Восточно-Померанская операция
Против сил Фронта Рокоссовского действовала группа армий "Висла" в составе четырех армий, в том числе одной танковой, а также 2-я армия Вермахта, в которую входили 13 пехотных и 2 танковых дивизии, 2 бригады, 6 боевых групп. Германия еще в 1933 году начала строить в регионе оборонительные сооружения. Холмистая равнина с участками леса, реками и озерами, которую представляет собой Восточная Померания, была покрыта сетью траншей, разнообразных инженерных сооружений, минными полями, проволочными заграждениями, противотанковыми рвами с водой. Кроме того, вдоль Померанского вала — основной линии обороны немцев — располагались укрепленные города (Штольп, Руммельсбург, Дейч-Кроне, Шнайдемюль, Нойштеттин), каждый из которых был полностью готов к обороне и к уличным сражениям.
Таким образом, операцию предстояло начать, исключительно в сложных условиях, при недостатке сил и времени на их переброску, однако, несмотря на все сложности, утром 10 февраля 1945 года, войска Фронта перешли в наступление. Восточно-Померанская операция – началась!
Даже беглого взгляда на соотношение сил было достаточно, чтобы понять, что огневой мощи у 2-го Белорусского фронта было явно недостаточно. Сложности нам добавила и погода – в условиях распутицы, болотистая местность становилась, местами, труднопреодолимой преградой.
2-я Ударная армия, в состав которой входила и наша дивизия, совершив марш-маневр из района Мариенбурга и Мариенвердера, к 14 февраля сосредоточилась на плацдарме западнее города Грауденц. Перед армией была поставлена задача: наступать в направлении Данцига (Гданьск), разгромить противостоящего противника и, во взаимодействии с 65-й Армией, овладеть городом и, одновременно, завершить ликвидацию противника, окруженного в крепости Грауденц.
I
Мы шли на Запад. За спиной остались километры фронтовых дорог. Шли и дрались, дрались и опять шли. Чувство радости и гордости окрыляло каждого, каждого из нас, кто шел в этих длинных колонах Армии, шагающей к Победе. Теперь, в феврале сорок пятого, уже никто не сомневался, что она наступит скоро. Вопрос один: – Когда именно? И каждый мечтал – непременно остаться в живых. Так обидно и несправедливо было бы умереть в самом конце войны.
В этом наступательном потоке на запад шел и наш – третий стрелковый батальон. Он оказывался – то в голове, то в хвосте колонны полка. Встречая сопротивление противника, обтекая его, атакуя с фронта во фланг, а иногда и с тыла… Случалось и такое: под натиском превосходящих сил противника – переходить к обороне, и в окружение попадать. Но – все равно, мы оставаясь уверенной в себе грозной силой. Вместе с другими подразделениями, лавиной переходя в наступление, сметая противника, батальон продвигался вперед, приближая победу.
15 февраля наш 72-й Стрелковый полк в составе двух – первого и третьего стрелковых батальонов, совершил дневной марш по указанному командующим 2-й Ударной армией маршруту. Полк остановился у самой переправы, в ожидании дальнейших указаний. Впереди была река Висла. Вечерние сумерки сменились светлой лунной ночью. Морозец крепчал. Остановка. Лошади, позвякивая сбруей, вздрагивали, фыркали. Ездовые сползали с саней и повозок, похлопывали рукавицами, прохаживались вокруг, окидывая хозяйским глазом – проверяли укладку поклажи. И, конечно, старались в рукаве полушубка "потянуть самокрутку".
Порядка, от неожиданных остановок, в колоннах было мало. Все командиры это видели, но мер никто не предпринимал. Самолетов противника не было – теперь они редко бомбили наши войска, это и стало причиной подобного благодушия. Все ждали и спрашивали: "Скоро ли двинемся вперед?"
Пехота, та всегда была рада хоть малейшей остановке. Солдаты, не снимая вещевого мешка, сдвинув его под голову, ложились на снег, пристроив ноги повыше. Укутавшись, сунув руки в рукава и втянув голову в плечи, обнимая неразлучную "трехлинейку", со свистом издавая храп – засыпали.
– Митька, ля? Пехота наша, уже таво … похрапывает, – с явно "рязанским" говорком обратился ездовой к соседу по повозке.
– Пущай спят. Глядишь – силенки прибавится… Знаешь первую заповедь пехоты – "Не стой, если можно сесть?"…
– Ага! Все енто знают: и – "Не сиди, когда можно лечь", – продолжил за него ездовой, – только – это вторая заповедь, а первая – "Никогда не теряй бодрости духа и добрососедских отношений с поваром!" Оба, вспомнив о поваре и кухне, засмеялись.
Через некоторое время, замёрзнув, пехота сама стала подниматься и делать разминку.
Кругом стояла тишина, и только звонкий стук топоров доносился откуда-то издалека. "Двинулись!" – раздался по колонне голос ездовых. И вот перед нами широкая лента Вислы... На льду лежал совсем нетронутый настил снега. Увидев это, я подумал: "Значит, никто из наших войск на тот берег еще не переправлялся? Это меня насторожило... Срочно вызвал к себе командира разведвзвода.
– Товарищ капитан, лейтенант Пожидаев по вашему приказанию прибыл.
– Взводу: обследовать левый берег реки, наличие дорог и противника, – распорядился я.
Сбросив лишние вещи, легко одетый разведвзвод мгновенно растаял в ночной мгле. Меня тревожила мысль: "Неужели мы здесь идем первыми? Почему нас никто не предупредил?"… Решил вызвать командиров рот. Не успели они собраться, как командир разведвзвода уже разыскивал меня с докладом.
– Товарищ капитан, ваше приказание выполнено, разведка берега проведена: – сразу у берега тянется дамба метров пятнадцать высотой, за ней, в трехстах метрах – проходит хорошо укатанная дорога. Противника нет. Ближайшее село полностью сожжено, но костры еще тлеют. Видимо, фашисты ушли только недавно. Следы свежие. Взвод у села ведет наблюдение.
Выслушав доклад разведчика, отдал приказы командирам рот:
– Командиру 7-й роты – поднять на дамбу взвод 57-миллиметровых орудий, 8-я рота – оказывает помощь минометной роте, 9-я рота – вытаскивает на дамбу кухни, боеприпасы и сани хозяйственного взвода. Общее руководство возглавить моему заместителю капитану Попову. Капитану Гусеву – со взводом связи следовать за мной на окраину села.
Все дружно принялись за работу. Взобравшись на дамбу, я увидел, как солдаты на лямках-волокушах и на руках – уже дружно тащат вверх орудия, сани, повозки и, даже, лошадей. Я подумал: "Да, солдат наш всегда силен своей смекалкой. А теперь, в наступательном порыве – и подавно".
Оглянувшись назад, не без удовольствия заметил, что колонна батальона, хотя и несколько растянулась, но в целом успешно форсирует замерзшую реку. Где-то позади, на юго-востоке, озаряя небо – загремели орудийные залпы. Видимо, наши войска, окружив город-крепость Грауденц, начали штурм.
На северо-западе, в том направлении, куда было приказано следовать моему батальону, было темно и тихо. Луна сначала скрылась за тучи, а потом и совсем исчезла за горизонтом. Да, наша задача была идти в эту кромешную темноту, не имея никаких сведений о противнике. Выйдя на дорогу, я внимательно осмотрел следы. На дороге их было много, и все они шли в одном направлении – на север.
– Чьи же это следы? – подумал я. – Здесь можно ожидать всего: и засаду, и огневой налет, и контратаку…
Однако, гадать долго не пришлось, пройдя немного по дороге в направлении села, я увидел один, а потом еще два трупа, лежавших лицом вниз.
– Бодарин, фонарик! – крикнул ординарцу. Светлый луч фонарика забегал по неподвижно лежавшим телам. Снег, вокруг, залит кровью.
– Ведь это же наши, – шепотом произнес я.
– Откуда бы им тут взяться? – наклонившись, спросил Жора.
– Судя по одежде – пленные.
Сняв с убитого шапку, я увидел в затылке пулевую дыру. Всех нас обдало жаром. Я почувствовал, как бьется сердце, от злобы – челюсти сжало тисками. У Жоры покатились слезы, голос сорвался:
– Вот гады! Смотрите – добивали … Надо же…
Подошли солдаты, узнав о случившемся, сняли шапки. Стояли, переговариваясь шепотом. Один, не выдержав, громко произнес:
– Ну, изверги попадитесь – никакой пощады вам не будет!
Головные подразделения уже подошли к бывшему селу, останки домов которого обозначались большими догорающими кострами. И только на окраине села, как часовой – стоял только один не сгоревший, хотя и полуразрушенный, дом. Костры домов – то угасали, то, дуновением ветра – огонь лизал красными языками догоравшие бревна, освещая окружающую местность.
Шоссе, проходившее через село, просматривалось до последнего догорающего дома, а дальше была беспроглядная темь.
Я осмотрелся кругом, оценив обстановку – решил, что следовать дальше без разведки, охранения и средств усиления нельзя – надо остановиться и подождать взвод противотанковых орудий, минометную роту. Да и командир полка обещал прислать на поддержку действий батальона артиллерийский дивизион.
Разведвзвод, а за ним и взвод охранения, скрылись в темноте в конце улицы. Остальные солдаты окружили костры – привал. Перекур. Смышленые – вытаскивали из своего "НЗ" банки тушенки и стали разогревать их на кострах догоравших домов. Я же, вынув карту, направился к ближайшему костру…
– Товарищ капитан, – услышал я голос Жоры, – Товарищ капитан, прошу вас, пожалуйста, зайти в дом, там тепло и свет, и чай можно организовать.– скороговоркой выпалил ординарец.
Открыли дверь. Теплый воздух обдал лицо. Тепло. В печке потрескивали дрова. Из неплотно закрытой печки пробивался свет, зайчиками игравший по стенам. Осмотрелся. И не знаю, уж почему, но я почувствовал, что в комнате кто-то затаился:
– Кто здесь? Жора, дай свет!
Пока Бодарин разыскивал в плотно набитом вещевом мешке парафиновые плошки, я приоткрыл дверцы печки, и увидел в красноватых отблесках – худого изможденного молодого человека, на котором, как на вешалке, без ремня и без петлиц – висела сильно потрепанная солдатская шинель. Передо мной, словно живой труп, сидел на корточках обтянутый кожей скелет.
Юноша был явно в недоумении, заметив у нас погоны. Он закрыл глаза и пошатнулся назад, видимо – не мог понять, кто перед ним. Вероятно, когда он попал в плен, погонов в Красной армии еще не было, их ввели лишь в начале 1943 года, и он мог этого не знать.
– Посадите его. Жора, дай ему перекусить, да пусть он – только понемногу кушает, не то – умрет сразу же. Зови сюда фельдшера Аверкина.
Теперь, перед светом, юношу можно было рассмотреть. Его изнеможенное лицо поросло словно мхом, даже в тех местах где не должны расти волосы. Только ясные, чистые голубые глаза выдавали в нем живого человека. Юноша был чуть выше среднего роста. Пытливыми глазами он всматривался в каждого из нас. Когда мы дали ему ломтик хлеба и несколько кусочков сахара, он с трудом встал. Сахар спрятал в карман, а хлеб держал дрожащими руками и долго-долго рассматривал его, боясь, чтобы не упало ни одной крошки. Видимо, он уже забыл, когда в последний раз держал в руках хлеб.
– Садись и рассказывай, кто ты и как сюда попал? – начал я беседу.
– Я – Петр Тригубчук из Белоцерковщины, – тихо ответил юноша, замялся, еще раз окинув всех внимательным взглядом. Хотя, он видел, что обращаются с ним по-человечески, его по-прежнему смущали погоны. Наконец, он решился спросить: – Кто вы? Власовцы? Мы переглянулись и почти хором ответили:
– Да нет же… Мы – советские, красноармейцы.
– А я боялся и думал, что попал к "власовцам" – более уверенным голосом заговорил Петя.
На глазах у него от радости завертелись слезинки. Ему хотелось кричать, обнимать нас, целовать, но сделать это он побоялся. Теперь нам уже стало ясно, что этот парень прошел через долгие годы фашистского плена. Он не знал – как поступить. Мысли его путались: "Как они воспримут? Простят, или пойдешь той дорогой, которую нам нарекали вербовщики РОА – «в кандалы и в Сибирь, или повесят, как собаку – за измену».
– Я – пленный, – начал он, наконец, свой неторопливый рассказ, – В плен попал осенью 1942 года, был без сознания после осколочного ранения. Вылечил меня пленный врач. Работать нас заставляли много, а кормили очень плохо – свиньи такого не ели – запаренные опилки с несколькими кусочками брюквы. А последние три дня – вообще ничего не давали, только гонят и гонят. Нас перегоняли из города Грауденц в Гранск. Кто упадет и не поднимается, того пристреливают на месте. Я чувствовал, что силы меня покидают, приходит смерть, но тут на колонну налетели самолеты. Охрана разбежалась, пленные залегли. Я плюхнулся в глубокий снег – меня засыпало. Когда я поднялся, село пылало – и ни одной души кругом уже не было.
– Ну, а как же ты в плен попал? – поинтересовался комсорг полка Николай Попов, – Расскажи поподробнее…
– Наша рота наступала, но безуспешно. Прошла артподготовка. Рота, почему-то, не поднялась в атаку. Командир роты старший лейтенант Косицын приказал мне и красноармейцу Шапуро добраться до окопов противника и проверить – заняты ли они немцами? Мы подползли – немцев в окопах не было. Тогда я Шапуре и говорю: ты – наблюдай, – а я подбрустверный блиндаж осмотрю – там никого. Смотрю и он за мной, тут как тут: "А ты зачем? " И вдруг, над блиндажом послышалась немецкая речь. Мы умолкли, раздался голос – "Рус сдавайся!" В это время пламя … Когда я открыл глаза, уже лежал на бруствере окопа, и вокруг было много немцев". – Ваня умолк, не зная, какой будет наша реакция.
– Товарищ комбат, остальные подразделения уже прибыли. Батальон в сборе – доложил мне тут замполит батальона старший лейтенант Фроловичев.
Я ему кивнул:
– Садись, посиди.
Потом я поднялся и протянул руку юноше. Тот некоторое время стеснялся. Ведь он много месяцев не видел человеческого отношения, но мой жест укрепил его надежду на жизнь. Он облегченно вздохнул и начал горячо меня упрашивать:
– Возьмите меня с собой. Сколько будет силы – буду мстить этим "Швешн-Коням". Буду мстить за себя, за своих товарищей, за землю нашу поруганную – за все!
– Нет, Петя, взять тебя с собой мы не можем, ты слишком слаб, – ответил я.
– Возьмите, – упрашивал юноша со слезами на глазах, – Я сильный, мне только немножко надо подкрепиться.
– Нет, оставайся здесь. Оставим тебе продуктов, только ешь понемножку. Подойдут тыловые части, там есть полевой военкомат. Ты подлечишься, подкрепишься, а тогда к нам. Мы будем рады видеть тебя здоровым и крепким бойцом. Ну, бывай! – доброжелательно прощаясь, похлопал я паренька по плечу, – А что тебе конкретно делать, расскажет Михаил Федорович – наш замполит… Ведь, сам понимаешь, все должно быть оформлено как положено. У тебя должны быть документы и все остальное. Понял, друг? – я улыбнулся Пете, – почему-то он мне сразу понравился. Я был уверен, что все, что он нам рассказал – правда.
II
В потоке войск, наступающих на город Данциг, наш батальон двигался в северо-западном направлении. В районе города Скурц нас ожидал укрепленный оборонительный рубеж противника. К этому рубежу мы подошли уже в сумерках 16 февраля.
Всю ночь саперные подразделения наводили переправы через небольшую речку из расчета, на стрелковую роту и один танковый взвод – одна переправа. И вот с рассветом грянула артиллерийская подготовка. Передовые подразделения перешли в наступление. Не встретив сильного сопротивления, захватили небольшой плацдарм. За ними, броском на плацдарм перебрались и другие подразделения.
Туман растаял. На небосклоне своими первыми лучами брызнуло солнце. С рассветом осветилось огромное пространство необозримой степи, по которой, насколько мог охватить глаз, двигалась масса наступающих войск. Танки, за ними, черными лентами, протянулись до самого горизонта длинные цепи пехоты. Лавина двигалась вперед, на ходу стреляя по убегающим немцам. Я еще не успел перевести ячейку управления через мостик, как наши бойцы уже гнали, мне навстречу, бегом группу из двадцати пленных. Со всех сторон бойцы гнали в тыл пленных немцев группами. Убитых не считал никто. С нашей стороны потерь почти не было. Такую атаку, за все время войны, мне пришлось видеть в первый раз.
III
Комполка опять назначил "Третий стрелковый" в передовой отряд. Преследовать противника пришлось несколько суток подряд. На пути мы не встречали не только сопротивления, но и ни одной человеческой души. Все населенные пункты были пусты. В некоторых домах даже горели электрические лампочки, были теплые печки, и на них стояли кастрюли с остатками пищи. То, что недавно здесь были воинские формирования немцев, говорили вещественные доказательства: вдоль дорог валялись ящики с боеприпасами. Особенно много находили мы "фаустпатронов", которые были в закупоренных ящиках и валялись вразброс. Все это свидетельствовало о том, что формирования противника, не вступая в бой, спешно отходили, а с ними уходило и население. Сработала "гебельсовская пропаганда": советские солдаты "с рогами", всех будут уничтожать, и никого в живых не оставят. Хотя, активных боевых действий батальон не вел, но, личный состав, от беспрерывного преследования вымотался, устал. Особенно устали лошади. Пришел, долгожданный приказ: "Остановиться на большой привал".
Подразделения разместили в помещениях близлежащего фольварка. Я собрал всех командиров подразделений и заслушал их о состоянии личного состава, лошадей. Выслушивал, кто в чем нуждается, и что необходимо пополнить. Дошла очередь до командира восьмой роты. Командир восьмой роты капитан Балацкий сказал, что состояние нормальное, но в роте "ЧП" – старшина роты, производя выстрел из фаустпатрона, оторвал себе ногу выше колена. Помощь оказана, старшина вместе с фельдшером отправлен на медицинский пункт полка.
– Почему мне раньше не доложили?
– Да это случилось недавно, на повороте, когда мы заходили в фольварк.
Сразу же посыпались разные предложения. Некоторые предлагали – вообще запретить приближаться к фаустпатронам и брать их в руки. Ведь это уже третье "ЧП" в батальоне – двое уже оторвали себе руки.
– Запретить – это не выход, – сказал я, – Нам нужно самим научиться их использовать и научить весь личный состав, тогда избавимся от чрезвычайных происшествий. Фаустпатрон – сильное противотанковое оружие, и мы должны его освоить еще до выхода с привала.
Командир отделения боепитания старший сержант Астафьев взял слово:
– Здесь, недалеко, в роще, я видел склад немецких боеприпасов, там есть ящики с фаустпатронами. Разрешите, я на санях смотаюсь за ними?
Пока личный состав отдыхал, я со своими заместителями осмотрел привезенные ящики. В каждом, с немецкой аккуратностью, в разобранном виде были сложены по два фаустпатрона, прилагалась и инструкция. Никто из нас, толком, немецкого языка не знал. Конечно, по чертежам можно было кое-что понять, но рисковать не хотелось. Можно лишиться жизни. Нашли одного сержанта, который мог разговаривать на немецком языке, но читать не умел. Я ему помог. В итоге – я читал, он переводил, а адъютант батальона записывал. Так мы написали инструкцию на русском языке. По ней мне удалось подготовить к стрельбе несколько гранат. Главное – освоили меры безопасности.
Утром построили весь личный состав батальона. Сначала, я объяснил меры безопасности, затем – порядок сборки и приемы стрельбы. Показал, как это делается на практике. После этого я посмотрел на сараи соседнего фольварка. Они находились на расстоянии, примерно двухсот метров. Посмотрел на прицел, там были метки: 50, 100 и 120 метров. Предельная прицельная дальность – 120 метров. Я взял угол возвышения направляющей трубы несколько выше, чтобы граната долетела до сараев. К моему сожалению, граната улетела гораздо дальше сарая и где-то там взорвалась. Я взял следующую гранату… Вдруг, из-за сарая выскакивают несколько воинов во главе с порученцем комдива старшим лейтенантом Новиковым, с криком:
– Кто стрелял? Там же построен первый батальон и комдив вручает награды, мы думали, что немцы обстреливают.
Они убежали. Побежал с докладом к комдиву и я.
Я, конечно, не знал, что за соседним фольварком разместился первый батальон, и тем более, что там находится наш командир дивизии. У меня на голове волосы поднялись дыбом, а на душе тревога и неопределенность. О, ужас! Оббежав сарай, я увидел, что за ним, вокруг стола, буквой "П", построен 1-й стрелковый батальон. У меня внутри все оборвалось. "Фаустпатрон" лег, в аккурат между строем и столом, за которым гвардии полковник Чесноков с руководством батальона вручали правительственные награды отличившимся в бою. Вначале, все подумали, что расположение батальона засекли немцы и устроили артналет. Все как стояли – так и залегли. Но последующих взрывов не последовало – поняли, что случайный выстрел. Взрыв был достаточно большой силы, Но, на мое счастье – прямого попадания не было, а осколков, "фаустпатрон" – не дает. Пострадавших не было.
Комдив встретил меня в своей обычной манере – не слушая доклада, спросил:
– Кто стрелял?
– Я.
– Что вы там делаете?
– Обучаю личный состав батальона использованию в бою немецких "фаустпатронов".
– Дело! Продолжайте! Только разверните свой батальон и стреляйте в безопасном направлении, – как ни в чем не бывало, ответил комдив.
– Есть! Разрешите идти?
– Идите! Нет! Стойте, сейчас закончу награждение и пришлю инструкторов из первого батальона, обучите и их вместе со своими…
"Фух! Пронесло"… Подумал я. На душе отлегло. Пострадавших не было, но переполох был страшный. Однако, командир дивизии мне все простил. Подождали "инструкторов" из 1-го батальона, в основном, пришли офицеры и несколько сержантов. Дальше, обучение прошло успешно. Развернули батальон в сторону леса. При мне собрали по нескольку человек из каждой роты, и соблюдая меры безопасности, произвели выстрелы. Стреляли до тех пор, пока все привезённые "Фаустпатроны" не закончились.
Так нам удалось обучить личный состав. Больше в батальоне, до самого окончания войны, пострадавших от неумелого использования "фаустов" не было, а солдаты использовали их в бою – с удовольствием.
IV
Снова – переход. К вечеру, мы остановились на окраине небольшого польского села. Село оказалось пустым – ни одного человека в нем не было. Остановка – суточный отдых. Помывка личного состава, по очередности – мы после "Первого". Воздух уже наполнялся запахами ранней весны. Кое-где начали появляться проталины. Утром я вышел из дома, вздохнул глоток свежего воздуха и стал прислушиваться к звукам – тишина. И странно – то здесь, то там – щебечут птички. Боже – война, а жизнь идет. За долгие годы войны я этого не замечал. А здесь – заметил, наверное, и в самом деле война подходит к концу. Как же ты хороша, жизнь!..
Из старого бревенчатого сарая валят клубы белого пара. С хохотом выбегают совсем голые солдаты, катаются в снегу и опять ныряют в проем двери, завешанный стареньким солдатским одеялом. Другие, пристроившись тут же на санях, подстригают друг друга, третьи бреются, а некоторые подшивают свежие подворотнички, разодрав на куски какую-то простыню. Жизнь идет! Давно я не видел такой воодушевляющей картины. "Молодцы! Воины-победители должны иметь бравый вид" – с радостью подумал я.
– Товарищ капитан, вас к телефону … – раздался из дома голос телефониста.
– А что, телефон уже есть?... Да! Слушаю вас… Да-да, комбат-три, слушаю. Пополнение? Хорошо! Сколько? Почему так мало? Хоть – 140, да и от 240 – не откажусь. Войны без потерь не бывает. Хорошо! Высылаю. К присяге? А где текст?.. Я говорю, где точный текст военной присяги взять? Торжественно? Проведем! Высылаю! – я обрадовался такому сообщению и положил трубку, а сам подумал: "Да! Впервые непосредственно в боевых условиях получаем пополнение… – Жора! Замполита, зампостроя, адъютанта старшего, командира хозвзвода и фельдшера – срочно в штаб батальона…
Не успел Жора закрыть за собой дверь, как тут же вновь появился в проеме двери:
– Товарищ капитан, все уже собрались в штабе батальона.
– Хорошо! Я иду.
Штаб – рядом. Зашёл. В знак уважения все поднялись, хотя по возрасту, среди присутствующих, я был самым молодым.
– Садитесь! Ну что, товарищи, пополнение будем принимать?
– Много? – поинтересовался замполит.
– Да, как сказать? Всего сорок человек, но принять их, как нам сказали, надо душевно, торжественно. Ведь они сходу пойдут в бой, но главное – их необходимо привести к военной присяге.
– Откуда же здесь такое пополнение? – спросил все тот же замполит.
– Видимо, это бывшие военнопленные или мирные граждане, угнанные в свое время на работы в Германию. Придут – разберемся, а теперь за дело. Матвей Кузьмич, – обратился я к зампострою, – Берите с собой старшину хозяйственного взвода, фельдшера, командира отделения боепитания, и езжайте в штаб полка за пополнением. На сборы – час. Предварительно узнайте у Александра Ивановича, сколько необходимо для них оружия? Получить! Кстати. Александр Иванович – подготовьте такие данные и одновременно определите, в какие подразделения направить пополнение. А вы, Макар Игнатович, завтрак и особенно обед, должны быть праздничными! Конечно же, каждому с учётом прибывших – по сто "фронтовых". У нас есть такая возможность?
– Все будет!
– Сегодня же – будьте готовы для пополнения сделать баню со сменой белья. Разместить их до принятия присяги отдельно – все это, в том числе ужин, приготовьте до их прихода.
– Так, теперь с вами, Михаил Федорович, давайте обсудим, как в наших условиях торжественно привести пополнение к военной присяге? А может, вы сами все обдумаете, а как только будете готовы, в любое время приходите ко мне – согласуем. Да, скажите, а текст присяги у нас есть?
– Есть! Правда, отпечатан он в нашей армейской газете и его оформление оставляет желать лучшего.
– Тогда запросите у заместителя командира полка по политической части. Заодно спросите, как правильно оформить список принявших присягу.
К приему присяги в батальоне никто безучастным не оставался, готовились – как к большому празднику. Утро предвещало хороший день. Небо чистое. Снег скрепил легкий морозец. На лужах появились белые склянки льда. Туман белым ковром стелился по лощине, прикрывая горизонт там, где вот-вот должно показаться солнышко. Я поднялся рано, но замполит уже оббежал все подразделения и проверил их готовность к торжеству. Теперь он докладывал мне с уверенностью:
– Товарищ капитан, к приему присяги все готово.
Обменявшись рукопожатием, я спросил:
– Что Михаил Федорович, проведем торжественное мероприятие пораньше, чтобы оградить себя от всяких неожиданностей?
– Конечно, надо … А солдаты пришли хорошие, – не без удовольствия заметил замполит, – Мы все их встретили. Сейчас они уже заканчивают завтракать.
– Приятно. Тогда передайте Матвею Кузьмичу – пусть строит батальон на этой площадке фронтом к сараю. Пополнение впереди – в двух шереножный строй. Время начала – 8 часов.
– А не лучше, чтобы это сделал Александр Иванович? Ведь Матвей целую ночь провозился с пополнением и уснул только к утру.
– Согласен. Пусть строит Александр Иванович.
V
Батальон построен. За два месяца непрерывных, а порой – и очень тяжелых боев, ряды его почти наполовину поредели, но воины сохранили не только молодцеватый вид, но, прежде всего – боевой дух. Да, боевой дух – это едва ли не самое грозное и необходимое оружие для окончательной победы над врагом…
Перед строем батальона в две шеренги стояло пополнение. Я внимательно окинул всех взглядом – прибывшие воины все были одеты в новое обмундирование, с автоматами на груди. Однако, больше всего меня поразило место принятия присяги. Здесь стоял стол, накрытый красным материалом. Текст присяги, написанный крупным шрифтом, список бойцов и авторучка – на столе все это было приготовлено. После таких длительных маршей, когда и "иголка солдату тяжела", в перерыве между боями – так здорово все организовали. "Молодцы! Исполнительные у меня заместители" – подумал я, – "Можно доверять, все сделают".
Приняв доклад, я всех поприветствовал и обратился к воинам с короткой речью:
– Дорогие воины, боевые мои товарищи, сегодня у нас необычный день, у нас с вами торжественное событие. Мы с вами принимаем в нашу боевую семью новое пополнение, но знайте – они не новички. Они успели пройти через тяжелые испытания. Они вынесли рабский подневольный труд, их морили голодом и холодом. Будем надеяться, что влившись в ряды нашей семьи, они приумножат славные традиции нашего батальона и всей нашей любимой Красной Армии.
Не успел я закончить речь, как раздались аплодисменты и крики "Ура!"
Старший лейтенант Фроловичев, замполит батальона, объявил порядок присяги. Началась самая волнующая часть торжества. Все, принимая военную присягу, читали текст с глубоким волнением, особенно трепетно произносили слова, где они давали клятву Родине: "Защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом". Иные останавливались, из-за слез, у них двоились буквы и опять продолжали читать: … "Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона и презрение народа…" Произнося последние слова, некоторые оказывались в каком-то оцепенении, затем, справившись с волнением, четко, строевым шагом возвращались в строй.
Прием присяги шел организованно и четко. Воины старались показать, что строевая выучка ими не забыта. Но волнения, душевные переживания, и та ответственность, которая ложилась на них, сковывала их действия. И вот, последний боец стал в строй. Доложили об окончании приведения к присяге. Я снова поздравил новобранцев, влившихся в боевую семью батальона, и в конце выступления пожелал им быстрее восстановить боевое мастерство и поддерживать традиции нашего сплоченного коллектива. Мои слова потонули в дружных аплодисментах и криках Ура! Казалось, что торжества по случаю приема военной присяги закончились, но вдруг – из середины строя нового пополнения вышел худенький юноша, поднял руку и спросил:
– А мне можно слово сказать?
От неожиданности мы с Михаилом Федоровичем переглянулись.
– Можно! – кивнул замполит.
Юноша строевым шагом подошел к столу, взглянул на строй, как бы давая себе время на обдумывание, затем, смешивая украинские слова с русскими, начал говорить:
– Дорогие товарищи, друзи мои! Есть ли на свити Бог или черт – це я не знаю, но что е ад – это я знаю точно. Тот, кто побував в гитлеровском плену, кто перенес на себе все пытки и ужасы, тот осознал, что ад есть на белом свете! Мы, пленные, для них не были людьми. Мы не имели ни фамилий, ни имени… У них для всех нас была одна кличка – "Русская свинья". С нами обращались хуже, чем со свиньями. Свиней никто не кормил запаренными древесными опилками, а нас они этим кормили. Если в этих опилках попадался кусочек брюквы, мы считали это счастьем для себя. Нас вешали, нас стреляли, нас сжигали на кострах, над нами проводили варварские опыты. Скажите: разве это не кошмар? Разве это не ад? Мы все это пережили, но это не могло нас сломить. Мы верили в то, что нас освободят. И вот … – юноша на мгновенье замолчал, подбирая слова…
– Товарищ капитан! – кто-то шепотом позвал меня. Я оглянулся – сзади стоял Жора, – Вы посмотрите – ведь это же тот хлопец, которого мы тогда оставили доме у берега Вислы.
– Не может быть!
– Да вы хорошенько к нему присмотритесь.
А юноша продолжал говорить, перемешивая русские слова с украинскими. Он говорил то, что было им выношено, выстрадано за время плена:
– Я обещаю вам, мои друзи, что буду мстить этим гадам за все пережитое мною, за товарищев, загинувших в неволи, за те злодияния, которые фашисты совершили на нашей земле. Буду знычтожать фашистов пока ходят мои ноги, пока бачут мои очи, пока держут мои руки, пока бьется мое сердце. И хочу сразу же сказать: второго плена не будет! Смерть немецким загарбныкам!
Строй стоял в каком-то оцепенении, а затем "не по уставу" взорвался аплодисментами. Когда все утихло, юноша сказал:
– У меня есть одна просьба к командированию?
– Мы слушаем тебя, – сказал замполит.
– Назначьте меня станковым пулеметчиком? Думаю, что с пулемета я смогу больше убить немцев.
– Что, товарищ капитан, удовлетворим просьбу.
– Без всякого сомнения – ответил я, – Считайте, что вы уже зачислены в пулеметную роту.
– Вот спасибочко! А я ведь знаю вас, товарищ капитан, и вас товарищ старший лейтенант, я же тот самый Петр Тригубчук, которого вы в разбитом доме у Вислы ночью бачилы, и там мэни харчив давалы…
– Да, помним, – сказал я, – Мы тебе Петя, желали набраться сил и затем пожаловать к нам. Мы рады, что наши желания сбылись. Александр Иванович – обратился я к адъютанту старшему батальона, – При распределении, рядового Тригубчука зачислите его в пулеметную роту.
В пулеметной роте Петр Тригубчук попал в самый лучший расчет – расчет сержанта Горбунова.
– Так что Петя, ты попал в дружную боевую семью.
– На поздравления он улыбался и коротко отвечал, а затем спросил:
– А чи нэма здесь чого-ныбудь почитать? А то я так давно ничего нэ читав.
Жора-ординарец, услышав просьбу Пети, сказал:
– Подожди! Сейчас… – и через несколько минут он притащил завернутую в газету, видавшую виды, прошедшую через многие руки, книгу. Да, это был, очень популярный у солдат роман Николая Островского "Как закалялась сталь".
– Още, спасибо! – он стал перелистывать драгоценный подарок.
Личный состав еще не успел разойтись, как начались суматоха, шум, смех. Все метнулись куда-то к саням, кричали:
– Терехов, сам Терехов пожаловал, давай его сюда! А ну-ка, что он нам привез?
Рядовой Терехов, которого знали все до одного, как солдаты, так и офицеры, был письмоносцем батальона. Он вскочил на облучок командирских саней, расстегнул сумку и начал вынимать "треугольники", выкрикивая фамилии:
– Мелехов!.. Сидорчук!
– Нет – раненый он.
– Филимонов!
– Есть! Давай сюда!
Другие солдаты дружески хлопали по плечу того, кому пришло письмо, и заставляли его танцевать! Тут пошли в ход котелки с ложками, стали прихлопывать в ладоши. Терехов все вызывал и вызывал "адресатов". Ребята отходили в сторону, читая свои письма. Стоял поодаль и Петя Тригубчук, и не сдерживая приподнятых чувств за других, сказал:
– Какая радость письмо получить, я так давно их не получал. Оце ж я мамуле тоже напишу писульки: що я жив, та я нашов гарных другив. Хай она мэнэ ждэ.
В это время Вася Филимонов, которого заставляли танцевать при вручении письма, вдруг, как-то сразу, побледнел, по щеке потекла слеза. Его обступили друзья и узнали, что его девушка, Танюша, не дождавшись, вышла замуж за демобилизованного односельчанина, которому на фронте покалечило ногу. К этой группе воинов подошел заместитель командира взвода старший сержант Мелихов и, узнав в чем дело, засмеявшись, сказал:
– Вася, что ты горюешь? Ты, братишка, радоваться должен. Зачем тебе такая жена? Ты с дому – она к другому? Радуйся, что не женился. Твоя невеста еще подрастает. "Не все же свет, что в окне". Посмотри, за окном больше.
Прозвучал сигнал: "К обеду!" Обед сегодня праздничный, и не по сто, а по сто пятьдесят – комбат распорядился выдать.
– А Вася, Вась – братишка. Командир разумно сказал, не грусти. Если у вас девочек мало, после войны поедем к нам на Кубань, там девчата-красота! Залюбуешься! – шутливо заметил один из солдат.
В другом месте солдат лежал на розвальнях лицом вниз и горько плакал. Рядом, сняв шапки, стояли друзья и ничего не говорили. К ним подошел замполит батальона старший лейтенант Фроловичев с вопросом:
– Что случилось?
Оказывается, у солдата умерла мать. Долго болела, так и не дождалась сына с войны…
Подошел и я:
– Видишь, Михаил Федорович, – шепнул я замполиту, – Не всегда за письмо надо танцевать… Подумай и поговори об этом с солдатами…
А большинство воинов, еще не увидев, что произошло рядом, продолжали заливаться смехом, шутили и, выпив свои законные фронтовые, уплетали праздничный обед…
VI
На следующий день наступление продолжалось. До самого вечера мы без боев преследовали отходящие подразделения немцев. К вечеру батальон захватил отдельно стоящий домик, возможно лесника. Хоть какая-то крыша над головой. Неподалеку первый стрелковый сходу овладел небольшой деревушкой. Тучи сгустились, пошел проливной дождь. Темнота кромешная, на пять метров ничего не видно. Подошли кухни, следом протянули нитку связи. Сразу телефонный звонок:
– Комбата "на провод!" Срочно явитесь в штаб полка получить боевую задачу.
– Давайте ваши координаты. Темно, трудно вас найти.
Посмотрел карту, по прямой – пять километров. Вызвал толкового коневода. Приказал подготовить двух коней под седло. Пистолет заряжен и на предохранителе, как обычно, лежит за пазухой фуфайки. В путь! Дождь проливной, плащ-накидка не выдерживает. Кони ступали осторожно, дорога незнакомая, не рысью, не галопом – не погонишь, можно шею сломать. Ехали долго.
Приехали – все в сборе. Только нет майора Архипова – не решился ехать в такую погоду. В приказе на наступление ничего особенного. Батальон наступает все время по лесу. Первый стрелковый рядом справа, параллельно вдоль опушки. Батальону для поддержки дают три дивизиона артиллерии: пушечный, гаубичный и минометный. Я ответил:
– Пушечный дивизион - мне в лесу ни к чему, гаубичный – еще "так – сяк", а вот минометный – это "Божий дар"!
Командир "гаубичного" подтвердил:
– Я не смогу поддерживать боевой порядок батальона – снаряды, задевая деревья, будут поражать свои войска.
Комполка на наши возражения махнул рукой – "начальству видней". Командиры дивизионов подошли ко мне и нанесли на карту исходное положение батальона. Я попросил их, к рассвету быть на моем "НП".
На следующий день, по не известной нам причине, наступление не состоялось. Воспользовавшись паузой, мы разведали: передний край противника, расположение огневых точек, границы минных полей. Нашли слабое место – левый фланг со стороны опушки леса. Подготовили данные и произвели пристрелку по переднему краю из 160-мм минометов приданного минометного дивизиона. В общем, сделали все для начала удачного наступления.
Утром, используя туман, я вывел 7-ю роту во фланг противника, в деревню занятую первым батальоном. По общему сигналу, отвлекая противника огнем с фронта, в левый фланг ударила 7-я рота. Немцы, услышав крики "Ура", стали спешно удирать. Затем, в бой с фронта пошла 8-я рота. Наступая, мы увидели, что в ходе огневой подготовки, одна мина угодила в блиндаж командира немецкой роты. Она пробила накат и удачно взорвалась в блиндаже – сразу шестнадцать трупов. Были убитые и в других местах.
Батальон пошел в преследование противника вдоль рощи. И вот, не далеко от опушки, я решил выйти на невысокую, но господствующую возвышенность. Телефона не было, но со мной была радиостанция "РБ-М". Меня вызвал командир полка:
– Где ты там чухаешься? Вот, Архипов, уже овладел двумя траншеями противника и атакует третью.
– Да, я уже даже слышу их стрельбу, но правда в двух километрах сзади… Пока, даже нет его разведки… Простите, сзади показалась какая-то группа…
– Что ты там городишь?
– Ах, если вы считаете, что я "чухаюсь и горожу" – то нам не о чем разговаривать … и бросил трубку. До самого вечера, я с комполка больше не связывался. Прошагали километров двадцать – устали. Хотелось кушать…
VII
Небо покрыто сплошными тучами, но дождя не было. К вечеру потянуло прохладой. Конца леса не видно. Моя карта кончилась – больше листов не было. Я остановился. Послал ординарца – срочно найти начальника штаба, привести карту и организовать обед. Подтянул тылы.
В лесу было совсем темно, но я прошел вперед метров на триста. Нашел песчаную возвышенность, перед ней – глубокая лощина, а за ней густой лес. Личный состав расположил цепью, от опушки – и вглубь леса. Приказал вырыть окопы для стрельбы лежа. Взошедший к полуночи месяц, стал проглядывать сквозь рваные облака. Вдоль линии окопов ходят парные патрули, на флангах дежурят пулеметные расчеты.
Под утро, одному бойцу из дежурного расчета захотелось оправиться. Боец отошел в сторонку, присел – почувствовал под собой рыхлую землю. Прислушался, а рядом что-то похрапывает и ворочается. Мурашки пробежали по спине, затаив дыхание он присмотрелся. Присмотрелся – рядом второй окоп и там тоже что-то шевелится. Подхватив штаны, побежал к дежурному офицеру, и заикаясь – докладывает:
– Т-т-товарищ лейтенант, там сзади нас, в окопах, спят немцы!
– Что ты несешь?
– Никак, нет! Лично видел!
– Где? Рота встать, немцы с тыла. В атаку, вперед!
Многие, спросонок так и не поняли, что случилось, но машинально выполнили приказ. Послышались шум, крик, неорганизованная стрельба. Удалось захватить восьмерых немцев, спящих в своих окопах. Наступил рассвет. Послышался скрип повозок и кухонь - место вчерашнего обеда получили завтрак. Сдали пленных. Приказал: подтянуть все тылы до первого населенного пункта.
VIII
4 марта
Паншау – это небольшой населенный пункт, каких мы освободили сотни. Он мог бы и не запечатлеться в памяти, если бы не два обстоятельства.
Первое – это налет "мессершмиттов" на наш боевой порядок. Второе – в результате их бомбежки получил ранение наш герой-пулемётчик младший лейтенант Бекенов.
Немцы подпустили батальон близко к поселку. Мы ворвались, сходу завязался огневой бой. Шла упорная борьба за каждый домик, и в это время, на низкой высоте появились две пары немецких истребителей. Сначала, они сбросили на нас небольшие бомбы, а со второго захода обстреляли из пулеметов. Среди личного состава убитых не было, но раненые появились. Из-за дома, с окровавленной рукой, выбежал младший лейтенант Бекенов. Санинструктор быстро наложил ему повязку. И тут же он попросил у меня разрешения остаться в строю. Я его поблагодарил, но отказал:
– Нет дорогой Досжан! Оставаться вам не надо. Опасность для Родины миновала, а для вашей жизни – существует. Конечно, мне жаль терять такого боевого командира, как вы. Если вы вернетесь в свой родной батальон, мы будем рады принять вас. Желаю вам скорейшего выздоровления! – я обнял его и на прощание расцеловал.
Увы! Судьба распорядилась так, что наши жизненные пути больше не пересекались.
IX
Сплошной лес закончился. Где то слева – гремел бой. Ко второй половине дня мы вышли к небольшому, но длинному, протянувшемуся вдоль лощины в один дом, поселку.
Неожиданно, с ячейкой управления первого стрелкового, появился майор Архипов. Мы обменялись любезностями. С 20 февраля, со времени ввода нашей дивизии в бой, это была наша первая встреча. И естественно, никто не предполагал, что на фронте она будет последней. Ой! Как он сильно изменился: похудел, небритый. Свою гвардейскую, некогда, элегантно сидевшую на нем шинель, зачем то подрезал выше колен.
– Василий Иванович, это что за фасончик такой?- не удержавшись, спросил я, указывая на шинель.
Сам все бои я проходил в маленькой фуфайке с перешитыми в обтяжку пуговицами. В ненастье, поверх фуфайки – одевал кожанку, а при дожде – плащ-накидку.
– А! Это, чтобы было легче бегать, а то мотается между ног.
– Тебе шинель подарить? Есть у нас хороший боец портной-еврейчик, пришлю с тебя мерку снять. Сукно, так и быть – с меня тебе в подарок.
– Вот только, не надо мне сейчас про "мерки"…– зная мое трепетное отношение к форме, "парировал" Василий Иванович, – Ты, Николай, лучше покажи, где мы находимся? У меня карта кончилась…
Долго рассматривал мою карту и резюмировал:
– Плохо!
В это время показалась колона его батальона. Он встретил, но, почему-то, приказал наступать влево от моего боевого порядка. Хотя от самого Скурдее, наступал справа от меня. Я не стал спорить: "Бог с ним – ему виднее".
"Первый" стрелковый развернулся влево, и вскоре своим левым флангом наткнулся на противника, там разгорелся бой.
X
(05.03.1945. Визенвальде по наградным на Дробатого, Архипова)
Показался "Додж-три четверти" – подъехал замкомандира полка майор Дробатый с разведчиками. Он уточнил мне задачу:
– Нужно занять северо-восточную окраину Елизабедвальде, до которого осталось три километра, там дать личному составу отдохнуть.
Стройте батальон, пусть ведет ваш заместитель, а вы поедете со мной. – он уехал ставить задачу Архипову и вскоре вернулся за мной.
Капитан Попов построил батальон и повел в указанном направлении. Дробатый подхватил меня и через несколько минут мы оказались на окраине Елизабедвальде. В это время противник произвел артналет по лощине, в которой располагался населенный пункт. Машина резко затормозила. Федор Михайлович приказал мне:
– Выпригивай, встречай свой батальон, и располагайтесь на ночь со всеми мерами безопасности. Встречай Архипова... Я поехал.
Я соскочил. Машина, сходу развернувшись, рванула обратно. И тут, на белых пятнах снега, я увидел черные точки. "Что это – мины? Мы на минном поле!" – промелькнуло в голове. Что было силы, я закричал вслед уходящему "Доджу":
– Стойте! Стойте! Мины!.. Но из-за шума мотора, никто не услышал моего неистового крика…
Взрыв! Пламя выскочило из-под колес. Крик, шум у машины. В это время в другой стороне поля я увидел подходящую колону своего батальона. Батальон направлялся прямо к нам на минное поле. С воплем: "Стоять!", размахивая руками, я побежал им навстречу.
Батальон удалось остановить. Разведав границу минного поля, мы обошли его слева. Наш фельдшер с санинструкторами добежали до машины и оказали помощь раненым.* "Додж" – на дисках, с пробитыми скатами, потихоньку выбрался с минного поля и уехал.
Мы заняли крайние дома Елизабедвальде. Что удивительно? Выходы из всех домов были обращены в сторону противника. Поэтому, особое внимание командиров я обратил на светомаскировку. Установив наблюдение, порядок отдыха, и назначив дежурных офицеров – от усталости у меня сомкнулись глаза. Уснув крепким сном, я захрапел. Несколько позже, в поселок прибыл и разместился "Первый" стрелковый батальон.
Дело шло к утру. Ещё только чуть-чуть стала заниматься заря. Проснувшись, майор Архипов решил покурить и вышел на крыльцо. Вслед за ним, закопошилось и все управление батальона. Дверь освещенной комнаты, на фоне которой стоял Василий Иванович, постоянно открывалась. Из леса, с противоположной стороны лощины прогремел орудийный выстрел. Снаряд угодил в стену дома, в котором расположился штаб 1-го батальона. Архипов упал на крыльцо с окровавленной рукой. Осколком, как топором, обрубило левую руку у плечевой кости. Осталась только кожа, да задняя часть мышцы. Василию Ивановичу наложили шину.*
Тяжелораненым, он оказался в глубоком тылу в Рязани. Врачи рекомендовали ампутировать руку, но он ответил отказом. Потребовали написать расписку – написал. Под его ответственность приступили к лечению. В апреле 1946 года он вернулся в нашу часть, где мы – два майора, командовали ротами в батальоне нашего нынешнего комполка полковника Игнатьева.
Так в течение суток, получили тяжелые ранения и покинули 72-й Стрелковый полк: заместитель комполка по строевой части майор Дробатый Федор Михайлович и комбат "1" - майор Архипов Василий Иванович. Оба прошли через Сталинград, где были ранены. После ранения, с февраля 1943 г., лейтенант Архипов командовал пулеметной ротой в батальоне капитана Дробатого в 137-й ОСБр.
Нужно отдать должное командованию полка и дивизии – ранения были оформлены, как боевые. Учитывая заслуги офицеров в предыдущих боях, оба были представлены к высоким правительственным наградам.
Майор Дробатый был представлен к ордену "Боевого Красного Знамени" за бои в Эльбинге в боевых порядках 3-го батальона и в 1-м батальоне в боях за Паншау – 04.03.1945 и Визенвальде – 05.03.1945, где был ранен.
В "наградном" указано, что ранение привело к ампутации правой ноги, что свидетельствует – "Додж-3/4" наехал на мину передним правым колесом.
Майор Архипов награжден орденом "Отечественная Война" I степени за руководство боем в Поншау, указано – был ранен при продвижении в направлении Прейсиш Старгард.
После Елизабедвальде третий стрелковый батальон продолжал преследовать противника в передовом отряде полка в направлении Данцига.
XI
Прейсиш-Старгард 7 марта
Пройдя гряду высот, войска вышли на широкую равнину. Впереди мы увидели группы убегающих немцев. Мы преследовали противника несколько километров. Вскоре стал таять снег, вместе с ним "растаял" и отступающий противник. Чтобы ускорить наступление, я свернул боевой порядок в линию колон отделений, а затем – и в линию взводных колон. Ускоренным маршем мы продвигались вперед. Вскоре на горизонте появились остроконечные кирхи и крыши многоэтажных домов города Прейсиш-Старгард.
Теперь я уже мог свободно воспользоваться своей парой "рыжих", запряженных в салазки. Проскочил к своему предбоевому порядку и срочно собрал всех командиров подразделений, которые увидев меня, уже бежали навстречу. Рядом остановился "бобик" из которого вышел полковник и подозвал меня. Я представился:
– Командир 3-го стрелкового батальона 72-го Стрелкового полка. Слушаю вас!
– А-а, это тот самый? Наслышан, рад видеть вас! Командир пушечного полка полковник Фуфаев. Вижу у вас порядок. Молодцы!
– Разрешите идти?
– Идите, мы вас поддержим.
Командиры подразделений с нетерпением ждали меня с дальнейшими указаниями:
– Товарищи офицеры, до города еще около трех километров. Мы с вами находимся на открытой местности. Необходимо преодолеть ее как можно быстрее. В то же время – нужно сохранить силы и быть готовыми к внезапному городскому бою. В городе не задерживаться. Задача – проскочить город и закрепиться на его северной окраине. А сейчас – в сани и бегом к своим подразделениям. Вперед!
Ускорив движение, батальон сходу ворвался в город. Проскочив его, мы встретили упорное сопротивление на северной окраине. Завязался огневой бой. Немцы несколько раз переходили в атаку, которые мы отбили.
В это время весь полк собрался на митинг в центре города. Вот только командованию было непонятно – почему нет 3-го батальона? Мои связисты быстро протянули провод к штабу полка:
– Комбата к телефону! Ты где пропал?
– Веду бой с немцами, у кладбища, на северной окраине города.
– Как ты туда попал?
Хотел ответить – "Ногами!", но связь оборвалась…
В этот момент, из за гребня выкатила немецкая самоходная установка, и стала наводить ствол прямо на нас.
– Все с укрытие! – успел крикнуть я и "ласточкой" перемахнув через забор кладбища, стремглав упал между надгробными памятниками. Выстрел – наш станковый пулемет с расчетом, разорванный в клочья, взлетел на воздух. Второй снаряд - в аккурат лег в то место, где чуть раньше стоял я с телефонным аппаратом. Димка упал сраженный на повал – осколок, пробив вещмешок, прошел через спину навылет. 57-миллиметровое орудие еще не успели сняться с передка. Галопом, с матом ездовых и пробуксовкой подков по брусчатке, расчет орудия ускакал за угол здания. Это их и спасло – через секунду третий снаряд угодил в уже пустое место.
За забором, по кладбищу, я метнулся в сторону орудийного расчёта. Перегруппировавшись, нам удалось сжечь САУ и уничтожить пехоту противника.
А в центре города в это время – митинг, призывы к Победе, шум, гам, беспредметная стрельба. Полная беспечность! Не отрази батальон немецкую контратаку – повторился бы "Житомирский урок", когда подобная беспечность привела к панике, бегству и неоправданным потерям. Я был удивлен беспечности наших старших командиров.
К вечеру все стихло. Мы похоронили всех наших павших товарищей на том самом кладбище города Прейсиш-Старгард.
XII
(12 марта, по наградному на кр-ца Трегубчука)
На привале батальон не задержался, и с ходу перешел в наступление. После короткой артподготовки атака прошла успешно, роты, обтекая высоту справа и слева по скатам, устремились к опушке леса. Я решил – чтобы было лучше видно боевой порядок наступающего батальона, выйти на макушку высоты. Каково же было мое удивление, когда в окопе, опоясывавшем высоту, увидел множество убитых немцев. Жутковато, но приятно! Среди лежавших в окопе немцев оказались и живые. Жора закричал: "Ауф штейн! Хенде хох!" Немецкие солдаты безропотно встали и подняли руки вверх. Он еще что-то кричал. На ходу немцы построились и побежали в тыл. "Да, это сорок пятый, а не сорок первый или сорок второй годы", – подумал я: "Видимо, они уже осознали, что Германия войну проиграла и сочли плен лучшим для себя выходом. Да и солдаты уже не те…
В лесу завязался огневой бой – роты залегли.
– Товарищ капитан, товарищ капитан, мы вас ищем! – запыхавшись, еле вытаскивая ноги из разбухшего снега, закричал офицер связи полка.
Я оглянулся и увидел двух бегущих офицеров. Еще не доходя до меня, лейтенант начал вытаскивать из планшета карту и что-то поспешно говорить.
– Подождите, отдышитесь и начинайте объяснять все сначала – спокойно сказал я.
– Товарищ капитан, приказ – остановить наступление!
– То есть, как остановить? Батальон уже наступает и ведет огневой бой…
– Необходимо отойти назад и выйти на рубеже шоссейная дорога – справа, опушка леса – слева. Там вас ждут для поддержки артиллерия и танки. И уже по общему сигналу с наблюдательного пункта полка перейти в наступление с задачей – овладеть высотой "125.2". В дальнейшем наступать на завод с трубой. Вот! – лейтенант ткнул пальцем, – начальник штаба полка начертил задачу, и поставил свою подпись, указав часы и дату.
– Черт возьми, что за сумасшедший день? Поле боя не шахматная доска. Разве можно днем, в чистом поле да под огнем противника, выводить подразделения из боя? Могут быть неоправданные потери личного состава – думать надо! – возмущался я.
Однако, приказ есть приказ, его надо выполнять. А что за ним кроется – известно только Богу, да начальству. Нужно отойти, а то упаси Господь, накроют нас своей же артиллерией. Тут же начал отдавать распоряжения:
– Посыльным всех рот – быстро в роты. Всем – стой! Пулеметной роте – огнем прикрыть отход стрелковых рот. Стрелковым ротам – перебежками по одному отойти сюда, в лощину. Здесь получают приказ дальнейших действий. Пулеметным расчетам, после отхода стрелков, так же скрытно отойти в лощину.
Все же, немцы заметили отход наших подразделений и чтобы восстановить свое положение, сходу перешли в контратаку. Пулеметы, не смолкая ни на минуту, усиленно вели огонь.
Вот уже стали отходить и пулеметные расчеты. Только один расчет беспрерывно продолжал стрельбу. Через высоту к нам бежал раненый воин с окровавленной рукой. Им оказался – сержант Горбунов.
– А кто остался за пулеметом?
– Рядовой Тригубчук. Немцы перебежками наседают, не дают возможности отойти. Десятка полтора мы уже "положили", но они не унимаются – прут со всех сторон.
И вдруг, мы услышали взрыв. Пулемет умолк. Что это? Сердце сжалось комом.
По лощине батальон прошел с километр. Нас с замполитом встретил адъютант старший батальона и доложил:
– Получил приказ командира полка - батальону с рубежа лощины с кустарником во взаимодействии с танками, при поддержке САУ-76 и артиллерийского дивизиона капитана Пащенко – перейти в наступление в направлении высоты 125.2, овладев высотой – наступать в направлении отдельной рощи. Наступление начать по сигналу – "Красная ракета" с НП командира полка.
Атака удалась – высота была снова взята, но дальнейшее наступление затормозилось: пехота попала под сильный огонь противника и залегла. Один наш танк был подбит. САУ-76 не выполнив мои указания – действовать как орудия огневого сопровождения пехоты, выскочили вместе с танками и были сожжены немцами.
Подбитый танк вращался на месте, ведя огонь по огневым точкам противника, затем умолк. У артиллеристов кончились снаряды. Танки отошли в лощину и своим огнем поставили мощный огневой заслон. Пехота окопалась. На переднем крае наступила тишина.
Пожалуй, это было самое неудачное наше наступление за весь 1945 год.
XIII
На душе стояла неистовая тоска. Сумасшедший для меня день начался с того момента, когда в дела батальона, не зная обстановку на поле боя, стали вмешиваться начальники сверху. Батальон должен действовать как тонко настроенный механизм. Не разобравшись, вмешиваться в его деятельность недопустимо, а уж тем более в момент боя.
Видимо, хотели сделать как лучше - задействовать приданную технику. Получилось – «как всегда». Отход – потери.
Не дали времени на организацию взаимодействия между подразделениями, приданными средствами и средствами усиления. Как результат – понесли не только неоправданные потери, но и все наступление захлебнулось.
От всего этого болела душа, голова раскалывалась на части. Свои переживания, я старался не выставлять напоказ. В самой тяжелой обстановке я оставался хладнокровен, тем самым вселял спокойствие и уверенность в действия подчиненных, но на душе у меня было очень тяжело.
– Михаил Федорович, – обратился я к своему заместителю по политчасти, – давай-ка сходим на место огневой позиции пулеметного расчета сержанта Горбунова. Надо своими глазами увидеть, что там случилось!
– Да, надо! Обязательно надо. Я и сам об этом думал и хотел вам предложить.
Мы шли молча, в глубоких раздумьях и с большой тревогой. Но то, что мы увидели, ни я, ни Михаил Федорович, не могли себе представить.
Вот он стоит – умолкший пулемет, на хоботке которого, лицом вверх, лежит с распластанными руками наш Петя . Кисть правой руки оторвана, на указательном пальце левой руки кольцо с предохранительной чекой гранаты "Ф-1". Его безжизненные голубые глаза были открыты. Они смотрят в небо. Рядом с ним лежат два убитых немца, чуть поодаль с обеих сторон – еще шесть. А на просеке рощи неподвижно лежало еще множество трупов в шинелях мышиного цвета.
По расположению трупов гитлеровцев можно было предположить, что немцы, увидев отходящие наши подразделения, используя это, ринулись в контратаку и напоролись на шквал яростного пулеметного огня. Так как остальные расчеты успели тоже отойти, немцам удавалось обойти пулемет с тыла. Петяя, видимо поздно заметил, что его окружили, тогда он выхватил из-за пояса гранату и взорвал ее в руке. Трудно предположить его последние мысли, тем более последние им сказанные слова, но то, что он сказал во время принятия присяги: "Второго плена не будет" – наверняка он помнил и во время своего последнего боя.
Он лежал как алый цветок среди всей этой массы трупов серо-мышиного цвета. Мы, сняв шапки, склонили головы перед павшим воином, перед его подвигом – подвигом героя. Так – воин Красной Армии Петр Тригубчук сдержал священную клятву, которую он дал своей Родине. Весть о его героическом поступке молниеносно облетела батальон. Офицеры и солдаты, много повидавшие на этой войне, не могли удержаться от слез, и кто мысленно, а кто и вслух, давали клятву – отомстить за его смерть. Еще один холмик свежей земли появился среди обширных польских полей на подступах к городу Данцигу, обливаемый дождями и обдуваемый весенним ветром тысяча девятьсот сорок пятого года.
По моему настоянию, Петр Тригубчук, изначально, был посмертно представлен к званию героя Советского Союза. Но как всегда бывает – "на верху", читая бумаги и не зная сути подвига, наградные заставили переписать и утвердили награждение орденом "Отечественной войны" II степени (посмертно).
Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/10/21/1530