Метафоры - один из столпов, на которых зиждется удивительное мастерство связывать слова в отдельные упряжки, и, помахивая на них хворостиной, загонять упрямые в самую святую святых. После чего на странице появляется какой-нибудь скромный сюжетик для паршивенькой газетенки, а то и что-нибудь драматическое, берущее за душу всех девушек старше шестнадцати лет.
Литературный язык индивида, вооружённого по самую маковку цветистыми метафорами, велик и многогранен, в то время как тот же язык, лишенный этого приятного свойства, прозаичен и сер. Потому сознательно отказываться от сверкающего метафорического меча, разящего читателя в самое сердце, не станет ни один литератор. Даже если он пишет об удивительно аристократичной породе этих складных кроватей, бережно созданных в классическом объеме для чувственного отдохновения.
Но случаются и перегибы. Стоит только автору на миг расслабиться, как появляются Нимфы штампов, слетающиеся к нему, словно мухи на конскую лепешку. "Возьми меня !", - навязывается одна. "Нет, меня !", - требует другая. Автор заслушивается интимным шёпотом бесстыдниц, навеки продавая им свою бессмертную душу.
И вот, летит-несется по градам и весям, по страницам газет и журналов Черное Крыло Рояля. Крыло это топчется то тут, то там: красуется в холле столичного фабриканта, шуршит за дверью провинциального учителя или чиновника, бьется по ночам в окна критиков. Выглядывает из. Блестит в. Приложено к. «Освободите меня !» - молит Крыло, - «пощадите!».
Но спортивные и оптимистичные метафористы не дают Крылу упокоиться. Из повести в повесть, из романа в роман, гуляет оно по частям, главам и абзацам, потихоньку зеленея от ненависти и налета безнравственного-стереотипного бумагомарания, обеспеченного стабильными гонорарами в высоких кабинетах.
И ведь так и будет бродить Крыло по свету, пока не сгинет навеки где-нибудь в Финляндии или прочей Швеции, в какой-нибудь лавочке тётушки-сказочницы, затерявшись среди фарфоровых кукол, ученических тетрадок, клубков шерсти для котят и монпансье для лесных зверушек. Или, того хуже, будет долго валяться в пыли напротив здания общественной уездной столовой Варлампиева, или, помилуй бог, Чеснокова , пока старый дворник, по прозванью, скажем, Никодим, не заметет его в совок вместе с окурками, и не вышвырнет в выгребную яму.
Но потом, уже в ракетно-ядерном, научно-фантастическом будущем, в большом унылом мегаполисе появится новый человек. Он будет бродить по улицам, слегка прищуриваясь на солнце и напевая про себя что-нибудь из Пуччини. И вот он, этот человек, уже почти пенсионер, держа в руках потертую кожаную папку с высокопарной речью, извлечет на свет под звенящий и гремящий торжественной медью оркестр его – Черное Крыло Рояля. Сдует уездную пыль, отряхнет от шерсти, плюнет на него, натрет матовой, терпко пахнущей суконочкой, и пустит вперед себя по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом.