Ночь прошла в минорных тонах, пришлось выслушивать диалог дождевой воды с ветром. Сначала рьяно ругались, спорили. Потом, как водится, она распустила нюни, а ветер, заметно устав, только гундосил что-то мало разборчивое, больше похожее на волынку досады, чем скрипичное пиццикато ссор.
К утру вроде все стихло, и живущие в домах свидетели размолвки наконец мирно уснули под жалостливый стук редких капель о подоконник. Лужи наплаканных за ночь слёз однозначно отвергал асфальт. И только земля с ещё зеленой травой благодарно пропитывалась водой, словно утоляла жажду за все время засушливого лета.
В одном из домов напротив всю ночь горел свет. А когда наступило утро, и словно огни на ёлке, стали зажигаться то тут, то там соседние окна, это окно погасло и задернулось лёгкими шторами, как прикрытые от усталости веки.
И чем больше света лилось из ближайших оконных проёмов, тем больше оно походило на черную космическую дыру, в которую неотвратимо втягивался свет прежних отношений.
***
Сквозь занавеску Соня посмотрела вниз. С высокого двенадцатого этажа было хорошо видно удаляющуюся мужскую спину, но лицо, даже если бы он обернулся, уже было не рассмотреть. Кроны деревьев частично перекрывали двор, и поэтому временами муж пропадал из её поля зрения.
Громкий шёпот листвы и ветра заглушал звуки шагов, но не мог заглушить радостное повизгивание припустившего по лужам пса. Соня метнулась в прихожую – коврик был пуст, поводка не было на месте. Только не это! – подумала она и выскочила из квартиры.
Малый лифт оказался занят, большой не проявлял признаков жизни вторую неделю, и молодая женщина вернулась в квартиру. Выбежав на балкон, перегнулась вниз, силясь рассмотреть, что же там происходит на самом деле.
Неужели забрал собаку с собой? Не может быть! Это уж слишком! Или просто пошёл её выгулять? Обрадовавшись догадке, бросилась в спальню. Увы! Огромный стенной шкаф был открыт, с полок сиротливо свисали впопыхах брошенные вещи, и тихонько позвякивали пустые плечики.
Все произошло слишком быстро, спонтанно и так не вовремя. Хотя ссоры всегда не вовремя, и редко кому удается их избежать. Даже могучие боги, и те метали громы и молнии в случае раздоров или семейных войн.
***
– С собакой нельзя, – строго сказал охранник и на всякий случай выдвинулся немного вперёд.
Пока Сан Саныч, как уважительно звали его на службе, выбирал наиболее подходящую интонацию, охранник опередил его.
– Знаю, знаю, сейчас начнете просить, рассказывать про ссору с женой... Но, нет! Не положено! – и уже более примирительно добавил, – Инструкция.
Сан Саныч хотел было спросить, откуда он это знает, но молча развернулся и вышел с собакой из офиса. Закурил.
Спешили на работу сотрудники, кивали, здоровались, бросали краткое «здрасьте» или пожимали руку. На третьей сигарете к нему присоединился охранник и примирительно сообщил, что собаку можно на время пристроить во внутреннем дворике. Всё же лучше, чем запирать пса на целый день в машине. И Сан Саныч, перепоручив собаку, отправился в свой компьютерный мир, будто это могло избавить его от реальных проблем.
Домой звонить он не стал.
***
Соня, в которой всё ещё бурлила обида, тоже не стала звонить мужу. Тихо всхлипывая, бродила она по пустой квартире, натыкаясь на вещи. Ударившись второй раз за утро о массажное кресло, ойкнула и мягко опустилась в него.
Старое кресло было слишком большим для Сонечки, и она подобрала в него ноги, прижалась к велюровой обивке и с удивлением обнаружила, что ей очень комфортно сидеть в нем.
Германский Smart был старым и уже не рабочим; призванный расслаблять, он только нервировал её. И чем настойчивей муж перетаскивал этого монстра с одной съёмной квартиры на другую, тем отчаянней она хотела избавиться от него.
Каждый раз, когда аргументы в ссоре иссякали, Соня припоминала ему массажный релакс под звуки музыки, который давно был невозможен из-за поломки.
За огромные деньги кресло было приобретено Саней ещё задолго до свадьбы. Но супруга до сих пор недолюбливала его и стремилась выкинуть на помойку.
Может, её волновали предыдущие пассии мужа, кто знает. Но сейчас она сидела в нем и ей не хотелось даже вылезать, чтобы подойти к звенящему телефону.
– Сонечка, ты в порядке? – участливо спросила подруга, – Шеф рвёт и мечет, я сказала, ты скоро будешь.
– Конечно, буду, – отозвалась Соня и, поблагодарив, закончила разговор.
Пока заваривался кофе, убрала разбросанные вещи, переоделась и с чашкой вернулась к старому «монстру», которого она никогда не пускала в комнату, и он вынужден был ютиться в прихожей, занимая большую её часть. Соня с удовольствием уселась в кресло, и кофе показался ей особенно вкусным.
***
Их имена – Саня и Соня – отличались всего одной буквой, и характеры были почти одинаковы. Только это маленькое «почти» таило в себе значительные отличия.
Друзья шутили, что «стравил» их Стравинский. На том концерте, где они оказались в одной компании, исполнялось Танго для фортепиано и скрипки. Оно-то и произвело наибольшее впечатление на обоих.
Потом он пошёл её провожать и на прощанье спросил, в каком цвете ей представилась музыкальная пьеса.
В красном, – сказала Соня, – и в чёрном.
Я так и думал, – ответил Саня и поцеловал её.
Прошло несколько лет. Цвета по-прежнему звучали в их жизни, и все ноты имели цвет. И пока существовала гармония, семь цветов радуги чудесно укладывались на семь нот в октаве.
Мелодии её любительской скрипки окрашивались цветами с картин мужа, и чем многоцветней были полотна, тем многогранней звучала скрипка в руках жены.
Трудно сказать, почему они не сделали любимое занятие делом всей своей жизни.
Сан Саныч не стал художником, а трудился обыкновенным «айтишником». Сонечка же вместо скрипичных концертов разбирала бухгалтерские отчеты.
И было еще большим счастьем, что краски и ноты не пылились где-то на антресолях, а время от времени использовались хозяевами по назначению.
Как правило, супруги смотрели в одну сторону, просто угол зрения бывал разным, и тогда ассиметричное восприятие действительности взрывалось бурным выяснением отношений. Например, таким, как вчера ночью.
***
Сейчас никто б и не вспомнил из-за чего именно вспыхнула ссора. Казалось, все было подчинено семейной идиллии. И шёлковый тонкий халатик, и струящиеся по плечам волосы, приглушенный шум душа, мерное колыхание штор, повизгивание собаки перед прогулкой.
У семейной идиллии было много цветов и звуков. Не меньше, чем Саниных красок, которыми он любил писать пейзажи, и не меньше Сониных мелодий, которые наигрывала её скрипка.
Ссора возникла на пустом месте, до грунтовки холста.
Сначала два подозрительных звонка мужу привнесли маленький диссонанс, и нотки ревности легли короткими карминными мазками на полотно.
Почуяв неладное, собака подала голос, но на нее не обратили внимания.
Саня не оправдывался, свёл все к шутке, и светло-зеленая полоса мягко пересекла холст.
Потом в воздухе повис финансовый вопрос, и фиолетовая краска обозначила глубокие тёмные тени. Муж помрачнел, и тут же перезвонил шефу, соглашаясь на длительную командировку, от которой раньше отказывался как мог.
Сонечка испугалась, и попыталась исправить ситуацию. Лёгкие, нежные как прикосновение блики засветились разбеленным голубым.
Но Сане отступать не хотелось, и плотный вязкий ультрамарин перекрыл прозрачные отблески.
Так продолжалось какое-то время. Цвета наползали друг на друга, смешивались, сливались, рождая новые оттенки и непредвиденный колорит.
Отчаянно-красная любовь и безмятежно-голубая гармония постепенно тускнели, подавляемые недоверчиво-жёлтой ревностью, ядовито-зелёной злостью и другими случайно появившимися тонами.
В итоге картина отношений стала представлять собой нагромождение диссонирующих цветов; из неё выветрились все чистые тона, и теперь, мрачная, она втягивала в себя свет из окружающего пространства.
Вместе со светом, казалось, уходил воздух, и скоро в комнате нечем стало дышать.
Потом Соня споткнулась о кресло – и понеслось! Вспомнились все былые обиды, накопленные за пару последних лет.
А когда вспоминать стало нечего и все краски палитры были использованы, жена обрушила недорастраченный гнев на старое массажное кресло, которое точно было здесь ни при чём.
Собака притихла на своем месте, и только переводила взгляд с одного на другого супруга, не решаясь принять сторону одного из них.
***
Допив кофе, Сонечка передумала, позвонила на работу и попросила отгул. Достала скрипку и легко тронула струны. Скрипка не пела, и Сонечка не стала мучить её.
Подошла к мольберту и развернула его. Там был неоконченный Санин пейзаж. И чем больше она в него всматривалась, тем все более узнавала места, где была так счастлива с мужем.
Она опять взяла скрипку и попыталась «сыграть» каждый цвет, присутствовавший на картине. Это была импровизация.
Иногда случайный набор звуков с неустойчивым ритмом и шаткими модуляциями вместо одной строгой тональности может выразить больше, чем какой-нибудь музыкальный шедевр.
Соня играла долго, пока незаметно для себя, не унеслась мыслями от вчерашней ссоры достаточно далеко. Рука больше не дрожала, смело водила смычком, и скрипка наконец запела, будто что-то отпустило её.
Вечером, подходя к двери, Саня услышал незнакомую мелодию. Шикнул на пса, подавшего было голос, и стараясь не шуметь, вошёл в квартиру. Вот и Рубикон перешел, – подумал Саня, переступив порог. Через минуту он уже обнимал жену.
***
И снова была ночь, и опять стал накрапывать небольшой дождь, неспешно шелестя по кронам деревьев.
Ветер ничем не мешал ему, но вскоре, насвистывая, стал понемногу разгонять тучки на небе.
В просвет выглянула луна, и от этого пейзаж стал только контрастней.
Сорвавшийся лист плавно спланировал к земле, невольно довершая картину в минорных осенних тонах.
14.10.2018