Борис Бызалов
Москва, 2018.
Две женщины
Писатель Евгениий Евтушенко написал добронравные воспоминания о своих пяти женах. Я не писатель, но и мою жизнь пересекли две замечательные русские женщины и я тоже хотел бы рассказать о них. Мне кажется, что они достойны того, чтобы порадовались за них и поскорбели за их преждевременный уход из жизни не только родные и близкие, но и все, кто прочитает эти строки.
Предшествующее
Конструкторское бюро, в котором я тогда работал, находилось в Москве, а завод, который изготавливал изделия по нашей документации — в Свердловске (ныне Екатеринбург). И для оказания технической помощи при изготовлении на завод командировались сотрудники КБ, а иногда и целые бригады инженеров и конструкторов из Москвы и технологов из Ленинграда.
Расселяли приезжих в двух главных гостиницах города —"Большом Урале" и "Центральной", находящихся в самом центре города. Вечерами и в выходные дни приезжий народ выходил на прогулки, знакомился с достопримечательностями города и пренебрегая ресторанным питанием с аппетитом поглощал в дешевых закусочных знаменитые уральские пельмени.
В городе был свой "Бродвей". В Москве им была улица Горького (ныне Тверская), а в Свердловске — "Плотинка", построенная еще во времена Демидовых, где собиралась местная золотая и не золотая молодежь, знакомились друг с другом, обменивались информацией и свежими новостями.
Командированные из Москвы и Ленинграда молодые инженеры, да еще и свободные от семейных уз, представляли для "Плотинки" известный интерес. Нравы на "Плотинке" не отличались строгостью.Так, например, однажды со строительства Белоярской ГЭС прибыла в столицу Урала некая молодая фигуристая особа и прибилась к нашему ленинградскому коллеге, а поскольку ночевать ей было негде, она и осталась у него в номере.
Террористов тогда еще не было и администрация гостиниц вела неустанную борьбу с посторонними, в основном, за моральный облик и ударница строительства, прячась от администрации переходила из номера в номер от ленинградцев к москвичам и обратно. В конце концов члены консорциума скинулись на билет, купили ей колготки, посадили на поезд и отправили в Ленинград воспитывать маленькую дочку, которая по ее словам оставалась там с бабушкой.
Нежданное
Под обаяние "Плотинки" попадали и солидные дяди. Командированный к нам для усиления руководства шеф познакомился на "Плотинке" с дамой, которую звали Нинель и пригласил ее в номер. Дама сказала, что она, как порядочная женщина, придет только с подругой и шеф пригласил меня и моего друга на организованное им мероприятие... Мы закупили винцо, закусочку и уселись в ожидании. Вдруг открылась дверь и в наш унылый потертый гостиничный полулюкс влетело рыжее, веснушчатое, зеленоглазое солнце. На "Плотинке" таких не было. Солнцем оказалась студентка последних курсов Свердловского медицинского института, которая увязалась из любопытства за своей соседкой, посмотреть, что это такое: гостиничный быт, столичные штучки и, вообще, совсем другая, незнакомая ей жизнь. Солнце звали Ингой — не совсем обычным для того времени именем.
Вечеринка удалась на славу и пролетела незаметно, весело и беззаботно. Третий лишний пошел бай — бай, Нинель осталась с шефом, а я пошел провожать домой рыжее, зеленоглазое солнце. "Глупые вы какие-то мальчики, вместе с вашими начальниками, — сказала она тогда мне. — Вы думаете, что "Плотинка" это весь наш Свердловск. Это не так. Там, на "Плотинке" чувих и чуваков полтысячи, а нас нормально развитых — сто тысяч! Я со своими девками и друзьями облазила весь Южный Урал, и побывала на всех его знаменитых озерах, а теперь собираемся на Северный. Летом мы занимаемся парусным спортом, а зимой лыжами. А вы все на "плотинку", все на нее!. Эх, вы! Впрочем, вам, наверно, только она и нужна!".
Я спросил ее, а как же она сама-то оказалась в гостинице? "Из любопытства, мой друг, из любопытства".
Больше она никогда не появлялась в обществе Нинель и тщательно оберегала меня даже от встреч в обществе шефа и даже от случайных встреч с ней.
Жила Инга километрах в двух от центра города на берегу городского пруда, образованного той самой плотинкой. С одной стороны этой улицы стояли деревянные одноэтажные дома, а с другой — берег пруда, заросший камышами и водорослями. Сейчас там стоят современные дома, высотное здание, а в середине прошлого века эта улица напоминала глухую окраину.
"Ты не бойся, тут тебя со мной никто не тронет", — уверенно произнесла она. Да я и не боялся, но увесистый булыжник тайком от нее в карман все-таки положил.
Инга жила в самом конце этой улицы, в доме с каменным нижним и деревянным верхним этажом, на верху, в большой и просторной квартире, вместе с мамой, престарелой, но сохранной бабушкой и двумя братьями-близнецами подросткового возраста. Отец был разведен и жил в центре города у сожительницы.
Причиной развода была еще предвоенная драма, каких и сейчас бывает много в российских семьях. Но это совсем другая история, как говорит наш известный актер и мы не будем на ней останавливаться. Можно только сказать, что отец ее родился не в свое время и сейчас он был бы миллиардером уровня Абрамовича, или Дерипаски, а тогда он по договорам поставлял лес из уральской тайги на казахстанскую степную целину и имел охранные грамоты от двух обкомов партии на случай наезда на него всесильного ОБХСС. Но он и так был весьма порядочным, законопослушным и уважаемым гражданином.
Мы подружились и она стала частенько забегать ко мне в гостиницу. Живописно разодетый швейцар — бывший белоэмигрант из Харбина, демонстративно отворачивался, когда она сама открывала тяжелую входную дверь. Рыжее солнце была открыта душой. Она не изучала меня и не держала поодаль от себя, как это часто происходило с другими, которые жили в своем кругу, а тебя держали про запас. Она сразу познакомила меня со своими подругами и втянула меня в свой мир. А я ей рассказал все про себя. Про своих отца и маму, про своих друзей и про свою работу, и даже про все свои увлечения и прегрешения. Она знала про меня все, также как и я про нее.
Наконец наступил момент, когда она решила представить меня своим родным. С мамой и братьями я познакомился еще раньше, а теперь предстояла ответственная встреча с ее отцом и его окружением. Экзамен я выдержал, правда на "тройку" потому, что не умел играть в преферанс. Было некогда и стыдно учиться не по возрасту карточной игре. Но мне простили и приняли меня как своего.
Наступила весна и мы с суженной пошли в Свердловский ЗАГС. Свадьбу мы не играли. В то время это считалось предрассудком и справляли ее только в мещанских семьях.
Но подруг ее и друзей собрали и пропили ее холостую жизнь. Переехала она из родительского дома ко мне в гостиницу и тот же швейцар уже галантно распахивал перед ней тяжеленную гостиничную дверь.
Срок моей очередной командировки закончился, а у нее наступили последние студенческие каникулы и сейчас я вез свое сокровище в Москву. Сокровище забралось на верхнюю полку, удобно там пристроилось, а я оставался охранять и беречь ее драгоценный сон. Меня ничто не интересовало кроме нее, ни где мы будем жить, ни что думают про нас мои отец и мама и что с нами будет дальше. Было достаточно того, что мы вместе и куда-то несемся на скором поезде № 22.
Что это было? Помешательство? Наваждение? Ведь я уже не был наивным мальчиком, впервые познакомившимся с прекрасным полом. Все было забыто ради этого сокровища и божества!
А в Москве гремел и сверкал всеми красками Международный фестиваль молодежи и студентов. Москва впервые видела такое! Грузовики защитного цвета были срочно перекрашены в разные яркие цвета и на их открытых платформах ехали в Лужники разноцветные люди в разноцветных одеждах с разноцветными транспарантами, пели "Катюшу" и что- то свое.
Мы с Ингой и моим другом Игорем Кашинцевым, будущим народным артистом, носились по всем сценическим площадкам, хихикали над протертыми на коленках джинсами солистов рок-групп и впитывали, впитывали в себя все то, что раньше было скрыто за "железным занавесом!
А потом опять Свердловск, диплом, возвращение в столицу, рождение сына, переезд на новую квартиру в престижных Черемушках и устройство на работу.
Новый район Москвы, новейшая больница, новейшая поликлиника. Инга очень быстро осваивалась на новых местах. Она моментально входила в любой новый коллектив, она везде была "своя". Ветераны войны охотно принимали ее в свою среду на встречах и через пять минут она уже пела вместе с ними: "Выпьем за тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу!
Под Тулой у сельской учительницы она стригла овцу, которая никому не давалась, кроме Инги, никогда ранее не стригшей овец. Когда ей показали, как это делают, она сразу принялась за стрижку. Она, действительно, везде была "своя", независимо от профессий и званий окружающих ее людей.
Возвращаясь как-то из Крыма, мы остановились на ночевку в деревне, где жила сестра нашей московской соседки. На "огонек" потянулись крепкие, здоровенные мужики, работавшие в совхозе и МТС. Хозяйка выставила бутыль. Инга достала дорожные рюмки. Мужики переглянулись и вытащили стаканы. Через минуту за столом наступило глубокое братание столичных и сельских жителей.
И себя она не жалела и не берегла. Вернувшись из больницы после перенесенной операции аппендицита, она на следующий день наелась селедки и вымыла в доме полы.
И, конечно, был труд. Тяжелый труд врача со многими неудачами и безысходным концом. Ведь недаром же говорят, что у каждого врача есть свое кладбище. В эти моменты к ней лучше было не обращаться. Она ходила по комнатам, замкнутая и мрачная. Начинались головные боли, сердцебиение и впору было вызывать неотложку к ней самой. Наверное, в такие минуты она и начала курить. В то время не было не только сигарет с фильтром, но и самих сигарет. Все это пришло позднее. А тогда курили папиросы: рабочий класс "Беломорканал", интеллигенция — "Любительские", номенклатура — "Казбек", ну а колхозное крестьянство самосад-махорку.
Тогда курение было в моде и в кинофильмах и телевизионных сериалах герои с удовольствием картинно затягивались отравой, приучая к тому же процессу своих зрителей. В поликлинике тоже были свои куряки. За один рабочий день Инга выкуривала пачку "Любительских", а то и более. Это стало обычным, когда ее избрали парторгом.
Главным врачом была тогда бывшая узница советских тюрем и лагерей Таисия Андреевна Карпухина, реабилитированная после кончины вождя и сумевшая собрать в поликлинике дружный и работоспособный коллектив опытных врачей профессионалов. Вот только к себе эти врачи, впрочем как и сам главный, относились крайне пренебрежительно, забывали лечиться сами, дымили как хотели, а в кампании, как говорится, и "выпить не любили".
В доме тоже не было отдыха от никотина. Я и сам тогда тоже курил нещадно и пальцы моих рук были всегда желтыми от никотина, а на мои упреки она никогда не оправдывалась и только ее глаза наполнялись злыми слезами.
А жизнь в поликлинике шла своим чередом. Таисия Андреевна стала уставать и подумывать о своем замещении. В московском здравоохранении в тот период ощущался кадровый голод и было принято решение привлекать специалистов с периферии. На вакантное место Карпухина взяла доктора из далекого Северного Урала — Раису Тихоновну Павлову, которая и приступила к работе участковым врачом, но быстро освоилась, приобрела авторитет и у больных и сослуживцев. И Таисия Андреевна ей передала свои обязанности.
Как-то я спросил Ингу: "Ну как ваш новый главный?". Она доброжелательно, и в то же время, несколько загадочно улыбнулась и ничего мне не ответила.
Инга к тому времени сама прошла большую школу специализации. Работала она и участковым врачом и отоларингологом и рентгенологом, а в последнее время заведующей рентген кабинетом. Я частенько заезжал за ней после работы.
В тот день я тоже заехал за ней. Мы сидели в рентген кабинете, ждали пока обработают пленки. балагурили и травили анекдоты. Вдруг открылась дверь и в помещение в безукоризненно отглаженном белом халате вошла царица — высокая, статная, красивая женщина. Она обвела всех внимательным взглядом, ничего не сказала и вышла, затворив за собою дверь. Это и была главный врач — Раиса Тихоновна. Почему она ничего не сказала? Ведь это было явным нарушением распорядка: посторонний человек, да еще и в рентген кабинете! Неужели уже тогда что-то подспудно почувствовала? Я же ничего не почувствовал. Просто был ошарашен ее красотой и величественностью. И еще пробежала мысль: "Интересно, а кто у нее Он?" Позже оказалось, что "Он" это я, но тогда у меня даже мыслей таких не возникало. У меня была моя Инга и никакой другой мне было не надо.
Инга ушла из жизни неожиданно для всех и для себя самой тоже. Вечером она пожаловалась на боли в желудке и сказала, что если они не пройдут она пойдет на операцию. Утром ей стало полегче, она приготовила завтрак и я ушел на работу. На мои звонки она не отвечала и я почувствовал неладное. Но было уже поздно. Когда я приехал она лежала на кухне с безмятежным, каким то счастливым выражением лица, наверное потому, что прекратилась боль. Я перенес ее на диван, что-то пытался сделать, позвонил кому надо и впал в беспамятство. Ингины подруги рассказывали мне потом, после медэкспертизы, что ее сердце было похоже на маленькое сморщенное печеное яблочко и уже не было в состоянии перекачивать кровь. Не хотелось покоя этому сердцу и оно израсходовало себя раньше положенного ему срока. А никотин и чрезмерная эмоциональная перегрузка только способствовали ее столь раннему уходу из жизни.
Хоронила ее вся поликлиника, скорая помощь и больница. Перед моргом выстроилось каре провожающих, а из открытых окон больничного корпуса на нее смотрели ее больные. Бывший и новый главные врачи поликлиники — Тася и Рая стояли рядом со мной с отрешенными лицами. Когда открыли крышку гроба я содрогнулся. Я за свою жизнь похоронил много родных и близких мне людей, но ни у кого из них я не видел такого скорбного лица. Умом я понимал, что произошло, но воспринять это и примирится не мог. Месяц я не появлялся на своей работе и мне простили это.
Брат Инги Марк и его жена Надежда как могли опекали и поддерживали меня, да и сотрудники поликлиники и ее главный врач не оставляли меня без своего внимания.
Телефон не спасал. У меня срывался голос и начинались всхлипы. Тогда они приезжали ко мне и пытались как-то отвлечь от погружения в скорбь. На "сороковины" я собрал своих сослуживцев, которые знали Ингу. Приехали и ее подруги. Всего собралось человек двадцать. Инга очень любила братьев наших меньших. Нашего очаровательного, дворянского происхождения, песика, которого наш сын назвал Брэмом в честь великого исследователя животного мира, мы заперли в другой комнате.
На "сороковинах" произошли два неприметные, странные, но знаковые события. Мой однокашник и сослуживец, когда пришла его очередь говорить, встал и произнес только одну фразу:"Одна женщина ушла, а другая пришла" и больше он к этой теме не возвращался. Мы никогда не считали его провидцем, он никогда не видел Раю и никто не понял, что он тем самым хотел сказать. А второе знаковое событие произошло, когда мы выпустили из заключения подвывающего в нем Брэма. Он кинулся под стол и уткнулся носом в Раины коленки. Что это было?
Так пролетело еще два месяца. Наступил сезон отпусков и все решили, что мне лучше всего уехать с Марком на море и сменить обстановку. Мне было все безразличным. Я взял собаку, оставил ключи от квартиры главному врачу поликлиники и на двух машинах мы с Марком и его женой укатили на Азовское море. На берегу мы разбили палатки, приготовили ужин и раскупорили бутылку. И тут со мной случилась истерика, которых ни раньше, ни позже со мной никогда не происходило. Я корчился, рыдал и матерился. На том берегу я окончательно осознал , что потерял свою Ингу навсегда и больше ее никогда и никогда не увижу.
Предопределенное
Когда мы вернулись в Москву, дверь мне открыла Рая, собрала вещички, отдала ключи, поцеловала в носик Брэма и ушла. Я решил, что навсегда. Но спасибо им, моим друзьям и подругам Ингти. Они и не бросили меня, часто навещали, скрашивали мое одиночество и как могли отвлекали от тяжелых размышлений. Рая тоже приезжала и мы подолгу разговаривали о жизни и смерти, о Боге и Дьяволе, о Мастере и Маргарите и о многом, многом другом. Я покупал Мадеру и Херес — любимые напитки злого гения последнего российского императора и мы понемножку принимали это снадобье, уводящее нас в отвлеченные миры.
Спустя год, в соответствии со всеми христианскими канонами, мы пошли в ЗАГС, узаконили наши отношения и, наконец, перестали называть друг друга на "Вы", сочтя это полным идиотизмом. Хотя я и сейчас считаю, что этот обычай дворянских семей был прекрасен. Революция отменила эту глупость. А зря! Ведь этот обычай говорил о взаимном уважении в семьях и, прежде всего, об уважении к женщине.
Мне было пятьдесят два года. Уже не мальчик. Рае тридцать девять. Тоже уже не девочка. Но нас постигла влюбленность. Зачарованные мы неустанно вглядывались друг в друга и не могли представить как это раньше мы друг без друга обходились.
Судьба, как это не странно, предоставляла нам возможность познакомиться друг с другом и раньше. Наши жизненные дороги все время пересекались. Я бывал по служебной надобности в Донецке, а она еще молоденькой девушкой там тоже бывала не раз. Училась она в Волгограде, а этот город был просто моей вотчиной. Я несколько лет наезжал в Капустин Яр — Государственный центральный полигон Минобороны и в промежутках бродил по городу-герою, а уж о аэропорте и вокзале даже говорить нечего: они были необходимыми местами моих многоразовых командировок. Рая училась в этом городе и, конечно, наши случайные встречи не стали бы исключением. Приезжая на каникулы в Москву они с тетушкой часто посещали Селезневские бани, которые находились прямо перед въездной аркой дома, в котором жил я. После окончания института, она работала на Урале и Свердловск был ее пересадочным пунктом, а вокзал и аэропорт Свердловска, тоже были частым местом моего пребывания. А после вызова в Москву ее, почему-то, направили в поликлинику, расположенную по месту моего жительства. И даже в последний год, отдыхая на море, мы могли встретиться. Мы с друзьями "дикарили" на Азовском побережье а Рая со своими подругами обосновались в станице, расположенной в полутора километрах от нашего стойбища.
Рая родилась в Донбассе, в шахтерском городке Красный луч. Отец ее был родом из курских крестьян, а мама была польского происхождения. Революция выдернула их из привычного быта, перекатила на Украину и бросила в объятия друг к другу. Способные и рукодельные, они быстро освоились в новой жизни, построили дом с приличным приусадебным участком и заняли в общественной жизни города достойное и заслуженное место. Отец Тихон Федорович работал на предприятиях города на руководящих должностях, а мама вела общественную работу в образовательных учреждениях города.
Рая всегда жалела, что не смогла воссоздать родословную своей семьи. По этим местам прокатились революция и война и почти все архивы были утеряны, или уничтожены.
Родилась Рая в историческую дату: двадцать второго июня сорок первого года в четыре часа утра, но в документах, которые оформляли уже после возвращения из эвакуации по ошибке записали дату рождения двадцать первым числом. В войну эта семья перенесла все ужасы бомбежек, голода, и скитаний. Мать осталась с детьми, а отец организовывал переброску предприятий города на Урал. Маленькую сестренку, которой не исполнилось еще и года, вынянчил и спас от случайной смерти ее старший брат, которому и самому-то не было еще и девяти лет.
Обо всем, об этом, можно прочитать на сайте "Проза.ру." у автора Полины Зборовской. Это Раин псевдоним. Так звали ее маму. Больше Полина Зборовская уже ничего не напишет. Она умерла вместе с Раей.
После войны родители не оставляли без внимания и малых детей своих родных, семьи которых распались в лихие годы революции, гражданской и отечественной войн и коллективизации. В их доме, например, росла двоюродная сестра Раи, мать которой на глазах у ребенка гитлеровцы бросили в шурф шахты по доносу каких-то предателей. За столом собирался целый детский сад, в котором на родных и неродных детей распространялась одинаковые ласка и внимание. В этой семье все детки были хороши, а Рая была еще и смелой, пытливой, одаренной от природы девочкой. Высоконькая не по возрасту в папу и маму, она увязалась за старшими восьмилетками в школу, уселась за парту и стала учиться, пока администрация школы не обнаружила в ней подпольную ученицу. Так ей хотелось учиться!
Точно также она, увидев объявление о наборе детей в музыкальное училище, никого не спрашивая, пришла в приемную комиссию, сдала все экзамены, прошла все специальные тесты и была зачислена, пока взрослые не разобрались, что дитя учится одновременно в двух школах.
Я вижу ее маленькой девочкой, преисполненной любопытства к жизни, принимающей самостоятельные решения. Какие могут быть препятствия, если она уже так решила? Их просто не может быть!
Отец и мама были честными и порядочными людьми. В городе у них было много настоящих друзей, которые часто собирались по праздникам у Тихона и Полины. Однажды, на таком празднике, Рая задела рукой бюст Сталина, обязательный атрибут каждого дома. Бюст свалился на пол и разбился вдребезги. Мама и отец побелели. Это был прямой путь к аресту, пыткам, лагерям, а то и к высшей мере. Но никто из гостей их не выдал.
Другой эпизод был, когда по ложному обвинению в какого то проходимца в воровстве отца пытали с целью пришить этому делу еще и политический оттенок. Пытали, загоняя под ногти швейные иголки. Но он выдержал и пытки. Бдительные ребята из органов устали возиться с ним и отпустили.
Родители мечтали дать дочке и сыну высшее образование и когда Рая получила двойку по физике за непонимание природы электричества, отец кричал:"Это позор! Я отдам тебя в продавщицы!". В ужасе Рая проплакала всю ночь. Тогда у советских людей было совсем другое представление о профессиях. Сейчас это профессия, на которую не так просто трудоустроиться.
Понятно, что семья видела в ней свою надежду и опору и мечтала о ее блестящем будущем и счастливой и благополучной жизни.
В школе и в Институте Раю постоянно избирали старостой класса и группы. Ее любили. Она была не только старостой, но еще и чуть-чуть предводителем стаи. Так однажды, она увела со школьных уроков свой класс на новую кинокартину, а в институте она отважно бросалась в бой, выбивая стипендию для своих провинившихся, но неимущих студенток.
Она считала себя ленивой с детства. Это было заблуждением. У нее несомненно были задатки лидера, а лидеры ленивыми не бывают. Смелость и уверенность, общительность и внешние данные привлекали к ней других, хотя во многом эти же качества ей самой и мешали стать счастливой.
Как-то она сказала мне в минуту откровенности: "Ты знаешь, я так благодарна тебе, что ты меня взял в жены с моим ростом". Конечно, какой девочке не хочется пройтись "под ручку" с симпатичным мальчиком, тем более в те, послевоенные годы, когда это было таким модным. Помните, у Семена Кирсанова?: "Ах! Вам не хотится ль под ручку пройтиться? Мой милый, конечно, хотится, хотится!". Она была лишена этого удовольствия потому, что идти под ручку с кавалером ниже ее, выглядело бы просто смешным. Может быть и эти девичьи переживания явились причиной ее желания достичь совершенства и стать лидером в чем-то другом.
Она очень болезненно относилась к людям, которые говорили о ней в пренебрежительном тоне и долго не прощала им этого. Ну, а кто это любит?
Она была честолюбивой девочкой и имела для этого все основания. Она много читала, знала классическую музыку, любила театральные постановки и своим интеллектом выделялась среди сверстников.
После защиты диплома ей предлагали остаться в Волгограде при институте. Но она выбрала далекий и суровый Урал, самую его северную часть — город Карпинск. И правильно сделала. Именно там она и прошла настоящую школу для того чтобы стать врачом-профессионалом. И по делу уже здесь, в Москве, ей вручили редкую медаль "Профессионал России" Геральдической палаты при Президенте страны.
Рая была настоящей, а не пустозвонной патриоткой своей страны и умела отличать "показуху" от реальности и не скрывала своего отношения к тем негативным процессам, которые происходили в последние годы советской власти в партии и стране. Да и в наше время она с такой болью и надрывом говорила о гибели природы, лесных пожарах, наводнениях, браконьерах, исчезновении озер и рек, не благоустроенности наших русских людей, проживающих в отдаленных поселениях.
В московском театре сатиры шла в свое время постановка: "Привет от Цурюпы". Там иностранный турист спрашивает у нашего дворника: "О чем думают ваши граждане?", и дворник отвечает: "Они думают о России". Рая не только думала о России. Она пыталась что-то сделать для России в меру своих сил и способностей, там, где судьба ее прописала.
В КПСС она вступила только потому, что уже вросла в руководство поликлиникой, потратила много сил и здоровья, чувствовала, что уже чего-то добилась и бросать начатое было уже просто жалко. А бросать все равно пришлось бы потому, что из всех главных врачей округа, а может быть и города, она оставалась единственным беспартийным руководителем.
На комиссии райкома какая- то ехидна задала ей вопрос: "Какие решения были приняты на тринадцатом съезде партии?" и потирая под столом ручонки с интересом стал ожидать ответа. А Рая вместо ответа задала ему свой встречный вопрос: "Знает ли уважаемый член комиссии какие решения были приняты партией по развитию советского здравоохранения?". Был большой скандал. Раю не хотели принимать, но оказалось, что если она была принята в партию первичной организацией, то изменить это решение может только сама первичная организация. Но ехидну она навсегда отучила задавать кандидатам вопросы "на засыпку".
У нее было еще одно неоценимое качество. Она могла свободно и непринужденно разговаривать с человеком, занимающим любую и самую высокую должность в стране и обществе, независимо от его званий и авторитета.
Это свойство ее характера позволяло ей настойчиво и обоснованно отстаивать свои взгляды и убеждения в любой конфликтной ситуации, а это в нашей стране может делать только человек, чувствующий себя внутренне поистине свободным и уверенным.
Она, конечно, была достойна большего. Она могла бы стать известной в стране женщиной по своему статусу что-то наподобие Эллочки Панфиловой. Ей предлагали пойти в политику, начав с депутатской карьеры. Но она знала, что политика это грязное дело, а грязным делом она никогда не занималась.
И были годы, долгие годы ,работы в столичном здравоохранении: главным врачом в районной поликлинике, в управленческом аппарате, заместителем главного врача по лечебной работе со всеми присущими радостями и неприятностями, успехами и невзгодами. Она любила своих больных и работа с ними была для нее интересней высоких должностей и званий.
На ее глазах проходила так называемая реформа здравоохранения, и она как врач, крайне переживала происходящие события. Все было не так, все было без учета российской специфики и векового опыта. Все было скопировано бездумно с западных образцов без учета российских просторов и менталитета. Было закуплено дешевое оборудование за дорогие деньги, а опытных специалистов для его обслуживания не было. Внедрили "конвеерный" метод обращения с пациентом и хронометраж на ознакомление с его недугами и много других сомнительных инициатив.
Кто от этих начинаний выиграл? Население? Вряд ли! Экономика страны? Тоже вряд ли! Реформа должна была приблизить медицину к народу, а не отдалить ее от него. И кто за это ответит?
Не эти ли переживания были одной из причин, подтолкнувшие ее к неизлечимой и страшной болезни?
Я читаю сейчас воспоминания Полины Зборовской и как говорил поэт: "Над вымыслом слезами обольюсь". А здесь не над вымыслом, а над явью обливаешься слезами. Не многим дано знать друг о друге все даже прожив полжизни вместе. По разному думаем, по разному видим происходящее вокруг нас и по разному относимся к этому происходящему. Но в своих рассказах Полина Зборовская была абсолютно искренна.
Рая была современной женщиной. Многие ее сверстники, да и те, кто были помоложе ее, не воспринимали появления в быту и в работе техники нового века: интернет, сотовую связь, компьютеры. Она восприняла это очень быстро и стала использовать ее на каждом шагу и во всех необходимых случаях, что не всегда получалось даже у ее "продвинутых" ровесников.
И быт, быт, быт... В российских семьях, так называемого "среднего класса" на женщину ложится большая часть домашней работы. Ей нужно закупить продукты, приготовить еду, постирать одежду и белье, выгладить все это, погонять пыль и привести в порядок жилье, подготовить детей к школе и проследить, чтобы они не сбились с пути, приглядеть за мужем, чтобы он не превратился в лешего и многое, многое другое.
Жила Рая в "хрущевской" пятиэтажке, в маленькой коммунальной двухкомнатной квартирке с дырявыми стенами, конечно, без лифта, на последнем этаже, с двумя соседками и стеснялась приглашать к себе гостей, чтобы те не увидели в каких условиях живет главный врач районной поликлиники.
Может быть районные власти считали, что она еще не заслужила отдельной квартиры? Но ящики в ее секретере были забиты почетными грамотами и варианты для расселения были. Но это уже относится к таинствам нашей прошлой советской системы. Из этой "хрущобы" я и вывез на своей "пятерке" все ее нехитрое имущество, большую часть которого составляли книги.
Рая содержала дом в идеальном состоянии и только иногда сокрушенно жаловалась, что у нее не хватает на это времени.
А сколько же у нее было планов пошить и повязать! Она почти ничего не покупала — все делала себе сама. Она была рукодельницей. Все умела! Только вот всегда ей было некогда. Некогда пошить, некогда повязать, некогда обед приготовить, некогда почитать газету.
Рая никому не прощала меркантильность, эгоизм и равнодушие и многие недолюбливали ее за это. А она часто ошибалась в личностных оценках, завышая их. Трагедия все расставила по своим местам, показав кто есть кто.
Как сказал мой внук: "Рая была гордая женщина". И это была правда! А наш новый сосед, видевший ее всего два раза, сказал про нее: "Лебедь среди мусора!", подразумевая под мусором весь негатив нашего коммунального быта.
В свои последние дни, она, страдая и мучаясь, просила меня простить ее. За что? Я думаю, что за какую-нибудь мелочь, не оставившую о себе память. Я не мог спросить ее: "За что?". Не время было для выяснения отношений. Просто я сказал ей: "Не бери себе в голову ничего, о чем ты хотела просить у меня прощения. Ты ни в чем передо мной не виновата".
Наверно, я сделал неправильно. Надо было все-таки спросить и простить. Ей бы стало легче. Многое мы делаем неправильно в такие минуты потому, что не верим в фатальный исход, перед которым мы все должны быть искренни.
В ту ночь, с пятницы на субботу, она снова попросила Господа быстрей забрать ее, а меня вызвать скорую помощь. Это она-то, которая никогда не вызывала к себе на дом ни участковых врачей, ни неотложку.
Я вызвал скорую. Приехал посланец Бога или Дьявола, сделал ей укол и сказал, что теперь ей станет легче... Ей действительно стало легче, она уснула и не проснулась. Утром я ее нашел с безмятежной улыбкой на лице, по детски подложившей под голову ладошку.
С этим безмятежным и спокойным выражением на лице мы ее и похоронили. А мне все кажется, что похоронили не ее, а совсем другую женщину, а мы с ней сидим рядышком и горюем, что эта женщина так рано ушла из жизни в муках и страдании.
Непознаваемое
"Почему все не так? Вроде все, как всегда: то же небо опять голубое, тот же лес, тот же воздух и та же вода. Только он не вернулся из боя". Владимир Высоцкий.
Вот и я, в своей маленькой квартире захожу в ее комнату, которую она называла своим личным, индивидуальным пространством. Вроде бы все тоже: ее вещи, ее принадлежности, ее одежда. А ее нет! Куда она ушла Куда уходим все мы? Говорят: "В никуда". А что это такое "никуда"? В нашем понимании мерцают такие понятия как "бесконечность " и "время". Мы понимаем, что такие субстанции реально существуют, хотя их начала и конца мы осознать не в состоянии. Становится как-то не по себе. А что за субстанция "нигде" и "ничего" мы не в состоянии даже осознать, не можем даже понять существуют ли они вообще. Какова их реальность? В это "ничто " и "никуда", уходим все мы. Так устроено Природой, или Создателем.
Со времен появления человека разумного,"Homo sapiens", прошло 250 — 300 тысяч лет. Даже если принять средний возраст жизни человека в шестьдесят лет, то окажется, что за этот период родилось и умерло несметное количество людей.
Умирая наша плоть в форме тела, или праха, ложится в землю, удобряя ее и увеличивая ее наружный культурный слой так же, как это происходит с растениями и животным миром. А при жизни наша плоть оснащена комплексом ее поведения, так сказать, системой управления, то есть душой. Для каждого она индивидуальна и является симбиозом наследственности, воспитания и особенностей собственного мышления.
Кто нажал на пусковую кнопку, вдохнув в тело новорожденного младенца эту систему? Кто заронил в нее зародыш сознания? Откуда взялась душа? Из Ничего? И в какой момент? Еще во чреве, или сразу после рождения? И куда уходит? Туда же, откуда пришла, или в какой-то Чертог?
Тысячелетия простые и ученые люди задают этот вопрос и пытаются ставить эксперименты. Что это такое? Сгусток нервной системы? Неизученные излучения? Летучая субстанция, использующая тело как место временного пребывания? Мистика или реальность? Тысячелетиями мы ощущаем, что где-то рядом она есть, приходит Ниоткуда и уходит в Никуда, в такие же неощутимые представления, как и сама Душа. Но даже современные точные науки не исключают наличие души и ее бессмертного существования в нашем неизмеримом пространстве. И это побуждает к мысли, что существует где-то там Высший Разум, распоряжающийся всем мироустройством и нашими судьбами тоже. Он, этот Разум, не дал нам возможности постичь Его, но некоторые свидетельства нам оставил. Например, кто регулирует основную численность воспроизводства на Земле мужского и женского полов?
Человек не должен приближаться к Богу, или назовем его Высшим Разумом. Иначе он сам захочет регулировать свою численность. А если эта технология попадет в руки какого-нибудь Гитлера, он начнет уничтожать целые народы, препятствующие установлению им мирового господства.
Но кто бы им не был, оказался жестоким Создателем. Зачем он дал нам ощущение страданий и смерти? Разве нельзя было ограничить Землю от перенаселения без страданий и понимания неизбежного и окончательного ухода из дарованной им же жизни? Зачем им были внедрены поражающие тело и душу болезни? У меня погибли от рака мама, сын, жена, дядя — военный моря, капитан первого ранга, двоюродная сестра — доктор физическо-математических и доктор биологических паук, мой закадычный друг, доктор, прпофе6ссор, редактор популярного технического журнала, брат моей первой жены, мой друг — заместитель министра, несколько моих близких товарищей и сослуживцев. Не многовато ли будет? Но нет никому ответа, почему Природа, или Ты, Создатель, так жестоки к нам, созданным Вами же? Боитесь истины познания? А вдруг, если люди познают Истину, рухнет все созданное Вами? А может быть, познав Истину, мы перестанем уничтожать друг друга и займемся Вами? Какая слепая сила увела моих любимых из жизни раньше отмеренного срока? Или не слепая, а зловещая? Или, как мне говорят, они понадобились Ему, деяния которого нам неведомы? Но если они такие хорошие и так нужны ему, зачем Он забрал их через муки и страдания?
Видеть и ощущать, как мучилась и страдала перед своим уходом Рая, я никому не пожелаю! Зачем? Она никого не предала, никого не убила, ничего не своровала, не нарушила ни одну Его заповедь! Как же она умоляла забрать ее поскорее, но нет Он домучил ее. Наслаждался что ли?
Люди победили чуму, проказу, холеру и многие другие неизлечимые ранее болезни. Если бы они, неразумные, отдали бы свои способности, таланты и деньги не на драку друг с другом, а на борьбу с этой проклятой, слепой силой, она уже давно была бы побеждена. И может быть, все-таки, существует рядом с нами другой мир, недоступный, пока еще, нашему пониманию из-за уровня нашей цивилизации, также, как в прошлые века не были доступны для нашего понимания электрическая и атомная энергии.
Слабые сигналы о возможности существования такого мира проявляются и сегодня. Во время войны многие матери узнавали о гибели своих сыновей еще до прихода "похоронок". А настоящие, не фальшивые, экстрасенсы, указывают места нахождения пропавших людей, недоступные для их обнаружения ни родным, ни полицейским профессионалам. А сбывающиеся предсказания и знаменательные явления? Может быть они и являются осторожными и случайными свидетельствами существования неизвестного нам, пока еще, мира, который замещает пространство, именуемое нами "Ничто" и "Нигде", куда и отлетают наши бессмертные души.
Но если мы и узнаем это, то когда-нибудь через сто, а скорее всего, и больше лет, а вы, мои любимые, когда и вернетесь сюда, на Землю, то все равно уже в другой оболочке, и может быть вспомните о вашей прошлой жизни здесь только в глубоком, завораживающем, цветном сне.
А там, где сейчас обитают ваши души, им должно быть легко, комфортно и уютно.
И все же очень хочется, чтобы ваши души когда ни будь вернулись на нашу Землю, пусть в другом, но таком же прекрасном обличии, и пусть даже в другое время, когда мы, нынешние, тоже уйдем в Никуда. Проживите здесь, на нашей Земле, еще много, много жизней! Будьте счастливы!
Прощайте, мои дорогие! Я любил вас!