В несколько строк
А.Н. Стуков (И. Когаргаш)
Последние предвоенные дни. Мне четыре года. Отец читает вслух мою любимую книгу "Руслан и Людмила". Удивляюсь: "Папа, почему когда я был маленький, мне было всё ясно, а теперь появилось много непонятных слов?"
Ленинград, конец лета 1941 года. В квартире режут газеты на полосы и оклеивают ими окна. Мой вопрос: "А чего это вы дегаете?" Объясняют, что враг приближается к городу, скоро могут начаться бомбардировки и артобстрелы, оклеенные бумагой окна будут несколько более устойчивы к ударной волне. Я говорю: "Скогее бы начались бомбагдиговки и агтобстгелы, это, навегное, очень интегесно!"
Начало осени 1941 года. Звонок в квартиру. На лестничной площадке девочки-школьницы, собирают по квартирам пустые бутылки. Спрашиваю: "А зачем вам пустые бутыгки?" Мне отвечают, что в эти бутылки на заводе нальют горючую жидкость, и наши бойцы будут бросать их в фашистские танки.
Теперь это оружие называют «коктейлями Молотова». А горючую жидкость, намертво прилипавшую к танкам, изобрёл советский учёный, врач, химик и естествоиспытатель Анатолий Трофимович Качугин (1895-1971).
Мой родной дядя, Симон Моисеевич Петушин, поджёг такой бутылкой фашистский танк. Когда, уже после войны, я расспрашивал его об этом, он сказал, что, самое главное, надо как можно ближе подползти к танку и бросить бутылку изо всей силы, чтобы она разбилась о его броню.
27 января 1945 года наши красноармейцы ворвались в Освенцим, в их числе был старшина морской пехоты Симон Моисеевич Петушин.
В блокадную зиму 1942 года мне исполнилось пять лет. Мы непрерывно голодные детсадовские ребятишки пытались тайком есть бумагу. Очень трудно было её проглотить.
Дядя Лёва, наш сосед по коммунальной квартире, перед отъездом на передовую зашёл домой. У него было несколько кусочков столярного клея, из которых мне на спиртовке сварили суп.
В один из зимних дней я, мама и моя тётя пошли в цирк (цирк работал всю блокаду). Я мало что запомнил из увиденного в цирке, но никогда не забуду наш путь до цирка и обратно. Мы идём по заснеженным улицам. Местами лежат мёртвые тела. Живые передвигаются медленно. Несколько раз я замечаю, что кто-то постепенно оседает на землю. Мы пытаемся помочь им подняться. Иногда это удаётся. Но некоторые, несмотря на наши уговоры, так и остаются сидеть или даже лежать на снегу, просят не трогать их, обещают, что немного отдохнут и пойдут дальше.
Однажды я из-за слабости чуть отстал от мамы, которая вела меня в детский сад и очень торопилась, так как ей ещё надо было успеть на работу, а трамваи не ходили. Внезапно передо мной появилась закутанная платками незнакомая женщина, обхватила меня и куда-то потянула. Вмешательство случайных прохожих стало моим спасением. Перед тем, как исчезнуть, незнакомка пристально посмотрела мне прямо в глаза. Этот взгляд я запомнил на всю жизнь. В нём я и сейчас вижу безумие, злость и голодную тоску. Но что поразило меня уже тогда, в нём была укоризна.
Много дней во внутреннем дворе четырёхэтажного дома, в котором мы жили (Ленинград, улица Пятая Советская, дом 3/13), лежала мёртвая женщина без одежды. По утрам обнаруживалось, что из её тела вырезали всё новые куски.
Я с мамой на улице в очереди за хлебом. Меня прижали к двум стоящим впереди женщинам. Я слышу, как одна говорит другой: "Когда же наконец сдадут Ленинград. Мы же здесь все погибнем. Конечно, евреев и коммунистов убьют. Но нас-то за что? Нас ведь не тронут и, может быть, дадут хлеба".
В одну из ночей трижды объявляли воздушную тревогу. В очередной раз спускаемся с четвёртого этажа. Надо пройти через двор, где вход в подвал, оборудованный под бомбоубежище. Артиллерийские залпы следуют через короткие промежутки, слышно, как со свистом летят вниз осколки. Мама хочет идти, я её удерживаю, говорю, что надо подождать очередного взрыва и после него быстро перейти двор. Мы так и делаем, но едва доходим до середины двора раздаётся новый взрыв, и у моих ног оказывается большой осколок. Я его поднимаю, но тут же бросаю - он очень горячий.
Ночь. Мы сидим в бомбоубежище. Непрекращающиеся разрывы снарядов. Вдруг оглушительный взрыв сотрясает наш дом. Потом всё стихает. Сидящий недалеко от меня истощенный старик как бы про себя произносит: "Когда-нибудь мы так же будем бомбить Германию". К моему удивлению, находившиеся рядом женщины накинулись на него и стали злобно ругать: "Неужели он не видит, что с каждым днём становится всё хуже?" К ним присоединились и другие. Старик пробовал возразить, но в результате их натиск оказался ещё более яростным. Он молчал, сидел, наклонившись,обхватив голову руками. Мне стало его жалко и я закричал: "Тётки, не гугайте дедушку, мы всё гавно будем ггомить Гегманию!"
Однажды к нам заглянул наш родственник, командир довольно высокого ранга. Пришёл, чтобы проверить, живы ли мы ещё. Мама у него спросила, выстоит ли Ленинград. Он ответил, что сдавать Ленинград не собираются, но силы не равны, потери огромные, и мы, скорее всего, больше не увидимся.
В апреле 1942 года детский дом, в который меня с целью эвакуации определили, вывезли из Ленинграда. Мы ехали в открытых грузовиках по льду Ладожского озера. Медленно объезжали полыньи. Сопровождающий говорил нам, что в них провалились машины.
Нас повезли на восток. На одной из станций в привокзальной столовой перед каждым поставили тарелку с большой котлетой и обильным гарниром. Поражённые таким чудом мы набросились на еду, но тут же многие ребятишки закричали, а некоторые заплакали из-за совершенно невыносимых жара и горечи во рту. Никто из нас не сумел съесть больше двух ложек. С пылающими, раздираемыми горечью ртами мы, как оглушённые, уходили из столовой, оставив полные тарелки. Лишь впоследствии я узнал, что при дистрофии истончённые стенки пищеварительного тракта очень ранимы и чрезвычайно чувствительны к любым сколько-нибудь острым приправам.
Приехали в город Горячий Ключ Краснодарского края. Обширные яблоневые сады. На деревьях пока ещё не созревшие яблоки. Но когда они созрели, началось вражеское наступление. Нас успели вывезти. Я смотрел на оставляемое позади яблочное изобилие и представлял немецких солдат, жующих наши яблоки.
Во время пребывания в Горячем Ключе нас приводили на озеро. Там в перерывах между занятий купались красноармейцы. Наши молоденькие воспитательницы восторгались их юношеской статью. Потом мы узнали, что были очень жестокие бои, и эти прекрасные парни почти все погибли.
Нас, детей, везут по степи на телегах. Очень низко, вдоль дороги, по которой мы едем, пролетают вражеские самолёты. Один, потом второй. Приближается третий. Я отчётливо вижу лицо пилота. Успеваю погрозить ему кулаком. Самолёт полетел следом за двумя другими. Воспитательница стала меня ругать. И вдруг этот третий самолёт разворачивается, летит над нами и стреляет. По краю дороги вырастают столбики пыли. Потом самолёт вновь разворачивается, опять летит над нами и снова стреляет. Столбики пыли выстраиваются по другому краю дороги.
К осени 1942 года приехали в Киргизию, в посёлок на берегу озера Иссык-Куль. Однажды иду один по посёлку. С любопытством рассматриваю юрты. Вдруг понял, что заблудился. Пытаюсь объясниться с местными жителями. Они меня не понимают. Ко мне подходит девушка, приводит меня в юрту. Я поразился, как там чисто и уютно. Приносит чашку с молоком. Пью молоко. Девушка наконец выясняет, что мне надо, берет меня за руку и ведёт. Я иду с ней и думаю: вырасту большой и женюсь на такой девушке, такой же доброй, красивой и с такими же чудными раскосыми глазами.
1944 год. Во фронтовую землянку к моему дяде, капитану Борису Петушину, входит незнакомый генерал. Вежливо здоровается, выслушивает рапорт, присаживается на скамейку. Дядя замечает, что у генерала прохудились сапоги, приказывает принести новые, делает запись в журнале: "Выданы новые сапоги. Генералу Брежневу Л.И. Распорядился капитан Петушин Б.М.".
Послевоенный 1946 год. Мне девять лет. Моему приятелю столько же. На улице продают папиросы поштучно. Покупаем одну папиросу на двоих. Теперь надо её зажечь. Обращаемся к прохожим. Они шикают на нас: малы ещё. Мимо проходит взрослый парень, берет у нас папиросу, закуривает и идёт прочь. Я бегу за ним и кричу: "Дядька, свогочь, отдай нашу папигосу!"
1986 год. Я прочёл в пожарной части лекцию "О вреде курения".
Встаёт пожилой боец:
- Вот вы говорите канцерогенные табачные смолы. А сами-то когда-нибудь видели эти смолы?
- Нет, не видел.
- Хотите покажу?
- Конечно, хочу!
Боец достаёт пачку папирос Беломорканал, говорит: "Других не курю". Зажигает папиросу, глубоко затягивается и выдыхает на прижатую ко рту тыльную поверхность кисти руки. Потом показывает её мне: на коже расплылось маслянистое пятно грязно-коричневого цвета.
1947 год. Мой двоюродный брат, тринадцатилетний Юрка Баршай, мчится на стареньком, подаренном дядей Сёмой велосипеде. На полном ходу от велосипеда отваливается важная деталь. Юрка пытается её приладить, но бесполезно, здесь требуется сварка. Вдруг он слышит, что из находящегося на уровне его ног приоткрытого оконца полуподвального этажа кто-то к нему обращается: "Komm her". Там располагаются мастерские, где работают пленные немцы. Выходит мужчина в поношенной немецкой форме, поднимает велосипед и отвалившуюся деталь. Юрка в растерянности идёт за ним. Пришли в помещение. Много народа. Велосипед куда-то уносят. Юрку сажают за стол, наливают в кружку кипяток, осторожно подсыпают кристаллики сахарина, кто-то протягивает сухарик. Пытаются разговаривать с ним на русско-немецком, а он, освоившись, демонстрирует своё школьное знание немецкого языка. Потом ему вручают отремонтированный велосипед и провожают на улицу.
1948 год. На Невском в ларьке торгуют румяными яблоками. Останавливается мужчина, чувствуется былая военная выправка. Просит взвесить одно яблочко. Продавщица называет цену. Мужчина извиняется: "Нет таких денег".
В 1951 году мою маму вызвали в «Большой дом». Требовали сведения об её подруге, арестованной за антисоветскую агитацию (была на приёме в консульстве Афганистана, засмотрелась на портрет короля и сказала, что он красивый мужчина). На вопрос, о чем она разговаривала со своей подругой, мама ответила: "Раньше говорили о женихах, а потом стали говорить о болезнях".
Рассказывая об одном эпизоде из своей жизни, мой дедушка начал так: "Тогда я был молодой, мне было всего лишь шестьдесят восемь лет".
После окончания института меня распределили в Вологодскую область. Приезжаю в Вологду. В Облздраве предлагают на выбор три места. Показывают на карте. Прошу какого-нибудь совета. Ничего не советуют. Говорят, подумайте часок и приходите. Иду на улицу. Присаживаюсь в скверике на скамейку и размышляю, как выбрать одно из трёх неизвестных. Невдалеке сидит пожилой мужчина с тяжёлой тростью. Подхожу к нему, делюсь своей проблемой. Он неожиданно даёт подробную характеристику всем трём местам и называет, по его мнению, наиболее для меня подходящее. Я сразу же возвращаюсь в Облздрав и прошу это место.
На амбулаторном приёме девочка пяти лет. Признаки пневмонии. Предлагаю госпитализацию. Отказываются. Назначаю внутримышечно пенициллин (других антибиотиков нет).
- К вам будет приходить медсестра делать уколы.
Отец возражает:
- Не надо медсестры! Я ветеринар, сам буду делать ей уколы. Поросят колю и её тоже могу.
Расписываю дозу и режим инъекций. Объясняю, как делают внутримышечные инъекции детям.
Через несколько дней навещаю больную. Значительное улучшение! Довольный результатом спрашиваю:
- Вы делали, как я сказал?
- Зачем? Развёл флакон с пенициллином и за один раз всё и ввёл.
- Но так нельзя!
- Почему нельзя? Я поросятам так делаю и ей сделал.
К нам в больницу привезли мужчину с огнестрельным ранением. Случай на охоте. Необходимо переливание крови. Крови нет. Говорю, что у меня первая группа. Проверяем. Берут у меня кровь, переливают раненому. Меня заставляют съесть больничный обед и выписывают справку, по которой мне в Горторге должны продать 300 грамм сливочного масла. 1962 год. Масла в свободной продаже в нашем городке нет.
Через несколько дней прихожу в кабинет к директору Горторга. Он рассматривает сначала справку, потом меня:
- Не выдам я тебе масла.
- Почему?
- Справка фальшивая. Не могли у тебя брать кровь.
- Как так?
- А ты посмотри на себя. Сколько ты весишь?
- Вес 54 кг, рост 169 см.
- Ну вот. У тебя не то что нельзя брать кровь - тебе её самому надо вливать.
Замечая, как окружающие, в том числе и коллеги, легко приобщаются к спиртному, дал обет: "Никогда и нисколько". В результате оказался в непростой ситуации: "Не уважаешь". И тогда было изобретено устройство из небольшой воронки с присоединённой к ней резиновой трубкой, опущенной в стоящую в ногах бутылочку. В свой стакан наливал водку. И когда все дружно пили, преспокойно выливал содержимое стакана в воронку.
Однажды квартирная хозяйка попросила у меня водки для спиртового компресса. Совершенно искренне говорю ей:
- Ой, у меня нет водки!
- А в вашей бутылочке?
Аспирантская молодость. Тёща обещала посидеть с детьми, отпустила нас в кино, выделила 30 копеек на билеты (в расчёте на мою жену и на меня, по 15 копеек за билет, были тогда в шестидесятые годы такие цены). А в кассе билеты по 15 копеек уже закончились. Пожалуйста, по 20. Я предлагаю пойти по улице, обязательно встретим кого-нибудь знакомого и попросим недостающие 10 копеек.
Идём мимо автобусной остановки. А там мой друг Костя, тоже аспирант. Я к нему:
- Костя, дай нам 10 копеек, на билеты в кино не хватает!
- Понимаешь, нет у меня 10 копеек. А у вас не найдётся 5 копеек мне на автобус?
Наше учреждение организовало коллективную поездку за клюквой. Бродим по болоту на пару с медсестрой Людой. Клюквы очень мало.
Через несколько дней поджидаю у магазина жену, которая зашла вовнутрь. Мимо идёт Люда, останавливается, разговариваем. Из магазина выходит моя жена. Люда обрадованно кричит ей (оказалось, они знают друг друга):
- Марина, Марина, идите скорее сюда! Знакомьтесь, это Саша! Мы с ним вместе ездили за клюквой. Мы ничего не собрали. Но мне с ним было так хорошо!
Однажды ко мне обратилась моя тётушка с вопросом о муже своей соседки, которому доктор посоветовал ежедневно выпивать немного спирта в качестве средства от мучающей его язвы желудка:
- Такая тихая молодая пара, а он так страдает!
Я пытался отговорить от такого способа лечения, ссылаясь на другие более современные методы.
Через несколько лет, вновь приехав к тётушке, я поинтересовался, как чувствует себя муж её соседки. Тётушка замахала руками:
- И не спрашивай! Она его выгнала! Он теперь такой пьяница, что с ним страшно!
1969 год. Профессор Николай Васильевичем Лазарев (1895-1974):
- Саша, вы недооцениваете диалектику. Диалектика учит, что всё, что когда-то возникло, неминуемо должно исчезнуть. Я имею в виду нашу систему. Но не рассчитывайте, что дальше будет лучше. Дальше будет ещё хуже, уверяю вас.
1977 год. Наташу (врача-хирурга, мою родственницу) принимают в партию.
Вопрос комиссии:
- Чем закончился 25 съезд КПСС?
Ответ:
- Бурными и продолжительными аплодисментами.
Наташа на неожиданный вопрос коллеги: «Что может быть выше любви?» ответила: «Пупок». Юмор не оценили.
Евгений, кандидат наук:
- Мне скоро исполнится 40 лет. Своих идей нет и, наверное, уже не будет. Придётся выбиваться в руководители.
Дефицитный 1989 год. В магазинах очереди. По улице мимо меня спешат люди, объясняют, что где-то за углом продают яблоки. Бегом направляюсь туда. Пробегаю мимо двух беседующих женщин. Спрашивают: что дают? Говорю: яблоки. Поколебавшись, женщины решают не идти, так как, наверное, очередь слишком большая, придётся долго стоять.
Приблизительно через час, выстояв очередь и купив яблоки, возвращаюсь. Эти же женщины всё ещё беседуют на том же самом месте.
В дефицитные годы приходилось подолгу стоять в очередях. Занимали сразу по две или даже по три очереди в нескольких местах. Нередко забывалось, где стоял, да и очередь забывала и не пускала. Я придумал безотказный трюк. Говорил, что надо отойти, чтобы поискать подарок тёще. Когда возвращался, очередь меня весело приветствовала, заботливо напоминали мне моё место, интересовались тёщей, советовали, что ей можно подарить.
С возрастом я стал плохо переносить табачный дым. Однажды стою на автобусной остановке, нагруженный тяжёлым рюкзаком и переполненной тележкой. Подходит молодой человек и закуривает. Я начинаю задыхаться. Собираю свою громоздкую поклажу и перехожу на другое место. Он снова направляется ко мне и дымит. Я снова перехожу. Но он вновь идёт ко мне. Я снова перехожу. А он опять подходит и говорит: "Когда придёт автобус, я помогу вам с вашим грузом". Помог зайти, а потом и выйти. А вообще-то курение – это беда.
Моя собеседница вынула из пачки сигарету, предложила и мне. Я поблагодарил, сказал, что не курю. "Боже мой, какой вы счастливый!" - воскликнула она.
Еду в электричке. В рюкзаке двадцать собранных в самодельном парничке огурцов. Сидящий рядом мужчина спрашивает:
- Ну, как урожай?
- Хороший урожай! Вот двадцать огурцов собрал!
- Неплохо. Я тоже в этом году двадцать килограмм огурцов снял.
- Ты сколько в этом году посадил картошки?
- Ну, ведро.
- А сколько собрал?
- Ну, ведро.
- И какой же смысл?
- А посадил я по десять рублей за килограмм, а собрал по тридцать.
Как хорошо летом! Уезжаешь на выходные в садоводство, работаешь на свежем воздухе! Как хорошо зимой! Никуда не надо ехать!
На улице сильный дождь. А я сижу во времянке и радуюсь, что у меня сухо. Внезапно мне на голову низвергается столб воды. Прорвало крышу. Расставляю ведра, закрываю пожитки полиэтиленовой плёнкой и радуюсь: как хорошо, что в этот раз я приехал один без маленьких внуков!
Тружусь на садовом участке. Припекает весеннее солнышко. Впереди три майских праздничных дня. Слышу, меня окликают. Вижу знакомого, который на ходу сообщает мне, что его жена жалуется на боли в животе. Прибегаем к ним в дом. Мою руки. Осматриваю женщину. Похоже на желчную колику, но симптомы не очень выражены. Спрашивают: может им лучше сейчас вернуться на машине в город и там, если будет хуже, вызвать скорую помощь. Я соглашаюсь. Они уезжают.
Возвращаюсь в свою времянку. Сижу и укоряю себя: вот из-за своей чрезмерной осторожности лишил людей выходных на природе; погода такая хорошая, уж пусть лучше она испортится, ну хотя бы пошёл дождь, не будет так обидно. Выглядываю в окно: на небе очень быстро сгущаются тяжёлые тучи, и вдруг начинается даже не дождь, хлопьями валит снег.
Иду по аллее. Сверху свисает ветка. Опасаюсь, что кому-нибудь сучок проткнёт глаз (был в моей давней студенческой практике такой случай). Навстречу идёт женщина. Торопливо отламываю ветку. Женщина поравнялась со мной:
- Ну, что мешала вам эта ветка? Мешала, да?
Иду, задумавшись, по улице. На пути незнакомый мужчина. Слегка навеселе. В руках бутылка пива. Пытаюсь его обойти. Мужчина обращается ко мне:
- Профессор, не горюй! Хочешь пива?
Увидел объявление, предлагавшее участвовать в конкурсе частушек на тему клеев фирмы «Момент».
Послал по почте два стишка:
1) "Отвалилось что-нибудь, разошлись ингредиенты, о Моменте не забудь и воспользуйся Моментом".
2) "Знает зэк и помнит мент: счастья нет, но есть Момент".
Ответа не последовало.
На скамейке сидят красивый юноша и ладная девушка. Подходит мужчина и что-то невнятно говорит юноше. Девушка поднимается:
- Ты зачем пристаёшь к моему парню? Чего тебе от него надо? Не смей его трогать.
- Но я всего лишь хотел попросить у него закурить, - оправдывается мужчина.
- А ты у него не проси. Он у меня не курит. А я курю. У меня и проси.
Рассказываю технологу, специалисту по молочной продукции:
- Как-то в деревне меня угощали сметаной, которую я ножом намазывал на хлеб.
- Ничего особенного. И нашу сметану тоже можно будет намазывать ножом, стоит добавить в неё побольше метилцеллюлозы.
Мой друг Володя – моему другу Косте:
- У меня сын, у тебя две дочки. Надо познакомить.
- И не думай! Пожалей парня! Такие змеюки!
Беседую со своим другом Булатом. Он ненадолго приехал из Алма-Аты. В кабинет заходит лаборантка Эля, она кореянка. Просит меня выйти вместе с нею. За дверью спрашивает: "Он кореец?" Возвращаюсь. Булат вопрошающе смотрит на меня: "Она казашка?"
Из Хорога (Таджикистан) приехал мой друг Мунак. Угощает дынями. Зову всех. Едим и нахваливаем. Через пару недель одна сотрудница говорит мне:
- Александр Николаевич, я вас так ругала, так ругала!
- Что такое?
- Я очень любила дыни! А теперь, какую ни купишь, всё не то!
Когда доктор Мунак Одильбеков стал восторженно говорить о творчестве Омара Хайяма, я спросил, почему у этого восточного поэта так много места уделяется восхвалению вина. На это Мунак ответил, что прочёл всего Омара Хайяма в подлиннике и не нашёл там ни строчки о вине. Омар Хайям писал, по словам Одильбекова, на древнетаджикском, а Мунак родился в отдалённом горном селении Таджикистана, где до сих пор говорят на этом языке. Мунак пытался объяснить мне, что никто из современных и даже более ранних переводчиков (первые переводы были сделаны лишь в середине XIX века) не в состоянии чувствовать все нюансы этого считающегося умершим языка, который для Одильбекова был родным с детских лет. Древнетаджикский, убеждал меня Одильбеков, крайне многозначен, и то, что переводили словом «вино», имеет другие значения. Попробуйте, например, заменить слово «вино» словом «любовь» и вы получите другой смысл, другую поэзию. Мунак сказал, что как только закончит с диссертационными хлопотами, он начнёт сам переводить Омара Хайяма. Когда из ВАКа пришло извещение о присвоении Мунаку Одильбекову ученой степени кандидата медицинских наук, я немедленно отослал его Мунаку. В ответ пришло письмо , в котором сообщалось, что доктор Мунак Одильбеков погиб на дороге в Хорог 30 декабря 1989 года. У Мунака осталось девять детей: пятеро его и четверо ранее умершего брата – по их обычаям дети умерших родственников считаются родными.
Лёня, 3 года:
- Бабушка старенькая, а Лёня новенький.
Андрей, 3 года. Проходим мимо трансформаторной будки. Испуганно спрашивает:
- А что это гудит?
Объясняю, что это гудит трансформатор.
Через несколько дней Андрей обращается ко мне:
- Деда, а ты знаешь, что делает трансформатор?
- Трансформатор преобразует электрический ток.
- Нет, он гудит.
Больница. Игорю три годика. Назначены лабораторные исследования, но лаборант долго не приезжает. А мальчика с утра не кормили. Игорь ходит по коридору и канючит: "Хлеба хочу, каши хочу, супа хочу". Наконец не выдерживает: "Ну, если вы не можете мне дать ни хлеба, ни супа, ни каши, то дайте хоть какую-нибудь таблетку, чтобы не так есть хотелось!"
Саша, 3 года. На прогулке с няней. Она кому-то о нём рассказывает:
- Мать у него еврейка. А отец русский. Значит и наш Сашенька русский.
Вечером Саша сообщает маме:
- Мама, я узкий.
- Какой же ты узкий, ты совсем не узкий.
- Нет, я узкий. Ты ейейка, а я узкий.
Сева, 4 года:
- Прочти мне сказку о принце и принцессе.
Начинаем читать сказку "Принцесса и свинопас".
Сева прерывает:
- Нет, ты читай мне не ту сказку, в которой принц не женился, а ту, в которой принц женился.
Имеется в виду "Принцесса на горошине".
Сева, 4 года. Мама спрашивает:
- Севик, сколько будет, если от четырёх отнять два?
- Не отнимать надо, а вежливо попросить.
Сева, 5 лет:
- А я в садике влюбился сразу в двух девочек.
- Как в двух?
- А что делать, если они двойняшки?
Коля, 5 лет.
- Коля, сколько будет к трём прибавить два?
- Деда, отстань!
Коля, 5 лет. Приехали с ним в садоводство. Через несколько дней восторженно объявляет:
- Здесь было так хорошо, так хорошо! Поехали домой!
Сын (50 лет) к отцу (78 лет):
- Папа, дай, пожалуйста, денег. Я хочу купить тебе подарок.
Отец (80 лет) к сыну (48 лет):
- Как твои дела, как твоё самочувствие?
- Плохи мои дела, плохое самочувствие.
- Что такое?
- Денег в организме не хватает.
- Могу я тебе чем-нибудь помочь?
- Можешь, конечно, можешь!
- Чем?
- Деньгами!
2017 год. Научная конференция. Докладывает Владимир Григорьевич Беспалов. Превосходный оратор. Следующий доклад мой. Говорю сидящему рядом Саше Семенову: "Печальное зрелище - выступать после Беспалова". Беспалов закончил. Поднимаюсь на трибуну. Докладываю. Возвращаюсь на своё место. Саша Семенов, улыбаясь: "Вы были правы".
В США была подана заявка на патент "Способ лечения злокачественных опухолей в эксперименте у крыс". Заключение эксперта: "В выдаче патента отказать. Крыс надо уничтожать, а не лечить".
В 1945 году в Ленинграде в Институте онкологии была создана лаборатория экспериментальной терапии рака, которую возглавил родоначальник химиотерапии опухолей в СССР профессор Леонид Фёдорович Ларионов. К 1946 году, когда за рубежом появились первые статьи о возможной противоопухолевой активности азотистых ипритов, в Ленинграде под руководством Леонида Фёдоровича Ларионова и заведующего кафедрой военно-химического факультета Технологического института Вульфа Григорьевича Немеца уже был синтезирован целый ряд производных азотистых ипритов (хлорэтиламинов) и в их числе метил-бис-(бета-хлорэтил)амина гидрохлорид, обозначенный авторами как эмбихин. Экспериментальное изучение эмбихина было поручено Лидии Леонидовне Малюгиной, сотруднице лаборатории Л.Ф. Ларионова. Однажды в комнату экспериментального корпуса, где Лидия Леонидовна ставила опыты на крысах, вошёл мужчина с огромными опухолевыми образованиями на шее и спросил: "А чем вы тут собственно занимаетесь?" "Пытаемся лечить опухоли у крыс", - ответила Лидия Леонидовна. "Довольно! - воскликнул мужчина, - лечите лучше меня!" И тут же присел к столу и приготовил руку для инъекции. Перепуганная Лидия Леонидовна поспешила к Леониду Фёдоровичу Ларионову, а затем уже в кабинете академика Николая Николаевича Петрова они все вместе стали убеждать больного, что не могут вводить человеку препарат, который ещё недостаточно изучен в эксперименте и не допущен к клиническому применению. Однако больной в течение короткого времени добился в высоких инстанциях специального разрешения на персональное лечение его эмбихином. А так как никто из врачей клинического корпуса не соглашался вводить производное иприта человеку, Николай Николаевич Петров поручил это делать самой Лидии Леонидовне. Уже после первых инъекций опухоли начали стремительно уменьшаться и вскоре почти полностью исчезли. Так в нашей стране началась противоопухолевая химиотерапия.
Академик Николай Николаевич Петров, даже будучи в преклонном возрасте, допоздна задерживался на работе. К вечеру ворота Института запирали. Чтобы не беспокоить охрану, академик перелезал через забор. Но однажды, зацепившись длинным пальто за острые копья металлической ограды, он беспомощно повис на них. Темно, на улице никого нет. Наконец мимо спешит женщина. Николай Николаевич обращается к ней:
- Маменька, помогите мне, пожалуйста.
Женщина в страхе убегает.
Очень нескоро проходит другая женщина.
- Маменька, помогите мне, пожалуйста.
И эта женщина убегает, но через некоторое время возвращается вместе с милиционером. Огромного роста милиционер выговаривает Петрову:
- Ты что тут, старикан, безобразничаешь, почему нарушаешь?
- Да как вы смеете? Вы знаете, кто я? Я Петров!
Милиционер легко поднимает Петрова над забором, опускает его на землю и произносит:
- Ну и что из того, что ты Петров? Я тоже Петров.
Профессор Александр Иванович Раков идёт по коридору сосредоточенный, никого не замечая и не здороваясь.
К нему подходит Николай Николаевич Петров:
- Здороваться надо, папенька.
Завершив сегодняшнюю операцию, Николай Николаевич Петров пьёт чай в своём кабинете. Неожиданно распахиваются двери, врывается группа сотрудников:
- Николай Николаевич, победа! Мы выделили раковый белок!
- И что же это за белок? Какие у него свойства?
- Николай Николаевич, мы пока ещё не знаем.
- Хотя бы растворим ли он в воде?
- Ещё неизвестно.
- Так несите его сюда.
С огромными предосторожностями приносят пробирку с белым порошком.
Николай Николаевич откупоривает пробирку, отсыпает часть содержимого в стакан с чаем, помешивает ложечкой, смотрит через стакан на свет и говорит:
- Как видите, растворим.
Доктор Леонид Юльевич Дымарский, ассистент профессора Семёна Абрамовича Холдина:
- Семён Абрамович, где вы шьёте такие прекрасные костюмы?
- Я дам вам адрес.
Леонид Юльевич приходит по назначенному адресу. На пороге стоит грузный мужчина с портновским метром через плечо.
- И чего вам надо?
- Я хочу, чтобы вы сшили мне костюм.
- И кто вы такой?
- Я доктор Дымарский, ученик профессора Семёна Абрамовича Холдина.
- Ученик? У меня тоже есть ученик. Он будет шить вам костюм.
Доктор Владимир Федорович Рудаков рассказывал о нестаром мужчине, у которого длительный стаж курильщика осложнился облитерирующим эндартериитом сосудов нижних конечностей. Чтобы спасти его от угрожавшей ему вследствие намечавшейся гангрены ампутации обеих ног, больному предложили провести поясничную симпатэктомию. Предупредили, что она может осложниться нарушением половой функции. Больной сказал, что должен посоветоваться с женой. Написал письмо домой. Телеграммой пришёл ответ: "Лучше без ног".
Доктор Леонид Захарович Клечиков рассказывал о знакомом хирурге, который сетовал:
- Вот говорят разврат, вот говорят порнография! Разве это разврат? Разве это порнография? Вот когда я беру с больного подчас последние деньги, вот где разврат, вот где порнография!
Разговор врача онкодиспансера с больной: "Я вам сказала. Всё понятно? Что ещё? Идите".
Профессор Анатолий Никитич Лаврентьев (ученик и сподвижник Вульфа Григорьевича Немеца, синтезировавшего эмбихин): "Говорят, что хорошее лекарство не может быть дешёвым. Хорошее лекарство должно быть бесплатным!"
Переполненный вагон метро. Входит пожилая женщина:
- Подайте, кто сколько может. У кого сколько есть. Внук болеет. Пенсия маленькая. Один актовегин стоит 1500 рублей.
Женщина обходит вагон.
- Кто сколько может. У кого сколько есть. Надо же, и в этом вагоне у всех ничего нет!
Сосед по больничной палате. Рак лёгкого. Его сын, парень двадцати с небольшим лет, морозной ночью возвращался от дружков домой. Пьяный. Свалился недалеко от дома. Нашли утром. Сильные обморожения. Ампутация обеих кистей рук и обеих стоп. Теперь держит культями стакан, пытается поднести ко рту. Плачет.
Владимир Алексеевич Тихомиров, в годы войны лётчик-истребитель. Сбил 14 фашистских самолётов.
- Никогда не пил наркомовские сто грамм. И своим подчинённым не позволял. Ни до вылета, ни после возвращения. Тот, кто пил, не возвращался.
2019 год. Захожу в автобус. Встаёт пожилая женщина:
- Надо уступить место старенькому дедушке!
Я её благодарю, пытаюсь отказаться, изображаю, что я ещё ого-го.
Встаёт пожилой мужчина:
- Молодой человек, садитесь!
2024 год. За воротами курят наши сотрудники. Говорю:
- Если бы я курил, у меня уже лет десять не было бы ни забот, ни печалей.