1945 год – последний год войны
Бои на пути к городу Эльбинг
Январь 1945 года был морозным и снежным. Солнце лишь изредка проглядывало сквозь окна тяжелых туч, а холодные потоки воздуха не давали снегу превратиться в месиво. Снежные заряды и густые туманы никак не сопутствовали наступлению и, тем не менее, начало года стало насыщенным крупными и важными событиями.
На Западном фронте в Арденнах немцы нанесли внезапный сильный удар по войскам союзников. Союзники понесли огромные потери в живой силе и боевой технике и запросили помощи у Советского Союза и, лично у товарища Сталина. Помощи долго ждать не пришлось. Советское руководство решило перейти к широкомасштабному наступлению раньше намеченного срока. Запрос поступил 6 января, а 12 января наши войска, верные союзному договору, перешли в решительное наступление. Сначала в бой вступили три фронта, а затем, наступление началось по всему Советско-Германскому фронту.
Первый удар был нанесен 12 января 1-м Украинским фронтом, а 14 января удар нанесли сразу два фронта – 1-й и 2-й Белорусские. Затем перешли в наступление и другие фронта. Боевые действия с каждым днем набирали силу по фронту и в глубину немецкой обороны. Немецкий Вермахт не выдержал такого мощного удара и покатился от Вислы до самого Одера. Красная армия вела боевые действия уже на территории Германии, а советское командование вводило все новые и новые резервы.
_
Войска 2-го Белорусского фронта, перейдя в наступление 14 января на двух плацдармах на западном берегу реки Нарев севернее Варшавы, при поддержке массированных ударов артиллерии прорвали сильную, глубоко эшелонированную оборону противника. За четыре дня боёв, преодолевая упорное сопротивление немцев, войска фронта, наступавшие на двух плацдармах, соединились и продвинулись вперёд до 40 километров, расширив прорыв до 100 километров по фронту…
2-я Ударная Армия принимала участие в прорыве Пултукского укрепленного района. Артиллерийские и минометные части и подразделения всех соединений, в том числе и находившиеся во втором эшелоне, под видом проведения артиллерийско-минометных учебных стрельб, подняли по тревоге. Артиллеристы сокрушительный удар по обороне противника.
К началу общего наступления артиллеристы были уже на передовых огневых позициях и знали, какие цели должны были уничтожить до перехода в атаку стрелковых и танковых частей и соединений.
Наша 321-я дивизия входила в состав 116-го Стрелкового корпуса 2-й Ударной армии. Армия в бой была введена с целью развития наступления вдоль правого берега реки Вислы. Нашей задачей было – выйти на побережье Балтийского моря, отрезать отступление войск Восточно-Прусской группировки, тем самым, завершить ее окружение.
I
В первых числах января 1945 года наша 321-я Стрелковая дивизия находилась в резерве командирующего 2-й УА. Двенадцатого числа дивизию подняли по тревоге и в полном составе вывели на построение. Состоялся смотр, где командиру дивизии докладывали не только командиры частей, но и командиры линейных батальонов и отдельных рот – о готовности вступить в бой. Затем весь личный состав приводили к военной присяге, в том числе и офицеров.
Я счел это за оскорбление, и в довольно грубой форме принимать присягу отказался. Первыми всполошились политработники: "Как так? Почему?" После подошли и офицеры "СМЕРШа". Ответ мой был однозначен:
– Клятву Родине я дал 8 ноября 1939 года. Поклялся один раз, и всегда буду верен этой клятве! Посмотрите мое личное дело.
Смотрели ли они, или нет, но больше ко мне никто не подходил. Видимо, их отрезвили мои слова: "Кто часто клянется, тот часто предает".
Потом состоялся митинг, который открывался и заканчивал гимном, а выступления изобиловали призывами: "Беспощадно бить врага в его собственной берлоге". Рядовые воины клялись: "Не жалеть ни сил, ни крови, ни самой жизни для достижения полной победы над врагом".
После митинга дивизия колоннами по нескольким маршрутам начала подтягиваться ближе к переднему краю. 14 января мы подошли так близко к линии фронта, что слышали не только артиллерийскую канонаду, но и ощущали содрогание земли под ногами. Это наши артиллеристы взламывали оборону противника в районе города Пултуск.
II
Дивизия расположилась по близлежащим селам, лесам и перелескам. Батальон, которым я командовал, был распределен по домам в небольшом селе, своими дворами примыкавшем к густому стройному лесу.
Организовывая боевое охранение и обеспечение батальона, я услышал на улице какой-то шум. Часовой кого-то окрикнул:
– Стой! Кто идет? Стой, стрелять буду! Пропуск!"
Группа офицеров остановилась.
– Стой! Дежурный на выход!
Из коридора раздался голос дежурного:
– Пропустить!
– А, это третий батальон капитана..! – не без гордости, я как молодой комбат, услышал свою фамилию в словах комдива.
– Товарищ комдив, по нашему плану в этих домах должен размещаться штаб дивизии, – доложил, штабной офицер.
– Не трогать, ищите другое место! Пусть бойцы отдыхают, им еще предстоит много трудной работы. Мы себе место всегда найдем, – и группа скрылась в вечерних сумерках.
На отдыхе, личный состав, не покидала мысль: "Скоро мы перейдем границу Гитлеровской Германии, как нам вести себя с местным населением?" С такими вопросами ко мне неоднократно обращались и офицеры, и сержанты. В беседах с солдатами этот вопрос вставал часто. Вечером ко мне подошли сразу несколько офицеров – с этим же вопросом. Я попытался их переадресовать к замполиту батальона:
– Михаил Федорович, скажи нам, есть какие-нибудь указания или советы, или распоряжения?
– Пока нет! Об этом, еще никто не сказал ни слова.
У пришедших я тут же спросил:
– А вы как думаете: как надо вести?..
– Да вот… у нас нет единого мнения: Одни говорят – надо за зло платить злом. Другие – мы не варвары…
– Хорошо. Утро вечера мудренее. Если до утра никаких распоряжений не поступит, тогда на утреннем построении я выскажу свое мнение. Это дело серьезное и на самотек пускать его нельзя, а пока – отдыхайте!
Всю ночь у меня не выходила из головы мысль: "Как сказать коротко и доходчиво. Ведь это вопрос государственный – политический. Немцы – немцами, а народ-то у нас простой… Дай в этом вопросе слабину, потом не остановишь, а это повлечет разложение личного состава".
Ночью был сильный снегопад при непроглядном тумане. Батальон отдыхал после тяжелого перехода. Утром воины привели себя в порядок, после завтрака батальон был построен. Заслушав доклады командиров рот и отдельных взводов, перед строем батальона я произнес короткую речь:
– Дорогие воины, не далек тот день, когда мы перенесем боевые действия на территорию врага. Враг будет ожесточенно сопротивляться и того, кто стреляет – мы будем беспощадно уничтожать всеми средствами. Но помните, что мы воины Красной армии, армии рабочих и крестьян, армии – освободительницы! По этому – ни стариков, ни женщин, ни детей, ни раненых, ни добровольно сдавшихся в плен – не трогать! Вспомните походы наших российских полководцев: Суворова, Кутузова. Жители Европы их встречали с цветами. Цветов нам никто не преподнесет. Но варварское отношение народ ожесточит, а воевать с народом гораздо сложнее, чем с армией…
Не я успел закончить свое выступление, как у забора остановился "Виллис" из которого, размахивая газетой "Правда", выскочил комдив и, не обращая внимания на мой доклад, почти криком процитировал:
– Вот скоро наступит время, когда мы будем шагать по немецкой земле. Будем добивать врага в его собственной берлоге, так Илья Эренбург призывает: "Убей немца в колыбели!" – это газета "Правда", – Будете наступать – уничтожайте этих гадов без жалости, за нашу поруганную землю!
– Товарищ полковник, я только что выступил по этому же поводу. Но, несколько в ином контексте, – сказал я, провожая его до машины.
– Молодец! – не особо вникая, ответил комдив. Помахав газетой, сел в машину и укатил.
В строю наступила гробовая тишина. Отсутствие единого мнения у руководства переросло в разброд в головах подчиненных – гул обсуждений прокатился по строю. Опровергать выступление комдива, который ссылался на газету "Правда", я не решился, но твердо оставался при своем мнении.
Тогда я не знал – так было написано в этой статье, или не так, но решил твердо гнуть свою линию. С написанной летом 42-го статьей Эренбурга "Убей!" я был знаком, и сам убивал без пощады. Призыв "Убей!" считал актуальным, когда мы сражались на своей территории. Теперь же, перед нами было мирное немецкое население. Собрав офицерский состав, я сказал:
– Да, врага оказывающего сопротивление уничтожать надо беспощадно, но дети, женщины и старики причем?.. В чем они повинны? Илья Эренбург пусть там … остается при своем … мнении! Но на фронте – мы с вами, нам управлять подчиненными, и мы должны вести себя – как люди. Довести воинское подразделение до состояния банды, прикрываясь красивыми лозунгами, несложно. Кто этой бандой потом командовать будет? Эренбург!? Вопрос обсуждению не подлежит! Донесите до каждого воина мое требование: Там, где наступает наш батальон, каждый должен выполнять только мой приказ. И другого мнения быть не должно! – сам же я подумал, что время рассудит – кто был прав?
В тот день солдатские умы были в полной неопределенности, но каждый знал, что комдив далеко, а комбат всегда рядом и "спросит"...
Через пару месяцев в той же "Правде" появилась статья на целую страницу с опровержением, но уже подписанная Александровым. Первым с газетой прибежал ко мне замполит батальона:
– Николай Иванович! Смотрите! – указывал он пальцем на статью, – Как вы были правы… Вот – опровержение… Откуда вы это знали?
– Дорогой Михаил Федорович, ничего я не знал, а просто понимал, как должно быть – по совести. Рад, что наконец, и на "верхах" дошло… Вам же – спасибо за поддержку! Донесите содержание этой статьи до каждого воина.
Но это произошло гораздо позже – 14 апреля, и лишь 20 апреля вышел приказ Сталина "Прекратить насилие!"
После обеда в прифронтовом лесу состоялся концерт. Прямо на поляне у опушки леса, на импровизированной сцене из двух автомашин выступали: Клавдия Шульженко со своим "Синеньким платочком" и Леонид Утесов – пел свою коронную: "Эй! Извозчик! – Я не извозчик, я – водитель Кобылы". Песни были задушевные. Концерт был превосходный – привел всех в восторг. Поднял всем нам настроение и воодушевил на ратные подвиги. Такой концерт за годы войны я видел впервые. Можно было только мечтать во отчую увидеть и услышать Клавдию Шульженко и Леонида Утесова.
III
Уже несколько дней подряд, ведя упорные и непрерывные бои, наши войска "прогрызали" главную полосу немецкой обороны. Колонны нашей дивизии продвигались куда-то на северо-запад, вдоль правого берега Вислы. Опять привал с ночевкой, опять на пути встречаем пустой населенный пункт. Батальон расположился по домам с соблюдением всех мер безопасности. Только я собрался отдохнуть, ко мне в комнату, как ошпаренный, с криком влетел ординарец:
– Комбат, там… там, на улице, несут спирт, уже есть пьяные! Сейчас народ упьётся!
– Где? Лошадей верховых, подать…
Не касаясь стремени, я вскочил в седло. Мы вылетели на улицу – на встречу идет воин и несет несколько котелков.
– Боец, что несешь? Дай котелок? Он дал один. По запаху – спирт! Где взял?
– Там за третьим домом, справа, в подвале огромная бочка со спиртом.
– Вылить!
Солдат беспрекословно повиновался, а я "прижал" лошадь в полный галоп. Подскочил к входу подвала и закричал:
– Кто в подвале есть? Вылезай!
В подвале оказались два солдата. Побросав свои котелки, они разбежались в разные стороны. Я соскочил с лошади и в подвал – никого! Спирт из множества отверстий, проделанных в бочке выстрелами, струился в разные стороны. На полу – глубокая лужа: скопившие пары спирта резко ударили мне в нос.
– Димка – гранату! Отлетай галопом подальше!
Бросив гранату в проем, я пришпорил коня в галоп. Сзади раздался взрыв огромной силы – подвал "взлетел на воздух".
– Командиров всех подразделений ко мне!
– Все в сборе! – доложил адъютант старший батальона капитан Гусев, – Кроме Жарова, командира минометной роты. Вместо него командир взвода лейтенант Вишневский.
– Где Жаров!? Что с ним?.. –кричал я - Успел?! Гад!
– Н-н-н… Да! Он, уже таво!..
– Товарищи, то, что сейчас случилось, я расцениваю, как "ЧП" с далеко идущими последствиями. Сейчас же отправляйтесь в свои подразделения – изъять весь спирт. Проверить сколько у вас в подразделениях уже пьяных, всех взять на учет – дать им проспаться. Фельдшеру проверить – не метиловый ли спирт и о результатах проверки мне срочно доложить. А если сейчас поступит приказ вступить в бой, а ваше подразделение окажется небоеспособным? Трибунала вам не миновать! Идите. Лейтенант Вишневский, командуйте ротой! Жарову от меня отдельный… – предупредил я, показав кулак.
Далее я обратился к своему заместителю по политчасти:
– Михаил Федорович, вы с парторгом, секретарем по комсомолу – идите в подразделения и проведите с личным составом короткую беседу: "Пьяница – предатель! Не вступил в бой – дезертир!" Надо удержать личный состав в полной боевой готовности.
IV
Как я и ожидал, поздно вечером 19 января поступил приказ: "Дивизия вводится в бой тремя колоннами. Завтра же мы должны перейти границу Восточной Пруссии, с дальнейшей задачей – выйти на побережье Балтийского моря между рукавом Вислы-Ночат и каналом Эльбинг, тем самым – отрезать выход прорывающихся немецких войск из окруженной Кенигсбергской группировки. О противнике сведений нет. Исходный рубеж – развилка. Пройти его головной колонной главных сил в шесть ноль-ноль. Первый батальон майора Архипова составляет передовой отряд полка и ему пройти исходный рубеж в пять тридцать утра. Организовать разведку, головную походную заставу, боковое охранение. Согласовать способы наблюдения и сигналы управления".
Утро двадцатого января. Рассвет чуть-чуть пробивается сквозь густую пелену тумана. Мой, третий стрелковый, стоит в колонне на обочине дороги в готовности пропустить колонны первого и второго батальонов. Весь личный состав в строю – бойцы плотно сомкнули ряды, поддерживая, успевших вчера "злоупотребить", товарищей. Этих воинов сразу видно по демонстративно серьезным лицам и подчеркнуто суровому взгляду. Кое-кого «колотит» на утреннем морозце, но все стараются держаться бодро и смотрят на меня честными глазами: "Мы ни-ни, и ни капли!"
Мне пришлось «сделать ход конём». Я позволил, чтобы ротные разрешили оставить заначки с нажитым спиртом, при условии – вылить весь "сугрев", если на утреннем построении, комбат увидит хоть одного пьяного. В строю, потряхиваясь с бодуна и пряча от меня глаза, стоит и Петька Жаров. Под моим тяжелым взглядом он вытягивается как по струнке, все так же отводя глаза в сторону.
В итоге – батальон стоит в ровном строю – "как пуговицы на мундире"! Главное – все на ногах, а на лицах – "понимание серьезности момента". Остальное сейчас уже не важно – протрезвеют как стеклышко за первые полчаса марша.
Скоро шесть, а "Первого" стрелкового все нет. Представители штаба дивизии уже стоят на исходном рубеже, демонстративно поглядывая на часы. Командир полка не находит себе места. Тихое тиканье секундных стрелок на часах проверяющих ударом молота отдается в голове у комполка. Наконец, у него не выдерживают нервы:
– Третий, в передовой отряд – "Вперед!"
– Так у меня же нет ни разведки, ни ГПЗ, ни бокового охранения? – пытаюсь апеллировать к здравому смыслу.
– Все организовывать по ходу – "Вперед!" – срывается в крик подполковник Игнатьев - Да! Одну роту оставь в резерв командира дивизии.
– Девятой роте – остаться в резерв комдива. Остальные – "Шагом – МАРШ!" – крикнул я.
Так наш третий стрелковый батальон оказался в передовом отряде. Уже и "второй" прошел исходный пункт, составив голову главных сил полка, а в первом батальоне… все еще не могут собрать, отпоить и поставить в строй воинов после вчерашнего перепоя. Отпаивать тоже нужно грамотно, спирт имеет определённую особенность – выпьешь воды и опять становишься пьяным.
V
Туман долго не рассеивался и стоял плотной стеной. На десять-пятнадцать шагов вперед не было видно ничего. Пока я пропускал колонну батальона через исходный пункт, голова колоны уперлась в машины, стоящие посередине дороги. Обойти их, из-за густо посаженных деревьев по обочинам дороги, возможности не было. За деревьями проходили довольно глубокие кюветы, занесенные снегом. Движение затормозилось. На своем скакуне я подскочил к затору и сходу спросил:
– Что случилось? Почему стоите? Нам необходимо оторваться от головы колонны полка, которая уже наседает нам на хвост.
– Да вот, не обойти их, увязнем с подводами…
– Кто старший? – крикнул я, спешившись и стуча кулаком в дверь кабины.
– Я… – нехотя ответил, вылезая из машины, какой-то воин в белом полушубке.
– Отгоните машины на обочину, пропустите колону.
– Не буду, – протирая сонные глаза, промямлил старший колоны, – Я сказал – не буду!...
Удар!... И "старший", посунувшись по снегу под машиной, оказался в противоположном кювете. Моторы сразу же завелись, машины съехали на обочину, освободив дорогу. От этого случая на душе остался самый скверный осадок. Я сожалел, но на уговоры у меня времени не было – нужно было во что бы то ни стало выполнять приказ.
Через несколько минут взвод разведки и головная походная застава, один за другим, скрылись в непроглядной белой пелене тумана.
К полудню туман рассеялся. Через рваные тучи стало проглядывать солнышко. Где-то впереди раздались частые ружейно-автоматные выстрелы. Я вырвался с коноводом вперед, чтобы выяснить обстановку. Смотрю, на пригорке собрались вместе – разведчики и головная походная застава. Бросают шапки вверх, кричат – "Ура!", сопровождая свою радость автоматными очередями. Я галопом подлетел к ним, а они руками указывают мне на пограничный столб – здесь начинается земля Германского государства.
Вот, радость то, какая! Дошли, и теперь мы уже стоим на земле нашего заклятого врага! Солдаты обнимали и целовали друг друга – ведь, сбылась наша давнишняя мечта! У многих на глазах были слезы. Я осмотрел все вокруг – кроме пограничного столба, больше не было ничего: ни заграждений, ни укреплений, ни огневого прикрытия. Этого я не ожидал. Вступив на немецкую землю, у воинов появилось чувство радости и приподнятое настроение.
VI
Батальон продолжал двигаться в авангарде. Личный состав втянулся, привык к трудностям длительного перехода и к своим, особой важности обязанностям – находиться в постоянной готовности. Был готов первым вступать в бой, встретившись с противником. Наступили сумерки. Тяжелые рваные тучи проплывали над головами. Только иногда серебристый серп месяца, брызнув своими лучами, озарял снежные поля.
– Митька, глянь. Месяц-то торчком к верху?
– К погоде. Морозно будя.
– Это хорошо. Всяко лучше слякоти.
– Оно-то и на марше ходко. Сани идут легко и лошаденки наши не так устают.
– Не уж-то мы этак и до самого Берлина дойдем.
– Да ты, что Семен? Мы-то уже идем не на запад, а почти на Восток…
– Да это ж почему?
– Как сказать? Завершаем окружение немчуры в огромном Прусском котле.
– Вон эн-та да! Да я и не подумал, что мы делаем огромное-то дело? – восхищенно сказал Семен.
В это время раздались выстрелы. Навстречу нашей колоне, изо всех сил, с криком, бежал разведчик:
– Где комбат?
Я вышел вперед ячейки управления и сказал: – Здесь! Что случилось?
– Там, на стыке дорог, из-за буртов, нас обстреляли из нескольких пулеметов, одного ранили, остальные скрылись за фольварком слева.
– Сколько их там?
– Не знаю!
– Батальон – к бою! Капитан Гусев – со взводом связи, ячейкой управления и хозяйственным взводом разместиться в этом фольварке. Связные, связисты с телефонными аппаратами и катушками – за мной… Александр Иванович, свяжитесь со штабом полка и доложите: "встретил противника – веду бой. Есть раненые". Разведчик, веди нас к взводу.
На правом фланге седьмая рота завязала огневой бой.
– Командир разведвзвода и командир восьмой роты – ко мне! Связисты – установить телефон рядом со мной. Прибыли – хорошо. Командир разведвзода Агаков – докладывайте, что обнаружили?
– За этими буртами засели немцы. Сначала, один пулемет обстрелял наш дозор и ранил нашего разведчика, а затем из других точек огонь вели еще два пулемета. Судя по всему, мы наткнулись на взводный опорный пункт, а это человек 30-40. Других действий противник не проявлял.
– Командир восьмой роты.
– Я, капитан Балацкий, слушаю вас!
– Ранения есть?
– Никак нет.
– А кто в этом здании находится?
– Пусто. Мы проверили, – ответил младший лейтенант Агаков. – Все раскрыто. Только в шифоньерах полно постельного белья.
– Смотри за дорогой вправо, там от дороги вглубь тыла противника тянется жидкая полоса ольшаника. Видимо, рядом с нею проходит водосточная канава, проверить – так ли это и не занята ли она противником?
– Восьмой – надеть маскхалаты.
– Так у нас их нет!
– Простыню дыркой через голову и концы под ремень!
– А можно ли?..
– Нужно! Готовность через пятнадцать минут.
– Товарищ комбат – телефон установлен.
Справа начался сильный огневой бой! Седьмая рота, видимо, встретила упорное сопротивление противника. Меня вызвали к телефону:
– Я – Куцаев, слушаю!
– Докладывает Гусев: седьмая ведет бой. Выйдя на поляну – попала под сильный обстрел, несет потери – два убитых, семь раненых. Рота залегла.
– Приказываю – отвести роту в укрытие. Дальше ждать моих распоряжений. Да, Александр Иванович, я отсюда наблюдаю свет в окнах фольварка, занимаемого вами, и свет часто брызжет из двери – замаскируйте, а лучше займите комнаты с другой стороны. Сделайте это срочно! А теперь, капитан Балацкий, слушайте: Одно отделение отсюда ведет усиленный отвлекающий огонь по буртам. Основными силами роты, скрытно продвигайтесь по канаве, если она незанята противником, в колонне по одному. Затем, развернете роту в цепь и переходите в наступление. Сначала тихо, а затем с криками "Ура", захватывайте село, не выходя с теневой части домов – быть в готовности уничтожать немецких солдат, бегущих по дороге. Другого отхода у них нет. По целине они не побегут – снег очень глубокий. А от криков "Ура" они дрогнут! Начнут, бежать…
Я еще не успел поставить задачу ротному, как появился комвзвода разведки, и впопыхах стал докладывать … Я оторопел:
– А где взвод?!
– Там, в конце канавы. Залег. Канава свободная, широкая, глубиной до двух метров на дне лед.
– Молодец! Хорошо. Однако, Михаил Максимыч, всегда нужно быть со своим взводом, а с докладом послать разведчика. Запомните – никогда не оставляйте личный состав. А теперь, по буртам – огонь! "Восьмая" – за командиром разведвзвода в колонну по одному бегом – МАРШ! О готовности – сигнал: белая ракета и, не ожидая команды, в атаку – "Вперед!"
Оставшиеся воины во главе с сержантом открыли непрерывный огонь по буртам. Трассирующие пули, рикошетом полетели в разные стороны. Я предупредил сержанта:
– Как только увидите сигнал – белую ракету, и услышите "Ура", то – не выходя из укрытий, все дружно ответьте криком "Ура!".
В это время, где-то из глубины тыла противника раздалось несколько орудийных выстрелов. Разрывы снарядов легли в районе штаба и хозяйственного взвода с лошадьми.
– Телефонист – срочно к телефону начальника штаба Гусева!
– Гусев у телефона, слушаю вас?
– Что там у вас случилось?
– Один снаряд лег у проема окна, другой завалил вход в подвал, несколько снарядов упало в районе кухонь. Есть раненые, потери подсчитываю… Доложу позже…
Взметнулась белая ракета, описав дугу, погасла в районе домов, послышались крики "Ура! " Началась автоматная стрельба. Дружно кричали и находившиеся рядом со мной воины. Потом все затихло. Часть воинов потянулась по канаве, другая часть восьмой роты во главе с сержантом – направилась по дороге. Командир отделения насчитал вдоль дороги тридцать один труп, один лежал, застрявший в снегу – на целине. Рота, без потерь, перешла в преследование. В районе железной дороги батальон опять встретил огневое сопротивление. Захватив вокзал с привокзальными построениями, перерезав железную дорогу Эльбинг-Мариенбург, мы остановились. Собрав батальон, покормили личный состав ужином. Под прикрытием огневых средств разрешил бойцам поочередно отдыхать. Так закончился первый день наступления.
VII
Ночь, в основном, прошла спокойно, если не считать снайпера, засевшего в будке стрелочника. Пулеметным огнем его "угомонить" не удавалось, но после того, как произвели по нему несколько выстрелов из 57-мм противотанкового орудия – снайпер замолчал.
Далее было тихо. Над головами проплывали рваные тучи. Выпал густой лопатый снег, укутав деревья и поля бело-голубоватым нарядом. Все воины проснулись очень рано, притом в приподнятом настроении, радуясь вчерашнему успеху. Повара суетились всю ночь, и к общему подъему – завтрак был готов. Разведчики первыми "заправились" и к рассвету успели разведать путь дальнейшего продвижения. Небо прояснилось, мороз покрепчал, снег потрескивал под ногами солдат и полозьями саней. Лошади продрогли, похрапывали, испуская из ноздрей струи теплового воздуха. Батальон, прикрываясь разведкой и охранением, не ожидая приказа сверху, двинулся в преследование противника. Туман, под брызгами лучей восходящего солнца, быстро рассеялся, и перед нами раскрылась чудесная зимняя картина. Но долго любоваться красотами природы нам не пришлось. Разведка доложила, что на дороге стоит какая-то пушка, у которой озабоченно возятся несколько человек. Я тут же дал команду:
– Батальон – "к бою!"
Личный состав развернулся в цепь вправо и влево. Расчет, оставив свое орудие, бросился наутек. Осмотрев пушку, снаряды и разбросанные вокруг гильзы, я понял – из нее вчера обстреливался фольварк со штабом батальона. Вдали показалась автомагистраль. По ней изредка проскакивали автомашины, в основном легковые и большей частью – в западном направлении. Где-то далеко на востоке гремела артиллерийская канонада.
Автострада Кенигсберг-Эльбинг
Не доходя километра полтора до шоссе, нас встретил разведчик и доложил, что у отдельного здания на дороге стоит легковой автомобиль. Возле него возятся несколько человек. Один из них – с красными отворотами на бортах шинели:
– Генерал! – промелькнуло у меня в голове, – Надо поймать…, – но тут в хвосте колоны раздалось несколько автоматных очередей. Стрельба прекратилась. Мне доложили:
– Да, вот тут, в наш строй вклинились трое немецких саней. Когда, и мы и они – разобрались, что немцы не в ту колону пристроились, все оторопели. Старший сержант Коленченков схватил лошадей первой подводы под уздцы. Из саней раздался выстрел – его ранили. Мы тут сразу же их всех и пришили.
Передо мною стояло два огромных тяжеловоза, запряженных в огромные розвальни с большим количеством телефонных аппаратов и катушек с тонким разноцветным кабелем, а вокруг лежало тринадцать немецких трупов. Я увидел, как кто-то промелькнул за стоявший в стороне сарай, и скрылся в снегу.
– Димка! – окрикнул я ординарца, – Там за сараем в снегу немец…
Тот, бегом метнулся туда – в яме, засыпанной снегом, распластался немец. Он навел на него автомат, тот с испугу заорал. У Димки задрожали руки, он невольно нажал на спусковой крючок – выстрел. Фонтан крови взметнул вверх изо лба…
– Какого..? Зачем же ты его…? Надо было "языка" взять! – с досадой спросил я Диму.
– Товарищ капитан, сам не понял, как получилось. Сердце заволновалось, руки задрожали.
Тут я вспомнил про доклад разведчика о машине, мы с Димой, захватив разведчика, рванулись вперед. Нагнали разведвзвод. Я скомандовал Агакову:
– За мной. Но сильно перегруженные разведчики отставали от нас.
Действительно, у машины возилось несколько немцев. Увидев нас, они бросили машину, кинулись бежать через пойму, обнесенную высокой дамбой, к ближайшему селу, находившемуся за валом. Мы с Димой оторвались от разведчиков, и расстояние между нами и убегающими немцами стало сокращаться. Остановившись, я сделал несколько автоматных очередей. Бесполезно – рикошеты ложатся, не достигая немцев. Они уже стали подниматься вверх на дамбу. Я подумал: "Если они скроются за дамбой, то мы станем для них прекрасной целью". Я тоже бросился к дамбе кратчайшим путем и крикнул:
– Дима, за мной!.. За вал…
Тут немцы осмелели и начали прицельно обстреливать нас из карабинов. Я успел перескочить через перевал дамбы, а поскольку дамба была полукругом, она надежно меня скрывала. Дима не успел и спрятался за толстое дерево на ее склоне. Я опять закричал:
– Дима, за вал!.. Дерево трухлявое, пуля прошьет его…
Тут же прогремел выстрел. Дима вскрикнул, свалился у дерева на снег. Лицо его перекосилось от боли, и он судорожно застонал. Немцы, видя это, перестали убегать. Из-за дамбы, по их головам я видел, что они уже продвигаются ко мне. Патронов в магазине мало, да и вообще, есть ли они в нем. У меня забилось сердце: "Что делать?" Бросать ординарца было нельзя, а оборонять было нечем. Я оглянулся в сторону своих – никого… Куда же они делись? Мне стало не по себе. И тут я заметил, что за дамбой в моем направлении продвигается наша разведка. Я закричал:
– Здесь немцы!.. Бегом ко мне! – ветер был в противоположную сторону и они меня не услышали, зато услышали немцы – остановились. Видимо, они тоже увидели приближение русских, стали удирать.
На сердце отлегло. На плащ-палатке разведчики вынесли Диму к дороге. Санинструктор остановил кровь и наложил шину. Сразу же вызвали сани, завернули его в простыню и в пуховое одеяло, и отправили в медсанбат. Тут же я отдал приказ:
– Сходу овладеть селом и тщательно зачистить его.
Однако, немцев уже не было – как сквозь землю провалились. Связисты, овладев огромным количеством провода, уже протянули за собой "нитку". Зачищая близлежащие фольварки, батальон провозился до ночи. Восьмая рота, овладев селом Ванзау, закрепилась на его восточной окраине. "Седьмая", при овладении очередным фольварком, встретила упорное огневое сопротивление. Я дал ей команду – "Стой!" Отвести личный состав в укрытие. Выставить охранение. Подвезти ужин и организовать воинам отдых. Тут мне поднесли телефонный аппарат и передали трубку: "Приказ! Изменить направление – наступать строго на восток, овладеть западной окраиной Эльбинга".
Стоя на крыльце парадной лестницы особняка и обдумывая план завтрашнего наступления батальона, я услышал сзади разговор стоявших в стороне воинов:
– Да! При нашем комбате воевать можно: иди вперед, назад не оглядывайся, он за нами стоит, как каменная стена – все видит!...
Не знаю, кто это говорил, и что побудило воина высказать такое мнение, однако слова бойца, придали мне уверенность в управлении батальоном, видя это, воины, стали действовать еще более умело, дерзко, иногда – даже излишне рискованно.
Во время ужина ко мне подошел командир хозвзвода и доложил:
– В ходе обстрела фольварка взвод потерял ранеными трех ездовых и ранило вашу верховую лошадь. Раненых мы отправили в госпиталь, лошадь оставили, а вместо нее в ходе марша приобрели для вас пару рыжих лошадей с выездными салазками, с облучком и местом для ординарца сзади.
– Сани-салазки – это хорошо, но по штату мне положена верховая лошадь. "Да что за день такой – потерял и лошадь и ординарца?" – подумал я.
– Да! – продолжал командир хозвзвода, – в помещении возле неисправной машины, оказался склад с сахаром, мукой, крупой. Я его запер, просто на болт с гайкой.
– Завтра весь "тыл", ротные сани собирайте вместе и следуйте за нами, – приказал я командиру взвода, – Личный состав накормить завтраком до рассвета.
VIII
Наступление на восток
В 1945 году настрой у нас был уже не такой, как в предыдущие годы. Наступление поднимало дух воинов лучше любых слов и митингов. Успехи батальона приподняли настроение воинов, и все разговоры были о скорой Победе над врагом.
Не дожидаясь утра, под покровом темноты, во время сильного снегопада, батальон сходу захватил лагерь для наших военнопленных на юго-западной окраине города Эльбинг. В основном, лагерь был пуст, однако мы нашли несколько десятков худых, изнеможенных, еле-еле передвигавших ноги человек. Без всякого сопровождения мы направили их в ближайшие фольварки, со словами:
– Хозяева разбежались. За скотом остались присматривать наши угнанные немцами женщины. Они вас приютят и накормят. Идите и отъедайтесь.
С рассветом 28 января обстановка прояснилась. Лагерь состоял из множества деревянных бараков, обнесенных колючей проволокой. С южной стороны стоял небольшой кирпичный домик. Видимо его занимал комендант со своей администрацией. За ним проходила широкая асфальтированная дорога, которая, извиваясь змейкой, выходила на высокий мост, перекинутый через канал Эльбинг и железнодорожное полотно. За дорогой, с южной стороны города, находился огромный двор лесопильного завода, обнесенный высоким сплошным деревянным забором. Его удерживали немцы, сделав в заборе множество бойниц. Я внимательно изучил зону боевых действий. На северной окраине лагеря, к своему удивлению, мы обнаружили небольшой глинобитный домик с маленькими окошками и плоской глиняной крышей. Каким образом появилось в Европе такое строение, которыми изобиловали наши калмыцкие и казахские степи? Как мы потом узнали, этот лагерь охраняли толи калмыки толи татары, перешедшие на сторону немцев. В двухстах метрах перед боевым порядком батальона проходил глубокий судоходный канал. Параллельно с ним проложено железнодорожное полотно. За ними стояло три или четыре высоких здания заводского типа, а в углу, на нашей стороне, у самого моста – стояло двухэтажное здание. Из этих высоких заводских корпусов, и из этого здания нашу позицию немцы обстреливали пулеметными очередями. В северо-восточном направлении на фоне неба вырисовывалась остроконечные крыши домов и кирпичные башни города Эльбинг.
Поначалу немцы нас не беспокоили, но когда рассеялся туман, стали со всех сторон поливать свинцовым дождем, проводя атаку за атакой. Сведений о противнике было мало. Уже в ходе боев нам стало известно, что мост обороняют две роты "фолькштурма". В каждой по двести человек, во главе которых стоят фельдфебели, а подчиняются они непосредственно коменданту города. Так это или не так, но они не только оказывали сопротивление, но и временами переходили в атаку. На следующее утро, прикрываясь пеленой снегопада, цепь немецкой пехоты пошла в наступление со стороны канала. Сигнал поступил от исполнявшего обязанности командира седьмой роты старшего лейтенанта Финкильштейна:
– Товарищ комбат, немецкая пехота идет на нас в атаку!
– Сколько?
– Человек четыреста…
Пехота шла против ветра, медленно, утопая в глубоком снегу. Снег залеплял им глаза. Я позвонил в восьмую роту капитану Балацкому:
– Федор Михайлович, что вы видите перед фронтом роты?
– Вижу наступающих немцев…
– Что делаешь?
– Дал команду – "к Бою"! Зарядили оружие. Ждем, пока подойдут поближе.
– Седьмая, ваши правофланговые пулеметы готовы открыть огонь?
– Жду сигнал на открытие огня!..
– Всем по сигналу "Красная ракета" с НП батальона – Огонь!
Напряжение нарастает, все сосредоточены, ждут сигнал, мурашки начинают ползать по спине. Взвилась красная ракета. Грянул массированный огонь. Трупы усеяли поле. Сколько унесло ноги, определить было трудно из-за снегопада. Эта вылазка заставила нас усилить наблюдение и боевое охранение.
Подошли главные силы нашего полка. Первый батальон вышел левее и занял оборону по урезу канала, я обрадовался, что он прикрыл мой левый фланг. Именно там отдельные группы немцев пытались прорываться из Восточной Пруссии. Теперь я старался укрепить свой правый фланг. Особенно, в противотанковом отношении. Левый фланг прикрывал огнем станковых пулеметов из района глинобитного домика. Создал у себя резерв: разведвзвод, взвод 57-мм противотанковых орудий, отделения противотанковых ружей и 76-мм полковой пушки. Установил строгий режим дежурства огневых средств и отдыха личного состава. Организовали порядок питания личного состава. Отдал последние распоряжения, расставил все точки над "и" в организации обороны боевого порядка батальона.
IX
О том, что ведя бой за город Эльбинг, батальон находился в зоне затопления, я в то время не знал. Весть об этом до меня дошла много лет спустя, после окончания войны от бывшего секретаря комитета комсомола полка, ныне полковника в отставке Петра Васильевича Кучера. Он мне сообщил в письме: "… Вспоминая военные годы, я рассказывал учащимся школы о тебе, о твоем батальоне, который был оставлен в зоне затопления… ожидая, что немцы могут взорвать дамбы, и батальон может погибнуть". Но тогда я об этом не знал, и опишу события так, как тогда это понимал и что в то время и в том районе происходило…
Это было 30 января 1945 года. Где-то во второй половине дня позвонил командир нашего 72-го полка, полковник Игнатьев:
– Комбата, срочно к телефону.
– Куцаев – слушаю вас?..
– Срочно, скрытно отведи личный состав батальона в тыл. Батальон веди в направлении штаба полка. Да, забыл, оставь прикрытие отхода – от каждой роты по одному стрелковому взводу с задачей: имитировать оборону до ночи, а затем под покровом темноты отойти по маршруту батальона.
– Есть! – Положил трубку и подумал: "Что за спешность?"
Сначала батальон был отведен к фольварку, где был расположен хозвзвод. К этому времени обед был уже готов. Построив батальон в колонну, доложив о готовности к маршу, я поручил вести ее своему заместителю старшему лейтенанту Попову. Взвод разведки поставил в прикрытие. Сам же, на паре "рыжих" с ординарцем, укатили к командиру полка получать новую задачу. Командир полка располагался в отдельно стоявшем доме у дороги, в трех километрах от переднего края. Ставни на окнах были закрыты. У входа часовой:
– Стой! Пропуск!
– Не знаю!
Из коридора раздался чей-то голос:
– Пропустить!
Вошел. Полумрак. Ничего не вижу. Только узкая полоска солнечного луча пробивалась через щель между закрытых ставней, давая мягкое успокаивающее освещение. Осмотрелся. Командир полка сидел на стуле, рядом, на другом стуле, стоял телефонный аппарат. В углу на разобранной постели, в перине и подушках, копошилась Лида – Лидия Яковлевна – жена Алексея Ивановича. Увидев меня, она стала натягивать на свои нагие телеса пуховое одеяло, но, как-то не особо получалось. Одеяло продолжало упорно сползать с тушки. Рядом с постелью на полу стояло несколько зажженных парафиновых плошек, издававших специфический запах. Я прошел в комнату, что бы встать спиной к постели, и по всей форме доложил командиру полка:
– Товарищ полковник, ваше приказание выполнено – батальон следует в колонне по указанному маршруту в направлении штаба. Командир третьего стрелкового батальона капитан Куцаев.
Командир полка еще не успел сказать и слова, как зазвонил телефон:
– Игнатьев – слушаю вас?
– Говорит "Чернов"! (условная фамилия комдива) Какой батальон у вас самый малочисленный?
– Третий!..
– Так вот! Оставить его на месте. Пусть "продолжает наступление". Остальные выводите в указанном направлении.
– Слушаюсь! – командир полка положил трубку, поднял голову, посмотрел на меня каким-то сожалеющим взглядом и спросил:– Слышал?..
– Да, слышал… – сказал я, а у самого искрой промелькнула мысль: "Батальоном жертвуют? "
Ранее я слышал про такие случаи из военной истории, когда, чтобы спасти основные силы – жертвуют малыми, но никак не ожидал, что сегодня сам со своим батальоном окажусь в такой ситуации.
– Коли все слышал… Ну тогда, Николай, извиняй… – сказал комполка наливая по "сотке" трофейного конька в два стакана: – Давай!.. И быстрей возвращайся, чтобы застать прикрытие на месте, а дальше действуй сам, по обстановке.
– Есть! Разрешите идти?
– Иди. Девятую роту верну позже. Желаю успеха!
Вышел. После полутемной комнаты солнце ослепило глаза, а "кошки раздирали душу". День шел к закату. Я пошел пешком, обдумывая план дальнейших действий, несколько понурив голову.
– Николай! В чем дело?
Подняв голову, я увидел перед собой замполита полка майора Иванова.
– Да вот получил задачу – надо срочно возвращаться назад, "продолжать наступление"…
– Ну, ты до конца понял свою задачу..?
– Да, понял, конечно же – ответил я, заставив себя улыбнуться.
– Так вот, пожалуйста, всего никому не говори, даже своим заместителям. Держи марку!
– Да, я уже об этом подумал…
– Значит, задачу свою понимаешь правильно. И видом своим никому не показывай. Ну, с Богом… Прощай!
Он обнял меня и поцеловал, как своего родного сына. На его глазах появились скупые слезы…
В послевоенные годы я несколько раз возвращался к тому, что произошло в конце января – начале февраля 1945 года. Просматривая краткую историю "Великой отечественной войны Советского Союза" на схеме №31, между страницами 464 и 465 второго издания 1970 года, я обнаружил два встречных контрудара немцев в районе Мариенбурга. В случае прорыва из окружения, немцы просто смели бы незначительные силы нашего корпуса. Мои предположения подтвердились – отвод для спасения основных сил с жертвой одного батальона.
Обстановка разрядилась, когда маршал Рокоссовский, вводом в бой 5-й Гвардейской Танковой Армии, разгромил немецкую группировку, изготовившуюся для прорыва на запад.
*Согласно ЖБД 2 УА: – 30 января 1945 г. на 17.00 весь 72-й СП вел бои юго-западнее г. Эльбинг. 31 января, западнее Эльбинга, контратаки противника отражает один батальон, два других батальона 72-го СП занимают оборону на западном берегу Драузен-Зее.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/10/16/1002