Прогулка с Громом. Гостья из тропиков. Вместо эпилога.
Угомонилась, вытряхнула последний снег зима, первые лучи весеннего солнца весело растапливали твердый наст, выжимая из оплывших сугробов остатки воды. Зажурчали ручейки, образуя огромные лужи, На пригорках обнажилась земля: сначала робко, небольшим потоком, постепенно набирая силу, глухо забурлил “Дунай” подтачивая берега, произвольно меняя русло и наполняя озера почти до самой боровой кромки.
В один из поздних вечеров Павлу, носившему шрамы-отметины от клыков Грома и собравшемуся взглянуть на разлив лога, пришла в голову дерзкая мысль зайти за собакой, которую натравил на него по приказу Петр Ильич пару лет назад. Прихватив поводок, уже по темноте, он вошел в ворота Вериного дома. Света в окнах не было, поскольку тетя Шура в нем больше не проживала, выставив дом на продажу, а заходила, чтобы покормить собаку. Пес спокойно сидел на цепи и на подошедшего парня даже не среагировал. Что-то в нем было не так, куда-то исчезла его звериная агрессия, и он приветливо помахивал хвостом. Без боязни сняв цепь и пристегнув ошейник, Пашка повел послушного пса по дороге.
Навстречу по противоположной стороне улицы двигалась молодая пара. Из кассетного портативного магнитофона раздавался хрипловатый голос опального, неуживчивого с властью певца: “дом хррустальный, на гор-ре - для неё, сам как пес бы, так и ррос - в цепи, рродники мои сер-ребряные, зал-лат-тые мои ррос-сыпи…” Темный вздувшийся “Дунай” находился на самом пике половодья и дохнул ему в лицо ледяной прохладой. Он подошел с собакой к обрывистому берегу и остановился в раздумье, глядя на бурлящую воду, и тут Гром, вскинувшись, по-приятельски положил человеку лапы на грудь и доверительно лизнул в щеку.
От неожиданности парень опешил, и вся злость на собаку мгновенно испарилась. Затем беспокойно поерзав, кобель уселся столбиком у его ног, выжидающе глядя на него, как бы спрашивая, зачем ты меня сюда привел? В разрывах туч показалась луна, и глаза собаки жутко, по-волчьи, засветились, словно два желтых фонарика. Парню стало не по себе. Со словами “Молодец, Гром, ты хороший пес - беги!” - потормошив ему загривок, он отстегнул поводок. Тот, почуяв свободу, радостно залаял и вмиг скрылся из виду.
Оставшись один, Павел долго смотрел на невидимую во тьме, куда-то стремящуюся извечным путем талую разбуженную воду, пытаясь понять и проникнуть в её непостижимую тайну. На пути к дому он думал о том, что Грома когда-то маленьким щенком поила из миски молоком Вера, трепала его за ушки и улыбалась. Он пришел к выводу, что осиротевший пес, узнав его и повинившись, принял за полноправного хозяина, поскольку уже не было в живых ни Веры, ни Петра Ильича. О, если бы ему удалось повернуть время вспять! - он бы сумел найти иные ходы в ряду своих поступков и переиначить канву событий, за это многое бы отдал, не пожалев и жизни…
Первые месяцы спокойный, размеренный домашний уклад даже несколько раздражал - ведь никто по утрам не вопил тошнотворным голосом “рота, подъем!” и не загонял в строй. Зато ночами бог сна Морфей устраивал с ним каверзы: его одолевали всегда одни и те же видения, что он снова в казарме и трубить ему еще ого-го! - как медному котелку. Он приходил в ужас и просыпался в липком поту, с огромным облегчением осознав, что это всего лишь, сон.
Едва сошел снег, а полноводный лог обратился в небольшой ручей, грозя через день-другой иссякнуть и уйти в песок, Павел направился на кладбище. За его воротами, в ложбине еще лежал длинный язык крупнозернистого снежного наста, но он не проваливался и удерживал вес человека. Могилу Веры он нашел сразу и зайдя в оградку, присел на скамейку, но долго не усидел - упал на колени, обнял и до боли скреб пальцами поросший сухим сорняком холмик не успевшей еще толком оттаять земли: из горла вырывался хрип, плечи его вздрагивали.
“Как же так? - думал он, - это же величайшая несправедливость, я живу, дышу, существую, а Веры нет. Есть вот эта оградка, могильный холмик, металлическая тумба со звездочкой, а Веры больше нет. Под ним все, чем он так восхищался, что так любил, что было её сутью". Слезы лились из его глаз, но он не замечал их, припав к могиле и содрогаясь в рыданиях. Немного придя в себя и утерев тыльной стороной ладони не присущую мужчинам влагу, налил полстакана водки и выпил, не ощутив крепости. Затем достал из кармана пригоршню карамелек в цветных обертках и бережно положил их на плоскость тумбы.
- Не чаял, не гадал я о подобной встрече с тобой, дорогая Вера. Что же мне делать и как дальше жить без тебя? - словно с живой разговаривал Павел с той, что была его любимой, которая могла одной лишь улыбкой расцветить его судьбу в немыслимо яркий окрас и заставить биться сердце сильнее. Уже стемнело, когда Вербин, поклонившись и вымолвив “прости”, покинул последнее пристанище Веры. Перед уходом под корень выполол, убрал бурьян, приведя место упокоения в порядок. Хмель совсем не подействовал на него.
В последующие дни он зачастил на кладбище, едва ли не днюя там и ночуя, приходя домой с опухшим от слез лицом: односельчане, приходившие поминать родственников, часто видели его на Вериной могиле. Как-то раз на проволочную дугу выцветшего бумажного венка безбоязненно села необыкновенная птичка. Повертев головенкой с агатовыми глазками-бусинками, она уставилась на парня, издав переливчатую трель. Вербин от удивления замер.
Своей необычайно яркой раскраской оперения она напоминала гостью из тропиков - rara avis. Такие птицы в этих широтах не водились и были несвойственны климату Сибири. Она сидела на расстоянии протянутой руки и долго не улетала, умильно кося глазками на человека. Наконец, тронув клювиком цветок, будто поправив на нем складку, райская птичка упорхнула. По спине прошел легкий озноб, парень подумал: не иначе, это душа любимой прилетала ему в утешение. Именно тогда под вечер он как будто услышал голос Веры: “Паша, не уходи, побудь со мной…”
Он, уже на грани психического расстройства, возликовал: “Простила она меня, наконец-то простила!..” Вечером, сидя на кровати и уставившись в одну точку, теребил руками и гладил голубой шарфик Веры. Не на шутку обеспокоенная мать вызвала его на разговор:
- Уехать бы тебе надо, сынок. Мало проку от переживаний. Необходимо что-то менять. Ты измучил себя и меня, нельзя так. Не спишь ночами, куришь помногу, а днем словом со мной не обмолвишься… Собирайся и завтра поезжай в город, другого выбора нет, - с этими словами она с трудом отняла у Павла дорогую реликвию. Голос матери вывел сына из прострации. Реальность вернула его на землю и требовала действий. Теперь его здесь ничто не удерживало. Нужно было начинать жизнь с нуля. За окном дробил, резвился проливной дождь, сродни тому, весеннему, что одарил его с Верой той первой, неизгладимой, незабываемой встречей.
Ушел…
Но знаю всей душою -
Нам друг от друга не уйти.
Я знаю, я всегда с тобою, -
Я перекрою все пути!
Я - дом твой, я - твоя дорога,
Ты ходишь с именем моим.
В тебе меня настолько много,
Что нету места там другим.
И сколько б женских глаз ни встретил -
Мои глаза увидишь в них.
Я для тебя одна на свете,
И тут не может быть других.
И чьи б ни слышал голоса ты -
Услышишь в них меня одну.
Коснусь тебя ветвями сада,
Глазами полночи взгляну.
Когда домой вернешься поздно,
Ты снова вспомнишь обо мне.
Я стану дымом папиросным,
Я стану звездами в окне.
Через любые километры
До сердца сердцем дотянусь.
В окно влечу я нежным ветром.
Закроешь - бурею ворвусь!
Есть у любви своя отвага!
Влетев в твой дом, в твой мир,
В твой быт,
Смешаю все твои бумаги,
Всю жизнь смешаю, может быть…
Не смеешь ты меня забыть!
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Здесь и выше приведены два стихотворения армянской поэтессы Сильвы Капутикян, столь горячо любимой и ценимой Верой. Её голос сливается в унисон с голосом главной героини романа, словно предопределяя краткую, вспыхнувшую, подобно комете, судьбу девушки. Матрица времени стала иной: более полувека прошло с тех пор, как Вера ушла из жизни, но память о ней в его душе не угасла, а встречи запечатлелись до мельчайших подробностей.
Мечтается и мыслится Вербину, что будет когда-нибудь создан памятник влюбленным, и неважно: на “Маяках” или на “Сопке Любви”, любой другой возвышенности, и видится он ему так: их современные двойники, юноша и девушка, стоят, взявшись за руки, неотрывно глядя друг на друга - полевой ветер треплет им волосы. Неподалеку у березки прислоненные один к одному велосипеды. Каждый год, возвращаясь к этой высотке, смыкая связь поколений и надмирно сияя, обязательно расцветет в небе живая радуга.
Что им суждено, этим двум молодым людям, какая выпадет участь, как сложится в дальнейшем их жизнь и судьба - никому пока не известно. А с этих страниц, дорогой читатель, они открыли тебе свою непростую, трагическую историю любви. Во всяком случае, думается: для новых поколений влюбленных она станет более счастливой и благополучной. Просто не может быть по-иному.
PS. Сразу после гибели девушки по селу ходило множество слухов и выдумок о причинах случившейся трагедии, и ни один не отвечал истине: домыслы и догадки выдвигались самые разные. Теперь, на этих страницах поставлены окончательно точки над i. Некоторые имена действующих лиц незначительно изменены, у многих героев подлинные имена и фамилии, иные вымышлены. Увы, большинство друзей и персонажей романа за минувшие годы ушли из жизни - время бесстрастно и не щадит никого. Право на вымысел и взгляд на подлинность событий и действий, происходящих в произведении, остается за автором.
Январь 2017 - октябрь 2021 гг.