Посвящается Владимиру Н.
(рассказ основан на реальных и сюрреальных событиях)
Когда Владимир Никандров, известный по другим рассказам автора как Никандыр, был ещё советским ученым, он часто ездил в командировки. В те города, где привечали задуманные им эксперименты.
Но сейчас не об этом.
Приезжает Никандыр как-то в большой город З. в командировку по своим ученым делам.
Раннее августовское утро. Теплым-тепло. Лето. Пыльное и сонное.
Поезд выгрузил его на вокзале, а сам уехал. Никандыр долго смотрел ему в след. Долго - во-первых, потому, что было ещё очень рано идти на ожидающий его завод, а во-вторых потому, что никак не мог вспомнить, не забыл ли он чего-нибудь в поезде, в частности, свои научные предположения.
Но потом вспомнил, что предположения лежат в его портфеле, а портфель – вот он, в руках.
Осталось пойти сходить в туалет.
В городе З. уже тогда население заглядывалось на культурную Европу. Но пока уровень его европейства, увы, не дотягивал до намеченной планки. Например, туалетной бумаги в кабинках ещё не было.
Однако какая-то неуёмная душа уже забила в стенку гвоздик со ржавенькой шляпкой, чуть подогнула в нужную сторону и повесила на него стопочку аккуратно нарезанных местных газет с пробитыми для этой цели дырочками. Причем, дырочки были деликатно пробиты в самом углу нарезанных листочков, чтобы не портить текста. Теперь любой тужащийся книгочей мог беспрепятственно ознакомиться с местными новостями.
Естественно, Никандыр приступил к ознакомлению.
И первое, что прочел, было: «…Вчера вновь назначенный завотделом треста Главбытмопсшмыг (фамилия треста изменена) Овечкин Анатолий Максимович призвал всех директо… исторический момен… ыполнение производственного плана не должно… ередовиков, перевыполнивших дневное задание, следует всячес…»
«А не наш ли это Толян? – подумал Никандыр и решил как-нибудь порыться в своей записной книжке, которую вел со студенческих времен. Там были телефоны одногруппников.
Вечером Никандыр уже звонил из гостиницы:
- Привет, Овца, узнаешь?
- Ещё бы не узнать, - было слышно, как Овечкин сказал в сторону: «Это Никандыр из нашей группы, помнишь? Был на свадьбе у нас. Ну да, что вазу хрустальную твоей мамы кокнул… Во-во, Дыра…»
Школьную кличку «Никандыр» Владимиру сразу же в колхозе на первом курсе укоротили до «Дыра» с ударением на первом слоге.
В трубку же Овечкин осторожно спросил:
- Ты откуда?
- Из гостиницы, Толян. Я тут у вас. Приехал на Атоммаш.
В те годы в названиях половины заводов, как и в их продукции, проглядывало слово «атом»
- А-а, - тянул с приглашением Овечкин. Никандыр представил, как ему делает страшные глаза жена Варвара, до свадьбы «Варварька-первокурсница». Ему даже послышалось: «…Ещё что-то хочет кокнуть?» Но наверно, послышалось.
Свадьбу играли на четвертом курсе. Варварька же была на первом. В конце пира она, простая первокурсница, бесправная даже на своей свадьбе, забралась на стол и, возвысившись теперь над всеми, заявила, что завтра, сразу же после первой брачной ночи, их бывший Толян Овца, а теперь Анатолий Максимович Овечкин, займется тем, что будет строить правильную карьеру.
- И он, ненаглядный мой Толик, карьеру обязательно сделает. – оглядела всех Варварька и остановила свой взгляд на почти муже. - Но сначала брачная ночь, милый.
- Горько! – крикнул почти муж, но под взглядом почти жены дал петуха. И все вдруг поняли, что этот союз крепок и он надолго.
- Ну… Ты зайдешь как-нибудь? – донеслось из телефона.
Никандыр ясно чувствовал неуверенность в голосе Толяна. «Что делается, что делается, - вздохнул про себя Никандыр. – А ведь до Варварьки все знали, что он хоть и Овца, но с железными ядрами...»
- Да поздно как-то, - смилостивился Никандыр. - Ещё тут над бумагами надо покумекать, завтра включаем. И представил, как Толян облегченно кивнул Варварьке, а та ему.
- Так ты б нашёл время, хоть бы и завтра. Загляни уж. Посидим…
- Могу завтра. Но только на работу. Мужики заводским самолетом хотят меня домой отправить, а это сразу после пяти. Представляешь, не надо никакого билета покупать…
Овечкин подумал, потом твёрдо сказал:
- Не, на работу не надо. Там люди. Знаешь, ты мне... Ты мне сейчас по телефону всё просто так, по-человечески доложи. Как наши? Кого-нибудь видишь? А как ты узнал, что я уже завотделом?
Никандыр порылся в памяти, что бы он хотел рассказать человеку, которому ничего не хочется слышать. И тогда рассказал про газетку и ржавый гвоздик.
Никандыр был хорошим рассказчиком. В его рассказе ржавый сутулый гвоздик выглядел обездвиженным хулиганом в рыжей кепке, а газетки - красивыми салфетками, которые хотелось использовать отнюдь не по назначению, а как в ресторане - заткнуть за ворот, приступая к котлете по-киевски. Они с Овечкиным долго смеялись. Овечкин смеялся заливисто, как смеётся счастливый человек, у которого всё впереди и по утрам ещё ничего не болит…
888888888888
Ровно через год, день-в-день, Никандыр опять приехал тем же поездом. Город З. снова встретил его тёплым сонным утром, в котором не спали только поезда. Перрон быстро опустел. Местных разобрали встречающие, а из приезжих был только Никандыр.
От нечего делать он пошел опять в туалет. Из интереса зашел в ту же кабинку. Там был тот же гвоздик, только чуть постаревший. Никандыр сорвал верхний газетный клочок и стал читать.
Каково же было его изумление, когда он прочёл:
«…Вчера вновь назначенный на сессии исполкома заместитель председателя горисполкома товарищ Овечкин Анатолий Максимович довёл до всех директо… исторический момен… ыполнение производственного плана не должно… ередовиков, перевыполнивших дневное задание, следует всячес…»
За точность цитаты из газетного текста автор не ручается, но конкретность факта гарантирует.
На заводе Никандыр выкроил минуту и позвонил в приемную горисполкома, попросил соединить с Анатолием Максимовичем. У секретарши был приближенный к мужскому баритону голос и торжественные интонации, как у диктора Левитана. Никандыра долго выспрашивали, кто он и по какому вопросу. Он послушно и добросовестно отвечал, а сам представлял, как женщина таким же голосом зовёт мужа к столу: «…работают все радиостанции Советского Союза! К борщу, товарищ!..»
Ничего не обещая, ему торжественно сообщили, что попробуют соединить, но Анатолий Максимович, скорее всего, занят.
Однако Овечкин отозвался почти мгновенно. Голос его был радостен и дышал перспективами.
- Слушай, как ты узнал, куда звонить и кто дал телефон? Варварьке звонил, что ли? – удивился Овечкин.
Никандыр опять рассказал поразительную историю про гвоздик. Овечкин недоверчиво, как положено человеку на большом посту, смеялся и обещал потешить в обед свою жену.
Они договорились встретиться вечерком. Но только не на квартире.
Вечером Никандыр сидел в своём двухместном номере и думал, что хорошо, если б подселили некурящего человека с минимумом храпящих органов. Ещё он думал, что хорошо бы сходить перед сном в буфет. А еще он вспоминал, как его коллеги, ученые-атомщики, в гостиничном номере ели борщ и, за неимением ложек, черпали его очками. Очки у Никандыра были, не было борща.
«Не позвонит Овца, - грустно подумал Никандыр. – Вероятность подкаблучничества на фоне зазнайства очень уж близка к единице».
В дверь постучали, и, не спросясь, вплыла женщина. Голодный Никандыр сразу догадался, что это буфетчица, так как на ней был белый фартук и кружевная косынка. А в руках она… В руках она несла поднос размерами с небольшой аэродром, на котором стояли и лежали невиданные яства, готовясь на взлёт. За буфетчицей следовал толстенький бодрячок в костюме, с широким синим галстуком, в котором Никандыр не сразу признал Овечкина. Овечкин держал в руках бутылку с неизвестным Никандыру напитком цвета красного дерева.
За Овечкиным в комнату не вошел, а как-то просочился молодой парень, тоже в костюме и с галстуком, но только чёрным и тонким. Он принес портфель с золочёными замками. Тяжесть ноши явно соответствовала играющим под костюмом завидным мускулам. Парень двумя взглядами стрельнул по комнате, одновременно скользнул взглядом по худосочному Никандыру, мгновенно зачислив его в разряд непарнокопытных насекомых. Парень поставил портфель на тумбочку, направил замки в сторону подноса и сказал со значением, обращаясь к Овечкину:
- Я буду внизу, в вестибюле, Анатолий Максимович…
- Езжай домой, Жора, - отпустил его Овечкин, но тот твёрдо возразил, что он на работе, и ему всё равно где телевизор смотреть.
- Видишь, - вздохнул Овечкин с притворной кокетливостью, - народ меня бережёт. Нужны ещё мы народу, а, Владимир!
Приятели обнялись. Никандыра стесняла буфетчица. Но та деликатно отвернулась и стала смотреть в вечернее окно. Впрочем, и там были Никандыр с Овечкиным, мутные по случаю сумерек.
- Да, Анатолий Максимович… – оглядываясь на буфетчицу, пригласил к воспоминаниям Никандыр, - такой бы стол да на третьем курсе!
Буфетчица ловко откупорила принесенную Овечкиным бутылку и налила им по первой. Напиток с превосходным вкусом, не обжигая горла, плавно парашютировал в желудок и там окуривал его стенки живым теплом и сладкой негой. Закуски и чем их ковырять Никандыр изучил ещё в далёком детстве, когда часто листал у товарища «Книгу о вкусной и здоровой пище». В этой книге было несколько цветных фото столов, наверно, с правительственных приемов. Никандыр оглядел поднос и легко представил себя на таком приеме. По насыщенности стола блюдами можно было ожидать скорое прибытие делегации из братской Папуасии, которая будет просить Никандыра с Овечкиным продать им в Африку подержанный атомный ледокол.
Но пока появлялась только буфетчица, которая всё приносила и приносила… Движением брови Овечкин, наконец, отослал её прочь.
Они посидели и некоторое время повспоминали былое. Как закусывали тогда лучшей в мире харьковской кабачковой икрой и пирожками с ливером, тоже лучшими в мире. Как на первом курсе впервые попробовали самогон, привезенный старостой из дому. Как в колхозе на втором курсе пасли коров, и пастух Терентьич учил их громко щёлкать кнутом. Как сидели на четвёртом курсе в жюри КВН и судили первокурсников. Там же запомнилась всем Варварька. Её, ввиду неказистости, засовывали в барабан. А потом под бой палочек выскакивала эффектная фея… Нет, Толян, а какие тогда были первокурсницы! Возьми твою Варварьку... Но Овечкин при имени жены почему-то взгрустнул и предложил выпить за учителей. А действительно, какие тогда были профессора!..
Наконец стадия общения дошла до того, что они стали звать друг друга настоящими именами – один отзывался на имя Овца, другой – на Дыру с ударением на Ы. После того как выпили за науку, Овца как-то посерьёзнел и сказал:
- А ты знаешь, Дыра, у меня к тебе дело.
- Ну, какое может быть дело у работника структуры, да ещё такого уровня, к маленькому дохленькому кандидату наук…
- Не скажи, Дыра, не скажи. Ты знаешь мою Варварьку.
- Ещё бы! Фея!
- Так вот, Дыра, эта фея сейчас ходит… Ходит… Не пойму никак, Дыра. То ли курсы какие-то, то ли секта…
- Овца, стыдись!.. Ходит и пусть ходит. Лишь бы не бегала.
Это показалось им смешным, и они выпили за ходячих женщин, не умеющих бегать.
- Нет, Дыра, ты дослушай. У них там Толстый Гуру…
- В самом деле, толстый?
- Не знаю. Они его так зовут… Я уже дал команду разобраться…
- Правильно, Овца, разберись. Заодно узнаем, толстый у него или тонкий. Я налью?
- По чуть-чуть.
- Конечно, по чуть-чуть. Совсем по чуть-чуть. Такое добро и по чуть-чуть...
- Так вот, Дыра, по учению Толстого Гу…
- Стоп! Размеры Гуру нам не известны. Пока условно принимаем как Толстотонкого Гуру!
- Да здравствует наука! По учению Толстотототонкого Гуру выходит, что причина и следствие неразделимы.
- Во даёт! И это гуру! Конечно, неразделимы! Сначала идет причина, потом идет следствие!
- А вот и нет, товарищ ученый! Не обязательно! Вот видишь этот стакан?
- Тот, что наполовину пуст?
- Нет, тот, что наполовину полон, но не сбивай меня, я о другом. Я про следствие. Если он полон, то это причина его выпить!
Они выпили. Но Овца не потерял мысль.
- Смотри, Дыра: теперь, когда причина состоялась, то есть, мы эту причину выпили, у нас появилось следствие: потребность снова наполнить этот стакан!
- Да это прямо диалектика, Овца! Я всегда знал, что ты голова!
- Да, я голова! Дай докончить мысль пока она трезвая… А потребность наполнить, то есть, по-нашему, по-житейски - налить, которая только что была СЛЕДСТВИЕМ, теперь стала ПРИЧИНОЙ того факта, что мы сейчас нальём. Ты понял мысль?
- Не только понял, но и реа… реализовал уже. Налито.
- За мысль, Дыра!
- Это не мысль, Овца, это кольцо мыслей. У агностиков называется – кувырок Вселенной. Ты на одном примере наглядно продемонструи.. продемонстрировал мне сразу половину мировой философии.
- Я голова?
- Голова. Вас этой философии в исполкоме учат?
- Я же сказал, не меня. Мою Варварьку. В их секте. Толстый Гуру. Пардон, Толстотонкий. А она уже - меня.
- Твоя Варварька всех научит. Нам пора выпить за баб, – предложил Никандыр.
- Нет, за женщин уже пили.
- Когда это мы успели?
- А за первокурсниц. Помнишь?
- Это не считается. В наше время среди первокурсниц женщин не было.
- А моя Варварька? Она на первом курсе за меня замуж попала. И сразу же стала женщиной, я клянусь!
- Это исключение, подтверждающее правило.
- Погоди, Дыра, ну их, женщин, а то я никак до дела не доберусь.
- Да что за дело-то?
- Понимаешь… Только никому! Тс-с! Перехожу к делу. Налей-ка!
Из всех закусок Никандыру понравилось закусывать маленькими рыбками, которые Овца называл анчоусами. Анчоусы были не простыми рыбами, а летучими. Они взлетали со стола-аэродрома почти без разбега и попадали Никандыру прямо в рот. Как ему казалось, без помощи вилки.
- Ну, говори своё дело. Тебя слушает учёный-аналитик.
- Тогда слушай внимательно, пожалуйста. Меня должны были в столицу взять. Хотели выхватить прямо из треста - и в аппарат. Но что-то не сработало, сказали, побудешь пока в замах.
- Понял. За аппарат. Будем?
- Будем. За аппарат.
Чокнулись. В это время буфетчица принесла пельмени. Душистые и дымящиеся.
- За пельмени?
- Нет, за еду чокаются те, у кого её нет. За горизонты.
- Согласен. За научные горизонты.
- За всякие. Так вот. Варварька сказала, что этот твой гвоздик неспроста.
- Какой гвоздик?
- Ну, ты ж рассказывал. Ржавенький. Как про меня газетку читал…
- А-а... Смеялась?
- Сначала смеялась, а потом не очень. Сказала, что тут причина и следствие кувыркнулись.
- Кувыркнулись! А я что говорил!
- Да, Дыра, это как раз твой кувырок Вселенной. Как тот стакан, что я тебе толковал, помнишь?
- Про стаканы я всегда помню. Где мой, а где твой? Есть! Ну, за Вселенную?
Овечкин потянулся за стаканом, но запнулся. Предмет тоста был слишком огромен - новоиспечённым агностикам не объять, чтобы выпить просто так, рядово. Не сговариваясь, они выпили на брудершафт, не целуясь. Никандыр сказал:
- Ну мы даём. А при чем тут Вселенная?
- Не аппарат мне карьеру делает, Дыра, не аппарат.
- Ух, какой аппарат! Бука он! А мы ещё за него пили. Давай выпьем против!
- Против аппарата? Я? – Овца озабоченно оглянулся на оставленный портфель. - За кого вы меня принимаете, господин Никандров?
- Хорошо, давай за. Нам, учёным, главное - чтоб была причина...
- Так и я же тебе о причине! Причина началась, когда ты взял билет к нам ехать. Как следствие - меня подняли по карьерной лестнице, что стало причиной появления на гвоздике газетки, которую прочел опять же как следствие ты!
- Я?
- Да, ты. Круг замкнулся, Вселенная сделала кувырок.
В этом месте Никандыр долго и озадаченно смотрел на Овечкина. Тот не отвёл взгляда.
- Так, ставим на паузу, - сказал Никандыр и вышел в прихожую гостиничного номера. Там он толкнул дверь туалета. Унитаз был занят. На нём сидел Жора с надетыми штанами и смотрел карманный телевизор, на котором был наполовину опустошенный их с Овцой поднос с анчоусами. Жора прижал палец к губам и тихо произнес: "Тс-с! Анатолий Максимович - очень важная персона. Вы должны дать мне подписку о неразглашении". Никандыр кивнул и, путаясь в молнии, вышел, забыв, зачем заходил.
- Толян, ты веришь в то, что сейчас расписал?
- Так сказал гуру, - ответил Овца уклончиво. Никандыр безмолвно указал пальцем на туалет.
- Там Жора, - сказал Овечкин, - Так положено по инструкции.
- А-а… А как мне… Подожди, я попрошусь к соседям…
Овечкин мягко остановил товарища.
- Не стоит. Гостиница на спецобслуживании. Всё отключено. Канализация прослушивается.
- А как же я? Как люди?
- Туалет на вокзале. Тут близко.
- Чушь какая-то. Ладно, давай тогда быстрей заканчивать. На чём мы остановились? Налей-ка. У нас, учёных, тренированная память… Я должен вспомнить... Да, мы про этого, про…
- …про гуру. Он сказал…
- … что твоя карьера зависит от меня. И от гвоздика. Кому он сказал?
- Пока моей жене. Но смотри, с этой минуты это государственная тайна! Идёт запись.
Никандыр вспомнил Жору на унитазе.
- Век свободы не видать! - Он щёлкнул ногтем большого пальца, зацепив за зуб. - Я дам подписку.
- Не обязательно. Тебя и так уже ведут. Ты когда в следующий раз приезжаешь?
- Через год. Мы с вашими атоммашевцами соблюдаем цикл.
- Какой цикл, Дыра! Какой на хрен цикл? Ты же знаешь, у баб в голове свои циклы. Ей вынь да положь. Варварька уже и чемоданы в столицу собрала!
- Что я должен вынуть и что положить? Овца, скажи! Для Варварьки твоей - выну всё!.. А для тебя - может, и положу… Я вас, братцы - во как люблю!
- Причину. И тогда состоится следствие!
- Так, не врубаюсь, давай заново.
- Твой приезд - это причина. А моя карьера – следствие! И не наоборот, Дыра, не наоборот!
- А гвоздик? - тупо спросил Никандыр.
- Гвоздик - ключ к великому кувырканию Вселенной относительно...
- …Относительно твоей Варварьки?
- А хотя бы! Вселенная, Дыра, вращается вокруг баб!
- Так, Овца, больше не наливаем… Мне хватит…
- Дыра, дорогой. Мы не можем ждать ещё целый год.
- Кто это – мы?
- Я. Варварька. И ещё ряд товарищей в столице.
- А Жора?
- Жора? Как скажешь. У нас ведь ты причина.
- Жору тоже кувыркайте. Пусть освободит туалет.
- Хорошо. Сделаем. А ты приедешь в этот город не через год, а через три месяца. Я устрою, чтоб твои, как ты говоришь, циклы состоялись.
- Это невозможно! Природу не обманешь…
- Партия прикажет – состоятся. Кстати, не волнуйся, все действия мы согласуем с Самим! – Овечкин показал пальцем на потолок. - А не состоятся твои циклы – и хрен с ними, с циклами. Молчи. Даём тебе три месяца. Варварька уже разбирает мебель. Она всё продумала. И она меня съест, если что сорвётся. Я уже буду наготове. Понятно, что от тебя требуется?
- Да, понятно. Однако что? Конкретизируй, пожалуйста.
- Ты приезжаешь тем же поездом. День назначит Толстый Гуру. Толстотонкий. Выходишь. Идешь в ту же кабинку. Там снимешь газетку с того же гвоздика! Усёк? Я дам команду, чтоб ремонт на вокзале пока не делали, а то могут гвоздик покрасить…
- С ума сойти!
- …Ты прочтёшь, что там будет написано. Здесь мы с тобой не регулируем, что там будет написано. Увы. Мы – следствие. Причина – ты. Но смотри у меня! Там должно быть написано, что Овечкин Анатолий Максимович назначен на пост… Ну какой-нибудь любой, неважно, только в столице.
- Вот это по-марксистски! Ты сам-то к Гуру не заглядываешь?..
- Дыра, не хами. Ты с этого дня уже в системе. Сделай, пожалуйста! Как друга прошу. Ведь если этот фокус у нас не пройдет, если у нас с тобой причина со следствием не кувыркнутся, то Варварька…
- Что Варварька?
- Она меня убьёт. Или тебя. Или Гуру. Не говоря уже о прочих последствиях.
- Я - за гуру! Пусть его... Наливай.
Прощаясь, они обнялись, как братья. Овца хотел даже облобызать Никандыра, но вспомнил, что после ухода престарелого генсека это стало не модно. Тогда он просто похлопал Никандыра по плечу.
- В случае чего, смотри телевизор. Я тебе подмигну. Правым глазом.
- Что ты, Овца! Правым к несчастью. Надо левым.
8888888888888888888
Три месяца Никандыр жил в каком-то ирреальном мире.
С ним здоровались незнакомые люди. Однажды он заметил, что за ним следят, и теперь в каждом прохожем ему чудился соглядатай. Он только не знал - сыщик или злодей. Раз в сутки, ровно в 23-00, дома звонил телефон. В трубку кто-то молча тяжело и спёрто дышал, а из микрофона шел табачный дым, сворачиваясь в кривые мохнатые кольца. Если же звонил он, то среди гудков обязательно слышался незнакомый щелчок.
Он стал нервничать по пустякам и поминутно оглядываться, даже когда делал доклад у шефа. Шеф мгновенно заразился от него этой вредной привычкой, и через неделю поминутно оглядывался уже весь институт.
"Что-то надо делать с этой паранойей, так и кувыркнуться можно", - думал Никандыр. Он уже дошел до того, что по вечерам перестал покупать обязательную баклажку пивка.
Однажды он решил:
«Ну его в баню, этого Овцу! С его Варварькой и всякими жорами... Не поеду!
Стало легче. Вернулось вечернее пивко.
Но за три дня до срока в 23-00 вдруг раздался длинный междугородний звонок, и женский голос с обертонами Левитана, не интересуясь, туда ли он попал, а твёрдо уверенный, что туда, сообщил:
- В кассе номер два Курского вокзала вам следует забрать билет в З. на поезд номер… Инструкции вам известны.
В трубке щелкнуло и загудели короткие гудки. Пришлось её положить.
«А вот вам, ваша инструкция! Ох и получите ж вы у меня!» - придумал вдруг Никандыр.
Он знал, что любую систему, если перегрузить, то можно обрушить. Никандыр решил дать ржавому гвоздику нереальное задание.
На работе он сел за компьютер и нарисовал обрывок газеты с текстом: «…Вчера вновь назначенный...» - тут Никандыр вспомнил, что в некоторых странах есть непонятная должность «вице-президент». Что это - Никандыр не представлял, но слово понравилось. Он продолжил: «...вновь назначенный Вице-президент Советского Союза товарищ Овечкин Анатолий Максимович довёл до всех директо… исторический момен… ыполнение производственного плана не должно… ередовиков, перевыполнивших дневное задание, следует всячес…»
Даже заготовил дыроколом аккуратную дырочку на углу листка.
После этого положил заготовку в свой видавший виды портфель и поехал на Курский вокзал.
В двухместном купе спального вагона у Никандыра был всего один сосед. Никандыр испытал к нему смешанные чувства. С одной стороны радость - потому что сосед был не курящим, а с другой стороны это был Жора.
Всем своим поведением Жора демонстрировал, что их с Никандыром интересы лежат в совершенно разных плоскостях, а может даже, в разных галактиках. Чтобы не травмировать штатского Никандыра видом пистолета в подмышечной кобуре, Жора спал в пиджаке и галстуке. Впрочем, возможно, что и не спал, а просто лежал, готовый вскочить и защитить объект государственной важности, для конспирации заключённый в телесную оболочку Никандыра.
Город З. выглядел уже не сонным, а наоборот, куда-то спешащим. Возможно, в Европу. Ко встрече с Никандыром город подготовил на привокзальной площади картины роскошной осени. Деревья скоропостижно сбрасывали разноцветную листву, предчувствуя скорые холода. Никандыру показалось, что город прощается не с летом, а с ним.
Он поспешил в вокзальный туалет, в знакомую кабинку. Гвоздик был на месте.
Перед тем как повесить свою заготовку, Никандыр из чисто научного любопытства сорвал из висящей пачки верхнюю газетку.
В ней он прочел: «…Вчера вновь назначенный Вице-президент Советского Союза, наш земляк, товарищ Овечкин Анатолий Максимович довёл до всех директо… исторический момен… ыполнение производственного плана не должно… ередовиков, перевыполнивших дневное задание, следует всячес…»
Никандыр скомкал свою столичную заготовку. Он понял, что процессы, происходящие во Вселенной, никогда не будут познаны человеком.
У выхода из туалета его поджидал Жора.
- Вот билет обратно. На завод являться незачем, там вас не ждут. Товарища Овечкина Анатолия Максимовича в городе нет, не звоните. Помните, что вы давали подписку, она будет действовать сто лет. И да, чуть не забыл: вы награждены именным оружием.
- Чтобы застрелиться? – обречённо спросил Никандыр. Жора принял это как неумную шутку:
- Тогда уж зарубиться. Шашкой в серебряных ножнах. Награда ждёт вас дома.
Столицу было не узнать. По улице шли гремучие танки. Они аккуратно останавливались на светофорах и деликатно пропускали пешеходов на перекрестках.
По дороге домой Никандыр взял пластмассовую двухлитрушку пива, креветок, батон и кефира наутро.
Первое что он увидел, войдя в квартиру – шашку, живописно висящую над диваном. Никандыр снял шашку со стены. На эфесе была надпись: «Страна гордится тобой, Дыра!». Легко и плавно оружие пошло из ножен. Лезвие мигнуло радостно и верно, как прирученная молния.
- Х-ха! - рубанул воздух Никандыр. Но получилось коряво. Шашка с легкостью перерубила двухлитрушку наискосок пополам. И хотя половина пива спаслась, вечер был испорчен.
«На рынке обменяю на компьютер. А надпись спилю. Наконец-то стану человеком и закончу статью», - решил Никандыр.
Слив остатки пива в стакан, он подошел к телевизору и включил его. По всем каналам шёл галдеж. Никандыр выключил звук. На самом главном канале грузный мужчина в штатском, стоя на танке, произносил речь, энергично рубя рукой воздух. Никандыровская шашка была бы ему кстати. Сзади мужчины стояла свита, готовая его поддержать, если танк вдруг тронется или поведёт стволом.
Камера скользнула по свите и случайно выхватила лицо Овечкина Анатолия Максимовича. Тот, догадавшись, что сейчас его видит страна, подмигнул Никандыру левым глазом.
Никандыр выключил телевизор.
Но остальная страна смотрела жадно, не выключая сутками.
И там было что посмотреть. Стреляли танки по окнам сияющего белого здания… Пожар закоптил чистую белизну стен… Всё закувыркалось в городах и сёлах…
Город З., когда кромсали по живому безвольную страну, оказался за границей. Никандыр больше никогда не попал на чужой теперь Атоммаш.
Но мысли о ржавом гвоздике долго сидели в его голове, подтверждаясь нелепостью и нелогичностью всего происходящего вокруг.
А не существует ли в мире где-то другой, более могучий гвоздик, да ещё и в шаловливых ручках какого-нибудь ну Очень Толстого Гуру?
А потом народы дивуются, как опрокидываются причины, мешаясь со следствиями.
Полыхают города, скачут границы, ползут через границы голодные толпы…
Но Очень Толстый Гуру велит печатать новые газеты и вешать их на свой колдовской гвоздик. В газетах – свежие потрясения и новая путаница причин со следствиями.
Вселенная, очнись! Ты уже не успеваешь кувыркаться…
Фото из необъятного интернета. Спасибо автору.