Предисловие издателя.
Это последняя глава из рукописи, которую мы представили уважаемому читателю под общим названием «Дневники мага».
В папке, найденной нами, кроме уже изданных, находятся еще тринадцать глав, девять из которых написаны знаковым письмом аэлов, а еще четыре – не поддающимся расшифровке пиктографическим алфавитом. Однако, их расположение - в середине папки - на наш взгляд, свидетельствует лишь об их исторической и возможно в некоторой степени художественной ценности. Уже переведенные и изданные, кроме наполовину переведенной двадцать восьмой, главы складываются во вполне целостное повествование, дающее читателю исчерпывающий портрет автора «Дневников».
Но вернемся к последней главе. Многие ее листы опалены, обуглены. Целые куски текста скрыты под брызгами крови, некоторые нечитаемы из-за размазанных чернил, а иные в силу поспешности почерка могли бы быть прочитаны лишь самим автором. Часть листов будто обрызгана кислотой и распалась на отдельные фрагменты, объединенные нами, лишь исходя из предполагаемой общности повествования.
Мы сознательно не стали дополнять рукопись никакими ремарками и пояснениями, представив ее читателю «как есть».
Итак.
Дороги Зодчих.
- Проснись! Да проснись же! – настойчивый и неприятно знакомый голос вырвал меня из мучительного кошмара. Меня будто пружиной подбросило на постели. Рядом беспокойно металась на подушке Ольжена. Около кровати собственной персоной стоял Адалард Швайнштайгер. «Решил-таки отомстить!» - мелькнула у меня мысль, но я тут же оборвал себя: в комнате стояла кромешная тьма, а я видел среднего Швайнштайгера будто ясным днем. Я мотнул головой: маг высшей руки – это все-таки маг высшей руки! Простой мнемоконтакт, а я видел его так будто он стоял передо мной воочию. Видеть-то я видел и ясно слышал, что он говорит, но вот не понимал его слов, ибо говорил Адалард о невозможном:
- …часа через четыре, самое большее через шесть, волна докатится и до вас.
- Волна? – тупо переспросил я.
- По крайней мере, так ЭТО выглядело здесь …- взгляд главы восьмого отдела на миг стал пустым и безжизненным, как бывает у человека, вспомнившего что-то повергшее его в смертельный ужас.
- Адалард, что произошло? – спросил я. Хотя уже знал – что.
Швайнштайгер поднял на меня взгляд:
- На это нет времени, - рядом со мной на пол, возникнув ниоткуда, хлопнулась тяжеленная папка мелко исписанных листов: - Захочешь – прочтешь сам. А сейчас беги. Бери все, что тебе дорого и беги. Если не хочешь пользоваться перстнем Зодчих – беги на Хельм. Наши металлические друзья уводят свой корабль отсюда.
- Перстень? Корабль?
Адалард, тяжело вздохнул, закрывая глаза, а потом, глядя мимо меня, произнес:
- Фреки, этому миру пришел конец. И виной тому мы. Я и Альбус. Поверь: времени действительно очень мало. Хаоситы как-то умудрились изменить структуру заклинания так, что оно разрушает саму основу мира.
- Заклинание? – я помотал головой: - Какое заклинание?!
- Это был эксперимент, который показал бы возможность или невозможность отмены Перерождения.
- Но это же невозможно! – воскликнул я.
- Да, но Альбус, идиот благородный, мечтал сделать так, чтобы после Перерождения не наступали темные века. Он хотел, чтобы новое поколение приходило сразу же следом за ушедшим. Он носился с этой идеей все семь тысяч лет. Но ему не хватало постоянно одной переменной, одной движущей силы. И когда появились хаоситы, он посчитал, что нашел эту силу. Три тысячи лет он ждал и смотрел, как они поведут себя. Но, оказалось, ждали и они. И оказались терпеливее. Они пришли, когда Альбус позвал их на эксперимент. Я был против, но Альбусу убедил меня. Поначалу все шло, так как и планировалось. Альбус уже сворачивал заклинание, когда оно вышло из-под контроля. Я жив только потому, что был за пределами города. Огненный столб поднялся в небо, раздвинув облака, а от него понеслась стена пламени, сжигая все на своем пути. А следом за ней шли хаоситы. Они сотнями, тысячами появлялись из ниоткуда, добивая тех, кто имел несчастье выжить. Без Альбуса Поколение оказалось разобщено, - Швайнштайгер на секунду замолчал: - все мертвы, Фреки. В живых остались только я и ты. Может где-то и спряталась пара-тройка из низшей руки, но это меньше чем ничего. Все подробности – там, - он кивнул на папку: - А теперь собирайся и беги. Спасай то, что тебе дорого.
- А ты?
- А я уже мертв. Они нашли меня. Защиту взломают максимум через полчаса. Беги.
- Про корабль я догадывался. А перстень?
Адалард с минуту, наверное, молча смотрел на меня:
- Ты и, правда, не знаешь, чем владеешь. Кристалл в перстне, это не камень, это очень сложная, почти живая система. Он постоянно активен, постоянно находится в связи с закрепленными в каждом мире маяками, реперными точками. Ему нужно только отдать приказ и, он откроет вам переход.
- Но где я возьму формулировку?
- Она записана в самом кристалле. Попробуй ее найти. Начни с центра и считывай каждый третий и восьмой, пятый и девятый узлы внутренней структуры. Эти числа были ключевыми в культуре Зодчих. Но, мой тебе совет: воспользуйся перстнем только, когда не будет иного выхода.
- Почему?
- Мы привыкли мерять мир на свои понятия добра и зла. А сравнивать мораль Зодчих и нашу, это все равно, что сравнивать человека и муху. Они несопоставимы. И что ждет вас там, на их дорогах – не знает никто.- Адалард взглянул мне в глаза и повторил: - Никто.
А потом он вдруг как-то странно, одновременно горько и хищно усмехнулся:
- А теперь, если позволишь, мне нужно встретить дорогих гостей, - и, козырнув двумя пальцами от виска, растаял в воздухе.
Меня поразила мужество и стойкость, с которой Ольжена встретила эту страшную весть. Ни паники, ни слез. Она лишь тряхнула своей русой гривой:
- Дети! – и бросилась одеваться.
- Ольжена, - я схватил ее за плечи и развернул к себе: - Уже никого не спасти. Травица южнее нас. Город уже, скорее всего, уничтожен и все люди в нем тоже.
- Нужно убедиться!
Я достал перевязь с мечами, кольчугу. Из того же сундука достал вторую, поменьше, подарок Гимли, сейчас, скорее всего, уже посмертный и протянул Ольжене. Она без лишних слов натянула доспех, поверх него – крепкий походный плащ и встала посреди комнаты, освещаемой огненными всполохами из окна. Я подошел к ней, обнял за плечи одной рукой и открыл портал.
Города больше не существовало. Совсем. Ни развалин, ни пожарищ. Те нагромождения камня, что окружали нас, не были даже руинами. Ни золы, ни пепла. Ни мертвых, ни живых. Только пронизывающий ветер и вездесущая мелкая, охряная и колюче-холодная пыль. Я наклонился, поднял с земли осколок камня, когда-то возможно бывший стеной дома, и он распался под легчайшим нажимом в тонкий, прогорклый прах, тут же сметенный с пальцев ледяным ветром.
Прямо перед нами беззвучно материализовалась огромная фигура в черном, бесшовном плаще с непропорционально маленьким капюшоном. Просто невероятным везением оказалось то, что хаосит вышел из Промежутка спиной к нам. Я выдернул клинки из ножен и, по наитию сняв с братьев запрет, воткнул их как засапожные ножи, снизу вверх, в спину врага. И физически ощутил, как от Айана к Нойору пронесся разряд энергии такой колоссальной силы, что черный плащ и его владелец обуглились и, хлопьями сгоревшей бумаги были унесены ветром
И тут, видимо от страшного потрясения, мужество оставило Ольжену. Она вдруг тяжело задышала, будто ей не хватало воздуха, а потом с надсадным криком упала на колени. Закрыла лицо руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, зарыдала.
Я, как ребенка поднял ее руки и шагнул в звездную тьму перехода.
Но телепорт вместо ожидаемой подземной тьмы выбросил нас на Каррок – высоченную гранитную скалу недалеко от архипелага.
И оттуда мы увидели конец нашей надежды.
Огромная, чуть не в полнеба махина, снизу похожая более всего на окатанный морем камень, поднялась из океана в абсолютной тишине, низвергая вниз циклопические водопады, и неожиданно, рывком растворилась в облаках. И казалось, исчезла. Но всего лишь мгновением позже по небу прокатился чудовищный огненный вал. Спустя два удара сердца низкие тучи озарились огромным, ярким, огненно белым заревом. А потом стремительно несущиеся и терзаемые ураганом облака, замерли, резко подались вниз и в стороны, открывая взору темное ночное небо, на котором одна за другой гасли звезды. А останки взорвавшегося корабля, чадно горящими болидами пронзая облака, падали в закипающий океан.
Взглянув вниз, я увидел в этом зареве как у подножия скалы в кипящем прибое плавают мертвые туши китов, будто снегом усыпанные дохлыми птицами.
Я усадил Ольжену под прикрытие большого медленно тающего под ветром валуна, сел рядом и достал перстень. Ольжена, двумя руками обхватив меня, прижалась щекой к плечу и замерла. Я чувствовал, что она смотрит на меня и, чудовищным усилием воли придав лицу уверенное выражение, взглянул ей в глаза и нашел в себе силы ободряюще улыбнуться. Губы ее неуверенно дрогнули в ответной и тут же погасшей улыбке.
Загнав поглубже рвущийся из груди вой, я вгляделся в перстень. Секунда проходила за секундой. Я всей кожей чувствовал, как утекает драгоценное время и лихорадочно искал ответ. И до боли, до рези в глазах вглядывался в восьмигранный кристалл. И вдруг, резко, будто проломив тонкий лед, с головой ухнул в куда-то вниз. Лишь невероятным усилием воли усмирил заходящееся от ужаса сердце и выровнял дыхание. Краем сознания, я осознал по-прежнему сижу рядом с Ольженой. И то не имеющее ни верха ни низа пространство, которое распахнулось моему взору – это всего лишь отозвавшийся на мой запрос кристалл.
В золотистом непрозрачном мареве передо мной вращалось непонятное облакообразное нечто. Впрочем, я ту же одернул себя: то, что я видел при всей хаотичности своего движения явно было единым целым и представляло из себя организованную систему.
Она менялась, перетекала, выворачивалась наизнанку, но при этом сохраняла какую-то внутреннюю целостность, неизменность, устойчивость. Поначалу как я ни вглядывался, структура, мелькнув на мгновение, тут же терялась в неторопливом, но не поддающемся анализу движении. Но потом, когда взгляд мой устав от постоянного напряжения, расфокусировался, и я увидел всю систему целиком, стало очевидно, что она вращается вокруг нескольких своих узлов. Вокруг каждого третьего она вращалась по часовой стрелке, а вокруг каждого восьмого – против. Но мелькнувшая радость угасла придавленная безжалостным: «Ну, и что дальше?»
Зеленый, желтый, фиолетовый. Часть структуры, вернее четыре ее узла замерли, а остальные замедлили свое движение. А перед моим внутренним взором возникло видение сильного вислоухого пса, которому сквозь сон показалось, что его зовет хозяин, и он приоткрыл один глаз и шевельнул ухом, чтобы убедиться так ли это. Но поскольку я не знал, что делать дальше - иллюзорный пес снова погрузился в сон, а структура возобновила свое неторопливое вращение.
- Понял! Понял! Ольжена, я понял! – выкрикнул я и снова вгляделся в кристалл, чтобы ничего не упустить. И когда вся структура приказа сложилась в моем мозгу, я проорал ее в лицо несущемуся над нами урагану. И ничего не произошло. Сердце мое замерло. Неужели ошибся?! Я снова вгляделся в кристалл. Нет, все правильно! Что не так?! Я в отчаянии вцепился в волосы на голове и оглянулся на Ольжену, сидевшую в укрытии большого камня, понурив голову и поджав под себя ноги. Пальцы на ее стиснутых руках были переплетены и сжаты до белых костяшек. Пальцы…пальцы, идиот! Я подбежал к Ольжене, нацепил на ее палец перстень и воссоздал цветовой код. И в трех шагах о нас возник овальный проем, заполненный светящимся туманом, медленно вращавшимся то в одну сторону, то в другую.
- Ольжена, идем! – я помог ей подняться, вернее, почти поднял. Увидев портал она, прижалась ко мне и замотала головой. Потом вдруг, словно ядовитого паука, принялась срывать с пальца перстень
- Ольжена, другого выхода нет,- я схватил ее за руки: - Мир умирает. Ты должна уйти.
Услышав это, девушка уперлась:
- Я не пойду без тебя!
Я закрыл ее от ветра собой и, провел рукой от виска, по скуле и вниз по щеке. Она схватила мою руку и прижалась к ней, с мольбой и слезами, дрожащими на ресницах, глядя на меня.
- Ольжена ты должна идти.
Одни боги, если они еще живы, знают, чего мне стоили эти слова!
Она зажмурилась, кусая губы, и замотала головой:
- Я с тобой!
- Ольжена, - простонал я: - Вдвоем мы точно погибнем! Один я сумею вывернуться!
- Зачем тебе оставаться?!
- Я должен кое-что сделать,
- Фреки! – Ольжена обняла меня так, что все силы мира не смогли бы разорвать эти объятия.
Но я смог. Я отстранил ее от себя и заглянул в глаза:
- Верь мне! Я найду тебя там. Найду. Я сделаю, что должен и приду к тебе!
По небу проносились то с немыслимой скоростью, то невыносимо медленно огненные сполохи, словно само время заходилось в агонии. Очертания окружающего мира то становились резкими до боли, то плыли перед взором будто мираж. И только открытый кольцом портал был незыблем и светился ярким овалом на фоне несомой ураганным ветром пыли.
- Жди меня! Если хочешь, чтобы я тебя нашел – жди. Дороги уведут тебя далеко, но если ты будешь ждать меня – я тебя найду.
- Мне страшно! – Ольжена прижалась ко мне, вся дрожа.
- Мне тоже, - крепко обнял ее, а потом, преодолевая сопротивление, отстранил от себя.
- Фреки! – вскрикнула она, как от боли: - Любимый!
- Я найду тебя! – я крепко прижался губами к ее губам, а потом, борясь уже с самим собой, выпрямился и взглянул в бездонные ее и полные слез глаза: - Найду. Обещаю.
И сделал последний, нечеловеческим страданием выжегший до тла душу и сердце, шаг. Светящий овал, в котором исчезла Ольжена, сжался в точку и исчез.
Я постоял, унимая колотящееся сердце, а потом скрипнул зубами:
- Бойтесь! Я иду!
Каким-то чудом портал не размозжил меня на атомы, а послушно выбросил перед башней. Она еще казалась незыблемой и может быть и, мне подумалось, что осталась таковой, устояв против поистине смертоносного урагана. Но стоило мне войти и стало ясно, что и этому бастиону, выдержавшему натиск многих тысячелетий и катастрофы шести Перерождений, приходит конец. Очертания стен и предметов плыли, становились зыбкими тенями, искажались.
Мне чудовищных усилий стоило уворачиваться от зиявших пыльной тьмой провалов, рвущих пространство и время, и оставаться здесь и сейчас. И это здесь, в моей башне созданной потомками Зодчих! Что творилось в остальном мире, я даже боялся представить! Прыгая со ступеньки на ступеньку, я поднялся в свой кабинет. Нашел сундучок, в котором хранил всего один клочок бумаги. Я взял листок, потом по полной забил пояс флаконами с эликсиром. Осушив один из них, открыл портал, вставив в него координаты с листка. И шагая в портал, услышал, как с тяжким нутряным стоном рушится башня, будто из последних сил державшаяся до этого. Пути назад не было.
Для того, чтобы добраться до оплота хаоситов мне пришлось использовать весь оставшийся эликсир и девять раз открывать врата и трижды на несколько минут останавливаться, потому, что ноги предательски подгибались и, я падал на землю покрытую сухой, прогорклой и обжигающе холодной пылью.
Так, что к концу этого путешествия я получил отравление, почти равное смертельному. Но это не имело для меня значения. Главное – я добрался. И к тому же, когда я увидел Осколок воочию, все мои недомогания померкли перед ним и растворились в окружающем мраке.
Непроницаемо-черный в кроваво-охряном мраке оплот магов Хаоса высился надо мной, подавляя и уничтожая своим надменным величием. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять: это творение не природы и не разумных рук, но сил настолько далеких от всего человеческого, что кроме страха, дикого, леденящего душу и сердце ужаса, он не вызывал ничего.
Две циклопические цепи удерживали Осколок в потоке, рушившемся за край, в бездонную пропасть Хаоса.
- Алва, Амен, Анор, Тиннэ, Таос! – выкрикнул я слова заклинания, но с тем же успехом произнести любую другую тарабарщину. Еще не веря в неизбежное, я повторил формулировку снова. И снова. И снова.
А потом злость, ярость, боль, растерянность, гнев, отчаяние смешались во мне в дикую смесь, требовавшую хоть каких-то, но немедленных действий. И я, выдыхая их в рвущем голосовые связки, крике влепил плазменным шаром в основание цепи. Дрогнула земля, опрокинув меня навзничь, а первое звено, в зев которого я мог пройти не наклонясь, легко, как бумажное, лопнуло. Циклопическая цепь, извиваясь на лету, будто змея, унеслась за край потока. Видимо все-таки эликсир сильно отравил мой мозг и, вместо того, чтобы уничтожить вторую цепь, я с открытым ртом стоял и смотрел, как Осколок кренится с тяжелым, содрогнувшим землю и воздух, скрежетом и повисает на оставшейся цепи, туго натянувшейся и загудевшей, будто тетива сильного лука. И я снова совершил ошибку, в каком-то нелепом восторге ожидая, что Осколок рухнет, разорвав своей массой цепь. Еще и орал, подпрыгивая:
- Давай! Давай!
А когда понял, что Осколок устоял, было уже поздно.
Сильнейший ментальный удар оглушил меня и, качнувшись всем телом, я рухнул на колени, сквозь боль и сумасшедший хор в ушах, наблюдая, как из пыльной пронизанной каким-то больным охряным светом круговерти одна за другой появлялись массивные фигуры, закутанные в странные бесшовные плащи с очень узкими капюшонами, под которыми царила непроглядная тьма. Сначала их были единицы, затем десятки, сотни. А потом они вдруг как капли ртути начали сливаться в одну, становившуюся все вещественнее и массивнее даже на вид. И через несколько ударов сердца передо мной стояла всего одна фигура. Страшная догадка пронзила меня:
- Не было никаких магов Хаоса! Ты! Это был ты один!
- Догадливый! – рокотнуло во тьме капюшона. И Та-Вет-Нима ударил.
В первые секунды мне показалось, что я умер. Замерло сердце, не было дыхания. Гаснущим от боли сознанием я ощутил волну торжества, шедшую от хаосита. И усилием воли заставил сердце биться и начал дышать. Тяжело опираясь на руки, поднялся, и, вспомнив кое-что, рассмеялся.
- Над чем ты смеешься? – Та-Вет-Нима даже опустил руки от удивления.
- А я скипидар забыл! – я заржал во весь голос, запрокинув голову.
Хаосит замер, и, кажется, даже чуть наклонил голов на бок в недоумении. А потом дернулся, как от пощечины. Руки его, дрожа от еле сдерживаемой ярости, широко разошлись, сплетая новое заклинание. И следующий удар впечатал меня в скалу. Видимо, тут меня все-таки контузило потому, что я как будто со стороны наблюдал, как Та-Вет-Нима нечеловечески толстыми пальцами в широком замахе состыковывает третье заклинание и, понимал, что этот удар станет последним. Где-то в пыльном углу сознания шевельнулось слабое удивление, когда в заклинании хаосита я разглядел древнюю вязь огненных рун, которые нанес Торм на свой молот, выковав в начале времен его и дав имя.
- Я низверг ваших богов! – торжествующе взревела тьма под капюшоном Та-Вет-Нимы.
Он грохотал еще что-то, но я его уже не слышал. В моих ушах звучал очень тихий и низкий шум. Будто где-то на другом краю мира исполинская рука ударила в барабан.
Бум. Бу-бум! Бум! Бу-бум!
Рокот космического барабана становился все четче и сильнее, будто источник этого звука несся сюда с немыслимой скоростью. И когда от этого рокота стали содрогаться останки мира, земля передо мной вспучилась, как от взрыва и, в воздухе возник огромный сияющий шар. И повис, медленно вращаясь, будто ожидал чего-то. А я, совершенно забыв об ужасе, творящемся вокруг, во все глаза смотрел на Око.
Я видел его только раз, когда был инициирован, но этот мягкий, яркий, но не режущий глаза свет с той поры бережно нес в себе.
Низкие мятущиеся тучи расступились, и вниз рухнул еще один сгусток света. Сердце миров. Суть жизни всего сущего. Квинтэссенция ее и сосредоточие. И вот его свечение было яростным, могучим, способным уничтожить все.
Око и Сердце. Они встретились здесь. И это значило только одно: все живое в Сущем мертво. Жизнь во всех ее проявлениях исчезла. Не замерла, не остановилась. Не приняла иную форму. А именно исчезла.
Мир был мертв.
Два Начала на миг замерли друг напротив друга, а потом неуловимым движением слились в одно, сжались до крохотной искры и, вытянувшись в туманную полосу, проникли в мою грудь. И исчезли.
Больше ничего не произошло. Я не исцелился чудесным образом. Все так же болело в груди и острой болью при каждом вздохе отдавало в спине. В глазах все плыло. Я оттер тыльной стороной ладони кровь, текущую из уголка рта, и, сморщившись от боли в подвернутой ступне, поднялся. И увидел, как несется на меня заклинание Та-Вет-Нимы. В отчаянном жесте защиты я, упал на одно колено и скрестил предплечья перед собой. Жестовое заклинание послушно соткало слабое подобие щита. Молот Торма опускался, с жутким воем рассекая несущийся ему навстречу ураган. И всей своей чудовищной силой обрушился на меня. Я закрыл глаза. Перед внутренним взором встало заплаканное лицо Ольжены, и губы шепнули:
- Прости…
Я ждал смерти. Но мгновение проходило за мгновением, а я все еще был жив. Осторожно я открыл один глаз. И вскочил, пораженный увиденным.
Та-Вет-Нима, подняв скрещенные руки, закрывался магическим щитом от ярчайшего плазменного луча. Радужно сияющий поток чистой незамутненной Силы вырывался из сомкнутых запястьями ладоней Эстрессы! Дочь Сандро, оскалившись, выкрикивала неслышимые в вое урагана слова заклинаний, и давила, давила, шаг за шагом приближаясь к хаоситу. И тот отступал! Мелкими шагами, упираясь, наклонив голову и налегая на «Щит» массивным плечом, но отступал! Я вскочил, бросаясь на помощь. Эстресса коротко взглянула на меня. Яркий луч погас. Всего лишь на одно, почти неуловимое мгновение. Но этого хватило. Я, возможно впервые в жизни истово молясь, со всех ног несся к Эстрессе. И уже понимал, что не успею.
Хаосит, упавший на колени, как-то неловко, будто теряя сознание, отмахнулся. Чудовищной силы удар отбросил Эстрессу прочь. Она сломанной куклой упала на землю. Та-Вет-Нима рывком поднялся на одно колено и, тяжело оперевшись обеими руками о него, встал, сгорбленный покачиваясь из стороны в сторону.
Я подбежал к неподвижно лежащей магессе и, надеясь на чудо, перевернул на спину. Но Эстресса была мертва. Голова ее безвольно запрокинулась, когда я сел подле и бережно положил ее себе на колени. Я смотрел на ее лицо, которое пронесшиеся века и пережитые страдания не смогли изменить, осторожно касался треплемых ветром коротких волос, и чувствовал, как сердце мое сжимается от скорби. Она была моим врагом. Искренне. Всегда. До конца. Проклятая мной и хранимая проклятием все эти столетия, она пришла сюда, ведомая своим последним желанием Проклятого. И спасла меня. Я осторожно положил ее на землю, закрыл ладонью невидящие глаза. Отстегнул плащ и укрыл им Эстрессу, подоткнув ткань под плечи.
И поднялся. Я стоял и смотрел на пришедшего в себя врага и не чувствовал ни гнева, ни ярости, ни злобы. Лишь тупая ноющая боль отдавалась в груди да тяжелая гнетущая печаль лежала на сердце. Я закрыл глаза и ощутил, как с ресниц сорвалась и канула в мятущуюся пыльную поземку слеза. Мир вокруг меня дрогнул. Подняв взгляд, я увидел, вонзившееся у моих ног, заклинание хаосита. Удар, способный расколоть сами кости земли, не шевельнул и волоса на моей голове. Почему? Не знаю. Я подхватил алый поток силы, тянувшийся к врагу, намотал на предплечье и дернул к себе. Та-Вет-Нима рухнул на колени передо мной, откинулся назад, закрываясь правой рукой, а левой, чтобы не упасть совсем, оперся о землю.
Я в коротком замахе вонзил руку в его могучую, казавшуюся незыблемой грудь, и одним движением вырвал из нее жалкое трепыхающееся существо. Плащ скомканной тряпкой упал на землю, а я, держа попрек туловища, поднял и поднес ближе к глазам своего противника. Он был невелик, чуть больше моего локтя. Две руки с пятью расширявшимися к концам пальцами без малейших признаков когтей или ногтей. Две животных, сгибающихся назад ноги. Узкое цилиндрообразное тело. И непропорционально толстая шея, на которой держалась очень маленькая голова, покрытая то ли легким пухом, то ли пером чистого белого цвета. А вот лицо его разительно отличалось о всего, что мне доводилось видеть. Оно не походило не на всезнаек аэлов, чьими далекими предками были насекомые. Не на рептилоидов. Не на человекоподобные расы тем более. Три таких же белых, как растительность на голове, широко распахнутых глаза и полное отсутствие носа, рта и ушей. И тем страннее было знать в столь тщедушном, если не сказать ущербном, теле мощь, обратившую все измерения Сущего в пыль.
Я поднес его чуть ближе, чтобы разглядеть в пыльной, пронизанной багряными сполохами тьме. Существо выставило вперед свои странные тонкие ручки, будто пыталось меня оттолкнуть, и отстранило голову назад. А потом вдруг резко напряглось, всхлипнуло, обдав мою кисть чуть теплым выдохом, нелепо дернулось и обмякло. Его могуществом был страх, ужас и порожденная ими злоба, но они же его и убили. Я опустил безжизненное тело на переметаемую пыльной поземкой землю и накрыл полой странного его плаща. Поднялся, вытянул вверх руку с раскрытой ладонью и резко опустил ее вниз, сжимая пальцы. Ураган стих, пыль осела.
За моей спиной раздался скрежет, показавшийся в наступившей тишине оглушительным. Я оглянулся и увидел, как скрепы второй цепи вырвались из камня, и Осколок, как-то разом утративший свое ужасающее величие, беззвучно канул в беснующиеся пропасти хаоса.
Я победил.
Я видел весь этот мир, весь целиком. Все слои Сущего. И стоя над телом поверженного врага, не ощущал победы. Ибо видел лишь пустыню. Ни океанов, ни гор, ни руин, ни лун, ни солнц. Только багряная, будто пропитанная кровью, тьма окружала меня и ровный серый мелкий и удушливый песок. Везде и всюду. Я видел холмы и равнины между ними, но это были лишь мертвые изглоданные кости земли и сожженный пепел ее плоти.
Где-то вдалеке из клубящихся на горизонте туч, к земле опустилось гибкое извивающееся щупальце, коснулось песка, взвихрилось и устремилось ко мне. По мере приближения оно все более приобретало очертания человеческой фигуры. Но еще раньше, чем я разглядел черты лица, я уже знал, кого увижу.
Он встал в шаге от меня: темно-русые немного вьющиеся волосы средней длины обрамляли ровный чистый лоб, не выдающиеся надбровные дуги, чуть прищуренные глаза, прямой нос с маленькими крыльями, почти полное отсутствие скул и густая борода, закрывавшая нижнюю половину лица. На меня смотрел я сам.
- Думаешь, ты победила? – прервал я молчаливый поединок наших взглядов.
- Здесь – да, - а вот голос был другим. Его звуки неимоверной тяжестью легли на сердце, заставив его сбиться с такта и замедлиться. Плечи мои поникли, а глаза стала застилать окружавшая меня тьма. Я мотнул головой:
- Ты же знаешь, что нет. И никогда не победишь. Может быть, восторжествуешь на миг, но потом пожрешь сама себя. Ибо ты можешь быть только там, где есть свет.
- Оглянись! – «я» развел руками: - Это похоже на поражение?! Я - конец всего!
- Почему ты выбрала этот образ? – невпопад спросил я.
- Самый страшный человека – он сам! – «мое» лицо исказилось гримасой злости.
Я шагнул вперед:
- Как же ты одинока… – и прикоснулся к ладонью к щеке. Маска замерла, окаменела. Я провел большим пальцем по скуле, и ее бледный мрамор пошел трещинами, осыпался кусками вниз, истаивая на лету. И обнажая женское чуть заостренное книзу лицо. Волосы удлинились, иссиня-черной тяжелой волной развеваясь на вновь поднявшемся ветру. Она была красива, очень холодной, отстраненной красотой богини. Но стоило приглядеться и становились видны опухшие от слез веки, покрасневшие глаза и губы сжатые, чтобы сдержать их дрожь. Она дернулась от моей руки, как от удара, но на короткое мгновенье, все же дольшее, чем запоздалая реакция, ее щека прижималась к моей ладони.
И, глядя в ее глаза, я понял, что должен сделать. Столь же легко, как ранее в грудь Та-Вет-Нимы, моя рука проникла в мою грудь и, когда я достал ее, то в ладони лежал маленький шарик света. Легкий. Почти невесомый. Почти искра, вздрагивающая под ледяным ветром. Моя визави, зачарованно глядя на него, взмахнула рукой, и ураган тут же стих.
Я протянул ей уютно устроившийся в моих руках шарик.
- Но…почему? – она подняла на меня свои бездонные глаза.
- Потому, что в противостоянии с тобой я становился сильнее, - я опустил в ее ладонь свой дар.
И как только он коснулся ее чутких длинных пальцев, с ней произошла стремительная метаморфоза. Я только моргнул, а передо мной уже вместо высокой, стройной богини, закутанной в тяжелый непроницаемо-черный шелк, стояла девочка лет пяти в искрящемся черном бархатном платье. Только глаза, хоть и удивленно-восторженно распахнутые и занявшие чуть не пол-лица, остались прежними. А в детских ладошках уютно устроилась ласково-мерцающая маленькая искра света.
- Ты - не конец. Ты – НАЧАЛО, - тихо проговорил я, осторожно коснувшись склоненной детской головы. Она подняла на меня взгляд, и я увидел, как засияли ее прекрасные звездные глаза.
- Ой! – восторженно и игриво воскликнула она, когда из вспыхнувшей на миг искры выпрыгнул котенок.
- Интересный получится мир, - улыбнулся я, видя как ушастый мурлыка, светящейся шкурой похожий на паскатов, довольно зевнул во всю розовую-розовую пасть и потянулся, выпуская на передних лапах когти и, трубой оттопырив просто невероятной шикарности пушистый хвост. Потом тряхнул ушами, встал передними лапами на руки девочки и потянулся розовым носом к свету в ее ладонях
- Смотри. Что это там? - я указал девочке на шарик.
Сгусток света изменился, если раньше он был просто ровным, светящимся шаром, то сейчас свет в нем распался на отдельные клубы и пряди – не дать не взять – облака. А между ними будто с высоты птичьего полета я увидел леса, горы, реки, поля, пустыни, заснеженные равнины, моря и океаны. Еще не знающие ни рыбы, ни птицы, ни зверя. Ни тем более человека. Перед моим взором проносилась даже не юность мира, а младенчество его, наполненное сном, покоем и ожиданием. Он еще даже не родился, покоясь в нежном свете Ока, провидимый им и баюкаемый тихой его колыбельной. В снах его всходило солнце, неслись над разнотравьем ветра, ласково трепавшие косматые гривы лесов, ложились на песчаный берег волны, текли ручьи и реки, шли дожди, наполняя землю благодатной влагой и трепетным ожиданием, облака дремали на заснеженных склонах гор и за ними играли в прятки луны и звезды..
Я направил свой взгляд на юг и радостно воскликнул, увидев как, подчиняясь воле невидимого творца, из золотых прокаленных солнцем песков будто из морских волн вздымаются вверх могучие бастионы Орхи. А за- и над ними росли и возносились дома, возникали улицы, площади, фонтаны, сады. Вилась по каменным стенам, портикам и аркам тончайшая резьба, делавшая даже неподъемный базальт легким, воздушным, танцующим. В окнах яркими картинами возникали витражи, разбрасывая разноцветных солнечных зайчиков во все стороны.
Финальным аккордом этой безмолвной симфонии вознеслись над городом башня Совета, а выше нее – огромный купол Библиотеки.
А по улицам поднявшейся из песка Орхи, удивляясь белым высоким стенам и золотым крышам домов, шло новое, восьмое Поколение. На ступенях Библиотеки сидел, оперевшись локтями о колени, человек в пропыленной долгими странствиями одежде, со средней длины, чуть волнистыми волосами и усталыми, но добрыми глазами. Рядом с ним лежал не самых маленьких размеров волк. Мужчина глядел на приближавшихся к нему обнаженных юношей и девушек, прекрасных, сильных, чистых в своей невинности. Они остановились в пяти шагах перед ним, и вперед вышел высокий юноша с огненно-рыжими волосами. Он коснулся пальцами лба между бровями и взглянул на сидящего:
- Учитель.
Мужчина помолчал, глядя на Поколение, и хлопнув себя по ляжкам, поднялся.
- Что ж, по всей видимости, так, - улыбнулся он, с прищуром оглядывая раскинувшийся передним город и столпившуюся внизу молодежь, и махнул рукой: - Идем. Там столько всего интересного! – посмотрел на волка: - Проследи, чтобы никто не отстал.
Волк разумно, как не полагалось простому зверю, взглянул на человека и чихнул.
- Вот еще попроси меня о чем-нибудь! – мужчина, пряча улыбку в бороду, указательным пальцем ткнул в серого. Тот недовольно прянул ушами, но поднялся и, спустившись вниз, встал за последними из молодых магов и мордой подтолкнул замешкавшихся в сторону лестницы, по которой поднимались их более расторопные собратья.
- Полоротый! – я раздосадовано щелкнул пальцами.
Тот, кого восьмое поколение назвало Учителем, остановился, не закончив шага, заозирался, задрав голову, задумчиво пошевелил в воздухе ступней, а потом хлопнул себя по лбу пальцами и, пробормотав:
- Извините, - мелкой рысью, смешно удерживая руками болтающиеся на поясе парные мечи, вернулся и подхватил с нагретых солнцем ступеней мгновением ранее возникшую на них потертую папку с бумагами: - Забыл кое-что…
Я поднял взгляд. Девочка, заливисто смеясь, бегала от остроухого котенка, чья шерсть светилась ярким белым светом, а над ними медленно поднималось все выше и выше теплое, доброе солнце нового мира. И еще выше, над ним, на темном небосводе проступали первые, еще робкие звезды. А, невидимое никому, вниз, в глубины Сущего опускалось новое Око. И по неистребимому закону Вселенной Око и Сердце по мере удаления становились больше, сильнее, могущественнее. Когда их мощь станет непостижимой ни для человека, ни для бога, в точке высшего напряжения яркой вспышкой возникнет жизнь, чей прообраз они уносили сейчас в себе в бескрайние выси небес и в потаенные недра Вселенной.
А мне пришла пора уходить. Медленно, не сводя глаз с играющей с котенком девочки, я сделал несколько шагов назад. Отвернулся. Улыбнулся и закрыл глаза. В памяти послушно всплыл цветовой код из перстня Зодчих, и я как смог воспроизвел его его. Передо мной послушно возник светящий овал портала. Я оглянулся.
Рядом с девочкой уже державшей солнечного мурлыку на руках и чесавшую, ему жмурившемуся от удовольствия, за ухом, стояли две фигуры. Мужская и женская. Каждая по-своему, уникально, сильная и прекрасная. Приглядевшись, я различил знакомые черты лица и красивый узор на бедрах женщины. И улыбнулся. Аэтана в приветственном и прощальном жесте подняла руку. Я махнул ей в ответ и, поморщился от боли в спине. Но одернул себя: «Хоть сейчас-то сделай все как надо! А то запишут еще в своих священных текстах, что в сотворении мира участвовал маг со сломанными ребрами, отбитыми легкими и подвернутой лодыжкой! »
Потоптался перед телепортом, глядя на всполохи света, плавающие в нем и так не похожие на звездную тьму моих порталов. Зачем-то попробовал отряхнуть пыль с одежды, перебрал плечами. Боялся ли я? Да. Но не того, о чем говорил Адалард в последние минуты. Я до жуткого холода, поселившегося за грудной костью, боялся другого. Совсем другого. Отгоняя мысли прочь, я тряхнул головой, набычился, и, глядя перед собой, поднял в сторону руку, будто прощаясь с кем-то. Или давая отмашку самому себе. И шагнул в портал.
Маги тоже имеют право на счастье.
Я иду, родная. Ждешь ли ты меня?