звяканье, сопение и неверные тяжёлые шаги. Семёновна уже было хотела завизжать пронзительным, леденящим душу женским визгом, который обычно имеется во всех классических фильмах ужасов. Но тут она поняла, что этот тролль - на самом деле Кабан, и визг, к сожалению, пришлось отменить. Кабан хрипло сказал: «Приветик…» всем присутствующим «романтикам с большой дороги» и открыл двери машинного зала.
Что же оказалось там? К чему так настойчиво стремились наши друзья-подельники, не гнушаясь нарушить строгие законы советского времени? Там, дорогие мои читатели, стояла вычислительная машина ЕС-1022, технический шедевр эпохи развитого социализма. Машина занимала целый зал и состояла из нескольких массивных металлических шкафов и тумб, набитых транзисторами, магнитными лентами, огромными магнитными дисками. Все это роскошно мигало лампочками, жужжало и дуло горячим воздухом. По вычислительной мощности этот шедевр был в двести раз меньше среднего смартфона нашего времени.
Возможно, вам, современным людям, это будет непонятно, но наши друзья, в составе организованной преступной группы, воровали машинное время у собственной организации, то есть выполняли нелегальные расчёты для своих дипломных проектов. А вы что думали? Неужели вы могли предположить, что я позволю своим героям совершать не то что уголовно наказуемые, а вообще какие-либо безнравственные поступки? Впрочем, я знаю, что вы не могли такого подумать. Так давайте же с высоты нашего времени и социального опыта современного общества, которое с той поры было свидетелем дел, несравнимо более безнравственных и преступных, отпустим нашим друзьям эти скромные грехи и перестанем называть их подельниками, шайкой и другими хорошо известными вам словами из лексикона 90-х.
Зайдя в машинный зал, Кабан действовал по-хозяйски. Он достал из сумки первую колоду перфокарт с программой своих расчётов, снял с неё резинку, вставил колоду в считыватель и придавил стальной крышкой. Затем подошел к телетайпу и ввел несколько команд. Считыватель затарахтел, лампочки на консоли замигали, магнитные головки под стеклянной крышкой дисковода задвигались – в общем, расчёт пошел. Ближайшие два часа делать было нечего, и, так как в плотно заставленном вычислительным оборудованием помещении стул был только один – у телетайпа, друзья в разнообразных позах расположились на полу. Кабан с трудом втиснул свою буйную плоть между процессорным шкафом и телетайпом, Семёновна расположилась в позе русалки возле дисковода, Рыбка со стоном рухнул, как подстреленная дичь, под дверцей системного магнитофона, а я и Веник образовали рядом с ним живописную композицию «Охотники на привале». Потом Семёновна сквозь зубы процедила: «Самец-с-с-с…», – и сделала вид, что собирается ещё раз ущипнуть Рыбку. Рыбка дёрнулся в сторону и ударился головой о железную дверцу магнитофона. Магнитофон загудел как вечевой колокол, все, кроме Рыбки, засмеялись. На этом развлечения кончились, и возникла тоскливая пауза.
– Si vous n'avez pas de chance, m?me le diable n'aide pas [9]! – наконец, с раздражением сказал Рыбка, потирая голову и ни к кому конкретно не обращаясь. – И почему у нас на пятерых только один компьютер? Вот был бы у каждого, не валялись бы тут на полу, как…
– Клошары? Можешь не продолжать. Такие устройства, называемые персональными компьютерами, уже появились за рубежом, – перебил Рыбку Веник. – Я от знакомого слышал, американская фирма «Яблоко [10]» уже вовсю продаёт, вторая модель. По вычислительной мощности он ещё уступает тому, внутри чего мы сидим, но эпоха персональных компьютеров уже началась и через несколько лет персональный компьютер такой же мощности, как наша ЕС можно будет держать на коленях.
– Американцы наверняка назовут его “Laptop [11]”. Но гораздо интереснее, как будет развиваться то, что он обрабатывает. Я вот недавно прочитал в журнале, что появятся такие программы, которые смогут на равных вести диалог с человеком и заменять его в решении интеллектуальных задач…– возбуждённо произнёс Кабан и начал беседу, которую я запомнил как разговор о «противоестественном разуме».
– А представь, подобные программы уже появились, – подхватил тему Веня. – Все вы наверняка слышали о такой науке, как кибернетика [12]? Я начал знакомиться с ней ещё в школе, прочитал интереснейшую книгу Кобринского и Пекелиса [13]. Мысль о том, что процессы управления в живых организмах, включая человека, и в искусственно созданных технических аппаратах подчиняются общим закономерностям, настолько поразила меня, что я продолжил знакомство с этой новой наукой и попробовал книгу Уильяма Эшби [14]. Сложновато, конечно, для неофита. Эшби окончательно убедил меня, что такая важная особенность организма, как адаптивное поведение и постоянство внутренней среды, или гомеостазис, обеспечивается с использованием вполне определённых механизмов управления с обратной связью, аналогичных таковым в технических системах. А отсюда только один шаг до другой аналогии: если тело управляется по тем же закономерностям, что и машина, может быть и некоторые особенности мышления человека могут поддаваться логическому анализу и также могут быть воспроизведены при помощи вычислительных машин?
– И этот шаг очень быстро был сделан, – продолжила дискуссию Семёновна, – появились программы, имитирующие логические рассуждения человека. Теория создания таких программ называется «искусственным интеллектом».
– И что, с ними можно вести диалог, как с человеком? – с сомнением поинтересовался Кабан.
– Да, вполне. Появился даже критерий, по которому можно судить, насколько полно имитирует программа мышление человека, – Семёновна повернулась к Венику и щёлкнула пальцами, – тест имени кого?
– Таня, не кого, а чей – укоризненно сказал Веня, – тест Алана Тьюринга, опубликованный в 1950 году [15]. Суть критерия в том, что если в ходе дистанционного диалога с неизвестным и невидимым респондентом человек не сможет определить, с кем он ведёт беседу – с таким же человеком, или с программой, то программа может считаться разумной. Но! – Веня предостерегающе поднял палец и стал похож на портрет молодого человека кисти Франса Хальса, только без берета. – Этот тест тут же подвергся серьёзной критике из-за своей необъективности. Например, такой тест легко пройти при помощи фатического [16] диалога. Танечка, помнишь, когда мы с тобой разбирали книгу Поспелова [17], даже привели свой пример такого диалога? Давай, покажем ребятам?
– Я говорю за Трактирщика, который может быть программой, а ты за Хозяина, который является человеком, да? – страсть к актёрской игре преобразила Семёновну, прекрасное лицо её покрылось румянцем, в глазах, в этих «hublots de l'?me [18]», как однажды выразился Рыбка, появился волшебный неземной свет.
– Да, вспоминай…– подбодрил Семёновну Веня.
Трактирщик: «Принцесса страдает, болеет, а жизнь идёт своим чередом».
Хозяин: «Да!»
Трактирщик: «Рыба тут дешевле, чем у нас. А говядина в одной цене».
Хозяин: «А овощи?»
Трактирщик: «Ну, овощи такие, какие тебе и не снились. Тыквы сдают небогатым семьям под дачи. Дачники и живут в тыкве, и питаются ею. Пробовали арбузы сдавать, но в них жить сыроватоn[19]».
– Как видите, друзья, фатический диалог создаёт только видимость общения и, так как реального обмена информацией не происходит, судить об интеллекте собеседника нельзя, – завершил этот маленький спектакль Веник.
– Значит, общение с человеком, как минимум на уровне фатического диалога, искусственному интеллекту по плечу, с решением логических задач он должен справляться даже лучше и быстрее человека, так как мало зависит от их размерности, – задумчиво рассуждал Кабан. – Стало быть, можно опасаться появления искусственного разума, полностью превосходящего человеческий…
– Я бы назвал такой искусственный разум противоестественным! – воскликнул Рыбка. – Потому что велика вероятность конфликта между великолепно организованными машинами и интеллектуально слабыми людьми. Эволюция не терпит слабых, и нам суждено вымирание, человеческая цивилизация заменится машинной.
– В твоих словах что-то есть, Рыбон. Хотя фантасты описывают различные варианты сосуществования машинного и человеческого интеллекта – от сотрудничества у Азимова в «Стальных пещерах», до полной зависимости у Кларка в «Городе и звёздах», – сказала Семёновна. – Различное целеполагание у человека и машины и отсутствие у последней эмоций и морали неизбежно приведет к противостоянию.
– А я бы не стал беспокоиться за будущее человека в кибернетическую эпоху. Нас не погубит совершенство сделанных нами машин, потому что мы защищены нашим несовершенством! – вскричал Веня и продолжил под вопросительными взглядами друзей. – Всё очень просто, други мои. Конструктор машины или программы знает, как она устроена. В любой, даже самой сложной, системе логического вывода можно по шагам проследить, как из посылок синтезируется заключение. А вот программа никогда не узнает, каким способом принимает решение человек, потому что он, создатель этой программы, сам этого не знает. Поэтому программы не будут с нами на равных. В другой книге Поспелова [20], которую я всем советую прочитать, говорится о том, что рассуждения человека при принятии решений основаны на гораздо более сложных закономерностях, чем логические правила, которые заложены в продукционные системы [21] машин.
Веня перевёл дух и продолжил. Его пафосные рассуждения о судьбе человечества звучали очень комично, ведь изрекал он их, лёжа на боку в позе римского патриция на пирушке, но рассказ его просто заворожил меня, потому что Веня говорил с необыкновенной страстью: «Каждый человек, от нобелевского лауреата, до последнего забулдыги – это штучный продукт, результат индивидуального развития. Через его собственный неповторимый опыт, через всё, что он слышал и видел и из чего сам построил свой внутренний мир, через детские грёзы и обиды, сны и злые надежды, через все эти неисчислимые пласты его непознаваемого «я» пробиваются мечты. Они как ростки чудесных цветов, обрастают по пути рациональным и превращаются в цели, которые овладевают нами и становятся страстями. Не надо пытаться разбирать, анатомировать их, потому что каждый раз после этого будет умирать частичка вашей «человечности». Так пусть же каждый из нас собирает свой букет страстей и живёт их чарующим ароматом. Нет на земле силы, способной противостоять силе страсти! И никогда её не будет у бездушных машин!»
Тут Веня неожиданно приподнялся и стал на колени. Казалось, он приготовился к какой-то истовой молитве.
– Послушайте, я написал стихи о людях и машинах, – проникновенно сказал он:
– Аллилуйя страстям человека!
Он не знаний, а счастья взыскует,
Мудрый разум без страсти – калека
Аллилуйя страстям, аллилуйя!
Без мечты не возникнет желание,
У расчёта не будет стремлений,
У программы не будет страданий,
А у робота нет сожалений.
Человеческий разум слабее
Силиконовой мощи машины,
Но она никогда не сумеет,
Но она не достигнет вершины.
Потому что любя и страдая,
И неся свою ношу натужно,
Человек всей душой понимает
Для чего и кому это нужно.
Горы древние реки источат,
И, хоть время, память врачуя,
Человечеству гибель прочит -
Аллилуйя страстям, аллилуйя!
Торжественную апологию человеческим страстям прервало стрекотание телетайпа – первый расчёт был завершён. Семёновна стала хлопотать над своей колодой перфокарт, дальше была её очередь, а я вышел из машинного зала по той надобности, которой никогда не бывает у бездушных машин.
Когда я вернулся, то увидел странную сцену: мои друзья, как муравьи, хаотически ползали по полу, ругались и пели. Запевала своим чистым звонким голоском Семёновна:
– Тикают так, как вулканы поют,
Машины стоят, карты больше не жрут,
А почему? Просто я - ворона.
Программ не ввожу, потому что их нет.
Колода упала – какой это бред!
Теперь я пою, как поёт ворона [22]…
Припев получался несколько вразнобой. Сама Семёновна пела: «Я ворона, я ворона на-на-на-на….», – а её друзья: «Ты корова, ты корова ва-ва-ва-ва…».
Пока все мы собирали и перекладывали колоду перфокарт, мне пришло в голову, что, может быть, искусственный разум тогда перестанет быть противоестественным, когда сам сможет посмеяться над собой. Когда он почувствует, что быть смешным в глазах других хорошо…
[1] «Берегись автомобиля» (реж. Э. Рязанов,1966).
[2] «Призрак замка Моррисвилль» (реж.: З. Борживой, 1966).
[3] Любознательность - мать преступлений (лат.) Не ищите этот афоризм в словарях.
[4] Ломброзо Ч. (2005) Преступный человек. М.: Эксмо.
[5] Человек, страстно желающий знаний (лат.)
[6] Физиогномика – псевдо-наука о связи формы лица человека и его характера. Подробнее – Шварц Т. (2010) Читаем лица. Физиогномика. СПб.: Питер.
[7] С.А. Есенин Чёрный человек.
[8] Вера Полозкова "Очень спокойно, мелочью не гремя..."
[9] Если не везёт, то даже черт не поможет (фр.) Рыбка любит вставлять в разговор французские фразы, преимущественно ругательства.
[10] Веник имеет в виду американскую компанию Apple и ее продукт Apple ][, выпущенный в 1977 году и проданный в количестве более 5 млн. штук.
[11] Наколенный компьютер (англ.) Как приятно и легко быть провидцем в воображаемом прошлом!
[12] Наука об управлении и передаче информации в живых организмах и машинах.
[13] Кобринский Н.Е., Пекелис В.Д. (1963) Быстрее мысли. М.: Молодая гвардия.
[14] Эшби У. (1962) Конструкция мозга. М.: Иностранная литература.
[15] Тьюринг А. М. (2003) Вычислительные машины и разум. // Хофштадер Д., Деннет Д. Глаз разума. Самара: Бахрах-М. С. 47-59.
[16] Фатический дилог – способ общения, при котором участники не сообщают друг другу никакой информации, а только поддерживают беседу. Подробнее - Дементьев В.В. (1999) Фатические речевые жанры // Вопросы языкознания. № 1.
[17] Поспелов Д.А. (1982) Фантазия или наука: на пути к искусственному интеллекту. М.: Наука.
[18] Иллюминаторы души (фр.)
[19] Фатический диалог из фильма «Обыкновенное чудо» (реж.: М. Захаров, 1978). Обязательно посмотрите, фильм – чудо.
[20] Поспелов Д.А. (1989) Моделирование рассуждений. Опыт анализа мыслительных актов. М.: Радио и связь.
[21] Программная система логического вывода, основанная на системе связанных правил «если-то-и действие»
[22] Семёновна исполнила саркастическую пародию на тему песни Линды «Я ворона». Это своеобразное произведение появилось на свет в 1996 г. Как Семёновна могла её знать в 70-х – необъяснимо так же, как ее чувство юмора.