Полгода до конца света. 16 - Лохматый щенок

Дарья Щедрина
Сосредоточенно уставившись на стелющуюся под колеса ленту шоссе, доктор Белов думал о своей пропащей жизни, которая менялась на глазах, как по мановению волшебной палочки. Двойня – это катастрофа, просто катастрофа! Катя такая хрупкая, такая тоненькая, слабенькая. Хватит ли ей сил выносить двоих? Да еще эта сессия с неизбежной нервотрепкой! Хоть самому сдавай за нее экзамены… Двое детей и собака в доме – вот вам рецепт настоящего сумасшедшего дома. Собака лает, дети орут, все бегают и дерутся… И ведь плакать они будут на два голоса! А ты думай, мечись и ломай голову от чего – то ли зубки режутся, то ли животики болят? И болеть будут вместе! Да и как не болеть, если вокруг мириады бактерий и вирусов, и каждый норовит заразить какой-нибудь болезнью. И будут лежать в своих кроватках, пылая от высокой температуры, маленькие, беспомощные, несчастные. А ты будешь разрываться между ними, не зная, как помочь.

А когда подрастут и начнут ходить, тут уж закрывайте все шкафы, заклеивайте все ящики и электрические розетки, потому что природное любопытство, помноженное на полное отсутствие жизненного опыта, могут сыграть с ними злую шутку, и любой предмет может стать потенциально опасным для маленьких следопытов! И ты не сможешь спокойно работать или читать лекцию не зная, что они там сейчас творят?

Они, конечно, будут падать, зарабатывая ссадины и синяки, и каждый синяк и ссадина будут оставлять инфарктный рубец на твоем сердце, потому что невозможно оставаться равнодушным к боли своего ребенка, тем более двоих. И каждую их школьную двойку ты будешь переживать в десять раз сильнее, чем они сами. Каждый заваленный экзамен в институте будет убавлять тебе десять лет жизни. И ты будешь сходить с ума, когда однажды твой взрослый сын или дочь не придет ночевать домой, гуляя со своей избранницей или избранником.

Белов с ужасом понял, что слово «покой» смело можно переносить в разряд устаревших и вышедших из употребления, и обреченно вздохнул. Его насторожили странные звуки, доносившиеся с пассажирского сиденья. Он повернул голову и увидел плачущую Катю. Слезы ручьями текли по ее бледному, совершенно несчастному личику. Она хлюпала носом и неловко размазывала влагу по щекам.

- Кать, ну чего ты ревешь? – Спросил Белов. – Рано плакать. У нас еще полгода до конца света! Или решила наконец соответствовать своей фамилии и плакать без всякого повода? Тогда завтра же идем в ЗАГС, расписываемся и меняем твою неправильную фамилию на правильную! Договорились?

Но Катя молчала и продолжала реветь все сильнее и сильнее. Плечи ее судорожно вздрагивали, рукавом куртки она то и дело вытирала нос. Горестные всхлипы разрывали душу доктора Белова на куски.
- Кать, ну ты чего в самом деле, решила, что я тебя не люблю и мне никто не нужен, ни ты, ни собака, ни даже дети? Вот дурочка то! Да люблю, люблю я тебя, Катька, и двойнях этих уже люблю, и даже чучело это несуразное лопоухое! Кать, я вас всех так люблю… - голос его дрогнул и осекся, на мгновение приоткрыв самые потаенные глубины души, - до инфаркта, до полного паралича! Ну, правда, и этой любви так много, что я не знаю, как со всем этим справиться…

Он резко повернул руль вправо и затормозил на обочине. Катя дернулась от внезапного торможения и чуть не стукнулась лбом в ветровое стекло, но натянулся ремень безопасности. Она громко икнула от испуга и уставилась круглыми огромными серо-голубыми глазищами на него. Белов повернулся к ней всем корпусом, с осторожной нежностью взял ее заплаканное личико в ладони и спросил:
- Кать, ну вдвоем то мы с тобой справимся, а? – И стал целовать мокрые, припухшие веки, соленые от слез щеки, вздрагивающие от рыданий губы. – Котенок ты мой маленький, родной…

На заднем сиденье лохматый лопоухий щенок стоял на задних лапах, уперев передние в боковое стекло и тоненьким щенячьим голоском с важным видом облаивал проносящиеся мимо машины. В глубине души он уже чувствовал себя большим сторожевым псом, самоотверженно охраняющим свою стаю. А эта самая «стая», пока еще малочисленная, самозабвенно целовалась на переднем сиденье, ничего не замечая вокруг. И жизнь их, переплетенная накрепко невидимыми нитями, неслась вперед с нарастающей скоростью, теряя по пути, утрачивая навсегда остатки покоя и стабильности… И это было прекрасно!