Юрий Батурин: «В ЖИЗНИ МНОГОЕ ЗАВИСИТ ОТ СЛУЧАЯ»
Юрий Михайлович Батурин родился 12 июня 1949 года в Москве. В 1966 году с золотой медалью окончил английскую спецшколу, в 1973 году - факультет аэрофизики и космических исследований Московского физико-технического института (МФТИ), в 1980 году - Всесоюзный юридический заочный институт, в 1981 году - факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова. В 1985 году защитил кандидатскую, а в 1992 году - докторскую диссертацию. В 2000 году окончил Высшие курсы Академии Генерального штаба Вооружённых сил России. В 2005 году окончил вечернее отделение Дипломатической академии МИД России.
С 1973 года работал в ЦКБЭМ (ныне - РКК «Энергия» им. С.П. Королёва). С 1980 по 1990 год - на научной работе в Институте государства и права АН СССР. С 1990 по 1991 год работал консультантом помощника Президента СССР, а с 1993 по 1997 год - помощником Президента Российской Федерации, сначала по правовым вопросам, затем по национальной безопасности, и наконец, Секретарём Совета обороны России.
В 1998 году был назначен на должность космонавта-испытателя РГНИИ ЦПКим. Ю.А. Гагарина. Выполнял два космических полёта - на орбитальный комплекс «Мир» (1998 г.) и Международную космическую станцию (2001 г.).
С 2010 по 2015 год возглавлял Институт истории естествознания и техники РАН. В 2005-2015 гг. - член Научного совета при Совете Безопасности Российской Федерации, вице-президент по связям с общественностью и СМИ Российской академии космонавтики имени К.Э. Циолковского.
Герой Российской Федерации. Доктор юридических наук, профессор МГУ им. М.В. Ломоносова. Член-корреспондент РАН. Председатель Союза фотохудожников России.
- Юрий Михайлович, что значит для Вас быть космонавтом?
- Быть космонавтом значит оказаться в числе тех счастливцев, которым удалось ненадолго покинуть этот мир и снова в него вернуться. Когда ты видишь тоненькую голубую полоску атмосферы, понимаешь, что тебя из того мира изъяли. Всё осталось там, в прошлой жизни. Ты попадаешь совсем в другие условия, где приходится заново учиться есть, пить, перемещаться в пространстве. Но главное, что потом ты возвращаешься обратно, и вот это возвращение производит самое сильное впечатление.
Все, кто хоть раз побывал в космосе, поменялись, и поменялись в лучшую сторону. Первый журналист, который слетал на орбиту, Тоёхиро Акияма, когда вернулся на Землю, то поработал ещё пару месяцев в своей телевизионной компании, которая, кстати, и оплатила ему полёт, а потом купил домик подальше от городской суеты и занялся выращиванием цветов, всячески оградив себя от общения с людьми. Такое впечатление на него произвело космическое путешествие.
Поэтому я и говорю, что быть космонавтом - это попасть в число счастливцев... Почему именно «счастливцев»? Потому что далеко не всё зависит от здоровья и прочих объективных факторов, многое зависит просто от случая. Повезёт - не повезёт. Взять, например, Германа Степановича Титова, он очень хотел быть первым, но полетел Гагарин. Титов, может быть, даже был более готов, чем Гагарин. Но Гагарин понравился Королёву. Королёв предложил: «Хотите посидеть в корабле?» Все дружно ответили: «Да, конечно, хотим». И только Гагарин, перед тем как залезть в капсулу, снял ботинки - как это делают в деревнях, прежде чем войти в хату. И это страшно понравилось Королёву. Может быть, именно в этот момент он и принял окончательное решение. Он не ошибся в своём выборе, но всё равно это был случай.
- На Вашем счету два космических полёта. Расскажите о наиболее ярких впечатлениях в период подготовки к ним. И отличалась ли подготовка к первому полёту от подготовки ко второму?
- Подготовка к первому полёту и подготовка ко второму полёту - это по восприятию две совершенно разные подготовки. Когда готовишься в первый раз, ты стремишься узнать всё до мельчайших деталей, всё тебе кажется необычайно важным. Я даже дневники вёл: и во время подготовки к полёту, и там, в космосе, так называемый полётный дневник. Во время первого полёта мне казалось, что надо записать всё. Во втором полёте такого уже не было. Хотя во втором полёте открывалось много того, чего не заметил в первом.
Я же пришёл в отряд космонавтов через некоторое время после того, как Борис Николаевич Ельцин уволил меня с должности своего помощника. Вы когда-нибудь слышали, чтобы в какой-нибудь стране помощника Президента по национальной безопасности увольняли по сокращению штатов? Я проходил подготовку к первому полёту после событий, которые ещё
были свежи в памяти, и у меня в сознании сразу прочертилась резкая граница. В политике ведь оно как, ты будто сидишь в окопе и отстреливаешься от всех. При этом ты осознаёшь, что придёт момент, и кто-то из твоей команды тебя предаст. Это правило, практически не знающее исключений. А в космосе - экипаж. Он как одно целое, так как чаще всего нельзя выполнить то, что от тебя требуется, если тебе не помогают товарищи.
Это мне стало ясно ещё в период подготовки к полёту, в частности, во время морских тренировок, когда нас сбрасывали в спускаемом аппарате в море. Сначала все облачены в скафандры, и вот постепенно, один за другим мы должны были снять скафандры, поменять бельё, надеть шерстяной костюм, а сверху - так называемую «форель», водонепроницаемый костюм. И потом только покинуть капсулу. Но до этого нас часа четыре раскачивали на волнах, и если методистам казалось, что волна не очень сильная, они раскачивали капсулу вручную. Это своеобразная проверка вестибулярного аппарата. Ну, вестибулярный аппарат - это отдельная история. А вот как поменять скафандр на «форель» в условиях крайне ограниченного пространства?
Представьте себе, спускаемый аппарат - это три с половиной кубических метра в объёме «по воздуху». Что значит «по воздуху»? В учёт идут все маленькие пространства, куда человек и протиснуться-то не может. А всё вместе - три с половиной кубических метра. Это всё равно что три мужика в скафандрах заберутся в шкаф. И вот в таком ограниченном пространстве снять с себя всё можно только выполняя определённую последовательность действий и только с помощью товарищей. В этом и состоит разница. Если там отстреливаешься, то тут - экипаж. А экипаж - это полная взаимопомощь. Надо рассчитывать на любого члена экипажа как на самого себя.
- Приходилось ли Вам в космосе сталкиваться с какими-нибудь необъяснимыми явлениями?
- Давайте сразу расставим все точки над «i». Зелёных человечков и НЛО я там не видел. Ничего подобного нет. А теперь я расскажу, откуда появляются подобного рода рассказы, в том числе у космонавтов.
Был у меня друг, Саша Серебров, космонавт, совершивший четыре полёта и десять выходов в открытый космос. Пять лет назад он ушёл из жизни. Так вот, во время одного из полётов он вдруг обнаружил, что их станцию примерно на расстоянии 300-400 метров сопровождает тело явно искусственного происхождения. Почему он так решил? Потому что предмет имел правильную шестигранную форму. Но его удивило другое - почему никто из экипажа не замечает этого предмета. Он подходил к ним с намёками, но никто не реагировал. Тогда Серебров решил, может, у него что-то с головой. Подождал неделю, но ничего не изменилось - тело продолжало преследовать станцию. И тогда он сообщил об этом явлении на Землю. Ему сказали, хорошо, сними на камеру, «сбрось» нам картинку, а мы здесь соберём комиссию и будем разбираться. Он так и сделал. Но прежде чем переслать картинку, решил посмотреть изображение на станционном мониторе. И тогда он обнаружил, что это вовсе не крупный объект за иллюминатором, а маленькая гаечка за ним, вне станции - действительно, искусственного происхождения, абсолютно правильной формы.
Дело всё в том, что когда мы с вами здесь на Земле смотрим, например, в окно, то можем оценивать глубину пространства, потому что есть опорные точки. А в космосе таких точек нет. Нельзя же считать за опорные точки звёзды, находящиеся на расстоянии множества световых лет. Таким образом, глазу опереться не на что. Вот и возникают иллюзии. Но это всего одна реальная иллюзия, которую видел космонавт и честно о ней рассказал. А я слышал и другие истории, например, о том, как человек превращается в ящера и отправляется на какую-то другую планету.
Давайте подойдём к этому вопросу с точки зрения физики. Известно, что в космосе любая жидкость принимает форму сферы. Наш мозг, конечно, не жидкость, но и он пытается принять форму шара. А черепная коробка, сформированная под действием сил гравитации в течение многих миллионов лет, не даёт ему этого сделать. Поэтому на какие-то участки мозга давление увеличивается, а на какие-то - ослабевает, а может вообще исчезать. И что человек способен увидеть при таком воздействии на свой мозг? Об этом можно только догадываться.
- Вы сказали о том, что после космического полёта меняется мировоззрение, и даже привели пример. А как это происходило у Вас?
- После первого полёта многие ожидали, что я непременно вернусь в административную структуру, в Роскосмос, например, или ещё куда-нибудь, не учитывая тех трансформаций, которые происходят с человеком при встрече с космосом. Дело в том, что оттуда возвращаешься с совершенно другим умостроем, осознавая, что есть много вещей, на которые даже не стоит тратить время.
Был у меня ещё один товарищ - Миша Сиверцев, социолог по образованию. Он, к сожалению, тоже уже ушёл из жизни. А когда я работал в Кремле, он предложил сделать со мной интервью. Я говорю: «Ты ж понимаешь, что я не смогу тебе рассказывать всё, чем занимаюсь». Он пояснил, что его интересуют чисто психологические ощущения. Я подумал, что это на самом деле должно быть интересно и согласился. Он действительно за это время сделал со мной несколько интервью. Ну а когда Борис Николаевич меня уволил, и я начал готовиться к первому полёту, то Миша приехал и сказал: «Слушай, а что если мы с тобой продолжим интервью, но теперь уже в космосе?» Я спрашиваю: «Как ты себе это представляешь?» «Очень просто. Я напишу тебе на листочке несколько вопросов, запечатаю в конверт. Ты этот конверт возьмёшь с собой. И когда у тебя будет возможность, ты его вскроешь, достанешь вопросник и честно, только обязательно честно, ответишь на все мои вопросы». Я опять согласился.
И вот начался полёт. Мы вышли на орбиту. Первые два витка - работы много, даже скафандр не снимаешь. А каждый виток по полтора часа. Потом разрешили снять скафандры, поужинать, отдохнуть. И вот часа через четыре, четыре с половиной, оставшись один в спускаемом аппарате (мои товарищи ушли отдыхать в бытовой отсек), я достал этот конверт и начал отвечать на вопросы. Первый, второй, третий... И вдруг читаю очередной вопрос: «Как ты думаешь, почему Ельцин так с тобой поступил?» Я про себя думаю: «Миша, ты о чём вообще? Кто такой Ельцин? Мне это сейчас не интересно даже».
- При Вашем участии в космосе побывал первый турист. С какими трудностями довелось столкнуться во время этого полёта? В частности, не создавал ли сложности языковый барьер?
Справочно:
28 апреля 2001 года с космодрома Байконур стартовал российский космический корабль «Союз ТМ -32», на борту которого, кроме космонавтов Т. Мусабаева и Ю. Батурина, находился и первый космический турист - американский предприниматель и мультимиллионер Деннис Тито. 30 апреля была осуществлена стыковка корабля с Международной космической станцией (МКС). Экипаж провёл на МКС шесть дней и 6 мая вернулся на Землю.
- Деннис Тито был допущен к полёту, когда ему вот-вот должно было исполниться 60 лет. Он с энтузиазмом взялся за подготовку. А подготовка как раз начинается с изучения русского языка. Если ты летишь на российском корабле в составе российского экипажа, то должен понимать, что на нём происходит, видеть показания индикаторов, за всем этим следить, слышать и воспринимать команды. Но Деннис немного позанимался, а потом сказал: «Вы знаете, я уже старый. Я не буду учить русский язык. Давайте вы со мной будете разговаривать на английском». Мы согласились. Но тем не менее, я ему написал несколько слов и выражений, в основном команд, которые надо быстро понимать и также быстро на них реагировать. И надо сказать, он их честно выучил. Даже более того... Мы в этом убедились, когда проходили примерку. Она проводится за неделю до полёта. Во время примерки экипаж доставляют на «Байконур» и разрешают опробовать космический корабль.
Проверить все тумблеры, рычаги, индикаторы и механизмы - всё, с чем предстоит работать. После примерки экипаж пишет замечания, которые в течение оставшейся недели устраняют, конечно, те, которые возможно устранить.
И вот, когда Денниса Тито посадили в спускаемый аппарат, и он, облачённый в скафандр, оказался в этом тесном пространстве, тут, видимо, до него дошло, что шутки кончились, через неделю его засунут в эту кастрюлю, закроют крышкой и закинут неизвестно куда. Поздно говорить, что передумал. Всё, контракт оплачен. И это произвело на него такое впечатление, что когда мы после примерки сели в самолёт и полетели обратно в Чкаловский, я от него, от Денниса Тито, который сказал, что не будет учить русский язык, услышал: «Ну что, по чуть-чуть?» Поэтому нельзя сказать, что он уж совсем ничего не знал на русском языке.
- Бывали ли у Вас такие нештатные ситуации, где проявлялась взаимовыручка экипажа?
- Да, конечно, такие ситуации были. И даже с тем же самым Деннисом Тито.
Во время возвращения на Землю медицинская группа констатировала инфаркт у туриста. Сами понимаете, какими это было чревато последствиями. Уже был дан тормозной дуплекс, уже начались перегрузки. Но из ЦУПа поступила команда: «Срочно достать из аптечки таблетку номер три и дать туристу». По названиям говорить не принято, всё зашифровано, «таблетка номер три» и всё.
И вот командир передаёт мне управление, сам отстёгивается и лезет в аптечку. А это означает, что потом он уже как следует не пристегнётся, потому что при перегрузках уже так не затянешься. А дальше - это надо было видеть: он в скафандре, в перчатках раскрыл аптечку, с трудом достал оттуда таблетку. Но как в перчатках засунуть таблетку американцу в рот? Он ему говорит по-английски: «Открой рот». Тот открывает. Раз туда таблетку. Промахнулся. Берёт следующую. Всё в перчатках. И опять её туда. В конце концов таблетку он забросил. Потом начал пристёгиваться. Это был такой аттракцион, который никогда больше никто не проделывал.
На Земле, конечно, были очень напуганы. Но всё обошлось благополучно, поскольку бортинженер и командир взаимозаменяемы. Потом оказалось, что Деннис Тито просто неправильно надел медицинский пояс.
- Говоря о наших главных конкурентах в космосе - США, действительно ли в 1969 году американцы обладали таким техническим потенциалом, чтобы высадиться на Луну и прилететь обратно?
Справочно:
25 мая 1961 года, через шесть недель после триумфального полёта Юрия Гагарина, президент Джон Ф. Кеннеди выступил с речью перед Сенатом и Палатой представителей, в которой пообещал, что до конца десятилетия американец высадится на Луне. Потерпев поражение на первом этапе космической «гонки», США вознамерились не только догнать, но и перегнать Советский Союз.
- Да, действительно. Когда президент Кеннеди объявил в качестве ответа на советский вызов, что американцы должны высадиться на Луне, это было чисто политическое заявление. И оно было сделано в очень неблагоприятной для Соединённых Штатов экономической обстановке. Экономика была в полной стагнации. Когда заработала эта идея, когда операция стала складываться, американская экономика выползла из того состояния, в котором была. Это побочный результат программы «Аполлон». Даже ради одного этого её следовало осуществить.
Но, тем не менее, технически американцы сделали, конечно, очень много, по крайней мере, чуть больше, чем мы. Мы были почти готовы. Если бы понадобилось, то и мы бы высадились на Луне. Но было принято решение, что вторыми мы быть не можем. Хотя это достижение не только американцев, а всего человечества. И Советский Союз был способен совершить такую экспедицию. Это всё связано с мощным научно-техническим прорывом, который тогда происходил.
Что интересно, сегодня мы на это не способны. Я сейчас говорю о нашей стране. Но повторить то, что сделали, сейчас не могут пока и сами американцы.
- Что сегодня происходит с космической отраслью? Нет ли опасности, что российская космонавтика в силу политического и экономического давления может остаться на обочине?
- Сейчас мир, несмотря на разное экономическое состояние стран, несмотря на достижения в космонавтике, находится в плену кризиса технических идей. В чём тут дело?
Развитие любых технических направлений, будь то авиация, автомобилестроение, танкостроение, космонавтика, подвержено определённым циклам. Как объяснял Циолковский, сначала приходит сказочник и говорит: «А вот сделал Иван-царевич ковёр-самолёт, сел на него, полетел, к вечеру оказался в тридесятом царстве». Услышал эту сказку учёный. «Да, - говорит, - а сказочник-то не дурак. Правда, он мало что понимает в физике. Что такое ковёр? Поверхность должна быть твёрдая. Подъёмная сила должна образоваться. Надо взять фанеру...» Ну и так далее. В общем, начинает фантазировать, а потом пишет статью. Статья публикуется. Проходит какое-то время, попадает эта статья на глаза инженеру. Инженер тоже заражается идеей. Но сначала критикует учёного за плохие познания в технике. Что значит лететь на фанере? Должны быть технические приспособления. И делает проект. Этот проект обсуждается. Затем приходит промышленник и говорит: «Проект хорош. Я его беру для серийного освоения». Берёт, тратит на его реализацию несколько лет. А потом мы приходим в аэропорт, садимся в самолёт, читаем газетку, обедаем, а к вечеру уже в тридесятом царстве. И всё, о чём говорил сказочник, осуществилось.
Эти циклы, с большей или меньшей погрешностью, справедливы в том числе и для космонавтики. Их четыре, каждый - примерно по 35 лет. Общий цикл составляет 140 лет. Правда, это было справедливо для 19-20 веков, в 21-м, возможно, темпы будут другими. Не в этом дело. Главное, что на сегодняшний день полный цикл выработан. Дальше возможно только инерционное развитие.
Сегодня никто не знает, куда лететь и зачем лететь. Взять тех же американцев. Приходит к власти один президент и говорит: «Возвращаемся на Луну». NASA получает команду и начинает работать над этим проектом. А это задачка не из простых. Достань даже сейчас все чертежи «Аполлона», они его не создадут. Люди ушли, технологии утрачены. Ну работают они над возвращением на Луну. Пока они работают, приходит другой президент и говорит, мол, на Луне мы уже были, давайте полетим на Марс. Всё, NASA принимает команду и начинает подготовку полёта на Марс. Эту программу можно осуществлять долго, и не один президент за это время сменится. Приходит третий президент, ему объясняют, что нет смысла ставить такие задачи, потому что за финансирование, которое мы выделяем, будут отчитываться другие люди и неизвестно перед кем. Он соглашается, что нет смысла, и принимает решение высадиться на астероиде. Дескать, японцы посадили автоматический аппарат на астероид, который в течение года совершил полный виток, потом вернули его на Землю. Но это был автомат, а мы сделаем это с людьми. Вопрос - зачем? Но президент сказал, значит надо сделать. Начинают работать над высадкой на астероид. Но что это означает? Это означает, кризис идей. Не понятно, что делать в пилотируемом космосе.
Вот представляете, ракета, она практически вся заполнена горючим, а сверху - так называемая полезная нагрузка. Какой процент от общей массы космической ракеты составляет полезная нагрузка? Когда запускали первый спутник, полезная нагрузка составляла 1,1 процента. За это время, с 1957 года до сегодняшнего дня, этот процент возрос до 4,1. Если так совершенствовать, то лет через двадцать мы и пяти процентов достигнем. Это и есть инерционный путь.
В космонавтике главное - две вещи - двигатели и жизнеобеспечение. Сегодняшние двигатели уже достигли совершенства. А ресурс человека заложен природой. Поэтому о сверхдальних полётах, например, на Марс, можно только мечтать. Нужен технический прорыв, то, что сможет скачкообразно продвинуть космонавтику вперёд.
Та страна, которая первая совершит этот прорыв, и вырвется в лидеры. Но для того чтобы хотя бы надеяться на то, что мы можем стать такой страной, нужно давать науке возможность развиваться, а не загонять её в угол. Что у нас успешно делают последние пять лет.
Да, действительно, мы можем отстать навсегда. А всё потому, что у нас нет ни плана, ни стратегии развития. Вернее, есть, но в них нет ничего конкретного. Мне приходилось заниматься составлением сборника постановлений ЦК КПСС и Совета министров по подготовке первого полёта. Так вот, они все насыщены технической терминологией, цифрами, физическими показателями. Сейчас же нет ничего, кроме слов. А создавать подобные проекты, без участия учёных и инженеров просто бессмысленно.
- Юрий Михайлович, с учётом Вашего опыта учёного, как Вы думаете, могут ли в космосе проводиться какие-нибудь эксперименты для интересов и нужд полиции?
- Честно говоря, я так сразу не могу сказать, какие можно проводить эксперименты, которые могли бы приносить пользу полиции. Может быть, что-то связанное с медикаментами, лекарствами, либо разработка каких-то стимулирующих веществ, которые могут поддерживать силу и энергию в течение длительного времени. Суть в том, что как раз в условиях невесомости можно избавиться от искажающего влияния гравитации и сделать молекулу препарата более геометрически правильной, а значит и препарат - более эффективным. Мне кажется, что-то в этом духе.
Но есть и другие эффекты, где космос работает. Вот, например, как вы думаете, сколько по времени сохраняется след на воде за кораблём?
- Ну, может быть, полчаса, час...
- Так вот, след за авианосцем сохраняется несколько дней. Волна, которую уже через несколько часов не разглядишь с самолёта, очень даже неплохо видна из космоса. Этот эффект проявляется только на больших расстояниях. Вот, может быть, нечто подобное может оказаться полезным МВД, когда можно будет из космоса отслеживать какие-то перемещения, и не обязательно авианосцев и кораблей, и не по воде, а по суше. Просто другой масштаб, другое восприятие.
Опубликовано в журнале СМВД «Содружество» (№3-2018).