Сферы. На шельфе. Часть первая, гл. 6

Александр Макеев
   6.

  Лето 1965
  Меня всегда удивляло то обстоятельство, что, по мнению врачей, человек, переставший хотеть жить, требует изоляции до тех пор, пока у него не выработается прямо противоположное желание. В противном случае участь его печальна. Но как должен чувствовать себя человек, попавший в зависимость, к  примеру, от носа, влияние которого не подлежит устранению теми же врачами. Могут возразить: стойкость духа, оптимизм… Но ведь всё равно кончится тем же, а не лучше было иметь ручку стоп-крана. Раз и … Только без вываливания  языка и западания трепетных ноздрей. Чтоб я так жил.
   Мысль о ручке пришла под липким влиянием Володьки. Он не подавлял резко, он ставил человека в такие условия, при которых у индивидуума не было вариантов поведения. В такие условия, при  которых стадо баранов начинало скакать за своим вожаком по двум отвесным стенкам, или как одна за другой сигали те кошки…
    На Пятницкой мы с матерью прожили бы ещё не один год, если бы наш дом не был предрасположен к пожарам. Деревянный с засыпными стенами, с оштукатуренным фасадом двухэтажный дом с подвальными квартирами  по внутреннему устройству был предназначен для чего угодно только не для эвакуации жильцов в случае пожара. Поэтому в силу закона Мерфи  «Всё, что может пойти не так, пойдет не так» дом наш сгорел по той же причине, что и Воронья слободка – хранение и использование горючих материалов. Начальным звеном последнего пожара оказался комсомольский секретарь, жилец нижней квартиры, устроивший под лестницей второго этажа склад ГСМ для недавно приобретённой  «Победы». Поговаривали при этом, что дом, предназначенный под снос в текущей пятилетке,  был исключен из списков непригодных для жилья с соответствующей корректировкой списков очередников. Секретарь перед пожаром  был замечен в приобретении мебели.
      Пожар начался посредине ночи. Мать бегала по коридору, стучала в двери соседей, будя и призывая их идти на улицу. В нашей квартире во втором этаже жила семья с двумя детьми школьниками и две старушки, содержавшие кошачий приют. Да и сами старушки походили на двух облезлых кошек.

   На улице уже были все жильцы первого этажа, успевшие вытащить всё имущество  от коробок, узлов и чемоданов до не распакованной мебели.
   Из нашего подъезда вышли  два полуодетых ребёнка.
   - Как там ваша мама? – собирая их руками, спросила мать.
   - Тётя Аня,  у мамы высокая температура. Она вечером еле ходила.
   - Отойдите от дома, - приказала нам мать, и направилась было к подъезду, но из него вышел сосед в тлеющей одежде и без бровей, прижимая к груди одеяло. Вся лестница за его спиной полыхала снизу доверху.
   - Я её не донёс, она упала – оправдывался сосед.
    - Где мама?
    - Там…
   На асфальт посыпалось стекло. В  окнах второго этажа виднелись бледно-розовые лица старух. По подоконникам бродили тени кошек.
   - Помогите, - истошно закричала одна из старух. Клубы дыма повалили из-за её головы. В предрассветном небе промелькнула тень, и первая кошка вцепилась в ствол тополя. Кошка орала, отфыркивалась и чихала одновременно,    Вся изворачиваясь, пролетела вторая кошка. Потом ещё, ещё…
    Наступила очередь старух. Они свалились одна за другой чрезвычайно удачно, приземлившись на мягкий, присыпанный листвой, газон соседствующего с двором сквера.



    Месяца два прожив на так называемом переселённом пункте, мы получили квартиру с двумя одинаковые комнатами, разделённых кухней. По сравнению с прежним жильём новое показалось нам палатами. Дом стоял посредине деревни, вытянувшейся по изгибам Москва-реки. Из деревни доносился собачий лай и петушиные крики. Мимо дома на санях возили сено из речной поймы. Но скоро деревенская идиллия закончилась. Часть деревни разобрали дачники, а остальную сожгли пожарные. К старице реки нагнали технику и на сухом месте, на гати, стаои строить метромост.
    Последние два школьных года прошли для меня незаметно. На чём я только не добирался до школы, решив не расставаться с ней. 
      В девятом из трёх классов решено было  сделать два, и ученики, сидящие по трое за партой, начали разбегаться. Когда администрация озаботилась текучестью, большая и лучшая часть разбежалась в начавшиеся создаваться спецшколы, худшая  - в ПТО. Остались одни середнячки  вроде меня.
   С прежними своими приятелями я не встречался. Как-то столкнувшись с Володькой, мы сделали вид, что не узнали друг друга.
    Прошлое было позади, настоявшего не было. Я полностью погрузился в учёбу. Отдалённость друг от друга жилья и школы не способствовали общению ни с одноклассниками, ни с однодворниками, которые как-то пытались прописать меня в свой коллектив, но получив ощутимый отпор, отстали от меня.
   Единственным моим приятелем стал одичавший как и я паренёк, попавший в наш класс из интерната – Лев Тихонович Киреев, или как он сам себя именовал – Леопард Тигрович. До семи лет  он совсем не говорил, родившись в семье глухонемых. В интернате его научили общаться голосом с заметным заиканием.
    Мечта его была по окончанию школы забраться в самую глухомань сибирской тайги и заниматься пушным промыслом. На природе Лёвка из застенчивого юнца превращался в бывалого и многословного охотника, а в его фигуре появлялась животная алертность хищника.


 
   Вместе с Лёвкой мы готовились к выпускным экзаменам, избрав местом подготовки одну из лавочек в ближайшем к школе скверу. В дальнем конце сквера были заметны остатки клумбы с торчащим кубиком пьедестала. Когда-то на нём стоял  гипсовый  Сталин. Зимой на плечах и фуражке скульптуры нарастал снег. Фигура была выполнена в натуральном масштабе и при наличии низкого цоколя принималась, особенно в темноте,  за живого человека.
    После каждого экзамена мы уезжали за город, обычно в Булатниково. Именно там и пришла в голову идея отметить окончание школы лодочным походом. Байдарку мы купили вскладчину в конце июня, и опробовали её, проплыв от Можайска до Звенигорода. Плавание нам понравилось, и мы стали выбирать маршрут подлине, взяв в компанию третьего члена экипажа «Салюта» лёвкиного приятеля  - Юрку…


   - Извините, что я вас так задержал. Как вас по имени-отчеству?
   - Леонид Васильевич.
   - Очень приятно, а меня – Георгий Ильич. Извините ещё раз. Для на, деревенских жителей, вопросы урожая и дети – на первом месте.
    - Я понимаю.
     - Сельсовет в целом поддерживает идею с памятником. Только вот какой вопрос возникает. Мне Владимир Михайлович говорил, что детей привлекали к уходу за могилой и иногда около неё организовывали пионерский пост…
    - И я привлекался…
    - Вот видите, этого недостаточно. Нужны свидетели захоронения, но если их не будет, придётся эксгумацию делать. Сами понимаете, если солдат неизвестен, это ещё не значит, что его никто не знал. Это чрезвычайно ответственное дело. Я уже разговаривал с районным военкомом. Он обещал связаться с военным архивом.
    - К следующей  весне управиться бы…
    - Постараемся. Но необходимо всё проверить. Вы для связи напишите свои телефоны. А вот поэтому можете мне звонить. До связи.
   -До связи.


   Хорошо иногда съездить в детство, искупаться в его реках, пройтись по его лесам и полям, вспомнить горечь неудач и радость побед. Хорошо, что детство никуда не уходит. Значит, в любой момент можно к нему съездить. Адрес моего детства известен: деревня Семоновское,  Рогачёвского района.


                КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ