- Вы не можете предложить мне сигарету?
Буковски взглянул на сидящую сбоку от него пассажирку. Это номер! А что ж ещё, чёрт его подери, если под тихо звучащий «Безумный алмаз» Девида Гилмора, он не думал сейчас в частности и о тысяча третьем километре трассы! Почему-то он не мог определить её возраст - более двадцати или восемнадцать? Но на заднем сиденье спит её дочь, примерно пяти лет. Эта такая молодая мать, последние полчаса сидела c лицом ничего не выражающим, смотрела прямо на ленту дороги, ладони рук держала между стиснутыми коленями ног, обтянутых линялыми джинсами. И вот теперь обратилась с просьбой (второй! первой была подвезти). Но тогда слова были правильными, а что было сейчас? Похоже, что она просто высказала мысль вслух, не заботясь о расстановке слов. Или у тебя такой стиль, девочка?
- У вас есть сигареты?
Теперь она повернулась к нему.
В ответ он приготовился было сказать свою обычную фразу, что не курит, и тут вспомнил: машина была чужая. Его «logan» стоял сейчас в мастерской, со снятыми шасси. Знакомый адвокат, пошедший в «гору», одолжил ему свой «шевроле» - пикап, и когда Буковски уже сидел за рулём, он протиснулся в окно, открыл бардачок и забрал какие-то файлы с бумагами. Тогда-то и заметил Буковски в дальнем углу бардачка пачку «lucky-strike».
- Там у тебя сигареты остались...
- Э-э!..Забей! Старая пачка! – ответил адвокат и в глазах у него мелькнул «чёртик»: а что если не куривший товарищ вдруг да захочет.
- У меня открыта другая,– усмехнулся друг, прищурившись. – Знаешь, я перешёл на «dunhill».
Что ж, кури свои «dunhill», и на здоровье, «рассекая» на свеженьком «porsche»
мысленно съязвил тогда Буковски. Был вот приличным человеком, а теперь надо же - «dunhill»…
- Да, в бардачке, - сказал он попутчице, - перед вами.
Она открыла дверцу и извлекла пачку, которую Буковски с удовольствием бы выбросил ещё раньше.
- Тут последняя.
- Она ваша. Я не курю. Но… Кажется, это не дамские сигареты?
- Самый раз! – ответила она, и прозвучало это как «не волнуйся, старик!».
Теперь Буковски захотелось, более внимательно приглядеться к своей попутчице.. «Что-то здесь не так, не знаю что именно, но что-то не так.» Фраза от киношного, депрессивного рок-музыканта ему нравилась и подходила ко многим случаям. К примеру, вот как этот. Буковски поправил зеркало. Вновь отметил, что она не лишёна привлекательности. Но было с ней что-то не так. Не внешне, а там, внутри. Она, явно, что-то меняла в своей жизни, совершала «крутой вираж». Её пальцы с подпиленными ногтями разминали сигарету, затем она прикуривала от своей зажигалки и затягивалась хоть и не взахлёб, но сильнее, чем нормально.
Приятный овал лица, лоб, высокий и плоский под короткой чёлкой, тогда, как густая масса вьющихся волос была заведена за уши, а те были маленькими, и казались, без хрящей. Блондинка, но свой цвет волос явно темнее. Глаза пока скрывались за дымчатыми стёклами, лишь брови над оправой - как японской кистью быстрые два коротких не широких мазка. Маленький, не тонкий, но аккуратный нос, чувственный рот, с уголками губ, прячущимися в лунках. Бархатистая, слегка загорелая кожа, ключицы и шея открыты. Короткий блейзер был расстёгнут, под ним легкая, в цвет морской волны блуза навыпуск, туго облегала плотное тело.
Его мысль вернулась к моменту встречи, на тот самый тысяча трёхсотый километр.
Он остановил машину рядом с голосующей женщиной: одну ладонь она держала сжав и подняв большой палец, другой рукой придерживала за плечо ребёнка. В этом месте к трассе примыкала не широкая дорога с указательным знаком до какого-то населенного пункта с расстоянием до него.
На том участке дороги в тот момент Буковски оказался один: возможно, были и другие машины, но раз женщина голосовала, значит, ей не везло до него. Или было не по пути. Метрах в пятнадцати стоял, вероятно, заглохший «форд»-пикап. У него был поднят капот, и была видна угловатая задница, облаченная в потертые, с заплптами, джинсы: водитель стоял на бампере и весь перегнулся внутрь, к мотору.
Буковски дотянулся до ручки противоположной двери и открыл её. Солнце оказалось прямо за спиной у женщины, поэтому её лицо он видел нечётко, к тому же она была в очках.
- Проблемы? – он глянул в сторону «форда».
Женщина обернулась к заглохшему пикапу и кивнула:
- Да, мы ехали в N. И с мотором что-то случилось...
Она повернулась к Буковски:
- Мсье, вы не возьмете нас с дочерью до N? Вещей у нас немного... Только до N. Нас там ждут.
Вызывающие нотки в её голосе он проигнорировал: это было по пути, хотя обычно не останавливался в N.
У ребёнка - девочка лет пяти - был маленький велосипед, который, Буковски поместил в закрытую часть кузова, и туда же пару чемоданов, средних размеров один и поменьше, другой. Старик, незадачливый водитель «форда», проводил их равнодушным взглядом.
Первые минуты спутница лишь пару раз оборачивалась к дочери и отвечала, где в дорожной сумке бутылка с соком или булка и говорила ей, чтобы она была аккуратней. И вновь застывший взгляд на дорогу. Буковски за это ограничился лишь парой мимолётных взглядов в зеркало.
Теперь вот она курила, и судя по затяжкам, коротким и нервным внутри у неё шёл процесс сборки «кубика Рубика". А Буковски мысли вдруг свернули к его дочери.
Он не знал точно как произошло, что, во время учёбы на бакалавра искусств дочь «подхватила» модную болезнь - сhildfree. Узнав об этом, и начав обсуждать прояснившийся факт, он и жена, сыпали обвинениями в адрес друг друга. И тем не мене, он пришёл к грустному выводу, что его, как отца, вина больше: во время ссор с женой, уму надо было позаботиться плотнее закрывать двери. Небо тому свидетель, что в некотором смысле, в тот момент он повторял ошибку своих родителей, но что толку, когда делаешь поздние выводы. Итог - внуков ему в ближайшее время не нянчить. Пока не определится и не встанет крепко на ноги старший сын. Черт возьми, а ведь, я не задумывался о том, что старость уже где-то... довольно близко. «Интересно, какой праздник души у меня будет, допустим, ближе к шестидесяти?» - подумалось ему. Вопрос... И отнюдь не праздный. И что это было, когда вполне серьёзно он хотел пойти воевать: не "репортёрить", а именно взять оружие в руки и н передовую. Даже прощупывал у "нужных людей" ближайший путь туда,за ближний "бугор", где началась заваруха против "шоколадного диктатора", поборника "истинных ценностей". Чувство вины? Да, дочь, вот и с тобою я так и не смог поговорить о многом нужном и важном. Объясниться... Но, чёрт возьми, я боюсь твоих слёз. «Ты боишься признать, что камень в её душе, оставлен отнюдь не кем-то, а тем, что она видела в семье...» Заткнись, док, ради всего святого, заткнись! И все же, дальше то что?
Рёв мотоцикла привлёк к себе внимание Буковски. Слева шёл байк, естественно, с наездником в соответствующем «прикиде»: шлем с тонированным забралом, кожа косухи и штанов – в общем, тот пристроился рядом, чуть в метре от кабины. Шлемоносец подался головой к двери машины, и похоже интересовался, теми, кто сидел внутри. А минуту спустя правой рукой показал, мол, остановите. Это было наглостью, да не простой такой наглостью, а в сотой степени! Буковски уже готовил соответствующую фразу, когда с правой стороны, мимо его лица, протянулась рука спутницы, показывая рокеру известный жест средним пальцем: молодая женщина не без торжества улыбалась, и правая губа слегка приоткрыла оскал. Тогда байкер прибавил скорость, ушёл в «отрыв» и встал спереди, сравняв скорость. Буковски взглянул на зеркало бокового вида, дабы убедиться в возможности манёвра - машин сзади не было, и он повёл руль влево. Не тут-то было! Идиот на байке повторил движение.
- Она не отстанет, – сказала спутница, и затем подытожила, - та ещё стерва…
Буковски готов был с этим согласиться, но тут его «добили» следующие слова:
- Я свою сестру знаю!
Он резко съехал на обочину, и едва удержался, нажимая педаль тормоза. Два слова сквозь зубы окоротили его длинную мысль:
- Твою мать...
- Что, испугались? – гортанно хохотнув, продолжала спутница, и щелчком отправила окурок в окно. – Не парьтесь, я ничего и ни у кого не воровала.
В метрах восьми от машины байкерша поставила своего «коня» на стойки, сняла шлем и, держа его на согнутой в локте руке, теперь шла к ним. Буковски не мог не отметить её хорошее сложение: кожаные штаны великолепно обтягивали сильные бедра, и косуха не скрывала крепкий торс. Походка была ровной и уверенной, а ковбойские сапожки поблёскивали латунными пряжками. Было и поразительное сходство с сестрой, разве что причёска короче и к тому же, волосы примяты после шлема. Буковски заметил в зеркале, как его соседка покусывала нижнюю губу. «Девочка, да ведь ты...». Буковски не успел додумать мысль: байкершам подошла вплотную к окну, и их взгляды встретились.
- Здравствуйте, месье, – она говорила, слегка растягивая слова. Голос уверенной в себе женщины, хороший, немного грудной, и дополнительно к тому, как чеканились слова, будто тяжёлым прессом, где-то там, там, где они формировались, чувствовался металл. Характер, одним словом.
- Она уже сказала вам кто я?
- Да, мисс! Меня...
- Представляться не обязательно, месье, мы обе сейчас попрощаемся с вами и пожелаем счастливого пути.
«Подача» была крепкой, из разряда: «всем-на-задние -лапки!». Однако Буковски не собирался этого делать. Да и ситуация включила воображение на полные обороты. Оглянувшись на заднее сиденье, он удостоверился, что девочка спит, и, похоже, крепко, и решил, выйти из машины. Женщина сделала полшага назад.
- Ну, во-первых с девочкой вас трое. - продолжил он, прикрыв дверь. - Во вторых, некуда ставить чемоданы и игрушку. И в третьих, я хотел бы дождаться прояснения ситуации.
Байкерша мгновение молчала, затем глянула вглубь салона автомобиля, после не спеша обошла пикап спереди, и остановилась у противоположной двери.
- Олли, выйди! - от такой тональности, не высокой, но с возникающей следом вибрацией, бывает, срываются с гор снежные лавины. «Да, она сама - «мадам-Скала» Буковски.
Тем временем, его спутница, которую назвали по имени, вышла и встала, скрестив руки на груди, опираясь спиной в дверь. Теперь сёстры стояли друг перед другом, лицом к лицу.
Значит, молодую мать звать Олли. Хорошее имя. Пусть поговорят. Буковски оглянулся в сторону байка, и решил выйти посмотреть, что это было за «железо». «Эй, с каких это пор ты так смачно врёшь себе?» - усмехнулся сам он себе. Ему нравились мотоциклы - мечта юности! - и не стоило лукавить себе! Он вышел и неспешно пошёл вперёд. Начинавшаяся за спиной перепалка двух женщин, хоть и отрывочно, но была ему слышна. «Ты думаешь...» «Да, я думаю...». « И о дочери тоже?..» «И о ней!.»
На всякий случай Буковски держал уши востро. Промелькнула мысль, пока неясная, просто какой-то призрак... Но мере приближения к байку, «наглые рожи» друзей юности приветствовали Буковски из дальней юности.
Смотреть было на что, и это не был «амер-«harley»! На обочине стоял легендарный байк-чоппер «wolf» То, что это был он, говорила красного цвета накладка на бензобаке; с хромом по обводу и названием по центру. Если более чем двухметровый красавец действительно принадлежал этой мадам-«Скала», то надо отдать должное её вкусу. Тяжёлый «харлей» был бы не по её комбинации. К слову сказать, такую модификацию «wolf» ему не приходилось видеть. И стилю тоже респект, не правда ли, други мои! Рама усилена, дисковые тормоза, широкое переднее колесо и ещё шире заднее, с лёгким прогибом общее сиденье «Рога» высокого руля там, где газующая ручка, сцепление и тормоз эргономично опущены вниз. Вместо одной, две фары под щитком. Выхлопные трубы с обеих сторон и кожаный кофр. Всё это, казалось бы, мелочь, но смотрелось отлично. О-о-о, боги!.. Что ещё там?..
Звук пощёчины был слышан с разделяющего его и женщин расстояния: Буковски резко обернулся. Его попутчица, имя которой было Олли, в этот момент отталкивала сестру от себя. Вырисовывалась картина классического теста психоаналитика: ваши действия, мьсе?
- Милые, дамы, у меня есть к вам предложение! - громко сказал Буковски и двинулся по направлению к ним. Он чувствовал раздражение и ему самому это не нравилось. Не обращая внимания на руку старшей из сестёр с ладонью-«стоп», вытянутую в его сторону, он сдержанно продолжил:
- Уже вечереет и здесь, а в получасе езды есть мотель. Не знаю, как вы, но я проголодался. Да, к тому же... просто устал.
Тут к его словам прибавился аргумент: проснувшаяся девочка выглядывала в окно второй двери и растерянно улыбалась: видимо она ещё не успела понять, что происходит и лишь произнесла:
- Здравствуй, Алекс.
Ну, вот он и узнал имя второй сестры. Тоже неплохо, да форма и обращение девочки кое о чём говорила.
Буковски продолжал идти к сестрам, его фланелевый пиджак был расстёгнут, руки он держал в карманах брюк, и остановился лишь, когда ладонь «тёти Алекс» коснулась моего джемпера. Она оставалась стоять к нему боком, наклонив голову и закрыв глаза: бык на арене, да и только - ноздри трепетали, и по её дыханию было видно, как она старается справиться с эмоциями. Пока это длилось, младшая сестра открыла дверь пикапа и села на свое прежнее место. Буковски стоял и ждал, нарочито хмуро «читая» лицо «тёти Алекс». Та, наконец, глубоко вздохнула и убрала ладонь на шлем, прижатый запястьем левой руки к боку. Кивнула головой, и обернулась к нему. Буковски добавил ещё «строчку»: в её глазах небыло злости. Несколько секунд она смотрела ему в лицо, словно решая, можно ли доверять «этому типу». Потом сказала:
- Мсье...
- Буковски.. Зовите меня просто Буковски.
Выше переносицы, между её бровями, волной пробежала тень, и он поразился перемене в её глазах.
- Вы предлагали ей...
Буковски не сразу понял, что она имеет в виду, а когда сообразил, чертыхнулся. «Снова имя!.. Чёртов однофамилец!.. Угораздило же этого битника иметь нашу фамилию! Знаток женской натуры!.. «Изящное» описания непристойных сцен... обнажённый натурализм... Битник хренов..»
- Мисс, я не сторонник грубить женщинам...– говоря это, он при этом старался подвинуться так, чтобы девочка, по крайней мере, не видела его раздражённым, – но вы меня с кем-то путаете...
Долгий, холодный взгляд «мадам-Скалы», следил за ним.
- От ваших книг...
- Я не пишу книг, мисс!
«Мадам Скала» ещё несколько секунд смотрела в его лицо, а затем последовал новый энергичный кивок:
- Ок! Мы едем в мотель. Я впереди.
И она направилась к мотоциклу. Буковски стоял и смотрел вслед. «Не карманная, но и до среднего роста не дотягивает, - подумалось ему, и почувствовал, как остро запахло «осенним днём»: сухим, но на вкус - терпким. Ему хотелось хорошо и приятно выругаться, и он смутился от этого. «Мадам-Скала» на ходу надела шлем и с первого раза завела байк. Мимо промчалась мощная фура с долгим, и, буд-то ироничным трубным гласом. Парень, высунувшийся из окна кабины, махал рукой так, будто приглашал ехать за собой. «Мсье публицист Буковски» был не против, а когда взглянул через лобовое стекло, то тут-же отвёл взгляд, обошёл машину, открыл дверь и сел за руль.
Сидя на своём месте, Олли прижимала к щеке влажную салфетку. Буковски надеялся, что она не поняла. Через минуту он убедился, что ошибся, выбрав не тот тон своих слов.
- Значит, ты сбежала... - он завел мотор и начал выводить машину на дорогу.
- Что? – Олли резко повернулась к нему. – Слушали, да? Знаете, не лезьте хоть вы!- и средний палец был показан уже ему.
Вполне в контексте... Сёстры стоили друг друга.
- Вас прямо здесь высадить или довезти до мотеля?
- Езжайте уже! Не видите, эта стерва уже насторожилась! Вы же не хотите от неё отстать?
Буковски притормозил и прежде чем сказать то, что хотел, поправил зеркало, чтобы видеть девочку: та сидела боком, скрестив руки на открытом окне, и казалась безучастной к его с Олли разговору.
- Я прошу, Олли, придержи язык. Я, уже начинаю жалеть, что взялся подвезти вас. Сейчас я просто спросил тебя...
- А я просто ответила! Да, что вы мне как, сопливой девчонке? Я же видела, как вы на неё смотрели! – Олли кивнула в сторону сестры. - И не стройте из себя святошу! – язвительно добавила она.
Буковски полной грудью втянул в себя воздух.
- Давайте поедем уже! Вон она, занервничала.
Он видел, что «мадам Скала» разворачивает свой байк. Пришлось махнуть в окно, мол, всё в порядке, сейчас поедем.
- Я понимаю, ты сердишься сейчас на неё, может, даже ненавидишь...
- А мне Алекс нравится... – голос девочки прозвучал сзади так неожиданно, что Буковски осёкся.
Он вновь взглянул в зеркало. Девочка не меняла позы, смотрела вдаль, туда, где должен был закончиться день, где фиолетового цвета в небе стало больше, а солнечные лучи придавали коже цвет спелого персика.
Буковски хмыкнул, а «мама Олли» процедила:
- Для тебя она тётя Алекс! Сколько можно говорить!
Буковски мысленно махнул на всё рукой и вновь вывел машину на дорогу.
Он не спускал взгляда с байка, лишь изредка следя за редкими машинами. Когда его спутница, извинилась, спокойным, ровно, голосом, тем что был при начале их знакомства на дороге, он лишь кивнул. Она вдруг стала говорить. Говорила о своём раннем замужестве, о том, как семь лет назад, юной слушательницей медицинских курсов, она близко сошлась с парнем, знакомым еще по школе, да ещё вместе ходили на гимнастику. Он был годом старше, выше... Других парней он к ней не подпускал - старался казаться лучше других. «В общем-то, я хотела, чтобы он так думал!» - хохотнула Олли. Полтора года ухаживал, а затем предложил выйти замуж. К тому времени он стал неплохим водителем, хорошо зарабатывал, но как-то со своими друзьями перевозили контрафактную продукцию. Остановила полиция, было следствие, друзей оправдали, а ему дали год. Олли тогда уже была беременна, и дожидалась своего «ковбоя» в его доме, с его матерью. Окончила курсы, родила дочь, стала работать в клинике, пока мужа не вернулся. Вернулся он другим... Нет, не огрубевшим... « Очертившим себе горизонт! Понимаете?» - при этих словах рассказчица посмотрела на Буковски. Он кивком головы показал, что понял.... И она тоже изменилась и помогла ей в этом не только «порода», а как ни странно, мать мужа. «Ты теперь вол, - говорила она невестке, пока сын был в окружной тюрьме. – За себя и за него будешь всё тянуть!». Тогда то, она в полной мере осознала слова своего отца: «Сама выбираешь, дочь! А когда родишь ребёнка, будешь ответственна вдвойне за свой выбор.». « Не беспокойся, папа, - ответила она тогда, - я побираться не стану, и одна не останусь!» Теперь вот бежала, от мужа, с дочерью, ничего не взяв, кроме немногих личных вещей.
- А сестра верит, что он стоит того, чтобы к нему вернуться, - как бы подвёл черту Буковски.
- Сказала ей, что уже нет !– и Олли с вызовом в голосе продолжила, - Он по дурацки ещё так крикнул мне в спину, чего ещё тебе не хватает... Ну, я ему по принципу, каков вопрос – таков и ответ! Романтики, говорю, не хватает.
С минуту Олли молчала, глядя на закат.
-Но дело не в этом, - и тут она вновь обернулась, и совсем как девчонка спросила, - Женщины ведь тоже могут уйти! Разлюбить и уйти.
Буковски ничего не ответил, лишь вытянул губы и кивнул – могут, конечно, могут, и разлюбить и уйти. Если нет прежних чувств, и уже ничто не держит.
- И ещё... Я не думала, что это будет Алекс.
- Ты хотела, чтобы это был он?
Олли задумалась.
- Не-е-ет... Если здесь... Ну да, с его подачи! К моему отцу он всё же не пошёл. Побоялся. - Олли кивнула в сторону впереди идущего байка. - Её попросил, кретин. И наверняка, перед этим с мамочкой своей советовался.
«Ну вот, ещё одна жизненная драма. За что мне это? Что мне делать с этим? - с горечью думал Буковски , - Как далеко это от того, о чём пишу я! Откровения ради, ответьте мне, мои публикации о нашей родной, грёбанной бюрократии и коррупции сильно повлияли на общество? Что ж мне самому в политику? Да охраните меня боги! Дерьмо оно и есть дерьмо... А не забросить ли мне журналистику и начать писать прозу, а? Вот так, без дураков... Может моя беллетристика будет лучше? Только что я знаю? Да-да, о жизни в таких вот городках, посёлках? Сам то я... как это по русски - интеллигент. Ну, допустим, о чём-то читал, какие-то моменты видел.
...Мать, работает над отчетами, трещит, тогда ещё арифмометром. Это после появилась у рядовых экономистов «Электроникс» и она стала брать его тайком домой, для работы по ночам. Чтобы шеф в конвертике дал прибавку к зарплате. А воспитывает она сына одна, кормит, одевает в импортную, новую одёжку «по моде», а сама шьёт себе платья, да костюмы. И сын успевает доучиться в школе, поступить в университет... Подрабатывает по ночам – где уголь разгрузит с друзьями-студиозусами, где сторожит склады... И это в последнее десятилетие эпохи «развитого социума». Но вот беда – характер строптивый... На год отчисление и служба в армии, при штабе «технических» частей... А заканчивает учёбу уже в период «распада единства», но сам на баррикады не лезет: интерес к происходящему дикий, но революционером Буковски – а это, несомненно, он, сын своей матери! - себя таки не видит. Убить иной раз, это да – хотелось., кого-то хотелось. Лицемера и лизоблюда, подонка «от политики»! Не циничного чиновника или «ново-босса», от общения с которым впадаешь в ступор - таких Буковски сажал бы в клетки для наблюдения за ними , как за Каннибалом Лектором. И вот в новое время, время «либерального выбора» начинает работать в разных изданиях.
Буковски усиленно старался прекратить «видеоряд» в своей памяти. Ну всё, довольно! Изучил, подглядел, препарировал, и с этим более-менее ясно – желание и даже, жажда величия, облачённая в одежды благопристойности: природа власти, её зарождение, всевозможные формы проявления и всевозможные формы вырождения...Куда там - жутко интересные времена: знамёна, державность, ордена, медали... кандалы на галерах... и «этап» для недовольных-подневольных. А народ, простые люди народ - они как живут или выживают, тогда, как «в стране кризиса нет»?
Боги мои, может быть, понимания правды жизни у этой девочки больше? И моя дочь - тоже права? И отец я для своих детей никудышный? Каким запомнят они моё лицо? И что увидят люди в том, что я напишу? А вообще, при таком раскладе в своей жизни, могу ли я лезть в прозу? Смогу писать без пошлости и цинизма, как этот мой однофамилец, битник? Док, может, ты подскажешь? Его «психоаналитик-в-себе» странно молчал и в этот момент Буковски вдруг впервые, показалось, что его спутница говорит так, будто выдумывает СВОЮ историю на ходу. Нет связи в событиях, есть просто воронка белого тумана. «Док, чёрт тебя дери, что происходит?..» Буковски был в замешательстве. Тоска одиночества, осязаемо-холодная окатила его и чтобы проверить, существует ли его спутница вообще, он глянул вбок. Была женщина, была. Сидела рядом – рукой достать! » - и ему захотелось коснуться её плеча, назвать именем Алекс... И захотелось отвезти ее в ГОРОД...
(продолжение следует)