К вечеру окончательно выбившись из сил, с ремнями и верёвками спустились вниз на узкую, в два шага полоску возле озера. Силы совсем кончились. Спать попадали прямо в бурьян. Светает. Сквозь сон почувствовал, что-то сильно давило на лицо. При попытке повернуться, прямо в глаз потекла струйка воды. Поднимая голову, вызвал целый водопад холодных струек. На каждом листочке, в зависимости от размера, скопилось от ложки до стакана холодной росы. Бешмет насквозь промок. От холода и сырости зуб на зуб не попадал. Левая сторона лица занемела. Пошарив там, где лежала голова, нащупал револьвер. Как он из-за пазухи попал под голову?
Утренняя серость ещё не рассеялась, а нас от острова прикрыл туман. Плотным ровным слоем он лежал, пару локтей выше воды. Не клубился, и не струился, белый пласт висел над озером, сливаясь с рассветным небом.
Осмотрелся. Прислушался, принюхался. Тревоги ничего не вызывало. Народ сопел в узкой полоске бурьяна. Не хватало Гамаюна и Грица. Они обычно первые встают. Чтоб согреться начал приседать. Три десятка приседаний. Потом прыжки из нижней точки с подтягиванием ног к груди. Сразу же показалась голова Сашка, револьвер смотрел в мою сторону. Молодец, сразу почуял. Показал, чтоб присоединялся. Прыгали, выгоняя холод, пока призывно не заухал филин. Звал нас Гамаюн.
- Поднимай народ, только тихесенько.
Звук над водой далеко разноситься. Осторожно, стараясь меньше мять мокрую поросль, пошёл вдоль озера на звук.
- Ч, - раздалось выше головы. Голова Грица, казалось, торчит прямо из скалы.
- Вон там, - он мотнул головой, - вроде ступенек. Щель на высоте рослого мужчины. Шагов на пятнадцать уходила в тело скалы, каменная складка прикрывала со стороны озера. Узкий проход завесили бешметом, и Гамаюн уже колдовал над костерком.
- Зараз треба усих за дровами послать, пока туман, ветра нет - дрова высушить надо. Кулеш зробим. Остатний раз перекусывали вчера до спуска. Сало с комарами. У меня кишка на кишку як кобыздох на волка рычит с голодухи. Бог знает, сколько нам тут просидеть придётся и обогреться нужно, и обсушиться. Огня не откуда не видно будет, пока туман, сырыми подымить немного можно. В сторону моря, - он показал направление, - подъём божеский, туда за сушняком ходить будем, а по берегу, топляка завались, так, что про дрова не думай.
Вчерашний спуск так вымотал казаков так что, спустившись, просто попадали в кустарник, совсем не подумав, о такой обильной росе. Утром, мокрые казаки быстро натаскав плавника, разделись до подштанников, так было теплее. Пока хлебали горячий кулеш, туман пропал, а с ним и роса. Пока Горазд варил кофе, атаман распределил обязанности на сегодня.
- Сегодня отдыхаем, наблюдаем, обследуем скудные окрестности, обживаем наше убежище.
Хвощи и папоротники даже днём спокойно позволяли передвигаться и наблюдать за островом. Солнце всходило за спиной, из-за скал, склон был в тени, а остров освещён. Выходило, что пока солнце не достанет, ходить можно было не скрываясь. Определили два пункта наблюдения за островом и один за морем. За пару часов наблюдений, поняли, что ничего полезного с этого берега казаки не разглядят. На их сторону выходила глухая стена форта, сложенного из крупных камней с двумя бойницами для пушек. Противоположный берег устья - озера, порос камышом. Ширину привычного для пластунов укрытия определить было невозможно. От полосы камышей, до острова было на треть ближе, чем от их берега. Скорость течения увеличивалась, чем дальше от берега, но какова она у острова, предстояло промерить, как и глубины, а вода ледяная и вряд ли будет теплее.
Значит, какие задачи нужно решить? Первое: никто не должен бездельничать, так как, в воде плескаться можно только ночью, безлунной ночью и по два человека, нет по четыре, двое с одной стороны острова, двое с другой. Второе: охота и рыбалка. Третье: подготовить путь отхода, для пешей группы и знак для Батьки. Справа зашуршали кусты. Камень недолго застучал прокатившись. Сербские ругательства сквозь зубы. Показался Горазд.
- Что ж ты, друже, как барсук шумишь.- Застыдил его наблюдавший за островом сотник.
- Тут же чужих нет.
- Ты или можешь ходить неслышно или нет. Сейчас вернись, найди тот камень, о который споткнулся, выкинь в воду, только тихо. И запомни, если двигаешься и думаешь, что больше никогда второй раз здесь не пройдёшь, убирай всё, что мешает, может, ноги уносить бегом придётся тем же путём и по-тихому. Ложись рядом, рассказывай, что видел.
- В эту сторону, коса сужается и упирается в скалу. Так что туда - хода нет.
- Значит и оттуда никто не пройдёт?
- Только по воде.
- Сегодня, время будет, двадцать раз пройдёшь туда – обратно. Сперва медленно, как будто подкрадываешься, так чтоб сам себя не слышал.
Плавать без шума умеешь?
- Конечно. Я ж моряк.
- А, говорил пастух.
- Каждый серб наполовину пастух, на половину моряк.
- А, где по скалам так насобачился лазить, с верёвками ловко управляться.
- С парусами, во время шторма работать без верёвок, ремней нельзя.
Говорит, а сам в сторону смотрит. Глаз не показывает. Руками шарит вокруг. Вон что. Знать бы - это правда или голову мне дурит братушка.
- Ночью до того берега доплывёшь?
- Не знаю. Вода сильно холодная.
- Ладно, разберёмся. Ты мне вот что скажи, раньше времени не было для такого разговора, сейчас у меня есть время спросить, а у тебя подумать, да и ушей лишних нет. Почему греки один раз поднялись и выгнали османов. Государство своё объявили. Вы десять лет бьётесь, а толку нет. Народ вы храбрый отчаянный, русские вам помогают. Ты не хмурься и не вздумай обижаться, ты ведь мне, как кунак, побратим, по-вашему. Понять причину, это больше вам нужно.
- Грекам деньги французы давали, англичане, русский флот турок отогнал, даже американцы два корабля подарили. Весь мир за них!
- Ну, так и вам помогают.
- Теперь атаман-четник, ты не обижайся. Какие русские к нам приезжают? Смелые да умелые, но все безденежные. Мы, конечно, никогда не забудем вашу помощь, но…
- Дык, шо, мабуть мы вам ще грошы платить должны? – опешил сотник.
- Негодовать нет нужды, ты пойми. У меня дружина есть – жонка, - я кивнул, что понял, - детишек двое. Их кормить кроме меня кто будет?
Вот я два месяца четник, а десять – работник. Так и все у нас. Кроме таких неприкаянных как Вук Сречко.
Он замолчал, сунул в рот травинку.
- Ох, и усы у него. Чёрные, блестящие, густые. Не то, что у меня.- Не кстати пронеслось у Билого - Ладно бы чисто пшеничные, так чёрные волосины вылазят, то там, то сям. Не солидные у меня усы.
Солнце уже хорошо пригревало. От срезанной травы пахло домом, первым сенокосом. Речная вода легонько плюхала о камни. Из камышей на другом берегу несколько уток, вывели утят на чистую воду. Вот у кого жир. Только сколько же взрослых уток нужно, чтоб одного казака измазать с ног до головы?! Тогда ледяная вода не так страшна.
- Горазд, добудем мы гроши, изгоните османов, как думаешь?
- Не знаю. Ты ведь, наверное, уже понял - сербы разные. Турки этим пользуются. Одни, как мы - православные, другие католическому Папе в рот смотрят. Сербы мусульмане и мусульмане босняки вообще не сильно хотят перемен, а ещё есть албанцы – мусульмане. Сосед, австрийский император за приличный кусок, исконных наших земель предлагает помощь, италийские князьки, только османов пока боятся. При турках мы единая провинция - пашалык. Так что, не знаю… Намылит русский царь туркам шею, сразу православным сербам налоги уменьшают, католикам поднимает, те на нас волками смотрят. Австрийский император, выиграет битву, католикам послабление, мы на них крысимся. Не знаю, атаман, не знаю.
- Верить нужно, молиться. Бог поможет, только верить истинно нужно.
Храмы у вас есть, монастыри, на службы люди ходят, а крепости в людях не чувствуется. Нет, Горазд, я не о трусости говорю, народ ваш отважен, иногда безрассудно смел, но как-то, не знаю, как сказать словами. У вас бог сам по себе, а вы сами по себе. Вот и ты, говоришь, не знаешь, доплывёшь ли до берега, да разве Бог позволит тебе утонуть здесь, если для его славы здесь страдаешь. Конечно, доплывёшь и нырять будешь, глубину мерить, возможно ли ящик протащить способом Батьки Швыря. Когда совсем туго будет, молись, не бросят тебя ни Бог, ни Ангел – хранитель, вся небесная рать тебе поможет. Даже, когда ты забываешь о Боге, он всегда с тобой.
- Николо, правду скажи, успокой душу. Если с золотом всё получится, отдадите его на борьбу?
- Десятую часть себе заберём, по нашим обычаям. Оттуда и твоя доля, и Михайло с Димитрием.
Васыль Довгий в монастырской больнице лежит, с простреленной грудью. На лечение и обратную дорогу ему денег нужно?
- Нужно.
- Войско кубанское в деньгах тоже нуждается, опять же семьи и у нас имеются.
- Никто не против, лишь бы всё не забрали.
- Вот, а ты проследить можешь, что бы Сречко, оружие купил, а не…
- Вук Сречко много лет на свои деньги покупает припасы и оружие, но я не отойду от него ни на шаг.
- Добыть это одно, а сохранить, совсем другое, ты со своими поговори, Сречко дядька умный, но с таким грузом и ему охрана требуется.
- Жизни положим, если потребуется, Никола, расскажи про Сад Богородицы.
- Сто раз рассказывал.
- Расскажи сто первый.
- Прослышал султан турецкий, что в монастырях греческих, молятся за изгнание османов с балканских земель и удумал собака, хай чёрт забере его душу, попугать монахов, да заодно и пограбить.
За сотни лет в храмах скопилось подношений великое множество.
Направил целый корабль своих гвардейцев-янычар злато - серебро забрать, а монахов, если перечить будут порубать. Начать порешил с главной – Афонской обители. Случилось это за месяц- полтора до нашего прибытия на Афон. Так, что своими глазами я видел только икону простреленную и игумена живого и здорового.
- Про турок расскажи.
- Чего про них рассказывать, только язык свой поганить, высадилась эта бражка с корабля и с оружием в Хиландарский монастырь. Христианам всем известно, на землях афонских нельзя оружным приходить, а собаки турецкие попёрлись прямо в обитель.
Игумен увещевать их стал, стыдить. Они в трапезную, еды, мол, давай и утварь дорогую собирайте.
Братия молиться стала, а бусурмане, кальянов своих, вонючих накурившись вообще дуреть начали.
Игумен зашёл увещевать начал, мол, Пречистая осерчает, накажет иродов. Главный турок за бороду его и по полу возить – Сейчас – говорит, - образ прострелю и ничего мне не будет! – хватает ружьё и в лик Святой целиться. Игумен кинулся, грудью закрыл икону. В эту грудь и всадил турок, сто чертей его батьке, пулю, размером с добрую сливу. Дым, кровь стенания, монахи истекающего игумена в келью унесли, а башибузук главный ружьё перезарядил и в лик Пречистой Матери бабах! Доска деревянная насквозь, штукатурка, кирпичная пыл, и вдруг, - здоровенный Горазд, схватил меня за руку, словно в первый раз слышал эту историю,
- Ну? – глаза у него сверкали.
- Из отверстия луч зелёный прямо в лоб турку. Тот, как заверещит, - Горю, мол, братцы янычары. Воды!
Не помогла колодезная вода, побежал поганец в море, и там огонь испепеляющий изнутри потушить не смог, тогда развязал свой кушак и на оливе повесился.
Оливу эту мы видели и икону Матери Божьей с дырой от пули.
- Прости, атаман, а дальше, что было, с турками и монахами.
- Убежали турки, вечером намаз свой сотворили, утром, душу укрепили молитвой и опять с оружьем к монахам. На встречу живой и здоровый игумен выходит и давай гнать их матюгами турецкими. Первого же, поднявшего оружие стеганул зелёный луч и пошёл гулять по туркам.
Оставшиеся в живых османы, доложили своему папе, чтоб он халвой подавился, в Истамбуле, тот навечно запретил приближаться к Саду Матери Иссы. Так мусульмане Матерь Божью называют.
Сподобились мы благословения на борьбу с иноверцами у игумена того получить.
Гриц, не удержался попросил показать место показать, куда пуля ударила.
- Не только того следа не осталось, но и шрамы, следы от ожогов, ещё в детстве полученных, пропали.
Ночью, когда в келье своей лежал, кровью захлёбываясь, явилась Матерь Пречистая и сказала, что буду здоров как новорождённый и в щёку поцеловала.
Я, Горазд, когда к руке его припал, такой благодати в один миг пропитался, словами это не описать, а ты братушка воды, холодной испугался.
Иди в табор, через час сменишь меня, полежишь тут подумаешь.
Тысячи зайчиков отражая солнце, било по глазам. Мелкая рябь разливало серебро во все стороны. Наблюдать было не за чем. Ничего не происходило. Что в форте кто-то есть, выдавала только узкая вертикальная полоса струящегося воздуха над трубой. Еду готовят басурмане.
В голове неспешно крутились мысли о разговоре с Гораздом. Вот и пойми этих четников, ты ему про веру, а он про золото. Не ошалеют ли, когда увидят столько, сколько за жизнь не потратишь.
Странные люди эти сербы. Веселиться любят как греки, но в разгар гулянья с вином, легко впадают в грусть. Запросто могут слезу пустить. В бою отважны, но похожи на наших черкесов, каждый за себя и нет над ними командиров. Собираются в отряды, без единого командования, без каких-либо планов. Повоюют, отпоют павших, поделят добро и по домам.
Василь Довгий получил пулю в спину, от раненного османа, проверить которого должен был сербский четник. Как тот потом объяснял мол, благородному воину не пристало убивать раненного врага, ладно, это понять можно, но обыскать, ты его мог?! Да и какое благородство, когда с захваченных сербов, живьём кожу сдирают, потом солью посыпают. Не сразу всего, а постепенно, пока пленник от боли не умрёт.
На кол сажают. Медленно. Постепенно поднимая заострённый столб, чтоб не менее суток православный мучился.
Чего говорить, сотня злодейских способов у них в запасе имеется. Огнём, водой, железом, камнем и деревом.
На Кавказе казаки быстро отбили охоту мучить пленных или похищенных. За каждого замученного, ловили и жестоко казнили трёх мужчин этого рода. Очень быстро захваченных в полон стали менять или выкупать целых и невредимых. Часто такие истории заканчивались куначеством или сватовством. Отцы, приглянувшихся девиц не могли прилюдно одобрить такой брак, и тогда невесту воровали. Снаряжалась шумная, но безрезультатная погоня и все были довольны.
Вот Горазд идёт сменить атамана. В глазах черти пляшут, в усах старательно скрываемая улыбка. Значит какой- то сюрприз ждёт.
То, что наш каменный табор, принял вполне обжитой вид, Мыколу не удивило, а вот настроение, царившее внутри, заставило удивлённо посмотреть на кашеварившего Гамаюна. У него был такой торжественный вид, словно не похлёбку грибную помешивал, а котелок со счастьем.
Кроме двух наблюдателей, все были здесь, Кто делал низки грибов, кто плёл «морды» для ловли рыбы, кто острил колышки для капканов. Война войной, но голодный, ослабевший казак, много не нахамыляет. На раскатанной кошме, кроме обычных продуктов лежали две горки черемши – дикого чеснока, на листе лопуха краснели ягоды земляники.
- Это мы удачно устроились.
Все казаки смотрели на Мыколу словно с ожиданием.
- Что?
Гамаюн повернулся толи к нему, толи к пристроенной на восточной стене, походной иконе.
- Атаман, я тут посчитал, выходит сегодня Троица.
Повернувшись к иконе снял папаху, степенно перекрестился,
- Прости Господи, пропустили заутреню, не по злому умыслу.
В походе казаки не считали грехом, пропускать церковные обряды, но если противник позволял, всё равно старались их выполнять, сегодня можно было. Горный переход был нелёгким, до утра можно было отдохнуть.
— Значит до утра празднуем, братья, по глотку разрешаю выпить.
Гамаюн забеспокоился, - С кулешом да черемшой, по три полагается. За Отца, Сына и Святого духа.
- Завтра в воду полезем, чем греться будешь?
- От дуни всё равно никакого толка, только что вкус приятный, а завтра, кто здесь остаётся, костёр у скалы разведут. Когда вернёмся, угли отгорнём в сторонку, кошму вниз, кошму сверху, глоток внутрь – холод из костей вон. Заодно и баню устроим.
Он уже тряс невесть откуда взявшейся баклажкой с айвовым самогоном - дуней. Тряс и тряс возле уха, словно от встряхивания дуни прибавится.
На взгляд Билого, напиток был крепким, хоть и мягким.
- Тебе Гамаюн, кислота, что кузнецы железо травят, в самый раз будет.
- Доживёшь до моих лет, тоже горло шерстью порастёт.
- Так, пластуны, пока кулеш, дойдёт быстро себя в порядок привести.
Через пятнадцать минут все, помолившись коленопреклонённо, сидели вокруг котла, умытые, побритые, одухотворённые. Дни, когда Иисус нас испытывал, закончились и теперь, соединившись с Богом – отцом и Святым духом снова прикроет нас от злых сил.
- Браты! Две недели, мы лезли по горным кручам, никто не сорвался, камнепадом никого не накрыло. Первая часть задуманного выполнена. Проверку мы прошли. Бог с нами!
За Бога Отца!
Глоток огненной жидкости, побежал по жилам и зажёг костёр в животе. Густая грибная похлёбка казалось, впитывается уже в горле, добавляя живого огня внутри.
Резкий вкус черемши стирал все вкусы и следующая ложка шла как первая.
- О це кулеш, не то что утром, горсть пшена на казан воды, - обжигаясь, изрёк Сашко.
- Утром, когда в подштанниках трусился, после каждого глотка, что говорил?
О, це гарно, дюже гарно.
- То, не про вкус.
- Завтра ты кашеварить будешь.
Сашко не испугался, готовили все по очереди.
- С черемшой и подошву съесть можно. – Поддержал кулинарную тему, умеющий только рыбу хорошо жарить, Гриц. Лепёшек завтра испеки, хлебца хочется.
Баклажка, сделав круг, опять оказалась у атамана.
- За Иисуса Христа - сына Божьего!
- За Бога Сына, - закрестились казаки.
Второй глоток взорвался почему-то в голове. Напряжение последних дней пропало.
- Димитрий, ты всё- таки поглядывай, на остров, у турок праздника нет.
- Я вот вспомнил, - Гамаюн с шумом втянул ложку похлёбки, - за неделю до Троицы, года два - три тому, повёл есаул Кацуба, четырёх своих казаков в обход по плавням.
Говорили ему, подожди встретим Троицу, а он как скаженный- Зараз пидэмо.! -Через три дня вернулись казаки без Кацубы. Пропал, никто не видел как. А через сорок дён, выяснилось, что у него на дальнем хуторе ещё одна жонка с дитём имеется.
- Ты это к чему?
- Заманили бесы клятвоотступника, да и в лиман уволокли.
- Ты его знал?
- Встречались, своеобразный был казак, как бы сказать помягче. Не круглый.
- А бесы, что?
- Хай, про бесов Мыкола расскажет, Он один из нас учёный. Объясни атаман.
- Тю, я ж не на попа учился. Да и тему вы нашли в великий праздник, давайте братья за Дух Святой, по остатнему глотку.
Юшку выхлебали и теперь ели мясистые грибы с черемшой. Ох, вкуснота!
Закончив трапезничать, каждый занялся своими делами. Гриц сел доплетать вершу для рыбы, Билый с Гулым осматривали одежду, штопали, что подралось.
- Бесы даже на святых землях есть, опять завёл разговор о нечисти Горазд. На Афоне, говорят, рыжий бес живёт. По монахам работает. Шерсть на спине вся вытерта. Тяжело ему с монахами приходиться, но и награда больше.
- Что ж и священников бесы совращают?
- Батюшку – пьяницу на Перевозе помнишь? Уже под бесами ходит, на своей спине их возит.
- Микола, ну объясни, чтоб всем понятно было, а кому и напомнить не мешает.
- Ангел - хранитель ваш где? На правом плече. – Тут он понял, и язык прикусил. Разговоры о бесах Горазд от страха заводит. Боится он ночью в воду лезть. Заранее себе оправданье ищет. Придётся оставить, а то, правда ещё утопнет. Разговор лучше на святых перевести. Укрепить нужно воина. Мало ли кто чего боится. Главное в нужный момент себя пересилить. А бес, он тоже у каждого свой за левым плечом ждёт и нашёптывает. Когда праведные дела творим, бес, чтоб кошка у него в глотке сдохла, меньше становиться, а когда беззакония себе позволяем, он крепчает. Когти свои глубже вонзает, и сопротивляться ему, труднее становиться.
- Зачем Бог Всемогущий, позволяет чертям и бесам над рабами своими издеваться.
- Разве это Бог позволяет, это человек себе позволяет от заповедей Божьих отойти.
Разве Господь много он требует?
Вон Сашко, по ночам к Фиалке бегал?- Сашко вскинулся, покраснел.- А ты думал, никто не видит. От братов может и скрыл, от Бога, не скроешься.
- Она же вдова.
- За себя она сама ответит. Как ты, не венчаный, мог ложе с ней делить?!
Молись, проси прощения, если более не будешь повторять, простит тебе Господь, а повторишь, бесы утащат.
- Если к девкам - пусть тащат.
- Окстись, Сашко.
- Да, ладно, Мыкола. Файная девка была. Одно имя чего стоит – Фиалка. Цветок пахучий! – Заступился Гриц.
- Какая девка - баба.
- По годам-то девка. Месяц всего замужем была. Мужа её турки забили. Упокой Господи души их грешные.
- Погодь, Микола, Фиалка от клятвы была свободна и Сашко ни с кем, ни связан.
- Ну так и женился бы, так по-людски и по-божески было и живой может осталась.
Сашко отвернулся сдвигая папаху на глаза.
- Кто же её и за что?
Димитрие, устраиваясь поудобнее лениво изрёк:
- Бандиты хорватские, они глаза выкалывают, завели такую привычку.
- Или те, кто это знает и на хорватов свалить хотел.
Стоп, откуда он знает, что Фиалку зрения лишили? Из нас никто не рассказывал, да и вообще про тайную зазнобу Сашка, разговоров не было. Не одобряли, но и не обсуждали. - Горазд, а ты что о Фиалке думаешь?
- Я Фиалок не знаю, но девок красивых у нас как грязи, хочешь вдовую, а можно и нетронутую. Вернёмся, хочешь Сашко, мы все сватами пойдём.
Женишься, Сашко?
- Не.- Сашко задумчиво покрутил ус,- молодой я ещё.
Билый нахмурился. Легкомыслие Гулого стёрло праздничное настроение. Неправильно новик мыслит.
Тело человеку мамка с батькой дают, и то по Божьему повелению и душу бессмертную Господь в человечка вдувает. Срок малый нужно на земле прожить не ради удовольствий, а по Заветам Божьим, за это вечная жизнь. Неужто не стоит она чтоб, сколько нам той жизни сознательной отмерено? Двадцать, сорок лет, без смертных грехов прожить. На аркане никто ведь не тянет, выбор всегда есть.
Что его одного по ночам естество мучит?! Нам с Грицко легче? Однако твёрдо знаем –не можно. Покарает Господь - братов подведёшь, а то и всё дело угробишь. Да кого ты победить можешь, если себя смирить не умеешь.
Эх, Господь Всемогущий, что же я могу сделать? Надоумь!. В бою я ему атаман, ну в походе. Выбор, то каждый сам делает и отвечает каждый сам. В одиночку.
- Гляньте хлопцы,- позвал всех Димитр.
Над островом переливалась радуга.
Пластуны и сербы заулыбались. Все знают радуга к добру, а на божий праздник, не примета, а знак.
Всё задуманное получиться!
- Гамаюн, - подозвал атаман самого опытного пластуна. Лет ему было под сорок. Широк в плечах, но сухопар. Лицом и всей фигурой похож был на кинжал-карбриж. Среди сербов не выделялся ни ростом, ни чертами лица. - Глянь, куда конец радуги упирается.
- В камыши.
- Без залоги на том берегу…
- Та понял, атаман. Нужно в камышах обосноваться.
- Не околеешь?
- Не впервой.
- Баклажку возьмёшь полную, еды на пару дней. Пойдёшь с Сашком. Его - течение и глубины, тебе сразу на другой берег. Численность гарнизона, режим. С какой стороны взять их можно. Выяснишь за день - возвращайся, нет, ещё сутки посиди.
Мы с Грицом от острова до моря пощупаем.
- Всё высмотрю, будьте покойны. Пойду пока осмотрюсь, откуда лучше заходить и куда путь держать. Стемнеет, по звёздам привяжусь.
Продолжение http://www.proza.ru/2018/10/18/652