Не успела деревня отойти от одного известия, как уже облетало дома второе – исчез Юрасик. Мать его, Надежда, с ног сбилась в поисках непутёвого сына, но тот, как сквозь землю провалился – ни слуху, ни духу. Пропал в аккурат с той самой ночи, когда Егорыч вытащил из проруби Илью Заботина.
- Утоп! Утоп сыночка мой! – рыдала безутешная мать. – Знать вместе с Ильёй в прорубь провалился…
- Один Илюха был! Точнёхонько тебе говорю! – пытался образумить её Егорыч.
Мужики, понимая тщетность попыток, всё же с багром в руках прощупывали дно в проруби.
- Если и провалился, так течением отнесло, весны ждать надо. Авось всплывёт, - шептались они между собой, охотно приняв версию Надежды.
- Дерьмо – оно ведь не тонет, - тихо пробормотал себе под нос Егорыч, находящийся как всегда в центре событий.
- Чего ты там шепчешь, Егорыч? – спросил переступавший с ноги на ногу Пётр Морозов. – Ну и морозище завернул!
- Так вот и я о морозе, Петруша. Не припомню, чтобы вот, так сказать, в декабре ударяли, - здесь же нашёлся, что ответить дед. – А Юрасик не утоп! Пьёт где-нибудь в тепле и в ус не дует!
- Всю деревню обежала! Нет его нигде! – сквозь слёзы проговорила Надежда. – Поеду к Илье в больницу. Может, он чего скажет. Сдружились они в последнее время.
- Пили они вместе, вот и вся ихняя дружба, - сказал Егорыч после того, как ушла Надежда.
Мужики согласно кивнули головами и, прикрывая рукавицами носы, стали расходиться по домам. Дед ещё немного потоптался, заглянув пару раз в чёрную дыру проруби, и по-стариковски глубоко вздохнув, пошёл в правление. Не привык он сидеть без дела. С весны до поздней осени пас стада, а зимой запрягал совхозную Зорьку и ездил по поручениям председателя, да топил в правлении печь. Вроде как и при деле всегда.
Войдя в помещение с охапкой дров, услышал из кабинета директора совхоза жалобный голос Надежды:
- Михал Антоныч, миленький, дай Малютку! До больницы – туда и обратно. Я быстро обернусь…
- Мороз за сорок, Надежда Карповна! Сводка пришла: к ночи снегопад обещают, к утру однозначно мороз спадёт, вот и отвезёт тебя Егорыч… - и, услышав шум скинутых дров, крикнул: - Егорыч, ты?
- Я, председатель, - просунул дед голову в кабинет Добромыслова. Он по старинке звал его председателем, как бывало в колхозе.
- Вот, Карповну надо завтра с утра в районную больницу отвезти, - кивнув иссиня чёрной, с проседью головой в сторону Золотовой, сказал Добромыслов.
- Надо так надо, как скажешь. Протоплю под утро и в путь-дорожку.
- При всём моём к тебе уважении, Надежда Карповна, давай завтра. Не себя, так лошадь пожалей! - скорее просительным тоном, чем приказным, обратился к ней Михаил Антонович.
Золотову в совхозе не только уважали, но и любили. Баба она была безвредная, работящая. Везде первая: посевная ли, сенокос, уборочная, зимой на скотном дворе, а вот сын - лодырь и пьяница, работает из-под палки. Не единожды Добромыслов стращал его уголовной ответственностью за тунеядство, и посадил бы, да мать жалел. В сорок втором похоронка на мужа пришла – пропал без вести её Иван, через год старшая дочь от тифа умерла, сразу после войны младшая от менингита, она тогда чуть умом не тронулась, Юрку от своей юбки ни на шаг не отпускала, весь дом на себе одна тащила, сыночка берегла. Доберегла… Никакой помощи от Юрасика, одни переживания да слёзы.
- Во сколько подойти мне, Егорыч? – только и спросила тихо.
- В шесть, как штык, у твово дома буду, Карповна! Смотри, не проспи, - не к месту было пошутил Егорыч и, поняв смороженную им же глупость, тихо крякнул в кулак.
Когда за Золотовой закрылась дверь, дед подошёл к окну, наблюдая, как нетвёрдой походкой, словно пьяная, побрела Надежда в сторону своего дома, время от времени поднимая к лицу то одну, то другую руку.
«Вот же бедная баба! Одна маета с таким сыном…» - подумал он про себя.
Наложив полную печь дров, сунув кусок растрепанной газеты, Егорыч чиркнул спичку и, подождав, пока разгорится бумага, прикрыл заслонку. Хорошо просушенные дрова здесь же прихватились огнём, весело потрескивая.
- Чего не отдыхается тебе в выходной, Тимофей Егорович? – Добромыслов вышел из своего кабинета, подошёл к печке и приложил к ней ладони. – Холодная!
- Только затопил, Антоныч! Погодь чуток, сейчас раскочегарится… А выходной… Так сызмальства не привык к ним. Какие на селе могут быть выходные, когда кажинный день аврал!
- Не говори, Егорыч! Одного дня не выкроить, а в городе уже по два выходных на предприятиях, - для наглядности поднял он кверху два пальца – указательный и средний.
- Заботится правительство о народе! – с гордостью произнёс дед, часто вбирая в нос воздух, глаза его враз повлажнели.
С улицы послышался шум, кто-то стряхивал с обуви снег, притоптывая возле дверей.
- Кого-то Бог даёт, - только и успел сказать Егорыч, как в правление вошли Хромов с Ольгой Анатольевной.
- Сводка пришла, Михаил Антонович, снегопад к ночи сильный обещают, а в свинарнике крыша того и гляди обвалится, - подавая руку Добромыслову и Егорычу, проговорил Павел Васильевич.
- Одними обещаниями живём! Сколько же можно ещё крыши соломой покрывать! На дворе шестьдесят девятый год к концу подходит, а мы всё с сохой да лошадью ходим! – пробираясь к печке, горячо поддержала Хромова зоотехник.
- Вопрос решён в райкоме, товарищи. Весной будем крыть шифером. Средства выделили. Сегодня только первый звонил. Школу новую строить начнём с вами! Десятилетку! Хватит уже детям нашим за три километра в соседнее село бегать, - Добромыслов открыл портсигар, протянул его Егорычу и Хромову. Мужики закурили и дружно двинулись в кабинет директора, оставив Ольгу одну греться у растопившейся печки.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/10/17/1629