Последние минуты прощания. Поезд трогается и медленно начинает набирать скорость, оставляя за собой перрон с провожающими. За окном вагона промелькнули улыбающиеся лица мужа и сына. Лариса села со вздохом: «Как там они без меня будут?»
Она впервые оставляла своих мальчиков одних. Насев с двух сторон, те все же уговорили ее поехать отдохнуть, и не где-нибудь поблизости, а в Болгарию, на Золотые пески вблизи Варны. Это был их подарок к сорокалетию любимой жены и матери.
- Все лето посвяти себе! - твердили муж с сыном на ее естественный вопрос: «А как же пионерлагерь? Ведь на меня надеются...» - Ничего, обойдутся как-нибудь!
Она так привыкла проводить лето, работая в кругу детей, что представить себе иное времяпрепровождение не могла. Будучи, как выражался муж, «педагогом до мозга костей», Лариса действительно была фанатиком своего дела. Преподавая в школе, она также руководила методобъединением русского языка и литературы района, да к тому же была внештатным лектором общества «Знание». При этом, конечно, дом тоже «висел» на ней. И теперь, сидя в купе, Лариса с удивлением задумалась - когда все успевала? Не скиснет ли она от безделья за две недели? Шутка ли — двенадцать дней без забот и хлопот! Наверно, к концу тоска заест...
Лариса сладко потянулась. А ведь до чертиков приятно никуда не спешить, не бояться опоздать, не волноваться, что чего-то не успела доделать! Не надо поминутно глядеть на часы, с ужасом думая, что еще уйма работы, а время безостановочно летит... А впереди ожидает море!
Как и представлялось ей, море оказалось главным достоинством курорта. Теплое, искрящееся под лучами солнца, оно очаровывало, манило и ласкало. Хотя Лара захватила с собой интересную книгу, но читать на пляже не могла. Ее завораживала картина бегущих волн, а их однообразный рокот заставлял забыть обо всем на свете. Так бы и глядела в морскую бесконечную даль...
...В это утро, желая поскорее загореть, чтобы можно было, вернувшись, щеголять загаром, Лара покинула излюбленное место под тентом и, увидав пустой топчан почти у воды, перешла туда. Наслаждаясь ощущением бездумного счастья, она почти задремала, но вскоре громкая немецкая речь расположившейся рядом пары привлекла ее внимание.
Высокая женщина лет сорока пяти с фигурой пловчихи, в темных очках на лице с волевыми подбородком, что-то с энтузиазмом выговаривала зубодробильным тоном мужчине, который лежал, подставив лучам спину. Присев, он что-то лениво процедил своей спутнице. Та, махнув рукой, направилась к воде.
Мужчина сидел вполоборота к Ларисе, но его голос и весь его облик, показались такими знакомыми, что она даже вздрогнула. «Боже, - пронеслось в голове, - до чего похож! Ну точно Скворцов! Надо же, форменный двойник...»
Лариса удивилась - чего вдруг взбрело на ум увидеть в этом немце свою первую любовь, давным давно забранную войной...
В памяти воскрес ее Сашка... Они познакомились однажды летом, на даче, у колодца, куда Лара случайно уронила маленькое тонкое серебряное колечко. Девочка, опечаленная, смотрела вниз колодца, как будто надеясь разглядеть там потерю.
- Ты что там высматриваешь? - спросил подошедший незнакомый мальчик.
- Чертей высматриваю! - ответила Лара, сердитая на весь мир из-за своей оплошности.
- Ну и много высмотрела?
- Сколько надо! Отстань!
- Очень нужна! Пусти, дай напиться!
Он стал крутить колесо, поднимая болтавшееся в колодце ведро с небольшим количеством воды. Отпив пару глотков, мальчик опять переспросил:
- А все же, чего высматривала? Может, что потеряла?
- Да ну тебя! Ну, потеряла, колечко. Теперь уж не достать...
- И только-то? А хочешь фокус?
- Отстань, сказала!
- Как знаешь... Я хотел твое колечко достать. Не надо, так пойду...
- А как ты достанешь? Полезешь в колодец?
- А очень просто! Отвернись и сосчитай до трех. Я его быстро достану, так как знаю заветное слово.
- Болтун! Я сказкам уже не верю! - бросила шестилетняя Лара, готовая уйти.
- Постой! - засмеялся мальчик, доставая из ведра кольцо. - Это оно, или другое тебе нужно?
- Ой! - радостно воскликнула Лара, не веря в свое счастье.
Саша был на три года старше, но это не помешало им сдружиться настолько, что дети уже не расставались до конца дачного сезона. Оказалось, что его папа работает на том же ленинградском заводе, что и Лары, и живут они в одном из корпусов заводских домов чуть ли не по соседству.
С возвращением в город их дружба не прекратилась, а с каждым годом становилась крепче. Они стали неразлучны. Повзрослев, Лара поняла, что жизнь без Саши невозможна, она просто потеряет всякий смысл. Саша казался ей красивее всех, умнее, ловчее, а главное — надежнее.
Вообще-то, Лариса была девочкой с характером. Теперь, став взрослой, вспоминая себя в те годы, она удивлялась терпению и покладистости Саши, который, смеясь, прощал ей все безрассудные выходки. Он очень ее любил, а мама Лары уверяла, что та «верховодит им и безжалостно вьет из парня веревки».
Саша, окончив школу, поступил в судостроительный институт. А когда в марте месяце Ларе исполнилось восемнадцать, они, никому не сообщив, втихую расписались. Сашка шутил, что у них теперь двойной праздник — день регистрации, совпадающий с днем Парижской коммуны. Решено было: как только Лара сдаст экзамены и распрощается со школой, они откроют свой секрет. Однако тайна была раскрыта уже на майские праздники, этим никого не удивив, - родные отлично понимали, чем должно было все завершиться!
Они были молоды, беспечны и счастливы, но вмешалась война и разрушила все... Саша в первые же дни ушел на фронт. Лариса вместо института встала на заводе у станка. А впереди ожидали блокада, потеря родных, ожидание хоть каких-нибудь вестей от Саши и казенное письмо, гласящее что он пропал без вести. Это означало, скорее всего, его гибель...
Горя было много кругом, но Лара была уверена, что ее беда самая тяжелая, самая страшная, от которой она уже никогда не оправится. Лариса не могла видеть смеющиеся лица, не могла слышать музыку, раздававшуюся по радио — она раздражала. Веселиться Лара считала кощунственным — Саши нет, жизнь кончена. Единственное, что ее поддерживало, была работа...
Первое время еще теплилась надежда, что Саша, быть может, попал в окружение и сражается в партизанском отряде. Мысли о пленении даже не возникало: такой, как Саша, скорее примет смерть, чем позор плена!
Время шло, война окончилась. Саша так и не вернулся. Рана от потери болела, ныла, но постепенно зарубцевалась. Молодость взяла свое. И снова пришла любовь, может, не такая пылкая, слепая, бездумная, но тоже чувственная, более здравая.
Родился сын, которому Лара дала имя Александр. Она никогда своих мужей не сравнивала. Они были совершенно разные, но оба дороги и любимы. Саша остался в ее сердце, как светлый счастливый подарок, дарованный судьбой.
...И вдруг, откуда ни возьмись, это наваждение... Такая схожесть и, чего не ожидалось, опять заныла, затрепетала душа... Отчего-то в памяти возник мотив любимой когда-то, давно позабытой песни, и Лара невольно поддавшись воспоминаниям, стала его напевать. В памяти всплыли строки:
«Саша! Ты помнишь наши встречи
В приморском парке, на берегу?
Саша! Ты помнишь теплый вечер,
Весенний вечер, каштан в цвету?»
Неожиданно, по-видимому, из-за этого мурлыканья под нос, немец резко повернулся, и, вперив на Лару взгляд, привстал. И тут она обомлела: на правом предплечье немца синела небольшая татуировка — скрещенные шпага и рапира, а под ними буквы: А С.
Саша! Этот немец — Саша!
Он занимался в секции фехтования, даже имел разряд и мечтал о больших соревнованиях. Это было, кажется, в восьмом классе, когда брат его приятеля сделал Саше наколку, из-за которой у парня дома случились большие неприятности. Отец потребовал, чтобы он ликвидировал «пошлятину, достойную босяка или безмозглого кретина».
- Ишь, ты, ас! - кричал тогда отец Саши.
Досталось тогда и Ларе, присутствовавшей при скандале, и вступившейся за друга.
- А ты, девочка, помолчи! Тоже мне защитница сыскалась у этого, прости Господи, аса.
- Папа, это же мои инициалы... А слово «асс», кстати, пишется с двумя «с», а у меня - одно.
- Помолчи, грамотей! Хорошо еще, что на носу эту вывеску не додумался нацарапать! Хоть рубашка прикроет.
Лара, представив на носу Саши картину, забыв о полученном только что «втыке», расхохоталась:
- На носу татуировка: из одной ноздри торчит рапира, из другой — шпага, а под носом — АС!
Вслед за ней все рассмеялись.
...Тогда всем стало смешно, но теперь Ларе было не до смеха...
- Скворцов... - еле слышно прошептала она, во все глаза глядя на псевдонемца, который, как показалось Ларисе, смотрел на нее с каким-то ужасом, словно не она увидела живым покойника, а он столкнулся с привидением.
- Ты... - одним движением губ выдавил он. И тут же, заметив, как, выйдя из воды, сюда направляется его спутница, бросил Ларе скороговоркой: - Здесь в десять вечера!
Он, что-то резко сказав подошедшей, вскочил, и взяв свои вещи, пошел прочь. Та с недовольным видом последовала за ним, что-то выговаривая своим каркающим голосом.
Лариса, все еще пребывавшая в оторопи, не понимала, что это было: наяву, или наваждение... Скворцов, ее Сашка жив, и только что был рядом! С этой жабой... Невероятно... Живой, невредимый. Откуда, каким образом вдруг оказался живым на белом свете? Ведь столько лет не давал о себе знать... Невероятно! Ну, допустим, встретил другую, разлюбил ее, Лару. Но ведь была жива его мать, которая до последнего дня оплакивала сына, а родная сестра живет и по сей день по старому адресу в Ленинграде... - им-то почему ничего не сообщил? К тому же, кажется, выдает себя за немца... О! Может он исполняет задание, стал советским разведчиком? Но, почему об этом не информировали ее, законную жену? Она ждала Сашу еще три года после окончания войны... И его матери ничего не сказали, это бесчеловечно! Сообщили, что пропал без вести, и все, сочли, что этого достаточно. А, может… все-таки попал в концлагерь, а там смалодушничал? Или еще хуже… Нет, в это невозможно поверить! Но есть же причина, почему исчез из жизни, будучи в полном здравии…
Целый день Лариса пребывала в смятении. Ни обедать, ни ужинать не смогла. Вилкой поковыряла в тарелке - в рот ничего не лезло. В голове стоял какой-то сумбур. Она не находила себе места весь день, который показался бесконечным. Поминутно поглядывая на часы, она ждала и боялась их встречи. Что будет? Что он скажет? И как поведет себя она? В голове мелькали воспоминания и мысли о нем, ее Сашке...
...Скворцов, став намного старше, заметно погрузнел, но почти не изменился. Если взглянуть непредвзято, со стороны, — типичный, довольный жизнью, бюргер. Лара вспомнила взгляд, который в первое мгновенье бросил на нее Скворцов, услышав знакомый мотив. Сначала в нем было любопытство, потом не то удивление, не то ужас. И это его: «Ты...»
В столь позднее время на берегу было уже совсем мало людей. Большинство отдыхающих предпочитало проводить вечера в барах, ресторанах и на танцплощадках.
Он ждал ее. Лариса увидела Александра издали, стоящего у самой кромки воды и в задумчивости бросавшего в море камушки. Она в нерешительности остановилась. А, может, не стоит подходить? Зачем ворошить прошлое?
Но малодушие длилось лишь мгновенье. Нет, надо все разузнать. И вообще... себе-то зачем врать — тянет, манит ее к Сашке...
Лариса только отважилась позвать его по имени, как Александр повернулся и пошел навстречу, все еще держа в ладони морские камешки.
- Кука, пришла! Я боялся — не придешь...
Он назвал ее так, как больше никто не называл. Однажды, узнав, что одним из первых слов в ее младенчестве было «кука», он его подхватил, и с тех пор Лара для него была «Кукой».
- Сашка... - только и смогла пролепетать Лариса, и от охвативших чувств, зажмурила глаза.
Когда она их открыла и была готова встретить ответный взгляд, Александр свой отвел куда-то в сторону. Они, не сговариваясь, пошли вдоль берега. Он долго безмолвствовал, все еще не распрощавшись со спасительными камешками, которые нервно перебирал пальцами.
Лариса, не выдержав, первая нарушила молчание:
- Невероятно, ты жив!
Александр усмехнулся:
- Сам удивляюсь. Но, как видишь...
- Но, неужели...
Она не успела закончить.
- Подожди. Как мои погибли в блокаду?
- Блокаду пережила я, а твои эвакуировались. Но до последнего дня, а ее не стало два года назад, мать тебя оплакивала...
Александр, как будто поперхнувшись, несколько мгновений делал какие-то усилия, словно стремился откашляться, а затем:
- Я где-то слышал подтверждающие строки: «Увы! утешится жена, и друга лучший друг забудет; но где-то есть душа одна — она до гроба помнить будет!» Два года, как нет... Жаль...
Он умолк, а Лара подумала: «А об остальных — отце, родной сестре не спрашивает... Неужели, так очерствел?..» Она снова нарушила молчание:
- Объясни. Как понять все? Столько лет...
Александр снова замкнулся, по-видимому, обдумывая, как преподнести дальнейшее. Лариса терпеливо ждала продолжения с какой-то, неизвестно отчего появившейся, настороженностью.
Неожиданно, спутник предложил:
- Присядем? - он показал на огромные прибрежные валуны, около которых спокойно плескались волны.
Лишь теперь Лариса заметила, что они далековато отошли от общего пляжа. Место было совершенно безлюдным, и ей отчего-то вдруг стало страшно.
- Повернем назад, уже поздно. Мне пора, могут хватиться.
- За вами присматривают?
- Не знаю. Просто приятельница будет волноваться.
- Ну, еще немного. Не уходи!
- Если не желаешь рассказывать, не продолжай. Я пошла.
- Нет, зачем же! Никакой тут особой тайны нет. Да, о чем сейчас мы? Господи, ведь ты рядом, моя единственная, моя Кука!
Опять «Кука», и опять все вздрогнуло у нее внутри... Их взгляды наконец-то встретились. Саша смотрел на нее прежним, призывным взглядом, и Ларе почудилось, что сейчас он видит в ней ту, которую в их время любил до умопомрачения...
Вдруг Александр отшвырнул горсть камушков, которые катал в ладони, и привлек Лару к себе, осыпая жаркими поцелуями. «Как тогда, перед уходом на войну...» - пронеслось у нее в голове.
Теплые пальцы нежно гладили ее шею, ероша волосы. Саша шептал:
- Любимая! Ненаглядная! Единственная моя!
- Ярко светившая луна неожиданно скрылась за тучей, и все погрузилось в беспросветную тьму. Внезапно пальцы, только что перебиравшие ее локоны, вцепились в горло Ларисы мертвой хваткой. Она почти мгновенно, не успев понять случившееся, потеряла сознание.
...Лариса очнулась, поперхнувшись соленой водой от нахлынувшей волны. Она лежала у кромки пляжа, выталкиваемая волнами на берег, под шум перекатывавшегося песка. Страшно болело горло. Лариса смотрела на беззвездное, заволоченное тучами черное небо и думала: «Даже убить не смог... Пожалел или кто спугнул? Не все ли равно? Бог ему судья. А он — сам себе...»