Помню, подарил на день рождения дочери шиншилл. У дочери в классе ни у кого таких не было. Она ухаживала, меняла песок, воду, корм. И еще камень, стачивать зубы. Зверьки плодились, продавались, дарились. После инсульта дочь, доросла-таки до матери, отказалась забирать отца домой, чтобы не ухаживать, не менять памперсы, не подать стакана воды, не кормить.
Но был все же, как последний подарок, год с единственной в жизни по-настоящему любимой после свиданий на съемных квартирах, я повязанный больной матерью, она взрослыми детьми. Отправилась в тот день их проведать, чтобы никогда уже не вернуться. Дети вызвали скорую, она умерла на операционном столе. Как же ей было там холодно... Все стало пустым и не нужным. Как выпитая чаша. Смахиваешь со стола, наливаешь другую, через край. И едва различимый образ, как по мановению, убрал стену и открыл все, что за нею,..
Приют после больницы, окружают высокие клены, под ними гуляющие овцы. Обитатели таращились на поступивших, сбивались перед столовой, собирались в кружок, стреляли курнуть, не замечая, что опять весна, донашивали все зимнее. Здесь никого не навещают, а увозят только в черных мешках, телефон звонит у ворчливой уборщицы, она во всеуслышание учит дочь как жить. Тишина наступает после приема таблеток и нарушается в день выплаты пяти процентов от пенсии, это ходячие пронесли через вахту одеколон из киоска, что за три версты.
Все, что там было простым и обыденным, о чем никогда не задумывался, здесь живое действие, как в пьесе, в которой ты уже не главный герой, и даже не на вторых ролях, а статист — проснулся, встал, оделся, мыться, все свое с собой, смущаешься, заставляешь ждать, киваешь, извиняешься, сторонишься, уступаешь, ешь из собачьей миски манную кашу. пьешь из кружки кофейную воду, куришь на куцем балконе, если тепло, в курилке, если холодно, в компании таких же, размеренно, осмысленно, по силам, по необходимости, по надобности, только не сказать что не так, невпопад, не обидеть, поступить не так, не помешать, не навредить, и всегда, не отворачиваясь, не оставаясь в стороне, не отводя глаза, помочь, пусть даже не просят, докатить до комнаты, довести до койки, подержать за руку и дослушать...
От авитаминоза стало нечем есть, чтобы поставить протезы, удаляют гнилые и сломанные зубы. Каждый зуб в салфетку. На заднем дворе кроты по осени выбрасывают из норок землю, как холмики у свежевырытых могилок, закапываю корень зуба без крестов и надгробий, как с дочерью шиншилл. Вот дочь приедет, покажу полянку за окном и останусь, вдруг что-нибудь вырастет. Почему нас здесь же и не хоронят, обитатели бы не забывали, да и овцы пасущиеся. Было бы свое кладбище, последний приют под багровыми на закате кленами. Здесь и часовня, беседка из прошлого, на замке, некому тут встречаться, не с кем говорить, да и не к чему...
На Северо-Востоке Эстонии
Октябрь 2018.