Картинка из Интернета
1
…Ушёл митрополит, а князь остался
С самим собой наедине в тиши,
По следу свежему к беседе возвращался
С Кириллом, в памяти былое ворошил.
Лежал, смотрел рассеяно в пространство,
Прислушиваясь к шорохам ночным,
Картины прошлого, с настырным постоянством,
Взрывая память, мелькали перед ним.
Андрея, брата неудачника, представил
(тот княжил в Суздале с недавних пор),
Вражду, размолвки, ссоры – не лукавил,
И вспомнился тот давний разговор…
(начало весны 1258 года)
«Прости, мой светлый князь за беспокойство,
Гонец примчал от брата твоего
И просит встретиться с тобой, по-свойски,
А прибыл он от свейских берегов».
«Зови, послушаю, что скажет сей посланец
И никого в светлицу не впускай,
Хотя могу сказать уже заранее –
Не стал бы брат просить по пустякам».
Гонец привёз тогда письмо большое,
Андрей просил дни чёрные забыть,
Надеялся на то, что разрешу я
Вернуться и спокойно, мирно, жить.
Удобное, Андрюша, время выбрал,
Продумал всё, слезу в письме пустил,
Глаголом его нужным пересыпал
И гонор, свой былой, чуть пригасил».
Князь долго у окна стоял со свитком,
Носились мысли вихрем в голове:
«Попробовать ещё одну попытку?
Брат хочет получить теперь ответ».
…Сурово, сухо говорил он с братом,
Не сразу забывается та пря,
Уже не будет между ними лада,
Ведь каждый был по-своему упрям.
Андрея, Александр, мог встретить хуже
И не подать ему своей руки,
И не тепло от Александра шло, а стужей
Повеяло, когда тот заглянул ему в зрачки.
«Ну, что, князь, нагостился ты у свеев
И сладким ли кусок заморский был?
Ты, брат, смотрю, не ведаешь, что деешь,
Кого и от чего ты защитил?!
Не только княжество твоё отняли,
Беду ты страшную навлёк на всех,
Поганые недолго размышляли
Тумены бросить многие в набег.
Полки твои гниют в полях ковыльных,
А Русь наполовину сожжена,
Травою заросла вся чернобыльной,
Ответь: моя ли в том вина?
Я не от радости великой льну к поганым -
Из-за опаски Русь всю потерять,
А дружбу с ней держу, чтоб латинянам
Иметь возможность по зубам давать.
И в этом деле рук, Орда, не вяжет,
Ей дань нужна богатая и - всё!
Но я не делаю всего, что хан прикажет,
Другие мысли у меня на этот счёт.
Сейчас им не до наших пререканий,
В Орду пришли другие имена,
И трон сарайский сын Батыя занял,
Лет малых хоть, да те же семена.
Фактически не он, по малолетству,
Вершит судьбу сегодняшней Орды,
А регент, брат Батыя, по наследству,
Берке, взял в руки все её бразды.
Сартак – наследник, старший среди братьев,
Был умерщвлён – опасность представлял.
Убийцы кто? Зачем, кому искать их!
Зачем и кто – там каждый понимал.
Отец нам завещал беречь и множить
Не только земли, пашни и леса,
Людей беречь, ремёсла, лезть из кожи,
А ты и тесть твой тянете назад.
Тверского, брата Ярослава, пристегнули
К своим, «освободительным», делам,
Сейчас он водружён на псковском стуле,
Был принят и прижился, вроде, там.
Теперь, брат, о жестокости свирепой.
Пугают именем моим, слыхал, детей?
Жесток, не спорю. Впредь рукою крепкой
Держать порядок стану на Руси на всей!
Налоги будут также брать и более…
Не в мой амбар пойдут богатства те –
На дело ратное, в Орду, на богомолье,
Чтоб Русь была в чести, на высоте.
Пока ты бунтовал, затем скрывался,
В чужих дворцах пороги отирал,
Я, не ленясь, за землю нашу дрался,
Твоих «друзей» наскоки отбивал.
Литовцы, немцы, прочие варяги
Вторгались ежегодно в наш предел,
Одних мечом сложить заставил стяги,
С другими мир в бумаге закрепить сумел».
И помолчав, продолжил, но не громко,
Смотрел в глаза, усмешки не скрывал:
«Не бойся, не пущу пойти с котомкой,
Но только помни все мои слова!
И не стреляй в меня очами грозно,
Не я к тебе, а ты гонца прислал!
Меч вытащить всегда не поздно,
О том ли ты в письме своём писал?
Снега сойдут, погода устоится,
В Орду поеду за тебя просить.
И ты со мною, под моей десницей
С повинной к хану, может, и простит…
Двумя десницами Господь нас удостоил,
В одну он меч вложил, в другую щит,
Но к голове их так пристроил,
Что действуют они, как та решит…».
Хлестал словами Александр нещадно,
Всю накипь со своей души срывал,
Как будто говорил уже не с братом,
Как старший, он приказывал, не звал:
« Я, властью наделённый волей хана,
Отправлю в Суздаль, там тебе сидеть
И править, только без обмана
И знай – дела твои я буду зорко бдеть».
Андрей, склонившись, терпеливо слушал,
Держал себя, не смел перебивать,
Просилось слово резкое наружу,
Но он сидел и только лишь кивал.
И всё ж не выдержал, поднялся с лавки
И, глядя исподлобья, чётко произнёс,
И речь его лилась горячей лавой,
И в ней почувствовал я боль и злость.
Со словом вместе выходила горечь,
Досада на себя и на судьбу,
На то, что часто приходилось вздорить,
Вести за власть бесплодную борьбу:
«Заморские хлеба, ты прав, с горчинкой,
Но, что о них ты знаешь, брат?!
Не под чужой, а под своей личиной
Провёл года у королевских врат.
Поносными словами зря щуняешь,
Своё я получил… и поделом,
Спасибо, что совсем не отвергаешь,
И ржой ещё не взялся мой шелом.
Я, как и ты, не для себя старался,
Мне душно было под пятою княжить, жить!
Тебе подобно, с ними не якшался,
Готов и ныне «сыроедцев» бить!»
Я не ответил на укол Андрея,
«Якшался» мимо сердца пропустил,
Но понял, что обида ещё тлеет,
По жестам, голосу и грубости…
Мне свары не хотелось между нами,
Но всё, что думал, брату я сказал.
Не вспыхнуло из искры жаркой пламя,
Не загремела новая гроза».
…Давно уже дела все эти были
И в Клязьме много утекло воды,
Почти шесть лет прошли с Ордою в мире,
А у себя: то тут, то там - бунты.
2
Туман, туман опять перед глазами
Белёсо-мутной пеленой плывёт…
Привстал, лёг на спину и замер,
На лбу блестел холодный, липкий пот.
Такие приступы уже случались,
Но в этот день был дольше и сильней,
Давило грудь, как будто обручами,
Дыханье стало реже и трудней.
Митяй, монах и здешний лекарь,
Склонился и кудесничал над ним,
Копался на столе в своей аптеке,
Молитвы полушёпотом бубнил…
Забегали монахи, слуги, стража,
Владыку поспешили разбудить,
Толпились перед дверью, будоражась,
Тревоги не старались утаить.
Проснулся тот от топота и стука,
Открылась дверь. Игумен, а за ним
Послушники стоят в клобуках:
«К тебе мы, князю худо…, извини».
…Кирилл, игумен подошли к постели,
При памяти своей был князь ещё,
Глаза, с печалью, понимающе глядели,
А взор прощальный к ним был обращён…
…О смерти весть летела пуще птицы,
В селеньях выходили стар и мал,
И так весь путь, до самой до столицы,
Народ в печали князя провожал.
Владимир встретил гулом колокольным,
Глухим и скорбным в храмах и церквах,
И отзывался горечью и болью
Во всех живущих душах и умах.
«Заиде солнце земли Русской нашей!»,-
К народу выйдя, произнёс Кирилл,
«Уже мы гибнем», - закричали,- «Страшно!»
И люд от ужаса на площади застыл.
декабрь 2010 года – январь 2011 года