В комнате было душно. В сухом и жарком воздухе практически неподвижно висели мириады крошечных пылинок. Казалось, что даже приглушённый, с каким-то неестественным коричневатым оттенком, свет струился из заоконья будто бы в замедленной съёмке. Бархатные шторы не были полностью раздёрнуты, и только небольшой участок в центре комнаты хорошо освещался, оставляя тени по углам. Квартира принадлежала ему — Кириллу Пригожину — но обстановка была какой-то неправильной. Все краски точно поблекли и выцвели. Обои и обивка потускнели. На полу и мебели покоился слой пыли, похоже, вековой давности. Да, у Кира, частенько случались приступы затяжной лени, но подобное безобразие было чересчур даже для него. Будто бы само время остановилось.
Внезапно ему показалось, что за ним наблюдают. Кириллу стало не по себе от этой мысли, и он медленно обвёл комнату взглядом. Когда в одном из задрапированных тенями углов ему почудился женский силуэт, он даже вздрогнул. Пока всматривался, пытаясь сообразить, как же это тени могли так художественно лечь, фигура шагнула к нему навстречу. Это была женщина уже преклонного возраста. Невысокого роста. С превосходной осанкой, несмотря на почтенные годы. Её покрытое сетью морщин лицо всё ещё хранило отпечаток былой красоты и даже некоторого величия. Кириллу оно показалось смутно знакомым, как будто уже где-то её встречал прежде. Волосы с проседью были уложены в аккуратный пучок на макушке. Одетая, видимо, по моде начала прошлого столетия, а то и того раньше. На ней было тёмное длинное платье с высоким воротом, плотно облегающим шею. Рукава — широкого кроя в области плеч и заужены в предплечьях. Спереди верх платья украшал незатейливый узор из оборок. Скрестив руки на груди, она несколько мгновений очень строго смотрела на Кирилла, а затем негромко, но отчётливо произнесла: «Молодой человек, вам здесь не рады, покиньте это место». При этом её слова неожиданно гулко раскатились эхом по квартире, и Кир, открыв глаза, проснулся в своей постели.
Сквозь задёрнутые шторы в комнату пробивались лучи уличного фонаря. Такое освещение не только не напрягало, но устраивало Кира, поскольку позволяло перемещаться по квартире, не зажигая слепящего после потёмок света, и не натыкаться при этом на мебель или стены. На то чтобы окончательно разграничить сон и явь, какое-то время всё-таки потребовалось. На всякий случай, приподнявшись на локте, он обвёл комнату взглядом и прислушался. Разумеется, всё было тихо, только чуть слышно урчал холодильник за стенкой. Кирилл нащупал под кроватью мобильник и, щурясь одним глазом, взглянул на экран. Часы показывали четыре минуты пятого. «Время не обнаружено», — подумал он про себя и усмехнулся.
Шутка про время вернула его к обрывкам воспоминаний о сне, от которого он только что пробудился. Перед мысленным взором пронеслись разрозненные образы. Зависшие в воздухе пылинки. Женщина смутно кого-то ему напоминала. И это странное освещение. В нём было что-то неуловимо знакомое. Когда поток света из окна упал на её лицо, оно показалось ему каким-то бледным, как будто восковым. Но вот её взгляд… Внезапно его осенило, на кого она была похожа. Кирилл снова схватил телефон и полез в хранящиеся там фотографии. Без труда отыскал нужный файл. Быстрым движением пальцев увеличил изображение. Уставился в телефон. Определённо. С экрана на него смотрели те же глаза, что и во сне.
Он случайно наткнулся на эту фотографию в одном из старых семейных альбомов, когда несколько дней назад заглянул в гости к родителям, и она сразу же приковала к себе его внимание. Кир рассматривал её, как заворожённый. Похоже, это был ещё дореволюционный портретный снимок. Довольно толстая картонка, величиной чуть больше его ладони. Со скруглёнными краями, один из которых был весьма потрёпан. К ней была приклеена фотография. По бокам и сверху от краёв картонки до фотографии оставались небольшие поля. Нижний отступ был существенно больше остальных. На нём, местами уже едва различимыми буквами, угадывалась надпись с названием города и мастерской, где был сделан снимок. Таким образом, изображение получалось, как будто бы обрамлённым.
Фотокарточка запечатлела молодую особу полуоборотом. Приблизительно лет двадцати или около того. Слегка округлое, по-детски пухлое, но, вместе с тем, не лишённое женственного очарования лицо. Большая копна тёмных, вероятно, русых волос, была забрана наверх и аккуратно уложена. При этом казалось, что причёска составляет по меньшей мере половину от всей головы девушки, а то и того больше. Высокие брови придавали лицу слегка удивлённое выражение, а очень тёмные, будто состоящие из одних только зрачков глаза добавляли ему серьёзности и даже некоторой строгости. А крохотное светлое пятнышко в правом глазу девушки — не то простой дефект бумаги фотокарточки, не то, действительно, луч света упал таким хитрым образом век назад — добавляло её взгляду влажного блеска. Отчего создавалось ощущение, что барышня на фотографии вот-вот моргнёт.
И хотя по этому снимку нельзя было наверняка судить о цвете волос девушки или, например, какого цвета у неё были глаза, тем не менее, язык не поворачивался назвать его черно-белым. За минувший век сам Хронос расцветил его. Он буквально сплошь был испещрён причудливым узором из больших и малых пятен всевозможных форм и оттенков. Умбра и латунь, охра и сепия, хаки и экрю. Местами, словно вспышки молний или взрывов, их перемежали царапины и потёртости. Это была та естественная, неподдельная красота благородного старения, которую никаким фильтрам графических редакторов никогда не превзойти.
Зыбкое мгновение прелестной юности, ловко захваченное в снимок мастерством фотографа, и величие неумолимого времени, которое по секундам впитал в себя небольшой кусок картона, слились в этой фотокарточке воедино. И чем дольше Кирилл любовался ею, тем сильнее она его завораживала и будоражила. Было в ней что-то... неуловимое. Он достал мобильник и щёлкнул камерой. А когда Кир поинтересовался у родных, так кто же всё-таки на фото, толком ему никто не сумел ответить. Сошлись на том, что это его двоюродная прапрабабушка.
В квартире на самом деле было душно. Кирилл ещё какое-то время разглядывал винтажную фотографию, а затем поставил её на заставку. После чего отложил телефон и попытался снова уснуть. Пролежал минут десять, но сон никак не шёл. Решил сходить на кухню, чтобы немного промочить горло. Отбросив одеяло, он сел на краю постели, нащупывая домашние тапочки. Разумеется, непременно надо было перепутать левый тапок с правым. Наконец поднялся и прошаркал в кухню. Не зажигая света, подставил дежурную чашку к крану кулера. Привычно отсчитал шесть секунд и отвёл чашку, не дожидаясь перелива. Утолив жажду и пристроив чашку на место, он пошаркал обратно.
За время ночного вояжа глаза совсем привыкли к темноте, и потому, пройдя в комнату, Кир остановился возле самой кровати. Ему на мгновенье показалось, что в постели что-то шевельнулось, но он почти сразу сообразил, что это всего лишь игра теней от раскачивающихся за окном ветвей. А потом в груди у него как-то очень неприятно ёкнуло, а по спине пробежал противный холодок. Отсветов уличного освещения вполне хватало, чтобы в полумраке комнаты можно было различить, что одеяло лежало расправленное с не очень большим, но подозрительно округлым горбиком посередине. А ведь он точно помнил, как отбрасывал его в сторону. «Или не отбрасывал? — Промелькнуло у Кирилла в голове. — Может, спросонья не заметил и на автопилоте расправил одеяло, а подушку как-то задел, и она соскользнула под одеяло, только и всего». Он отчаянно гнал от себя воспоминание из раннего детства, совершенно некстати выплывшее из глубин памяти. «Кирюша, внучек, заправляй скорей постельку, — наставляла его по утрам старая бабушка. — Не то в неё заберётся домовой и будет там спать вместо тебя». Взгляд Кирилла против воли, как намагниченный, устремился на одеяло и вперился в странный бугор. Даже дышать перестал. Бугор показался ему достаточно неподвижным, чтобы наконец выдохнуть. Внезапно сообразив, насколько смешно, в труселях и с вытаращенными в темноту глазами, он выглядит сейчас со стороны, Кир рассердился и мысленно обругал себя. «Взрослый парень, кому сказать — засмеют, — подумал он. — В пору уже своих детишек водить к шкафу, показывать, что там никого не сидит, а не самому по ночам от бабушкиных присказок трястись».
Он уже скинул тапки с обеих ног, чтобы снова улечься, когда на ум пришла отличная, как ему показалось, идея. «С другой стороны, в каждой сказке лишь доля сказки», — поразмыслив, прикинул он. — Почему нет?» Он отступил на шаг назад, чтобы кровать оказалась целиком в поле зрения. Затем он вскинул руку перед собой и на уровне лица и обозначил щепотью первую невидимую точку. На втором взмахе, когда Кир провёл кистью сверху вниз вдоль того самого горбика, что мерещился ему под одеялом, из постели раздался жуткий вопль переходящий в нечеловеческий визг. От этого вопля Кирилла с головы до пят пробрало морозом. Когда он, спустя секунду, поставил вторую точку, одеяло вздыбилось над постелью, разметав подушки во все стороны. Кир судорожно сглотнул и двумя быстрыми взмахами впечатал в воздух ещё две точки, завершая крестное знамение. Нечто, таившееся под одеялом, дёрнулось и тяжко опало. Кирилл пулей метнулся к выключателю и зажёг в комнате свет. Уставился на разворошенную постель. Тут же ещё раз перекрестил её и перекрестился сам. Новых воплей не последовало. Он очень осторожно подошёл к кровати, готовый в любой момент отскочить от неё. Дотянулся и резким движением сдёрнул одеяло на пол. От этого рывка в воздух взметнулись клубы пыли, словно Кирилл укрывался не одеялом, а половиком, который до этого годами не выбивался. Тем не менее, ничего кроме сбитого постельного белья под одеялом не оказалось.
В сухом и жарком воздухе медленно оседали мириады крошечных пылинок. Кирилл, закутавшись в домашний халат, сидел по-турецки на постели и заторможено раскачивался взад-вперёд. Его знобило. В руках он вертел мобильник с треснувшим стеклом.