Робинзон Крузо - что страшнее одиночества?

Людмила Перцевая
Выдохнула! Завершилась моя яблочная страда, грибные походы, плита, ароматы, банки. Заготовительная эпопея имеет свою прелесть – но до определенного предела.
Вечером прилегла на диван с легким чтивом: чтобы уснуть крепче, без маяты. Взяла «Робинзона Крузо» - столь известные вещи можно читать с любого места, открываешь наугад и погружаешься в увлекательное повествование!..
Поверьте, так оно и было. Открыла наугад и прочла: «Перед ужином помолился: насколько я могу припомнить, за всю мою жизнь это была моя первая трапеза, освещенная молитвой».
Я вклинилась в роман с того места, как бедный Робин, уже провернувший кучу дел по обустройству на необитаемом острове, прихворнул и теперь уже по-настоящему испугался, что некому будет ему в болезни и воды подать. В задумчивости я полистала книгу на более ранние страницы: «Должно быть, я простудился… Страшно боюсь расхвораться: каково будет тогда мое положение без всякой помощи! Молился богу в первый раз с того дня, когда мы попали в бурю под Гуллем, - но слова молитвы повторял бессознательно, так путаются мысли в голове».
Десять дней лихорадки, перемежаемой мыслями о боге, о своей беспомощности, вещими снами, раскаянием, что душа его до сей поры не знала истинной веры. «Правда, когда я ступил на берег острова и понял, что весь экипаж утонул, и один только я пощажен, на меня нашло что-то вроде экстаза, восторга души, который с помощью божьей благодати мог бы перейти в подлинное чувство благодарности. – Припоминает Робин с раскаянием. – Но восторг этот разрешился… простой животной радостью существа, спасшегося от смерти: он не повлек за собой ни размышлений об исключительной благости руки, отличившей меня и даровавшей мне спасение, когда все другие погибли, ни вопроса о том, почему провидение было столь милосердно именно ко мне».
Он перебирает в памяти все, что пришлось ему пережить, неутомимую свою деятельность для удовлетворения насущных потребностей, и признает, что ни в пережитом кораблекрушении, ни в своих неустанных трудах, страхах перед неизвестностью, сокрушительном землетрясении не видел он карающей божьей десницы и не обращался к Господу с молениями. А тут – болезнь… Распростёрт и одинок. К кому еще обратиться? Он находит Библию, принесенную с корабля, среди вещей, сваленных в сундук. Так начинается его общение с богом, духовное возрождение и непрерывное взыскание с себя за всё минувшее, настоящее и грядущее!
Ерзаю на диване и усмехаюсь про себя: уж очень похожая картина! Я стараюсь всегда держать сходный запас продуктов, молока и даже батон в морозилке на случай, если нечаянно свалюсь. Да вот и Библия на комоде, рядышком - кружка с водой. Это - мое одиночество, приправленное гордыней, уверенность, что надеяться можно только на себя. Радость всякий разделить готов, горе – вряд ли. Вот и к богу поныне не обратилась, читаю из интереса к историческим реалиям, духовным поискам человечества. Но это – труд! Не на ночь глядя, ведь.
Иное дело – Дефо, так думалось. Это – легкое чтиво, посмотри на обложку: «Жизнь и удивительные приключения!..» Я всегда именно так и воспринимала этот развлекательный роман. Ну, разве еще как пример силы духа, трудолюбия и неукротимой способности не сдаваться. И вот на тебе, экзистенциальный поворот – он весь, как библейская притча, с поучением и морализаторством по всякому мало-мальски значимому поводу. Я возвращаюсь к началу, перепрыгиваю назад, все знакомо и - неузнаваемо! Как все же избирательно гуляет наш ум по книгам – в соответствии с возрастом, с заданностью спроса, жизненным опытом, и что там еще руководит нами, когда мы беремся за новый роман? А когда перечитываем его раз за разом? «Человеку не хватает мудрости успокоиться на достигнутом», - умеет сказать этот писатель!
Разумеется, Даниэль Дефо еще весь в средневековье, родился в 1660-м, в Лондоне, и герой самого знаменитого романа - его современник. Однако при всех своих заблуждениях, был Даниэль человеком чрезвычайно деятельным, написал без малого полтысячи произведений, памфлетов, и не только считался выдающимся публицистом своего времени, но и основоположником печати в Англии. Свою первую газету он начал выпускать – внимание! – в тюрьме, куда попал с переменой власти в стране и потерей всякого высокого покровительства. То есть нравоучительный пафос «Робинзона Крузо» вполне в духе этого неукротимого, прогрессивного для своего времени, деятеля. Да, мог считать слуг тоже людьми, порассуждать о дикарях-каннибалах, что не ему судить их вкусы и наклонности, на то есть божий суд. Но при этом ничего дурного не видел в том, чтобы отправиться в Африку за неграми, у него ведь плантации расширяются, где взять рабов? Раскаиваясь, судит себя за риск, подождал бы немного – негры и в Бразилии бы расплодились. Так же запоздало осуждает себя за эмиграцию: тяготы и труд и на родине, в Англии, принесли бы рано или поздно свои результаты. Манны небесной задаром и на чужбине не дают! (Вот бы нынешние искатели счастья поняли, наконец, что и там, где нас нет – не всегда непременно лучше!) Еще один замечательный пример из романа: когда капитан со спасшего Робинзона Крузо корабля просит его продать мальчишку-слугу, спасенный важно рассуждает, что не может продать человека, так преданно ему служившего и не раз даже спасавшего его! Но все же уступает капитану. В чем и раскаивается, когда на плантациях остро чувствует нехватку рабочих рук: вот бы где мальчишка пригодился! Словом, у всякого свое предназначение и своя цена.
Ну что ж, он был сыном своего времени. Прожил Дефо жизнь бурную, много по миру поездил, поплавал, походил, писал даже о Китае и Московии. Вот бы почитать! Но пока я раздумываю вот над каким пассажем из дневника Робинзона Крузо, погрузившегося в чтение Библии: «Приведенные выше слова «Призови меня в день печали, и я избавлю тебя» - я понимал теперь совершенно иначе, чем прежде. Прежде они вызывали во мне только одно представление об освобождении из заточения, в котором я находился, потому что хоть на моем острове я и был на просторе, он все же был настоящей тюрьмой в худшем значении этого слова. Теперь же я научился толковать эти слова в совсем ином смысле: теперь я оглядывался на свое прошлое с таким омерзением, так ужасался содеянному мною, что душа моя просила у бога только избавления от бремени грехов, на ней тяготевшего и лишавшего ее покоя. Что значило в сравнении с этим мое одиночество? Об избавлении от него я больше не молился, я даже не думал о нем, таким пустяком стало оно мне казаться. Говорю это с целью показать моим читателям, что человеку, постигшему истину, избавление от греха приносит больше счастья, чем избавление от страданий». Не возразишь.
Я смотрю на часы – глубокая ночь. Оторваться от «легкого чтива» нет никакой возможности.
В следующий раз будь осмотрительнее, выбирая роман на вечернее отдохновение!