Другу в его День рождения.
Жила-была писательница Тамара. Папа с мамой не просто так назвали, а в честь знаменитой грузинской царицы. Но красавицей наша Тамара, в отличие от легендарной тёзки, не была. Дамочка среднего возраста, среднего роста. Внешность тоже была средняя. В общем, так, ни нашим ни вашим. Но вот же – поцеловал Боженька в темечко. Дал способность связывать играючи слова, сплетать их в разноузорчатое кружево.
Когда её спрашивали, чем она занимается, что умеет, отвечала:
- Пишу.
И добавляла:
- Писатель. Прозаик, - потом, усмехнувшись, продолжала, - и про белок тоже.
Слово «писательница» Тамара отвергала безоговорочно. Обидное оно какое-то, неполноценное, легковесное. Не то, что монументальное «писатель»!
Про белок она тоже писала. Когда с хорошего такого застолья они устраивали хороводы на столе меж посуды с остатками нехитрой закуски. Иногда их пушистую компанию разбавляли чёртики разных мастей. Зелёные, оранжевые. Чёртики ехидно ухмылялись, похотливо прыгали, стуча маленькими копытцами по столу. Задирали белок, кадрили их. Иногда всё заканчивалось бурными оргиями.
Про чёртиков наша Тамара не писала. Боялась. Что поймут не так. Да и чего про них писать – нечисть и есть. Уже давно Гоголь с Булгаковым всё написали. Ну ещё Гёте. Так что эта ниша уже была давно и прочно заполнена.
Писательница страдала. Всё что можно было написать, уже было написано. Что-то до неё. Что-то ей самой. Что-то ещё оставалось ненаписанным. И не факт, что ею.
Ей хотелось сменить специализацию. Ну, например, начать писать стихи. Но стихи не получались. Хоть тресни. Она честно брала ручку, лист А-четыре и выводила первые строки. Сначала всё шло гладко. Строчки ложились ровно. Первая строфа получалась на загляденье. Вторая строфа выбивалась из ритма. И вот уже начинались разброд и шатания. Строчки расползались, смысл терялся. Все рифмы сводились к «любовь-морковь-кровь». Писательница в сердцах рвала лист в клочья и с воплем: «Слёзы, сопли, губная помада!» отправляла в мусорную корзину. За день уходила добрая пачка «Снегурочки».
В таких муках проходил её день. Тогда она начинала ждать Музу. И Муза приходила. За солью и спичками. Соседка Муза Абрамовна, дама неопределённого возраста и с богатым любовным прошлым. Её бурная жизнь наложила неизгладимый отпечаток на привлекательное когда-то лицо.
Тамара звала её в гости. Муза проходила на кухню. Закуривала беломорину. Рыжие волосы в перманентной завивке небрежно ворошила пятернёй и они разваливались по плечам свободными волнами.
Муза заводила свои бесконечные истории. О мужчинах. Писательница наливала поочерёдно чай, кофе, коньяк, водку. Слушала. Черпала вдохновение. Своей личной жизни у неё не было. В отличие от знаменитой царственной тёзки.
А Муза вещала, хитро прищурившись сквозь клубы едкого папиросного дыма. Что тут было правдой, что вымыслом – оставим на её совести.
Но после её ухода Тамара впадала в творческий экстаз. И писала, писала, писала… Десятки исписанных листов вылетали из-под её пера. Но снова не стихи. Всё та же проза. Порядком надоевшая.
Однажды случилось всё же то, чего она так долго ждала. Села, как обычно, за стол. Взяла ручку. Погрызла колпачок. Подумала, что она сейчас конкретно делает. «А что? – подумала она, - так Музу жду!»
И рука вывела сама: «Я сижу в ожидании Музы…»
«А дальше что? – задал вопрос внутренний голос.
«Я живу, ем и сплю вполглаза», - ответила она самой себе.
И тут что-то щёлкнуло! Стихи как будто полились из-под её изгрызенной в муках творчества авторучки. Строчки рифмовались, складывались, делали перемещения на бумаге, как солдаты в строю.
И вот уже новоиспечённая поэтесса ошарашенно смотрела на исписанный лист. Там были стихи. Настоящие! Со смыслом! И даже с некоторой долей иронии над собой.
«Вечером Музе прочитаю, - довольно подумала Тамара, - порадую соседку». И легла спать. До вечера.
Муза пришла вечером, как обычно. Тамара налила ей чашку коньяка. И, сев напротив, продекламировала стих. Соседка довольно улыбалась, дымя неизменной беломориной. Ей было лестно. Не каждый день стихи посвящают. Выпив ещё немного, дамы распрощались. Муза ушла домой. Тамара осталась мыть посуду.
За окном чернела ночь. Светили звёзды на небе. Окно писательницы было открыто. Кухня проветривалась. Вдруг Тамара отчётливо услышала стук копыт и конское ржание. Именно конское ржание, да-да, она была в этом уверена более чем.
«Откуда в городе лошади?» - подумала она.
Выглянув в окно, Тамара плюхнулась в изумлении на табурет. Мимо пролетал серебристый конь с крыльями. А на нём в звёздную высь уносилась Муза Абрамовна. Юная дева в развевающемся прозрачном хитоне. Она повернулась к Тамаре и послала ей воздушный поцелуйчик. Взметнулась её рыжая грива. Ещё мгновение – и Пегас скрылся в заоблачных далях.
Тамара сидела на табурете и растерянно улыбалась…
А стих - так вот он стих!
см. "В ожидании Музы"