На Аньиванну вечером нахлынуло дурное настроение, слёзы, потому утром она совсем не удивилась, когда увидела в зеркале своё заплаканное лицо. Удивило другое - показалось ей, что морда этого самого лица слегка растянулась вниз, и на нём всё как будто расползлось: нос слегка вытянулся, расстояние от носа до рта как будто увеличилось, а подбородок отяжелел и удлинился.
С эдакой картины обида на весь мир подросла, что вылилось в слёзы, всхлипывание, перечисление многочисленных злокозненных случаев, случившихся за последнее время и ничего удивительного, что к обеду лицо Аньиванны нисколько не улучшилось, а ещё больше растянулось.
Вывод напрашивался один: требовалось прекращать хандрить для исправления ситуации, но как это сделать, когда так всё плохо?
Был бы рядом человек хороший, добрый, может быть и было бы легче успокоиться, улыбнуться, но вокруг Аньиванны, как назло, никого не было, только зеркала домашние, словно сговорившиеся ещё больше увеличить её страдания, и никак не обманывающие прекрасными отражениями. В какую зеркальную поверхность ни падал её взгляд, везде отражалась одна и та же лошадиная морда с несчастными мокрыми красными глазами.
В конце концов, эта несчастная так устала от всех этих несуразиц и безобразия, что по старой детской привычке неожиданно для себя спряталась в большой одёжный шкаф, да и заснула там весьма крепко, и как ни странно, сны ей снились увлекательнейшие, где никто её не досадовал, а все наоборот восхищались преобразившейся её внешностью, и пели дифирамбы изменившимся пропорциям лица. Это так понравилось Аньиванне, что когда сны прекратились, а она вылезла-таки из шкафа, то заглянув тут же в зеркало, почувствовала легкую досаду, ибо лицо приняло обычный свой размер!
Зато снова можно стало выходить на улицу.