10.
Позже появилась у меня личная массажистка. Сначала мы с ней договорились, что я не буду лениться, научусь терпеть боль и буду её во всём слушаться, а потом она почему-то перестала брать деньги за работу. Ух, какая крепкая любовь через боль, как тяжело её добывать, работая над собой! Она сначала, как ребёнка, носила меня на руках, чем страшно ущемляла моё мужское самолюбие. Чтобы это прекратить, я до изнеможения разрабатывал ноги. Руки получали тогда такую нагрузку, что и через много лет держат форму, конечно, если ими не ж… чухать (16), а хотя бы баранку крутить. Самым счастливым днём в моей жизни, вторым днём рождения я считаю третье июля. Я встал на ноги! Медленно, но упорно исходили мы с Любашей сначала Минводы, потом кисловодский и пятигорский парки за это лето. Я никогда ещё ни к кому не испытывал такой бешеной благодарности, как к этой женщине. В конце августа, я, невысокий, но жилистый, только научившийся заново ходить, впервые бережно посадил к себе на коленки мою крупную, сбитую спасительницу и понял – я вернулся! В свете таких грандиозных перемен в моей жизни, я как-то равнодушно принял тот факт, что Ирка подала на развод и живёт с одним из моих многочисленных приятелей, спокойно подписал все бумаги по разводу.
Не думайте, подлецом я никогда не был, и не буду, просто так получилось. Инициативы я никогда в отношениях не проявлял, всех моих женщин посылал мне Бог. Я им очень благодарен за то, что они у меня были, каждая в своё время. По правде сказать, в немилости Господней ко мне стал я тогда сильно сомневаться. Получалось у него со мной, как у Валентины Петровны, – два, два, два, два – и откуда-то в итоге захудалая троечка.
Какими празднично разноцветными листьями провожала меня минводская осень домой! Откуда-то всплыло: «Кто не ждал меня, тот пусть…» На прощание пожурил ставших родными врачей: «Что ж вы, черти, сделали?! У меня ж от рождения цыганские ноги были, кривые, под лошадь приспособленные! А вы их прямыми посращивали!»
Приехали с Любой к матери моей. Она у меня добрая, но на язык не сдержанная, возьми и бухни: «Да чё ж ты, Милок, с этой медведёй делать-то будешь?» - а Люба в комнату входила как раз. Так, не останавливаясь, и крутанулась назад да на автовокзал. Я-то ещё не шибко быстрый, догнал её на своих саморезах (ноги так зову) только у автобуса. Говорит: «Дорогу знаешь, приедешь!» Поездил я к ней с полгода, потом угасли наши страсти. Она ребёночка хотела, а у меня душа - с моим сыном. Переезжать я к ней не хотел, она ко мне отказывалась. Видно, чем я сильней становился, тем привязанность к нянюшке моей дорогой слабей делалась. Жалко её, хорошая женщина. Именно такая, если не любовью, так силой, смогла бы меня, непутёвого, в русле семьи удержать.
А жизнь моя постояла и покатилась дальше. Быстро, очень быстро привык я к счастью ходить на своих ногах. По новой наматываю круги по друзьям. Ни годы меня не берут, ни жиром заплывать не собираюсь, как годки (17) мои, – конституция у меня хорошая. Вот когда Ирка-то, наверное, локти стала кусать, это когда я, подкачавшийся, заматеревший, на ровных ногах (однако же!) пришёл к Гоше на день рождения с новеньким двухколёсным велосипедом. Игорек, «дружок» наш с ней теперь общий, её новоиспечённый муж, засуетился, животиком-то затрусил вокруг меня, глазки бегают, а я про себя, внутри хохочу гомерическим хохотом. Потискал я своего сына, расспросил про учёбу. Ирка присела возле нас, поджав ноги, как любопытная девчонка, вся свечой тает, изнутри светится.
Побыл я у них, чую - пропадаю, тянет меня прошлое светом из глаз моей ненаглядной. Поруганная моя любовь, потерянное моё счастье, единственная моя нежность, исхлёстанная ветрами моего легкомыслия, растерзанная обстоятельствами, убитая эгоизмом! Светлая моя радость, любовь, как же ты выжила?! Как смогла вновь пробудиться? И что мне теперь с тобой делать, горемычная? Бежать из этого дома, пока не поздно, пока не разломал только налаживающуюся жизнь моей родной, любимой!
Смешно! Боялся, что авария сделает меня инвалидом. Нет, я, видно, родился калекой, на всё сердце калекой. Я понял, что не заслуживаю второй попытки – слишком быстро я привыкаю к счастью и перестаю его ценить. И тогда всем самым дорогим мне людям, как будто мщу за себя, недоделанного.
Не смотри на меня, моя Ирочка, потеплевшими глазами, беги от меня без оглядки, забудь всё со мной, начни всё с другим, с тем, кто лучше меня, добрее, благодарнее, умнее. Ты достойна счастья, ты умеешь быть счастливой. А я… Что я?
Обманывали меня, и я обманывал, прощали мне многое, и я прощал, бросали меня… Но никогда я сам не бросил ни одну из моих женщин! Знаете, в компании баб всегда найдётся запевала на тему: «Все мужики - подлецы». А у мужиков есть такая присказка: «Все бабы - стервы». Так вот! К первым я никогда не относился, а присказки вторых никогда не повторю, потому что подлецом никогда не был.
Словарь повести
1. Небось – наверное
2. Тамузлы – хутор, сросшийся с селом Александровским Ставропольского края
3. «Матрёшка» - сорт картошки
4. Шмурдюк – брага, молодое вино вместе с суслом
5. Татьянкой – фасон юбки на резинке
6. Лягушинка – холм в Тамузлах с нерукотворной каменной лягушкой на северном склоне
7. То-бишь – то есть, иначе говоря
8. За немецкий плен – репрессии после войны, бывшие в плену отбывали сроки
9. Буза – шалость, не всегда безобидная
10. Пошухарить – пошалить, пошуметь, пошкодить
11. Третий лесок – название лощины южнее села Александровского
12. Гора Голубинка – название возвышенности за южной окраиной села Александровского
13. Хавчик – еда
14. Халужина – ивовый гибкий прут
15. Гамуль – камень
16. Чухать – чесать
17. Годки - одногодки