Очерк
(Фото автора)
Уткнувшись в отцовское плечо, Маша горько плакала у сырой могилы любимой мамы, без которой дальнейшая жизнь тринадцатилетней девочке представлялась лишь в мрачных тонах.
Рядом, присев на корточки, тихонько всхлипывал младший братишка Миша. Он останется с отцом в родном селе Хващеватовка Нижнедевицкого района, а Маша, бросив школу, согласилась на далёкий переезд к тётке в Ярославль, где она полтора года только и знала, что нянчила народившуюся двоюродную сестру.
Не обижала тётка Машу, но тоска по близким заставила её вернуться домой. А оттуда былая бедность, превратившаяся в сущую нищету, погнала отца с детьми на поиски лучшей доли. Отец надумал податься на Украину.
Где пешим ходом, где как, прося в дороге милостыню, добрались они до города Енакиево, там и остановились. Но пробыли здесь недолго. Через пятнадцать месяцев грянула война.
Отец, по болезни не призывавшийся на фронт, чтобы уберечь сына и дочь, решил перебираться с ними назад, в родные края. Но было уже поздно, союзники Германии – итальянцы оккупировали город. Из многочисленного потока беженцев полицаи высматривали здоровую молодёжь, для работы на врага. Попала в то число и Маша. Тщетной оказалась мольба отца о том, чтобы отпустили несовершеннолетнюю девочку.
На железнодорожной станции Синельниково Марию вместе с остальными, как скот, погрузили в товарный грязный вагон эшелона, следовавшего в Германию. В эти минуты Маше казалось, что она навсегда простилась с отцом и Мишенькой. С одним из них ей, и в самом деле, уже не придётся встретиться никогда.
Навалившаяся глубокая печаль и жуткая антисанитария свалили Машу с ног. Огнём пылало всё тело, то и дело отключалось сознание. В Бердичеве прямо с поезда девушку отправили в больницу, где диагностировали – «тиф».
Выносливый организм юной девушки справился со страшной болезнью. Через месяц врачи дали заключение – здорова, а это значило, её ждала прерванная дорога в Германию.
По прибытии на чужую землю, Маше хотелось попасть на работу к здешним хозяевам, которые вновь прибывшую дешёвую силу отбирали по жилистым мозолистым рукам и крепкому телосложению. Но ни одному из частников Маша не приглянулась. Отпугивал их всё ещё болезненный вид девочки и коротенький «ёжик» волос на стриженой голове.
После «отбора» немец, с квадратной физиономией и злым оскалом, толкнул прикладом девушку в спину и погнал в неизвестность. Маша подумала – на расстрел.
Но нет, через какое-то время показалась небольшая деревушка, как выяснилось позже – Фентельгоф, в которой находился лагерь с одноимённым названием, окружённый колючей проволокой.
Вновь получив удар в плечо, спотыкаясь, Маша оказалась за железными воротами. В одном из бараков ей выделили место для ночлега на двухъярусном настиле. Утром выдали грубое серое обмундирование, деревянные колодки на босу ногу – единственную обувку, независимо от времён года, и обязательную бирку «ОСТ», что означает восток, то бишь русская.
И снова повели куда-то вместе с большой партией девчат в сопровождении вооружённого конвоя и двух огромных лоснящихся овчарок. Проходя мимо сада, одна из девчонок подняла с земли яблоко. Но не успела бедняжка донести его до рта, как под лязг затвора автомата собаки бросились на безвинную жертву. Несколько дней у Маши во рту не было ни крошки, но эта ужасная картина в момент заставила забыть о нестерпимом голоде.
Километров пять прошагала Маша в колонне девчат, пока не оказалась на военном заводе Бремерхафена. Там в подвале фашисты кормили рабочих «со стороны». Наконец-то Маша получила пищу, если можно только её так назвать.
На дне жестяной миски, наполовину наполненной несолёной водой, лежало несколько кусочков полусырой брюквы. Правда, к супу причитался тонюсенький ломтик хлеба, ровно на один укус. Обеда Маша так и не дождалась. Лишь после смены, в восемь вечера, всё в том же подвале на ужин выдали по две небольшие картофелины «в мундире» и стакан несладкого чая.
На ночь, снова под прицелом автоматов, Маша с подругами по несчастью вернулась в лагерь. На следующий день, за исключением случая с яблоком, всё в точности повторилось. И так – всю неделю.
Следующую семидневку трудиться пришлось с восьми вечера до восьми утра с переходом дневного «кормления» на ночное.
В обязанности Маши входило изготовление на фрезерном станке деталей дальнобойных орудий. Невыносимо тяжело было осознавать конечные результаты своего труда.
Контроль за продукцией, изготовляемой подневольными, осуществлялся самым жесточайшим образом. Но всё равно диверсии совершались.
Однажды из складских помещений пропал порох. Лагерь, где пребывала Маша, подвергся обыску. Но попытка найти желаемое не увенчалась успехом. Но, для «профилактики» фашистская плётка изрядно «погуляла» по девичьим спинам. А злющая надзирательница, сухая, как щепка, с цепкими звериными глазками фрау-немка, придиравшаяся за каждый пустяк, с той поры то и дело стала отвешивать всем крепкие болезненные подзатыльники, на что девочки только и могли, что молча скрипеть зубами.
После года нахождения в нечеловеческих условиях, при адском труде, численность «жильцов» лагеря «Фентельгоф» заметно сократилась. Распухшие от голода мёртвые тела без конца вывозили за пределы огороженной зоны.
Машу от голодной смерти спасла следившая за её работой немецкая женщина. Тайком приносила она объедки из заводской столовой, и девушка украдкой от охраны в туалете жадно съедала эти скудные порции, поддержавшие её до перелома в войне.
С началом успешного наступления советских войск отношение к гражданским пленным заметно улучшилось. Сносными стали их завтраки и введённые обеды. Неблизкое от города «местожительство» сменилось заводским общежитием.
В конце зимы сорок четвёртого появившийся в воздухе российский истребитель вселил в душу Маши искорку надежды на возвращение домой. На всю жизнь останется в памяти и день освобождения – 11 апреля.
Начавшаяся с вечера бомбёжка в полночь переросла в грандиозный фейерверк огня, дыма, пепла, заполыхали пожары. Уже никому не было дела до каких-то там пленниц – всяк спасал свою шкуру. Маша с пятью подругами убежали в знакомое селение, где их укрыл в своём бомбоубежище местный гроссбауэр. Всю ночь ни на секунду не смолкавшие разрывы смертоносных снарядов к рассвету затихли.
Выйдя из укрытия, Маша увидела американские танки. Около полусотни, таких же, как она, девчат оказались вместе. Всех их американское командование разместило тут же в просторном особняке, выделили постели, в широком ассортименте продукты питания. Отныне, вплоть до окончания войны, бывшие узницы набирались сил и ожидали отправки в родные края.
Но наряду с радостью Победы Маше предстояло испытать ещё немало страданий. Она не знала куда ей следовать дальше? Где искать отца с братом после долгих трёх с половиной лет разлуки – то ли в Хващеватовке, куда они направлялись, то ли на Украине, где она с ними рассталась? Решила начать с Енакиева.
Но там Машу никто не ждал. Не скрипнула старая калитка, не послышались знакомые шаги, лишь голый пустырь на месте их барака безмолвно встретил одинокую гостью. Присев на камень, Маша заплакала.
Проходившая мимо старушка подсказала, где отыскать бывших соседей. Одна из них и приютила девушку.
Когда на запрос о родных Мария получила сообщение о гибели отца и о затерявшихся следах брата, сердобольная соседка посоветовала Маше выйти замуж. Имелся у неё на примете и подходящий кандидат – вдовец, бездетный. Пусть не красавец и вдвое старше Марии, но зато с крышей над головой. У Маши же даже документов и тех – на руках не было. И молоденькая красивая девушка от безысходности согласилась на неравный брак, не принесший ей ни счастья, ни покоя, навек лишивший её настоящей большой любви.
Муж оказался человеком мелочным, циничным самолюбцем, не способным ничего дать молодой жене, кроме разочарования. Но речь сейчас не о нём.
Всю нерастраченную любовь Мария подарит впоследствии детям и внукам.
А пока она без устали разыскивала брата – по-настоящему единственного близкого человека.
В 1947 году Михаил откликнулся из Курской области, и они наконец-то обняли друг друга. Брат поведал сестре о том, как он чудом остался в живых. Они тогда всё же добрались до своего села. Отца, несмотря на «белый» билет, призвали на защиту Отчизны. Миша, оставшись один, хлебнул горюшка сполна. И если бы не одна добрая односельчанка, не сидел бы он теперь в доме сестры.
Когда немцы заняли деревню – они всю детвору согнали в сарай, для сожжения. Расторопный храбрый Миша, смекнув, что терять нечего, так рубанул железным прутом дремавшего часового, что тот так и остался лежать на соломе.
Дети разбежались по домам и попрятались. А Мишу та женщина переодела в девичье платье, и перевела через линию фронта к нашим. До окончания войны Мишка пробыл в роли любимого сына полка. Такая вот история…
Казалось бы, весь кошмар позади, теперь только б жить. Но Маше приходилось проводить нестерпимо долгие дни и ночи рядом с нелюбимым человеком.
Давно всё это в прошлом, давно его нет в живых и ничто не нарушает её покой.
С теплом и лаской встречает Мария Ильинична детей и внуков, хлопочет по хозяйству и старается поменьше бередить душу воспоминаниями о суровых военных годах…
Невольная дрожь пробегает по телу при мысли, как мало хорошего выпало на долю этой милой женщины, сумевшей, несмотря ни на что, сохранить доброту души, жизнелюбие, человечность и неподдельную искренность.
Ценят, уважают её односельчане. Помнят её многолетний добросовестный труд в хозяйстве – около двадцати лет ухаживала она за колхозными бурёнками. Затем не одну пятилетку трудилась на Воронежском заводе горно-обогатительного оборудования. За добросовестное отношение к работе у неё не счесть почётных грамот, различных наград. По праву присвоено высокое звание "Ветеран туда".
А живёт она уже около полувека в посёлке Дзержинский Воронежской области, на улице Тельмана.
Это – Мария Ильинична Верлина…
Чья судьба лишь слезу вызывает,
Чью тропинку простой не назвать,
И чья память в душе оставляет
О войне роковую печать…
-------
Декабрь 2000 год.
----------
P.S.
Незабвенным остался в моей памяти светлый образ Марии Ильиничны Верлиной.
--------------
ПЕРВОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ ЕЛЕНЫ ФИН
"УКРАДЕННАЯ ЖИЗНЬ" http://proza.ru/2022/11/02/62