1. ЖЕЛЕЗО
В аэропорту меня встретил Алёша и отвёз в наше новое жилище, войдя в которое, я оторопела: большая комната была завалена нашим скарбом чуть ли не до потолка. Я и подумать не могла, что у нас так много вещей, ведь столовый гарнитур и всё, что было в спальне родителей, мы отвезли на Каблукова; кухонную мебель отнесли на помойку, а пианино оставили Жукову.
- Боже! Сколько барахла! – воскликнула я.
- Ага. Я целый день с ним возился. Хорошо ещё, что диван и шифоньер мне Мурат с Жуковым помогли сюда дотащить, а полки, книги и всё остальное, даже Антошкину тахту, я один допёр, - сказал Алёша, и добавил: - Ладно. Мне на работу надо.
- Подожди, Лёша. Шурик для сына деньги передал. Может, после работы завезёшь?
- Неохота мне к этой Клочковой ехать.
Мужа я понимала – мне бы самой век «сноху Люсю» не видать, но ребёнок тут ни при чём. Людмила, надеясь, что блудный муж к ней вернётся, на развод не соглашалась и алименты не оформляла, поэтому деньги на сына Шурик присылал с оказией. Обычно это были его друзья или знакомые, либо знакомые друзей или друзья знакомых. Однажды конверт с деньгами передал мне наш сосед Эрик, вернувшийся из Москвы, где был в командировке. В тот раз я позвонила Людмиле, и она прислала Сашку. Это было давно – три или четыре года назад.
Сашка вёл себя как очень воспитанный и рассудительный мальчик. Мама спросила его:
- Ты уже решил, кем хочешь стать?
Обычно в таком возрасте на этот дежурный вопрос взрослых дети отвечают неохотно, однако Сашка нас удивил:
- Я буду поступать в медицинское училище, а потом в мединститут, - ответил он.
Мы с мамой тогда переглянулись. «Да-а-а, - вздохнула я, - всего на четыре месяца старше Антошки, а уже твёрдо знает, чего хочет и рассуждает как взрослый».
Вспомнив этот случай, я сказала:
- Ладно, Лёша, езжай на работу, а я, когда вещи разберу, позвоню Людмиле – пусть Сашка приедет за деньгами как в прошлый раз, - чем мужа явно обрадовала.
Алёша уехал, а я, оставшись одна, стала думать – с чего начать. Обозрев бесформенную кучу со всех сторон, обнаружила на ней два фанерных листа, на которых Алёша когда-то собрал схемы электронных усилителей, и которые не один год покоились на антресолях. У Лёши не хватало времени на своё хобби, но «железо» он любил трепетно. К россыпи транзисторов-резисторов, тяжеленным и не очень трансформаторам, катушкам с медным проводом и прочему Лёшиному богатству я привыкла, и к его увлечению относилась не то, чтобы с пиететом, но с пониманием.
«Надо первым делом куда-то пристроить эти усилители, а то поломаются» - подумала я. К сожалению, антресоли Оксанка забила своими вещами, а шкафы закрыла на ключ. Мои размышления прервал телефонный звонок. Это была мама.
- Приезжайте к нам, - сказала она. - Про московскую квартиру расскажешь. Я вас пловом угощу. И ещё – пусть Алёша дрель захватит. Надо ковёр повесить.
- Хорошо. Только мы поздно приедем и без Антошки. Лёша сказал, что на работе задержится.
Я положила трубку и продолжила обследование нашего нового жилища на предмет разбора завалов. На доставшуюся после съёмок фильма лежанку Алёша сложил всю нашу одежду, оставив себе узкую полоску слева. Нам девять месяцев предстояло спать на этом предмете мебели, наскоро сколоченном из досок. Назвать его кроватью было сложно, несмотря на то, что деревянная спинка, выкрашенная в сиреневый цвет, должна была имитировать удобное для любовных игр двуспальное ложе импортного происхождения.
Я вошла во вторую комнату, разделённую невысокой фанерной перегородкой на две части, одна из которых служила кухней (при разделе квартиры Абдуллину кухни не досталось). У порога кухонного отсека я споткнулась о картонную коробку, заглянув в которую, обнаружила мамин чайный сервиз. «Забыла, наверное, - подумала я. - Надо отвезти. Заодно, кстати, можно и Алёшины усилители к ним на время сплавить».
За перегородкой находился топчан, на котором, судя по всему, спал Антошка. На широком подоконнике лежали его учебники и тетради. Значит - это его письменный стол. «Ну, ничего, отправим контейнер, и всё наладится, а пока надо хоть чуть-чуть этот бардак разгрести».
На полу под подоконником я увидела листок из тетрадки, исписанный Антошкиной рукой. Я подняла его и прочла следующее:
«Старшему прокурору верховного суда Республики Казахстан тов. ….
от несовершеннолетнего гр-на, проживающего по адресу: г. Алматы, пр. Жибек Жолы, 60, кв. 8
Заявление
Убедительно прошу Вас, ув. прокурор разобраться в создавшейся ситуации. Суть дела в следующем:
Когда, 25 сентября, 1993 г. я шёл из школы домой (учусь я в техническом лицее №28 им. М. Маметовой) ко мне подошли двое человек моего возраста (одного из них я знаю – это Айдаров Алмас) и спросили, имеются ли у меня деньги. (Это произошло по ул. Айтеке Би между улицами Толебаева и К. Маркса). Я ответил им, что дома у меня деньги имеются (но сколько – я сказал, что не знаю). Они требовали сначала, чтобы я принёс 5000 рублей. Подчёркиваю, что сейчас своих денег у меня нет ни копейки. Я ответил, что у меня намного меньше денег и поэтому я им ничего не могу дать. Тогда они потребовали, чтобы завтра, в 13-14 часов я на этом месте дал им 3000 рублей. Я сказал, что и таких денег у меня нет».
Вот чёрт! Добрались всё-таки эти малолетние ублюдки и до моего сына. Как-то раз Антошка рассказал мне, что одному его однокласснику ребята из соседнего интерната сломали руку.
- О, господи! Они подрались? - спросила я.
- Нет, - ответил Антон, - интернатовские поймали его и деньги потребовали. У него денег не было, тогда его на счётчик поставили, а он не принёс.
- И что?!
- Ну пацаны затащили его на школьный чердак и там ему руку сломали. Мама, наша классная сказала, что пацанов теперь посадят. Это правда?
- Их теперь в колонию для несовершеннолетних преступников могут отправить, - ответила я. - Доигрались. Они ведь и себе жизнь сломали. Кстати, знаешь, о чём я сейчас подумала?
- О чём?
- Твой одноклассник тоже виноват.
- Как это?! – удивился Антон.
- Вот почему он никому не рассказал, что у него деньги вымогают? Если бы он родителям или учителям пожаловался, этого бы не случилось. И он был бы цел, и этих малолетних бандитов в худшем случае поставили бы на учёт в детской комнате милиции. Они же трусы! Их можно было только припугнуть – и они бы сразу в кусты. Помнишь историю со шланчиком?
- Помню, - ответил Антон.
- Обещай мне, что если с тобой такое случится, ты молчать не будешь.
- Ладно, - ответил Антон.
***
Держа Тошкино заявление в руках, я поняла, что моя профилактическая беседа не прошла даром, правда, ни мне, ни отцу (ну на это я и не рассчитывала), ни учителям Антошка жаловаться не стал, а решил обратиться сразу «к старшему прокурору верховного суда». Однако, судя по тому, что заявление не дописано, он его никуда не отнёс.
Я еле дождалась, когда сын вернётся из школы, ведь «меры физического воздействия» эти сопляки могли предпринять в любой момент.
Когда Антон, наконец, пришёл домой, я с порога начала расспрашивать его про вымогательство.
- Тошка, с тебя интернатовские деньги требуют? – спросила я, показывая ему тетрадный листок.
- Уже не требуют, – ответил сын.
- Ты что ли деньги этим бандитам отдал?! А где взял?
- Нет, я Сакену с Дауреном сказал, что написал на них заяву и собираюсь подать жалобу в верховный суд. Алмас ко мне подошёл и попросил, чтобы я в суд не ходил. Обещал, что они больше меня не тронут.
Выходит, Сакен с Дауреном (это сыновья наших соседей) донесли нужную информацию до Алмаса с «этим вторым». Я вздохнула с облегчением: пусть и своим, как всегда, нестандартным способом, Антошка сумел себя защитить.
Алёша вернулся домой не очень поздно, и на моё предложение съездить к родителям согласился.
- Надо коробку с сервизом захватить, - сказала я. – Наверное, мама её забыла.
- Не забыла, - ответил Лёша. – Это Антошка сервиз у бабушки забрал и сам его сюда привёз.
- Да ты что?!
- Оказывается, когда-то твоя мама сказала Антону, что этот сервиз она ему дарит. Вот он своё и потребовал.
- Надо же! – рассмеялась я. – Не ожидала от нашего сына такой прыти. Кстати, Алёша, давай твои усилители тоже к маме отвезём.
- Зачем?
- Ну чтобы они не мешали, пока я тут буду порядок наводить.
- Нет, - коротко возразил Алёша.
- Но почему? – удивилась я.
- Они там их сломают.
- С чего ты взял? Дети они что ли? Скорее это я твои усилители в этом бардаке нечаянно сломаю. А там ты их поставишь на стол в лоджии, а перед отправкой контейнера заберёшь.
Но Лёша упёрся и стоял на своём, а я, не находя в аргументах мужа здравого смысла, упёрлась сама. Наша перебранка становилась всё горячее и, наконец, Алёша выпалил:
- Ты просто хочешь от них избавиться!
Да что же это все мне приписывают коварные замыслы!? То мама обвинила меня в том, что я норовлю сплавить её «лишь бы куда», теперь муж подозревает меня в желании избавиться от его железа! Мне стало обидно до слёз.
- Дрель не забудь. Я тебя у гаража подожду, - сказала я ему и вылетела из квартиры.
За всю дорогу к родителям мы не проронили ни слова. Мама сразу заметила, что мы оба, мягко говоря, не в духе. Пока Алёша сверлил дырки для ковра, она посмотрела на меня вопросительно, но я только махнула рукой, и она доставать меня с расспросами не стала.
От плова Алёша отказался.
- Ладно, мама, мы поедем. Антошка там один, - сказала я, а мама, понимая, что лучше не настаивать, уговаривать нас не стала.
Обратный путь мы тоже проделали молча. Лёша поставил машину в гараж, поднялся в квартиру, схватил один усилитель и вышел на улицу. Вернулся с пустыми руками и проделал ту же операцию со вторым.
Я не выдержала и спросила:
- Куда ты их отнёс?
- На помойку! – ответил муж.
Не знаю почему я тогда подумала, что причиной такой неадекватной реакции Лёши было вовсе не моё «покушение» на его усилители. Однако решила промолчать и не докапываться до «глубинных корней» его неблагополучия, потому что, если честно, он своей вспышкой меня сильно напугал.
***
«Не буди лихо, пока оно тихо». (Русская пословица)
Кстати, англичане с русскими по этому вопросу в полном консенсусе:
«Don’t trouble trouble until trouble troubles you» (Английская пословица)
***
Завалы я разбирала дня три-четыре: упаковала в коробки посуду и вещи, без которых можно было обойтись до отъезда; перевязала книги в пачки; в отдельную кучу собрала всё то, что можно было выбросить. Мебель Алёша составил в один угол.
- Ну как ты думаешь, какой контейнер надо заказывать, - спросила я Лёшу.
- Пятитонный, конечно, - ответил он.
Я заказала контейнер, который обещали привезти через две недели. Ну вот, теперь, хочешь не хочешь, надо звонить Людмиле.
Не успела я подойти к телефону, как раздался звонок.
- Да?
Это была Клочкова. Мы не общались с ней почти пятнадцать лет, но я не только сразу же узнала её голос, но и среагировала на него пробежавшим по коже лёгким морозцем.
- Мне звонили из Москвы, - сказала сноха Люся официальным тоном, - и сообщили, что с вами передали алименты на Александра.
Я поняла, что безлично-высокопарная манера, в которую она облекла свою речь, указывала на то, что моя неприязнь к ней была взаимной.
- Да. Саша может приехать и забрать их, только…
Я хотела сказать Клочковой, что мы теперь живём в другой квартире, но она меня прервала:
- Сашка не приедет. Пусть Алексей завезёт деньги и заберёт вещи Шурика. Я не собираюсь его барахло хранить как память!
Сорвалась-таки на «низкий» стиль!
- Хорошо, - ответила я и положила трубку.
Вечером я сказала Лёше, что ему всё-таки не избежать встречи с Клочковой.
- Давай поедем вместе, - попросил он.
Разделить с мужем эту малоприятную миссию я согласилась, и на следующий день мы поехали в местные Черёмушки под названием Орбита.
Людмила выдала нам три связки книг и сумку с одеждой. Потом повела нас на лоджию и, указывая на два больших мешка из-под муки, сказала:
- Это тоже забирайте.
- А что там? – спросил Алёша.
- Железо твоего братца, - фыркнула в ответ Клочкова.
Я взяла две связки книг, а Лёша взвалил на спину мешок и даже крякнул. Вторым заходом мы вынесли последний Шурикин скарб.
Уже сидя за рулём Алёша сказал:
- Я вообще-то хотел ещё пластинки забрать.
- Так забери! Они же твои.
- Да ладно, - махнул Алёша рукой на свои пластинки, - поехали.
Дома я заглянула в мешки и обнаружила то, что и ожидала: микросхемы, диоды, транзисторы, резисторы, конденсаторы, в народе называемые ёмкостями, а также винтики, гаечки, шайбочки и прочие железки, названия которых я ещё не изучила.
- Вечно, что ли, Шурик собирается жить, - пробурчала я.
- Ты это к чему? – удивился Алёша.
- На кой чёрт ему столько добра? Не могу представить себе, что всё это ему понадобится.
- Ну не всё, конечно, - раздумчиво ответил Лёша, вынув из мешка какую-то круглую деталь с растопырками, похожую на железного паука. – Вот это точно не понадобится.
- Так отбери нужное, а остальное выбрось, чтобы не переть в Москву сто килограмм железа.
Отделить «зёрна от плевел» муж согласился, а я взялась ему помочь. Для «всего ценного» Алёша приспособил коробку из-под цветного телевизора, а для отходов – большой алюминиевый таз, и мы бодро и с огоньком принялись за дело.
Лёша горстями вытаскивал из одного мешка детали и со знанием дела их сортировал. Я работала иначе: вынимала из другого железки по одной и спрашивала:
- Это нужно?
- Нужно.
- А это выбросить?
- Ты что?!
- А это?
- Тоже не выбрасывай.
- Что же тогда выбрасывать? – поинтересовалась я.
Лёша порылся в своём мешке и показал мне «паука» и ещё какую-то сикарашку:
- Вот это и это можешь выбрасывать.
Я, было, обрадовалась, и, найдя в своём мешке сикарашку, с удовольствием выкинула её в таз. Однако, немного подумав, Лёша сказал:
- Или, постой, оставь. Может, ещё пригодится.
Стало ясно, что я затеяла предприятие, априори обречённое на провал. Однако в течение получаса трудилась как Золушка, отделявшая белую фасоль от коричневой. Обнаружив, что таз заполняется слабо, я пару раз украдкой бросила туда «нужное», оправдывая себя тем, что «этого добра не убудет». Правда, потом поняла, что если муж и не застукает меня на месте преступления, десяток или даже два незаконно выброшенных резисторов или ёмкостей проблему не решат.
- Ладно, Лёша, хватит ерундой заниматься. Отправим всё, - сказала я.
Муж с готовностью согласился:
- Думаю, в контейнере для этих мешков место найдётся, - сказал он, вздыхая с облегчением.
- Может и найдётся, только, как потом такую тяжесть в Зеленоград тащить?
- Пусть Шурик и тащит, - резонно заметил Лёша.
На том и порешили.
2. ПУНКТИКИ
Вспоминая сегодня этот эпизод, я невольно сравниваю его с тем, как мы с Тамарой Николаевной занимались упаковкой её вещей. Те же коробки из-под телевизора, те же залежи добра, которое невозможно употребить в течение не только одной жизни, но и жизни нескольких поколений (взять хотя бы семь чугунных сковородок), те же мои вопросы, и те же ответы. Правда, тогда втихаря я ничего не выкинула. Для того чтобы свекрови было легче переносить каждый варварский акт избавления от ветхого белья или битой посуды, я облекала его в игровую форму.
***
«…Работа шла споро: ТН подавала мне посуду, я заворачивала её и укладывала рядами. В руках у меня оказалась рюмка с отбитым краем.
- Тамара Николаевна, давайте мы эту рюмку выбросим, - предложила я.
- Жалко! - сказала ТН и всплеснула руками.
- Тогда закрывайте глаза.
- Ну, давай, - ответила свекровь и глаза закрыла.
Так мы выбросили ещё три рюмки и одну треснутую чашку…»
(Vita vulgaris. Жизнь обыкновенная. Часть IV, глава 10)
***
Алёша, как и его мама, ничего и никогда не выбрасывает, и это касается не только любимого железа – что ещё можно понять. У меня самой целые залежи пряжи для гобеленов. В мусорное ведро не идут даже пустые тюбики из-под кремов и мазей или очки со сломанными дужками. Оправдывается этот «синдром Плюшкина» (как же без оправданий?) максимой:
- А вдруг это ещё пригодится!
***
«Максима — правило поведения или основной принцип, которым человек руководствуется в своих поступках». (Википедия)
***
- Ох, как меня твоё «вдруг» затомило! На что пустой тюбик может пригодиться? - обычно негодую я.
- Вот кончится у меня мазь, а я разрежу этот тюбик и остатками намажусь, - отвечает муж.
При этом за последние четверть века форс-мажорной ситуации ни разу не наступало, потому что здесь в Москве аптека находится в трёх шагах от нашего дома, работает допоздна, да и дефицита лекарств не наблюдается. Тем не менее, в квартире нашей постоянно накапливаются пустые тюбики, которые ожидают своего звёздного часа – того самого «а вдруг».
Ладно бы, все эти «нужные» вещи складировались, как у Тамары Николаевны, на антресолях, в шкафах, тумбочках или в буфете. В отличие от матери привычки всё раскладывать по полочкам Алёша не приобрёл. Как любит говорить Сонин муж Саша: «Для этого существуют специально обученные люди». Поскольку я специально не обучена, постоянно следить за порядком во всём доме у меня не получается. Огрызки от яблок и стаканчики из-под йогуртов я за Лёшей ещё выбрасываю, а пустые тюбики, и прочие отслужившие свой век или сломанные вещи отправляются в мусорное ведро во время уборки. В эти дни я прихожу в возбуждённое состояние и начинаю выкладывать мужу всё, что о нём думаю.
- Лёша, - говорю я, разгребая на письменном столе гору бумаг вперемешку с пресловутыми тюбиками, разными мелкими детальками и упаковками от приборов и инструментов, назначением которых интересуюсь редко, а также рекламными листовками, чеками, фантиками от конфет и прочим мусором, - неужели нельзя было выбросить этот билет на самолёт? Ты что, собираешься его повторно использовать?!
Лёша молчит.
- Сколько может стоять на подоконнике этот гитарный усилитель, который ты Сашке Жерноклюеву обещал починить год назад? – продолжаю возмущаться я.
- Не год, а полтора, - уточняет Лёша.
- И тебе не стыдно?!
- Стыдно, - отвечает Лёша. – Я над этим вопросом работаю.
- Работаешь ты! По квартире невозможно пройти, чтобы о твоё добро не споткнуться! Я вот почему-то убираю в шкаф пряжу, когда заканчиваю гобелен ткать, а тебе слабо?!
Лёша удручённо склоняет голову, всем своим видом показывая, что критику считает обоснованной, однако исправляться не собирается.
Не дождавшись ответа, я продолжаю:
- Ну вот, посмотри – твой молоток, который ты два дня искал. А всё из-за того, что у тебя полный бардак!
- А где он был? - интересуется Лёша.
- На кухне, под батареей валялся!
- Надо же! – удивляется муж. - А я уже другой купил.
- Вот молодец! Лениво тебе порядок в своей каморке навести, чтоб ничего не терялось. Прям как тот цыган: этих детей помоем или новых настрогаем?
Лёша смеётся, а я, выпустив пар, остываю и машу рукой.
- Да ну тебя! Скажи спасибо, что ты на Соньке не женился. Она бы тебя быстро построила. Ты бы у неё по струнке, как Сашка, ходил.
- Это точно, - соглашается Лёша. – Только я бы на третий день от неё сбежал, - потом, немного подумав, уточняет: - Нет, на второй, а с тобой уже почти пятьдесят лет живу.
- Это я с тобой почти пятьдесят лет живу, - бурчу я негромко, но так, чтобы Лёша услышал.
На самом деле Алёше действительно повезло в том, что я не такая перфекционистка как Соня, для которой порядок во многом был, можно сказать, смыслом её жизни. Причём, порядок во всём и с большой буквы. Лучше даже по-немецки – Орднунг. Тоже, на мой взгляд, пунктик. Вообще она обладала очень своеобразным, интересным характером, достойным описания в отдельной книге или, по меньшей мере, в рассказе. Если успею – опишу. А пока приведу наглядный пример, чтобы показать, какой опасности избежал Алёша, не женившись на Соньке, и как он должен быть счастлив, что взял в спутницы жизни меня.
Как-то раз Соня рассказала мне случай со свёкром, который гостил у них в Балашихе.
- Представляешь, Мила, Николай Петрович сидел в кресле и читал газету. Потом положил её на стол, чтобы высморкаться. Оборачивается – а газеты нет. Это я, проходя мимо, навела порядок.
Своего мужа Соня действительно «под себя» вымуштровала, но ведь это у неё получилось только потому, что Сашка подчиняться был готов. С Алёшей у неё точно ничего бы не получилось – он «дрессуре» не поддаётся.
Кстати, вспомнился мне один разговор с Соней, произошедший как-то на её даче. Она мне пожаловалась, что Саша совершенно безинициативен и ни к чему не стремится.
- Вот его друг Юра Лапотков уже миллионер, - сказала она, вздыхая, - а ведь они учились на одном курсе, потом в одной авиакомпании работали, вместе в командировке во Вьетнаме были. Там хорошо заработали, после чего Лапотков раскрутился, а Саша… Юрка недавно нас в свой новый дом пригласил, так я такой приступ зависти испытала, что даже спать не могла.
- Да брось, Соня, - сказала я. – Подумай сама – смогла бы ты с Лапотковым ужиться? Или он с тобой? Юркина жена, наверное, слова ему поперёк не скажет.
- Это да, - ответила Соня. – Она своего голоса не имеет.
- Вот видишь, а в вашей семье всякая инициатива, кроме твоей, наказуема. Так что Сашка для тебя – самая подходящая пара, - засмеялась я.
- Пожалуй ты права, - засмеялась в ответ Соня.
Надо отдать ей должное: она, в отличие от многих, оценивала свой характер достаточно объективно, поэтому со мной и согласилась. Вообще, обладая качествами, которые в обществе (особенно советском) считались сугубо отрицательными, Соня совершенно их не стеснялась и не пыталась как-то завуалировать. Вот только некоторые из её признаний, которые мне довелось от неё слышать: «Я сноб», «Люди меня не интересуют» или «Я живу исключительно материальной жизнью мелкого буржуа».
Впрочем, я отвлеклась, сейчас Соня интересует меня только в качестве эталона домашней хозяйки, до которого мне далеко, как до луны.
Помню, как-то она мне сказала:
- Я не как все люди: уборку делаю не перед тем, как ко мне гости придут, а после гостей.
Я – как все люди: чистоту и порядок навожу перед приходом званых гостей. Ко мне на огонёк, то есть без приглашения, заглядывает только нынешняя соседка Валя, которую беспорядок в нашей квартире поначалу, возможно, и смущал (сама-то она аккуратистка), но потом она обвыклась, и наш раскардаш замечать перестала. Да и во всех смыслах железная отмазка у меня всегда под рукой:
- Вот посмотри, Валентина! Месяц назад Лёша закончил свою плату паять и всё железо на столе так и оставил! – сетую я, отвлекая внимание соседки от общего беспорядка.
- Ну да, ну да, - соглашается Валентина.
Похвалить меня как хозяйку можно, разве что, за кулинарные способности. Мои плов, манты или сёмга под овощами пользуются неизменным успехом у всех, кому довелось эти блюда попробовать. Даже каждодневные блюда я готовлю без внутреннего сопротивления. Это и понятно, ведь приготовление пищи – процесс творческий и кардинально отличается от рутинного поддержания порядка в доме. Не помню, чтобы Сонька когда-нибудь хвасталась: «Вчера я превзошла самоё себя, внеся новую изюминку в отмывание кафеля на кухне и особенно в туалете». Вот почему существуют всемирно известные шеф-повара, но я ни разу не слышала о знаменитых менеджерах по уборке жилых помещений и офисов.
Однако вернусь к теме, которой посвящена эта глава. Чем я хуже Алёши и Сони? У меня тоже свой пунктик имеется, который за неимением научного названия я бы определила как: «Комплекс освобождения окружающего пространства от всего лишнего». Многословно, конечно, но смысл передаёт, по-моему, точно.
Про этот свой пунктик я задумалась в последнее время. Уверена, что он как свойство моей натуры существовал всегда, просто, наверное, потребность в самоанализе у человека возникает (если вообще возникает) в зрелые годы.
Итак, я испытываю глубокое удовлетворение, избавляясь от ненужных вещей. Чаще всего это не старое тряпьё, а совсем новая или почти неношеная одежда, которую я раздаю родственникам, приятельницам или соседкам. Происходит это потому, что я совершенно не приспособлена к шопингу. А если сказать по-русски – вещи покупать не умею. В молодости меня и сестру обшивала мама, поэтому одеваться модно и даже с выдумкой нам было легко. С возрастом интерес к одежде у меня поугас, поэтому сейчас свой гардероб я пополняю двумя способами: либо спонтанно, либо по крайней необходимости.
В первом случае, увидев понравившуюся мне вещь, приобретаю её независимо от цены. Обычно это бывает авторская одежда, которую я рассматриваю как произведение искусства и устоять не могу.
За повседневной одеждой или, как говорит Сонька, в стиле кэжуал, хожу только тогда, когда обнаруживаю, что не в чем выйти, скажем, в жаркую погоду или поздней осенью. В этом случае я хватаю первую попавшуюся тряпочку, а уже дома зачастую обнаруживаю, что купила не то, что хотела. Казалось бы, ну и пусть себе висит – может быть, когда-нибудь и пригодится. Однако каждый раз, когда я открываю шкаф, у меня возникает зуд избавиться от очередной покупки. И вот ведь что интересно: когда Алёша предлагает подарить племяннице на день рождения десять тысяч рублей, я говорю, что это слишком много, а вот отдать ей совершенно новое кашемировое пальто, за которое заплатила тридцать шесть тысяч, мне не жалко.
Соня никогда бы не приобрела вещь для последующей раздачи родственникам, просто потому, что к процессу покупки чего-либо относилась со всей серьёзностью основательно подкованного потребителя.
***
«Чтобы выбросить что-то ненужное, нужно сначала купить что-нибудь ненужное». (Любимая поговорка моего мужа).
***
Помню, как-то раз, Соня после выставки предложила мне заглянуть в ГУМ, куда она любила ходить с не меньшим энтузиазмом, чем в музеи.
- Я давно присмотрела там французскую ночную сорочку, - сказала Соня и назвала бренд, который тут же вылетел у меня из головы.
- Так чего же не купила?
- Соотношение цена-качество в принципе приемлемое, но я решила подождать, когда наступит сезон скидок.
- Прагматично, - заметила я и подумала о том, что надо бы мне Сонин опыт перенять.
Ничего у меня, конечно, не вышло. Себя не переделаешь.
То, что потребность избавляться от лишнего тоже свойство моей натуры, а не привычка, приобретённая в процессе воспитания, могу подтвердить и таким примером. Когда я, скажем, высыпаю в кастрюлю остатки гречки и отправляю в мусорное ведро пустой пакет – тоже испытываю чувство удовлетворения. И ведь совсем неважно, что умом я понимаю – завтра будет новая гречка в новом пакете, и этот процесс избавления довести до конца мне никогда не удастся.
И последний пример: я терпеть не могу, когда при мне сорят на улице. Всегда делаю замечание, которое из меня вырывается можно сказать помимо моей воли. Правда, с целью безопасности (чтобы, чего доброго, не нарваться на ответ в нецензурной форме) обращаюсь к «нарушителю гармонии» исключительно в вежливой форме. Говорю что-нибудь типа: «Ну, что ж вы сорите? Посмотрите, как хорошо, когда вокруг чисто». А иногда просто поднимаю с земли брошенную упаковку от «Твикса» или бутылку из-под пива и отправляю в урну. Вношу, так сказать, свой посильный вклад в соблюдение чистоты городских улиц. При этом «беспорядок» старых развалин, покосившегося сруба или неухоженного заросшего сада меня ничуть не раздражает, а даже нравится.
Весь этот длинный рассказ о пунктиках был спровоцирован воспоминанием о том, как я предложила Алёше отделить железки нужные от ненужных. Ведь это как раз и было ярким проявлением моего «Комплекса освобождения окружающего пространства от всего лишнего». Как он сочетается с моим толерантным отношением к беспорядку в собственном доме – объяснить не могу.
Так получилось, что наши с Алёшей пунктики оказались на противоположных сторонах шкалы отклонений от нормы. Впрочем, противоположны не только пунктики, мы и в остальном полярны. Удивляюсь, как нам удалось прожить вместе столько лет! Это я приписываю взаимной любви, со временем перешедшей в привязанность, и тому, что мы с Алёшей друг другу не мешаем. Я не терплю над собой диктата, а муж, которому крайне важно, чтобы внешний мир (даже в моём лице) не сильно его беспокоил, предоставил мне полную свободу. У этой свободы есть и обременение: Лёша делегировал мне полномочия по «связям с общественностью». Иными словами, заниматься всеми проблемами жизни как таковой приходится мне. Что поделаешь! За всё надо платить…
Однако пора вернуться в Алма-Ату, где мы, приготовив наш незатейливый скарб и два мешка Шурикиного железа к отправке, продолжили
3. ЖИЗНЬ ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ В РОССИЮ
Контейнер пригнали, как и обещали, через две недели. Сопровождающий – жизнерадостный рыжеволосый молодой чеченец – виртуозно развёл нас на взятку в размере ста долларов. Он сказал, что, если мы не хотим проблем на таможне, Акрам (тут он прижал руку к груди и сделал полупоклон) за небольшое вознаграждение проследит, чтобы наш контейнер не проверяли.
- Но у нас нет ничего запрещённого, - попробовала я возразить жизнерадостному молодому человеку.
- А вы хотите, чтобы все вещи из контейнера вытащили, всё перетрясли, а потом как попало закинули обратно? – весело спросил он.
- Не хочу, - ответила я. - Сколько?
Акрам взглянул на меня, потом на Алёшу, вероятно оценивая, на какую сумму нас можно раскрутить, и произнёс одно слово:
- Сто.
То, что он даже не потрудился добавить слово «долларов», «баксов» или «зелёных», меня не удивило: в те времена все расчёты проводились не в «деревянных» или «капусте», а исключительно в твёрдой валюте США, позднее стыдливо названной у.е. (условная единица).
Акрам не обманул. На таможне наш контейнер открыли, закрыли и опломбировали.
Пожелав вещам счастливого пути, я отправилась к Жукову, чтобы попросить его не выписывать нас до отъезда: всё-таки почти год жить без прописки – дело, если и не опасное, то неприятностями чреватое.
Жуков встретил меня словами:
- Мила! Рад видеть. Купила квартиру?
- Купила, Анатолий Иванович.
- Поздравляю!
- Спасибо. Я к вам по делу.
- Ну вот, сразу и по делу! – наигранно возмутился он. – Что там у тебя?
- Мы бы хотели до отъезда не выписываться. Это возможно? - спросила я.
- Всё возможно, - ответил Анатолий Иванович, - если только ты свой долг погасишь.
- Какой долг?! - удивилась я.
- Разве ты не должна нашу с тобой сделку и твою удачную покупку обмыть?
- Давайте как-нибудь обмоем, - выдохнула я с облегчением.
- Зачем тянуть? Приходи сегодня вечером. Договорились?
- Хорошо, - согласилась я. – Анатолий Иванович, я побегу – у меня через полчаса деловое свидание.
- Деловое?!
- Исключительно!
- Ну, беги! Да, ничего не приноси, у меня всё есть, - предупредил меня Жуков уже на пороге.
Насчёт делового свидания я Жукова не обманула. Мне надо было встретиться с бывшим одноклассником Гариком Ямпольским, которого я считала человеком, способным помочь мне в одном деле.
Я предполагала (и, как выяснилось позже, не зря), что в Москве у нас могут возникнуть проблемы с пропиской. Я боялась, что из-за этого не смогу устроить сына в школу, а ему оставалось учиться ещё год. Известно, что если с проблемой невозможно справиться, её нужно обойти. Поэтому я решила на всякий случай выправить Антошке аттестат об окончании школы. Вот тут-то и вспомнила о Гарике.
Выслушав меня, Гарик сказал:
- Есть у меня один приятель – директор школы. Только сама понимаешь…
- Понимаю. Сколько?
- Это потом. Лучше скажи, какие оценки вам нужны? – спросил он.
- Средние, - ответила я. – Можно даже с одной тройкой. По физкультуре, например.
Вечером я сказала мужу, что иду к Жукову обмывать квартиру.
- Угу, - отреагировал Лёша.
Стол, накрытый Анатолием Ивановичем, демонстрировал убогий шик зарождающегося рынка: водка «Смирновъ», ликёр «Амаретто», и то и другое я видела впервые и, конечно же, кока-кола. До народного напитка – технического спирта «Royal» бизнесмен Жуков не опустился. Ассортимент закусок из моей памяти выветрился. Скорее всего, это был традиционный сырно-колбасный набор и огурцы с помидорами. Икры точно не было – это бы я запомнила.
После пары рюмок водки Жуков приступил к тому, ради чего, полагаю, и устроил нашу встречу.
- Мила, - сказал он, - что ты всё Анатолий Иваныч да Анатолий Иваныч? Просто Толик.
«Ну, вот и началось», - подумала я. – «Пора, подруга, смываться».
Я нашла маловразумительный повод, чтобы попрощаться и оставила просто Толика в глубоком разочаровании.
Однажды, уже зимой, Анатолий Иванович осуществил ещё одну неудачную попытку залучить меня на свою территорию. Он пришёл ко мне якобы «за топором».
Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться, потому что вспомнила, как в далёкой студенческой юности мой бывший одноклассник Коля Гришин по кличке Боцман заявился ко мне около полуночи и поинтересовался, нет ли у меня трейлера. Да-а-а, мельчают мужчины: там целый трейлер, а тут какой-то банальный топор.
- Нет у меня, Анатолий Иванович, топора! – «расстроила» я Жукова.
- Я так и думал, - ответил он и добавил: - Может, зайдёшь ко мне – посмотришь, как я вашу квартиру отремонтировал?
- Не пойду я вашим ремонтом любоваться.
- Ну что ты, Милка, такая суровая? Я же к тебе всем сердцем, - с обидой в голосе произнёс Жуков.
- Боюсь, Толик, что не сердцем, - ответила я, специально сделав ударение на его уменьшительно-ласкательном имени.
- Ну ты и язвочка! – сокрушённо вздохнул Жуков, облизал меня взглядом с ног до головы и махнул рукой: – Ладно, пошёл я.
- Топор искать? – спросила я его вдогонку.
- Я же говорю – язвочка!
***
«…отказала мне два раза, не хочу, сказала ты
Вот такая вот зараза - девушка моей мечты».
(Кабаре-дуэт «Академия»)
***
Заказанный на всякий случай аттестат обошёлся нам в двести баксов. Вообще, полученная за квартиру твёрдая валюта спасла нас от многих проблем в это зыбкое и для многих маложизнерадостное время, ведь Алёшиной зарплаты не хватало даже на еду.
Весной Жуков позвонил мне и спросил:
- Мила, когда вы собираетесь выписываться?
- Если, Анатолий Иванович, вам надо – хоть завтра, - ответила я.
- Вообще-то надо.
Оказалось, что я погорячилась, обещая Жукову предъявить наши паспорта со штампами о выписке «хоть завтра». В домоуправление к паспортистке мне пришлось ходить как на работу: раз пять или шесть. Я послушно приносила молоденькой девушке-казашке разные справки и копии документов, без предоставления которых нас никак нельзя было отпустить на волю. Однако моё терпение лопнуло, когда девица заявила:
- Нам ещё нужна справка, подтверждающая, что ваш покупатель не имеет претензий к санфаянсам.
Это звучное слово, моментально вызвавшее в моём мозгу рифмы: стансы, романсы, контрдансы, я услышала впервые.
- Вы имеете в виду унитазы с раковинами? – на всякий случай уточнила я, про себя отметив, что «с раковинами» звучит гораздо менее благозвучно, чем «санфаянсы».
- Конечно, - пожала плечами моя мучительница, давая понять, что стыдно интеллигентному человеку не знать таких простых и широко распространённых слов.
Моя рвущаяся на свободу натура взбунтовалась:
- Девушка, а вам-то какое дело, имел ли мой покупатель претензии к унитазу?! – возмутилась я.
- Как какое?! – возмутилась в ответ паспортистка. – А вдруг вы продали квартиру с неисправными санфаянсами?!
- Ну а вы тут причём?! Квартира – частная собственность, и за всё, что внутри неё, отвечает хозяин. В конце концов, если сделка состоялась, значит, покупателя всё устроило!
- Вот пусть и напишет, что его всё устроило, и подпись свою нотариально заверит, чтобы потом к нам не ходил и не жаловался на течь в кране.
Я поняла, что опрометчиво вступила в дискуссию об ответственности сторон – девушка сидела явно на своём месте и чётко выполняла инструкции, рождённые, вполне возможно, творческим гением местного начальства. Выдохнув, я резко понизила градус:
- Девушка, милая! Я продала квартиру почти год назад, и мой покупатель в ней уже капитальный ремонт сделал и всю сантехнику поменял. Так что жаловаться к вам не придёт. Зачем же мне его по нотариусам таскать? Знаете, какие там очереди?! – взмолилась я.
Не знаю, была ли паспортистка «добрая внутри», или, напротив, ей понравилось то, что я сломалась и от агрессивного тона перешла к просительному, но она надо мной сжалилась:
- Ладно, - сказала она, - приводите вашего покупателя сюда, пусть он при мне на документе распишется, а я заверю.
Я объяснила Жукову, что для завершения процесса выписки необходимо его присутствие, на что он отреагировал вполне адекватно:
- Они что там, совсем… с ума сошли?! Делать мне нечего – только по домоуправлениям ходить!
В ответ я только пожала плечами.
- Вот что: бери Аньку – пусть она там за эти санфаянсы расписывается.
- Кто такая Анька, - поинтересовалась я.
- Дочь моя.
- А её подпись будет действительна? – засомневалась я.
- Будет. Я ещё в декабре её сюда прописал. И, кстати, без всяких проблем.
- Всё течёт, всё меняется, и не в лучшую сторону, - философски заметила я.
К счастью паспортистка больше придираться не стала, отказ Аньки от претензий к выброшенным на помойку санфаянсам заверила и, наконец, нас выписала.
В начале июня Лёша сказал, что он уже готов сдать дела в институте. Я забрала Тошкины документы из школы и наведалась на свою «работу» для того, чтобы уволиться. Моя начальница, а по совместительству Жанкина золовка Алла, подписала моё заявление об уходе и сказала:
- Я тоже здесь долго не задержусь. Пора валить в Израиль.
- Значит, уже твёрдо решили?
- Конечно. Женька зовёт. И мама согласна.
- Слушай, а почему Сашка ехать не хочет? – спросила я. - Жанна могла бы там спокойно лечиться, а то мотается между двумя странами…
- Не знаю, - со вздохом ответила Алла. – Я его спрашивала, а он молчит как партизан. Не нравится ему там, наверное. А с другой стороны – что тут ловить? Работы у него здесь нет, и не предвидится.
***
Билеты в Москву я взяла на 26 июня. На отвальную мы пригласили Соловьёвых (прощайте наши "пятницы") и бывшего Алёшиного сотрудника по проектному институту с женой. Жанны с Сашей не было – они с малышом укатили в Москву «погулять», где и обещали с нами встретиться.
Не могу сказать, что всё время, которое условно можно назвать промежутком между Алма-Атой и Москвой, я с грустью думала о расставании с родным городом или, напротив, рисовала радужные картины жизни в столице России. Впрочем, волнения и страха перед тем, что нас ждёт в Москве, которая, как известно, слезам не верит, я тоже не испытывала. Наверное, у меня с воображением проблемы, ведь страхи, фантазии, ожидания или надежды рождаются исключительно в голове. Однако за день до отъезда мне всё-таки пришлось испытать острое чувство неизбежной и безвозвратной потери того, что принято называть малой родиной.
Мне позвонила мама и попросила нас съездить на дачу.
- Соберёте там яблоки, груши, ну и всё, что созрело. Часть возьмёте с собой, а остальное привезёте нам.
Алёша в последний раз сел за руль своей недотыкомки, и мы поехали на дачу. Когда машина выехала на Аль-Фараби, перед нами открылась панорама Заилийского Ала-Тау. Может быть, мне показалось на прощанье, или воздух в этот день был необычно чистым, но такой, я бы сказала, беззастенчиво-прекрасной картины я никогда раньше не видела.
Ломаные линии заснеженных вершин врезались в яростно-голубое небо. Безупречно стройные сине-зелёные, а с теневой стороны почти чёрные тяньшанские ели как будто специально предъявляли своё спокойное величие. Округлые холмы предгорий были совсем рядом. Я знала, что это оптический обман, но мне казалось, что можно протянуть руку и пощупать их светло-зелёное мягкое травяное покрывало.
«Смотри, Милка, впитывай, - сказала я себе, - больше такого ты никогда не увидишь».
На следующий день мы сели в самолёт и покинули Алма-Ату.
(Продолжение в книге "Vita Vulgaris 2. Новейшая история)