Королевский крокет с неожиданно Витухновской

               
     Штаны из березовой коры шуршали грозно и звонко диссонирующей струной Страдивари, продавшего пердячий пар своей души полномочнице демократии на планете мадам Гершензон, обшарпанным телом комода пробивающей зеленое море тайги с упорством старорежимного геолога, сапогастого, рукастого и всезнающего кухонными посиделками с Булатом Окуджавой, демобилизованным гномом Абхазской войны, с преогромным изумлением обнаружившим изменившийся мир наживы и собственную на х...й никому ненужность, выплеснутую мыльной водой из корытцев машек, патриотических шорьков свиноподобных бриттов, вновь обженивших принцев и лошадей в бомболюке летающей крепости союзников, вывезших все тяготы войны на своих полиомиелитических культях, пока островные пидоры скакали по чаепитиям великих герцогинь, половым созреванием садовников размножившихся на погибель миру.
     - Промолчи, попадешь в палачи, - с придыханием ярославского Щепкина провыл Окуджава и осторожно, стараясь не растрепать шестимесячную завивку, поколотился об эмалированную поверхность холодильника  " Розенлев ". Финский, хороший, джинсовый.
     - Ах ты, сука, - оглянулась мадам, постепенно наливаясь, как подростковый прыщ, лютостью, - рекламируешь чухонскую фабрикацию русской зимы ?!
     Я посмотрел на получившиеся слова и подумал, что надо бы мне совсем отказаться от родной речи. Получалось сыро и стремно, будто вынужденно или по обету всеядной свиньи, смутным воспоминанием пришибившей мое настроение недавно, я чуть не снес в манду свои псевдоаккаунты, трясясь от омерзения и представляя так и не забытые мною рожи Урганта и Шараповой, получалось гадко, достойно Витухновской или иных уродов, жующих хренотень, никак вообще не касающуюся ничего и никогда, это похоже на движухи Навального или речи Медведева : вот, вроде, что - то говорится или иногда делается, но в руке твоей, разжатой перед сном, нет даже тумана, там ни хера нет, лишь раздражение, переходящее в злобу на самого себя, будто кто тебя заставляет включить тиви и разбить тут же экран, потому как там промелькнул абажем ублюдок Дибров или Захарова проистерила заданный урок Достоевского, конопатящего каторжную плоскодонку блинами голодомора. Со мной бывает такое, шатаешься, выискивая кино сороковых годов с Викторией Лейк, а натыкаешься на физиономии Козловского или Семина футболиста, сразу переклинивает ненавистью и отвращением, щупаешь башку, ищешь рога или полупроводники почвенного робота, хочется взорвать весь мир или сбегать быстренько посрать, спеть гимн или подумать о родине, короче, такая х...ня лезет в голову, что половину дня охреневаешь и представляешь себя экспериментальной таксой академика Павлова, жрущей экскременты, хотя все лампочки ушли на фронт. Вот просто взялись усиками за усики, разбив тонкие стеклышки, и ушли. Идут проселками, молчат, суки, топают и вздыхают, сопят, жрут на привале консервы, приходят на фронт и видят, что с той стороны : давно прожекторы. Мощные такие, конские прожекторы, выискивающие мандавошек у затянутых в меховые куртки пилотов Люфтваффе, кружащих над Ковентри в поисках достойной цели. А ее нет. Нет никакой цели, бегают внизу перекати - полями вонючие мхи и лишайники, содранные с ледниковых валунов ветром и костылем Сильвера, деловито проковылявшего к гавани Бристоля, а больше ни х...я. Тундра. Самая натуральная вечная мерзлота из чепухи и миллиард раз прошедшей дистилляцию морской воды Кевина Кестнера, поджаберного солитера Алины Хенесси, басом фальцета цитирующего внутри организма порнозвезды Бродского и Михаила Светлова, ржачного подонком Мироновым и скотом Папановым, коих ты терпеть не можешь, стыдливо ощущая себя предателем и гадом, выворачивает тебя наизнанку от этой поганой совдепии, а все вокруг ждут пятницы, бля. Вылезет усами Якубович и объявит морячка гнидой. А ты крутишь головой и молишься Бегемоту : вот я щас закрою глаза, а через три секунды открою, и, пожалста, Бегемот, сделай так, чтоб этой х...ты не было никогда, даже в прошлом. Между прочим, сделать это не сложно. Надо эмигрировать на юг Австралии и выучить язык кенгуру, дав слово верное утконосу и ехидне никогда ничего не читать, не смотреть, не знать на русском языке. Потому как п...дец.
     - Мы с тобой одной крови, ты и я, - шумит за деревом экскаватор Сикорского, отгружая ковшом дерьмо, - Чиль. Оба питаемся по - русски, не читаем перед обедом советских газет, но всегда помним день победы.
     Коршун Чиль кружит в вышине и размышляет : насрать ему на головы мадам Гершензон и Булата Окуджавы или свалить по восходящим от уставшей Земли воздушным потокам законов аэродинамики в Австралию. Так ничего и не решив, Чиль присвистывает и с изумлением обнаруживает, что получилось из Рихарда Вагнера.
    А в это же самое время на другом конце земли Рихард Вагнер угощает лимонадом Гитлера и рассказывает анекдот про русского, япошку и киргиза. Гитлер ржот не может, Вагнер жжот не может, а я, подменяя им лимонад свежезаваренным чаем, напеваю из Кальмана.
    - А где же сердце, что полюбит меня ...
    Ну, и так далее.