Подлецом никогда не был, 5 гл

Нина Можная
5.
Отправился я на маслосырзавод старшим помощником младшего дворника, там изучил в совершенстве мастерство сбивания ящиков и ношения пакетов сливок домой в штанинах на шнурках. Так подворовывая, я с пустой головы и жажды приключений перескочил с лёгкого наркотика, на более серьёзный. Мой дружок работал тогда на «Скорой помощи». Он и «помог» мне. Закружилось! Золотой век наркомана: есть за что купить, есть что купить, и тебе за это ещё ничего: ни в плане закона, ни в плане здоровья! Я по-прежнему переходил на новые улицы, как чума, расширяя круг своего влияния. Теперь я предлагал новым знакомым и новое развлечение. И как-то часто стали умирать мои знакомые: то самоубийство, то передозировка.
Страшно мне стало только тогда, когда горе разорвалось гранатой у меня самого под ногами. Вина скрутила сердце моё и не отпускает до сих пор. Прошло уже много лет, а мне всё снится венчик невесомых, розоватых волос, поднятых ветром вокруг головы Горемана. Такое прозвище было у моего дружка. Знаете, я никогда за словом в карман не лез, но когда дело касалось женского пола, я Гоше (в его честь сына назвал) был не конкурент: встреть мы хоть пять девок, все будут висеть на нём. Высокий, стройный, весёлый красавец, клешами на метр дорогу вокруг подметал… А я его сам, слышите, своими руками подсадил на иглу. Я убил его, как красивую бабочку! У него остался новорожденный сын… Я потом не раз видел этого всегда бритого на лысо пацана. Хотел остановить, рассказать, каким был его отец, да не собрался. Теперь время терпит, я ещё расскажу ему.
А тогда у гроба мне стало страшно до дрожи! Впервые дрожь было не унять… Как ужасно скрипят, крошатся зубы… Соскочил знакомый мой поставщик ставшего необходимым зелья со «Скорой помощи» в армию от тюрьмы. Как я его люто ненавидел тогда, сейчас благодарю - его трусость мне тогда жизнь спасла.
Начиная, мы все говорим: «Это другие – слабаки, а я хочу - торчу, хочу – соскочу!» Не выйдет, паря! Бывших наркоманов не бывает! Наркомания, очень неохотно выпустив из своих когтей тело, навсегда, как дьявол (а может, это он и есть) забирает душу. Спроси у меня и сейчас, что слаще любой женщины, слаще первой улыбки сына - слаще всего на свете? Скажу: кайф! Это не забыть, это навсегда с тобой. С этой бомбой внутри, всегда готовой к взрыву, если дашь слабину, живёт любой бросивший. Надо очень любить жизнь, чтоб помнить кайф и всё-таки жить без него!
Как настоящий кошмар, я вспоминаю время наркотической ломки. Конов новых нет, все бабки ушли, с работы уволили, не осталось рядом ни одного из тех друзей, которые за бутылкой клялись маму за меня продать. Петля казалась спасением. В сарае в полубреду, с обрывком гнилой верёвки на шее вспомнил - есть одно место на земле, где было раньше, давно-давно очень хорошо.
Это Третий лесок (11) за горой Голубинкой (12), там три колодца - чистые родники, пещера в отвесной скале. Туда пацанами, набрав хавчика (13), надолго смывались из дома, пока чья-нибудь мать, не пожалев ног, ни добиралась до нас с халужиной (14). Но там столько воли наберёшь в грудь, что дома боли от трёпки не чувствуешь! Как туда попал, не знаю, только выл в ковылях в голос, как дикий зверь. Потом снова и снова заставлял себя забираться на холм на дрожащих руках и ногах, снова и снова, разбиваясь в кровь, катился вниз, заглушая внутреннюю боль внешней. Пил спирт с родниковой водой, спать не мог, есть не мог. Сколько меня крутило, не помню... Брат пришёл с повесткой в армию для меня.