«И твои руки не меня обнимут,
Твои глаза моих искать не станут,
И ты пройдёшь, меня увидев, мимо –
Ты даже думать обо мне не станешь».
Звуки радио в пустой квартире. Такая же пустота царила в душе Эммы. Димка и Надюха… Как они могли? Впрочем, Димка не виноват. Мужчины по своей природе самцы, у них инстинкт – оплодотворить как можно больше самок. Тем более если самка сама к нему в постель прыгает – тут нужно быть сверхчеловеком, чтобы устоять. А вот Надя… Ещё вчера Эмма считала её лучшей подругой. Как говорится, ничто не предвещало.
Или всё-таки были какие-то звоночки, которых Эмма просто не желала замечать? Уже лет десять она жила в этом доме – с тех пор, как вышла за Димку. Надюху знала ещё школьницей. Кроме яркой сексапильной внешности, она, потомок ростовских казаков, славилась напористым, поистине казачьим нравом. Если ей не удавалось с ходу убедить кого-то в своей правоте, она повышала голос, и тогда уже не согласиться с ней было просто невозможно. Даже Рита, которая с ней вместе сидела за школьной партой, хоть и сама была не робкого десятка, в конце концов, уступала подруге. До поры до времени.
Разделил девчонок Майдан, яростно осуждаемый всем двором. Совершенно иначе думал Олег, жених Риты, специально поехавший в Киев поддержать протестующих. Оттуда он уже не вернулся – беркутовцы разбили ему голову. Рита, потеряв жениха, стала сама не своя: проклинала диктаторский режим Януковича, распечатывала и расклеивала везде фотографии Олега с надписью: «Погиб как герой», расколотила вдребезги плазменный телевизор. А стоило кому-то из соседей сказать про Олега хоть слово плохое – набрасывалась на него с бранью и криками. Особенно доставалось лучшему Димкиному другу Сеньке Филатову с дворовой кличкой Филат.
- Твой прекрасный Олежек забил на тебя, пошёл разваливать Украину, а ты воешь по нему, как собачонка. Думаешь, жалеть вас будут? И не надейся! Олежку твоего прибили – и поделом! Надо было этих майдаунов вообще на танках, как в Китае! Тогда и жили бы нормально.
Избытком тактичности Сенька никогда не страдал – это так. Но крыть его матом… Разве так ведут себя приличные барышни?
- Пойми, Ритка, ты опускаешься до самого дна, - говорила Надя, стараясь изо всех сил быть терпеливой. – Олег твой польстился на западную пропаганду и стал марионеткой Соединённых Штатов. Он развалил Украину. Так что светлой памяти он от меня не дождётся.
- Дело твоё, - отрезала Рита. – А я буду хранить о нём светлую память! Потому что он не привык стоять на коленях, в отличие от вас, и поступал как подсказывала ему совесть. А сказки про козни Госдепа я и без тебя могу послушать.
- Со мной, между прочим, восемьдесят пять процентов!
Надя, уже потеряв всякое терпение, говорила на повышенных тонах, уперев руки в боки. Прежде Рита, увидев подругу в такой позе, немедленно перестала бы упрямиться. Но тут она стала кричать, что все эти восемьдесят пять процентов – зомби, которые, кроме телепропаганды, ничего не видят, не слышат.
Эмма, единственный свидетель спора, который имел место в Надиной квартире, куда обе женщины пришли на чай, поддержала подругу. Не может же столько людей сразу ошибаться. К тому же, если по телевизору говорят, насколько на Украине всё ужасно, то очевидно, ничего, кроме горя, Майдан братской стране не принёс.
Спор довольно быстро перерос в ссору. Эмоциональная Надя больше не могла сохранять спокойствие.
- Жаль, что тебя не прикончили на пару с Олегом, психопатка майданутая! – крикнула она, бешено сверкая глазами.
- Сама ты психопатка зомбированная! – крикнула ей в ответ та и ушла, хлопнув дверью.
После этого Рите словно крышу сорвало. На заборах, на столбах, на дверях подъездов стали появляться Надины фотографии. «Хреновая подруга», «Психопатка и склочница» - такие пояснительные надписи к ним прилагались.
Эмма пыталась урезонить скандалистку но та в ответ грубила. А однажды утром Валентина Геннадьевна, старшая по дому, обнаружила, что дверь Ритиной квартиры не заперта, вошла и обнаружила хозяйку уже остывшую. Экспертиза установила: передозировка снотворного. «Не могу и не хочу жить без Олега, - гласила предсмертная записка. – А вы, дорогие соседи, скоро перегрызётесь, как пауки в банке».
Эмма чувствовала себя ужасно.
- Может, если бы мы попытались её понять, - делилась она с подругой своими мыслями, - она бы этого не сделала? Кто ж мог знать?
- А мне её не жаль! – усмехнулась в ответ Надя. – Одной дурой стало меньше!
Что-то неприятное в тот момент пробежало по коже, но Эмма, как обычно, списала это на излишнюю эмоциональность подруги. Мало ли что человек скажет сгоряча? Может, это и был звоночек: приглядись, Эмма, какой перед тобой жестокий и бессердечный человек, как он к друзьям относится! Смотри и делай выводы, как он в один прекрасный день может поступить с тобой! Но Эмма была слепа и глуха.
А её подруга тем временем одевалась сексуально, вызывая в Димкином взгляде восторг, смотрела кокетливо, улыбалась ему так, словно у них была какая-то тайна, одна на двоих. Эмма же, доверяя Наде, убеждала себя, что это только кажется, не допускала и мысли, что между ними могло что-то быть.
В тот роковой день у неё так сильно заболела голова, что пришлось отпроситься с работы. Что Димина куртка висит в прихожей, Эмму не удивило – у мужа гибкий график работы. Рядом висела куртка Нади. Подумала, что, должно быть, у неё кран опять потёк, вот и зашла попросить Диму его починить. Из спальни тем временем послышались неистовые стоны…
Они лежали на кровати в чём мать родила. Муж и лучшая подруга. Эмме казалось, что она сходит с ума. Дима, испуганный неожиданным возвращением своей законной, накрылся одеялом и вжался в кровать, словно надеясь, что так останется незамеченным. У Нади взгляд, напротив, был полон негодования, словно её не застали в постели с мужем подруги, а вломились в её гнёздышко и грубо вмешались в личную жизнь.
- Ты думаешь, Димке нужны твои щи-борщи? – каждое Надино слово звучало словно удары молотом в и без того больной голове Эммы. – Ему нужна женщина! Нормальная женщина, которая может родить ему детей! Ты же пустоцвет! Да ещё и в постели доска доской! Это эгоизм с твоей стороны – удерживать Димку! Не можешь сделать его счастливым – так отпусти!
Напрасно Эмма смотрела в глаза мужу, надеясь, что он что-то скажет. Он не говорил ни слова – лишь молча кивал.
- Пошла вон, шалава! – впервые в жизни Эмма осмелилась повысить на подругу голос, а уж тем более сказать грубое слово.
Надя победно улыбнулась, словно услышала комплимент, тряхнула густой шевелюрой.
- Пошли, Дим!
Он подчинился и, судя по его виду, не без удовольствия.
Вот и ушло счастье в дверь, словно его и не бывало, оставив лишь пустоту и одиночество.
Самые противоречивые желания возникали в мозгу Эммы, сменяясь со скоростью света. То ей хотелось выть, как раненая волчица, кидаться на стены, исступлённо колотя по ним кулаками, разбивая в кровь костяшки, а то заснуть и никогда больше не просыпаться, то уйти в какой-нибудь отдалённый монастырь где-нибудь на Алтае, а то подкараулить Надьку, вцепиться ей в волосы, расцарапать лицо, плеснуть кислотой… Впрочем, умом Эмма понимала, что даже разозлившись на горе-подругу, не смогла бы причинить ей вред. Другое дело – повыбивать ей все окна. Благо, квартира Нади на третьем этаже, если кинуть тяжёлый камень… Или, как Ритка, пораспечатывать её фотки и всюду развесить, снабдив их такими эпитетами как «Шалава», «Разлучница», «Уводит чужих мужей».
Но тут же Эмма вспомнила, как осуждала покойную Риту за такие выходки. А ведь та, по-видимому, чувствовала такую же пустоту и одиночество, такую же боль от безвозвратной потери, что и она сейчас. И эта боль вкупе с непониманием друзей лишила её разума, довела до самоубийства.
«Нет, этого я делать не буду. Раз Риту осуждала, то теперь мне сам Бог велел поступить разумнее».
Только разум упорно молчал, не подсказывая ничего дельного. Надеясь найти хоть что-нибудь, что помогло хоть ненадолго отвлечься от своего горя, Эмма включила компьютер и начала машинально листать новости и афиши.
«Экскурсии по каналу им. Москвы». Пройти мимо такого названия женщина, с детства обожающая речные круизы, просто не могла. Тем более сейчас, когда душа требовала хоть какого-то спасения от гнетущей пустоты. «Наши экскурсоводы расскажут о том, какой ценой создавалось это грандиозное сооружение, о заключённых Дмитровского лагеря, который растянулся вдоль всего 128-километрового русла канала, о планах строительства и архитекторах». Строительство, заключённые… В другое время эта тема не вызвала бы у Эммы живого интереса, и она предпочла бы пройти мимо и поискать что-то более интересное. Но сейчас она была бы рада даже мрачным историям – лишь бы не думать о своей разрушенной семье и коварной подруге. Поэтому она не задумываясь нажала «Записаться на экскурсию».
После регистрации экскурсантов повели на причал, где уже стоял небольшой двухэтажный катер. Эмма поднялась наверх, где под навесом разместились деревянные столы и села за один длинный, за которым ещё оставались свободные места. Остальные за этим столом были заняты большой компанией во главе с седоволосой коротко стриженой женщиной. Эмма и сидевший рядом с ней мужчина с тёмными кудрявыми волосами, пожалуй, были за этим столом единственными случайными попутчиками.
Впрочем, вступать с ними в разговоры у Эммы не было настроения. Развернувшись к борту, она, будто машинально, смотрела на воду, на причал, на доведённое до аварийного состояния здание речного вокзала.
Наконец, теплоход отправился от пристани, и вокзал остался далеко слева. Его сменяли пейзажи с парками и лесами. Несмотря на то, что была уже середина сентября, листья на деревьях ещё только начинали желтеть. В основном же оставались зелёными, как и трава, на которой виднелись желтоватые заплатки. Вместе с парками мимо проплывали вытянувшиеся до самого неба многоэтажные дома, линии электропередач, прибрежные дачные домики. На фоне этого звучал голос экскурсовода, рассказывающий про то, как строили канал заключённые Дмитлага, как сложно далась им постройка глубокой выемки, и сколь высокой была смертность. Хотя, если сравнить с ситуацией с Беломоро-Балтийским каналом, то на канале имени Москвы всё было ещё не так страшно. Лагерное начальство худо-бедно старалось хоть не намного улучшить условия труда заключённых, и наряду с ручным трудом использовался также механический. Рассказывал экскурсовод и о тех, кто руководили строительством, и о лагерной охране, тоже, кстати, из заключённых.
Однако мысли молодой женщины постоянно возвращались к Диме и Наде. Почему они так поступили? Димка он ведь ещё до свадьбы знал, что у Эммы врождённая патология яичников. Но тогда он решил, что и без детей можно прекрасно прожить. А когда рядом замаячила красивая женщина, моложе его жены, которая вдобавок может родить ему ребёнка, понятное дело, он предпочёл её. Но Надя… Неужели для неё женская дружба ничего не значит? Или шанс наладить личную жизнь оказался важнее? Эмма помнила, как подруга жаловалась, что нормальных мужиков на свете не осталось. А повидала она их немало. С Филатом каши не сваришь – он убеждённый холостяк, всё, что ему нужно – это секс без обязательств. А поскольку он ещё и красавец, таких, как Надя, у него пруд пруди. А той уже хотелось семью, детей. В общем, рассталась она с Филатом. Потом привела к себе в квартиру Ваньку. Впрочем, трезвый он действительно был неплохой мужик. Но когда напьётся, дурак дураком. А выпивал он часто и много. В конце концов, Надюхе это надоело, и она его выгнала. Гришка тоже любил выпить и пьяным также буйствовал. Один раз так наквасился, что сильно избил свою сожительницу. Потом, правда, протрезвев, ползал на коленях, просил прощения, но Надя не простила – указала на дверь. «Повезло тебе, Эмма! - с завистью как-то сказала она подруге. – У тебя мужик нормальный, непьющий!». Не тогда ли у неё возникла мысль увести этого нормального и непьющего из семьи?
- Простите, девушка, - прервал её размышления сосед с тёмными кудрями, который до этого увлечённо фотографировал окрестности. – Не могли бы Вы снять меня на фоне леса?
- Да, конечно, - откликнулась Эмма. – Куда нажимать?
Щёлкнув пару раз, молодая женщина вернула фотоаппарат владельцу.
- Ну как? Нормально?
- Да, спасибо! Погода сегодня хорошая, тёплая! Я думал, будет ветер.
- Это точно, - согласилась Эмма. – На воде обычно холоднее. А сегодня…
- Кстати, Вы тоже интересуетесь историей?
- Ну, как сказать? Просто захотелось прокатиться по воде. Люблю водные прогулки.
- Я тоже. А ещё люблю исторические экскурсии. Как-то ходил на «Топографию террора» - по Лубянке, по Поварской. Тоже про репрессированных.
- Это пешком или на автобусе?
- Пешком. Пару часов. Кстати, меня зовут Валера.
- Очень приятно. Эмма.
Тем временем соседка по столику стала раскладывать бутерброды, закуски, разливать в бокалы красное вино. Собравшиеся принялись поздравлять её с днём рождения, произносить тосты за здоровье и счастье. Эмма почувствовала, что тоже проголодалась. Благо, взяла с собой бутерброды.
Валера, глядя на всеобщую трапезу, также достал из пакета свои съестные запасы.
- Кстати, там внизу есть чай. Может, Вам принести?
- Да, пожалуйста, если можно.
Он спустился вниз по лестнице и вскоре вернулся с двумя стаканами кипятка. Один из них он поставил перед Эммой.
- Не знаю, какой Вы любите, поэтому принёс и чёрный, и зелёный. Вот ещё и сахар.
- Спасибо! Я бы, наверное, выпила зелёного.
Не успела Эмма съесть свои бутерброды, как виновница торжества, заметив в компании неожиданное пополнение, положила перед ними хлеба с кусочками запечённого мяса:
- Угощайтесь.
Эмма и Валера несколько растерялись. Но чтобы не обидеть именинницу, каждый из них робко взял хлеба и положил на него тоненький кусочек мяса. Именинница тем временем, увидев, что у двоих за столом до сих пор нет бокалов с вином, наполнила бокалы и поставила перед ними.
- Давайте выпьем за нашу милую дорогую Валентину, - начал высокий мужчина, сидевший рядом с виновницей торжества. – Двадцать лет, Валя, я проработал с тобой бок о бок и могу сказать, что не видел более доброго, чуткого и душевного человека. Давайте выпьем за то, чтобы наша именинница была здорова, счастлива, и чтобы всегда оставалась такой же доброй и весёлой. Улыбайся почаще, Валюша, у тебя такая обаятельная улыбка, и она тебе так к лицу!
- Спасибо, Кирюша!
Все присутствующие наперебой стали подносить свои бокалы, чтобы чокнуться с Валентиной. Эмма и Валера последовали их примеру.
- Простите, Валентина, - добавил Валера, - что не имел чести знать Вас так же хорошо, как Кирилл, но также хочу пожелать Вам всего самого наилучшего.
- Присоединяюсь к поздравлению и к пожеланию! – добавила Эмма.
- Спасибо вам!
- Надеюсь, прадед не сочтёт за неуважение к памяти, - тихо сказал Валера своей соседке.
- Какой прадед? – поинтересовалась та.
- Мой родной по материнской линии. Он как раз копал этот канал.
- Его что, арестовали?
- Да, притом за ерунду. Он тогда был студентом. Преподаватель его за что-то там отчитывал, а тот возьми да скажи: «Что ж поделаешь? У человека всегда так: справа Бог, слева – чёрт». А через левое плечо был как раз бюст Сталина. Дали десять лет лагерей.
- Ничего себе! Слава Богу, сейчас просто так не сажают.
- Я бы так не сказал. Принести ещё чаю?
Ещё одна чашка была как раз кстати, потому что именинница вытащила из котомки и стала нарезать пирог. Два кусочка она тут же положила перед случайно присоединившимися.
Тем временем солнце опускалось всё ниже, золотя своим светом речную воду и облака. Чёрной птицей на фоне неба виделся пролетавший самолёт. Золотом блестели окна проносящейся по мосту электрички. Экскурсовод рассказывал, на сколько затянулись сроки строительства канала в сравнении с первоначально задуманными. А когда, наконец, канал был построен, лагерь был расформирован. Некоторых его узников перевели в другие лагеря, а для кого не нашлось места – расстреляли.
Иногда Эмме казалось, будто она спит и видит странный сон. Поездка по каналу, мрачная история, пир по случаю дня рождения случайной попутчицы, Валера… Как это всё относилось к ней, к её горю, которое никак не желало полностью уходить из сердца?
Закат постепенно сменялся вечерней темнотой. И вот она уже окутала город, заставляя светящиеся окна многоэтажек отражаться в воде канала. Туристы, желающие получить от экскурсоводов дополнительную информацию, спустились вниз – в салон. Спустилась и Эмма, однако вскоре желание полюбоваться на вечернюю Москву победило. Валеру страсть к фотографированию тоже очень скоро пригнала наверх. Именинница с приятелями и не думала идти в салон - продолжала праздновать. Так и добрались до речного вокзала.
- Разрешите, я Вас провожу, - предложил Валера. – Всё-таки уже темно.
- Хорошо. Только я живу не близко. От метро пять остановок.
- Ничего страшного. Я никуда и не тороплюсь. Как Вам, кстати, экскурсия?
- Нормально. Только про заключённых реально было страшно.
- Да, есть такое.
Пройдя через тёмный парк, парочка оказалась у метро. В обществе Валеры молодая женщина отчего-то чувствовала себя как больной ребёнок, которого напоили чаем с домашним вареньем, а потом заботливо укрыли пледом. Так легко и спокойно ей было, когда они разговаривали, казалось бы, о делах бытовых. Юрист по образованию, Валера работал в правозащитной организации. Жена ушла от него четыре года назад. Сейчас живёт один. Родители умерли. Впрочем, больше они говорили о книгах, о любимых фильмах, а театральных постановках (а театром Валера, как Эмма уже успела понять) очень даже увлекался. Поэтому она даже огорчилась, когда близость двери её подъезда возвестило о том, что пора прощаться.
Ещё издали Эмма заметила Филата. Он шёл по двору, обнимая какую-то незнакомую блондинку в дорогих тряпках – видно, очередную свою пассию. Тот её, судя по всему, тоже заметил. Ветер доносил до обрывки фраз: дружбан от неё ушёл… бесплодная… в постели как бревно… Хорошо, Валера не понял, к кому всё это относится!
- Вот мы и пришли. Спасибо большое, что проводили меня.
- Да не за что! Слушайте, Эмма, может, созвонимся? Дадите мне свой телефон?
- Нет, Валера, - она покачала головой. – Не стоит.
- Простите, если я…
- Нет, Вы ни в чём не виноваты. Но жизнь – она не так проста как кажется. Давайте не будем обманывать самих себя.
- Ну хорошо. Тогда спокойной ночи!
- Спокойной ночи!
«Прости, Валера, - думала Эмма поднимаясь на свой этаж. – Но я не готова снова поверить в счастье и разочароваться. Лучше нам расстаться прямо сейчас, когда мы ещё не успели друг к другу привыкнуть».
Дождь уже прекратился, когда Эмма подходила к своему подъезду, напевая про себя «Вернись в Сорренто». Эту песню она знала слово в слово, хотя, не владея итальянским, не могла понять смысла. Мама включала её у колыбели маленькой Эммы, а сама тем временем готовила, стирала, бегала по магазинам. Поэтому молодая женщина была только рада, что на концерте эту песню исполнили на бис.
Американская классика из репертуара Марио Ланца напомнила Эмме о беззаботном девичестве, когда казалось, что жизнь только начинается, и что она обязательно будет счастливой. В сумочке лежал пригласительный билет на следующее воскресенье – на концерт песен Клавдии Шульженко. Только надо будет взять с собой бутерброды, а то поблизости есть только чайхана – удовольствие не из дешёвых. А денег у Эммы всё-таки не так много, чтобы каждую неделю обедать в ресторанах.
«Может, стоит выучить итальянский? А там поднакопить деньжат – и махнуть в Сорренто. Как мечтала в детстве…».
У подъезда стоял человек в тёмном плаще. Эмма уже собиралась пройти мимо, но неожиданно он преградил ей дорогу.
- Гражданка Сергиенко Эмма Петровна? – уточнил он, вынимая удостоверение сотрудника полиции.
- Да, я. А в чём дело?
- Вы арестованы по обвинению в участии в массовых беспорядках и применении насилии к сотрудникам полиции.
- Это какое-то недоразумение! Я в беспорядках не участвую…
- Есть сведение, что 6 мая 2012 года во время проведения митинга на Болотной площади Вы избили двух сотрудников полиции.
- Да я вообще по митингам не хожу!
- Вам придётся проехать со мной.
- Проедемте, конечно, - покорно согласилась Эмма. – Но это явно какая-то ошибка.
Полицейская машина неслась по улицам города, а молодая женщина невольно думала о том, как нелепо она будет выглядеть в отделении: в зелёном бархатном платье с блестящей брошью, с вечерним комплектом из серёжек и ожерелья, в замшевых сапожках на шпильках.
«Да ладно! – махнула она рукой. – Всё равно скоро отпустят».
Этот день вспомнился Эмме ещё не раз за два с половиной года. Увы, надеждам на скорое освобождение не суждено было сбыться. Год её держали под домашним арестом, выпуская лишь на судебные заседания и раз в неделю – в магазин за продуктами. Электронный браслет на ноге позволял стражам порядка чётко отслеживать каждый её шаг. Тогда Эмма и пристрастилась к вышивке и вязанию.
Сидя целыми днями на застеклённом балконе и держа в руках то крючок, то спицы, а то пяльцы и мулине, она могла наблюдать за жизнью двора. Филата она видела от силы разок-другой. Нетрудно было догадаться, что у той блондинки квартира гораздо лучше, чем у него, поэтому он предпочёл к ней перебраться на постоянное место жительства. У Нади живот становился всё заметнее. Впрочем, для Эммы её состояние стало очевидным ещё тогда, когда она увидела Диму с новенькой, только что купленной детской коляской. По всему видно, он был счастлив – ведь Надя сумела дать ему то, чего Эмма не могла при всём желании.
За время домашнего ареста он так и не навестил Эмму, хотя, будучи её законным мужем, имел свободный доступ в квартиру. В отличие от Валеры, который такого права не имел. Эмме и в голову не могло прийти, что мужчина, с которым она плавала на теплоходе, снова ей встретится. Что будет через дверь спрашивать, не нужно ли чего купить, оставляя после на пороге полные пакеты, что будет приходить на слушания по её делу, да ещё и вместе с правозащитниками и уже отсидевшими «болотниками», со многими из которых он, как оказалось, хорошо знаком.
- Вижу, ты так известен в этих кругах, - заметила ему как-то Эмма. – Это потому, что работаешь в правозащитной организации?
- Не только, - ответил Валера. – Я ещё и отсидел по этому же делу.
Ничего себе! А ведь по виду не скажешь!
- Ты не похож на уголовника.
- Да и у тебя внешность явно не уголовничья. А Лёха как – хоть чуточку на хулигана смахивает?
- Михайлов, твой коллега? Да нет, вроде вполне приличный парень. А что, он тоже?
- На одной скамье сидели. В этом же зале – за решёткой.
По версии следствия, они вдвоём напали на полицейского. На деле же, как рассказывал Валера, всё было иначе. Тот, который фигурировал в деле как потерпевший, сам напал на Алексея – стал избивать дубинкой. Валера, пытаясь остановить разбушевавшегося стража порядка, схватил его за руку. Обоим дали по три с половиной года, а полицейского за борьбу с мирной оппозицией наградили квартирой в Москве.
«А ведь я искренне считала этих людей паразитами, врагами Родины, - думала Эмма со стыдом. – Так говорили все, так говорила Надя».
Она хорошо помнила, как её подруга, теперь уже бывшая, услышав по телевизору о приговоре по Болотному делу, сказала: «Правильно этих бездельников! Чего захотели – за деньги Госдепа устроить переворот!».
Эмма тогда согласно кивала. Она и знать не знала, что Валерий Горшков до ареста «бездельничал» в качестве юриста в солидной фирме, а Алексей – учителем физики. И если бы кто-то ей тогда сказал, что в один прекрасный день сама окажется подсудимой по этому делу, она бы ни за что не поверила. И уж тем более подумать не могла, что именно от этих людей получит поддержку.
- Думаю, тебе дадут условный срок, - предсказывал Валера.
Но не сбылось его пророчество. Судья откровенно стремилась вынести обвинительный приговор. Она внимательно выслушивала потерпевшего и свидетелей обвинения – преимущественно полицейских, дежуривших в этот день на Болотной площади. Зато адвокатов и свидетелей защиты постоянно перебивала, называя их показания бредом сивой кобылы. Соседей по даче, которые явились в суд подтвердить алиби подсудимой, судя даже не дослушала до конца, пригрозив привлечь к ответственности за дачу ложных показаний. Дима отказался свидетельствовать против близких родственников. Видимо, решил, что, если Эмму хотят посадить, разумнее будет не мешать. У него семья, лишние проблемы ему не нужны. Так ему, скорей всего, подсказала Надя.
Не смущало судью и то, что девушка с приобщённого к делу видео совсем не похожа на Эмму. Кроме причёски и синей куртки, у них не было ничего общего. К тому же, той барышне на вид только исполнилось восемнадцать. Эмма в свои тридцать так молодо не выглядела. Да и лаковой дамской сумочки в чешуйку, которой девушка прикрывалась от полицейских дубинок, у неё никогда не было.
Может, судья и дала бы условный срок, если бы Эмма сама всё не испортила, когда, не сдержавшись, накричала на неё. В отместку за публичное унижение та вкатила два с половиной года колонии. Но поскольку год подсудимая уже провела под домашним арестом, сидеть ей оставалось года полтора.
- Значит, «болотница»? – заключила Розалия Феликсовна, услышав историю Эммы. – По политической сидишь? Хоть статья интересная! А то у меня магазинная кража.
Что толкнуло интеллигентную пенсионерку, в прошлом преподавательницу в консерватории, на такой шаг?
- Пенсию украли, есть было нечего. Пошла в полицию, там сказали: погорюй и забудь, добровольно никто не признается. Зато, когда я из супермаркета краденое выносила, поймали с поличным. С отчаявшейся пенсионеркой проще расправиться, чем с отмороженным преступником!
Остальные сокамерницы были в основном воровками, и только две – убийцами. Валя устала терпеть мужнины побои. Лена забила молотком отчима, который с четырнадцати лет её насиловал. Совершенно очевидно, что предсмертные вопли мучителя и его вытекшие мозги были самым радостным воспоминанием её жизни. Почему не обращалась в правоохранительные органы? Пыталась. Только мент, похожий на раскормленного борова, со смехом сказал: сама виновата – нечего задом вертеть!
«А ещё говорят: нацпредатели, нацпредатели! – думала Эмма, слушая рассказы сокамерниц. – Вот же они – настоящие нацпредатели! Мы им свои честно заработанные платим, а они, вместо того, чтобы нас защищать… Подонков не сажают, а таких, как Валера – пожалуйста!».
Он и в тюрьме её не оставлял: писал письма, слал передачки. Пару раз ему даже удалось добиться с ней свидания. Хотя администрация колонии всячески старалась воспрепятствовать их встречам. Письма далеко не все проходили цензуру. В иных, что попадали Эмме в руки, часть текста «съедал белый червячок».
О вязании и вышивках пришлось забыть – острые предметы на зоне не разрешались. По её просьбе, Валера присылал самоучитель итальянского и книги на этом языке. Так что к окончанию срока Эмма уже вполне понимала, о чём пел Марио Ланца в знакомой с детства песне.
«Надо было сесть в тюрьму, чтобы выучить итальянский, - писала она Валере в письме. – Как будто бы нельзя было сделать этого на воле!».
И вот, наконец, настал тот день, когда решётки позади. Впереди – волюшка вольная, ставшая за эти годы несколько непривычной. И люди… Именно это было самым неожиданным. Эмма была уверена, что за годы отсидки даже те, кто приходили на заседания, забыли о ней напрочь. Но нет – они стояли у ворот колонии, ожидая её выхода. Среди них, конечно же, был тот единственный, чей приход не явился для Эммы неожиданностью – Валера.
- С освобождением, Эмма!
После того, как рукопожатия и дружеские объятия закончились, вся компания, по предложению Алексея, отправилась в кафе – праздновать счастливое событие. Попутно расспрашивали её, как сиделось. Как? Тюрьма – это, конечно, не дома отдыха, но особых жалоб нет.
Всё это время молодую женщину никак не оставляло чувство нереальности происходящего. И незаслуженности. Где была она сама, когда Валера и Алексей сидели в тюрьме? Она не написала им ни одного письма, ни разу не пришла на судебные слушания и даже не нашла в себе разума возразить, когда Надя поливала их грязью. Если бы тогда кто-то сказал Эмме, что она сядет с этими людьми за один стол, будет есть с ними пиццу и пить кофе, она бы ни за что не поверила. А теперь вышло так, что они не побрезговали её компанией.
Когда пицца была съедена, а вопросы о трудном существовании женщин в колониях прояснены, Валера вызвался довезти Эмму до дома на своей машине.
- Спасибо Вам всем большое! – сказала молодая женщина на прощание. – Хотя я не заслужила…
- Тюрьмы, конечно, не заслужила, - Алексей истолковал эту фразу по-своему. – Нас с Валеркой хотя бы за убеждения, а тебя вообще ни за что.
Ни за что… Юридически – да, совершенно безвинно. А фактически – наверное, это наказание за самонадеянность. Прежде, слушая телерепортажи про приговор «болотникам», Эмма была свято уверена: уж с ней такого никогда не случится. Она ж хорошая девочка: по митингам не ходит, оппозиционный взглядов нигде не высказывает, да и вообще поддерживает правящую партию, как и все. За что её сажать? А ведь ещё наши предки говорили: от сумы да тюрьмы не зарекайся.
Или это было не наказание? Сидя на переднем сидении рядом с Валерой, Эмма думала о том, что чуть не совершила большую ошибку. Судьба сводит её с мужчиной, который умеет любить по-настоящему, готов делать с ней не только радости, но и горести. Буквально на блюдечке преподносит. А что сделала она? Она отвергла его с ходу, не пожелав даже продолжать знакомства – вдруг окажется как все, разочарует, и опять будет больно? Что оставалось делать ангелу-хранителю, видя такое дело? Эмма хотела доказательств любви – немедленных и неопровержимых. Таких доказательств, которых во время приятного времяпрепровождения получить невозможно. Вот судьба и подкинула испытание – не только ей, но и Валере. И он заботился, ждал. Эмма сейчас даже не смогла бы вспомнить, когда стала считать себя его женщиной. Всё случилось как будто само собой: сердце, когда-то сказавшее «нет», вдруг обнаружило, что вовсю кричит «да».
Автомобиль нёсся прочь из области. Домой, где Эмму, скорей всего, встретят без особой радости. Но что значит их радость, когда рядом любимый человек?
Валера включил магнитолу, и пространство автомобиля наполнили мелодии Риккардо Фоли, с детства любимого, но долгое время непонятного. Теперь же всё в его песнях было для Эммы яснее ясного.
- Я живу. Мне достаточно того, что ты рядом со мной. Я дышу. Велика надежда, которую ты мне даёшь.
- Я тоже очень счастлив, что ты рядом, Эмма!
Как неожиданно получилось! А ведь она только перевела строки из песни «Mondo» - «Мир». Но разве это не те слова, которые она так давно хотела сказать Валере?
Родной двор показался до обидного быстро. За полтора года почти ничего не изменилось. Лишь деревья возле супермаркета вырубили, и теперь на их месте стояли припаркованные автомобили.
Поставив своего железного коня возле бордюра, Валера открыл дверь, помогая Эмме выбраться наружу. Тотчас же двор огласил трёхэтажный мат с пожеланиями сдохнуть. Голос, явно нетрезвый, принадлежал Наде и, судя по всему, сказанное предназначалось стоявшему возле подъезда Филату.
- Клуша-наседка! – прокричал он в ответ.
Эмма хотела дёрнуть Валеру за рукав: подожди, мол, пусть он уйдёт; но поздно – Филат заметил парочку.
- Да, Эмка, опустилась ты, - проговорил он вместо приветствия. – До самого дна. Хрен теперь приличную работу найдёшь! Твой хахаль, кстати, в курсе, что ты сидела?
- Я в курсе, - ответил за неё Валера. – Кстати, я тоже срок мотал. По тяжкой статье.
Насмешливое выражение тут же спало с лица Филата, уступив место испугу.
- Да я это, - начал он с угодливой любезностью. – Ничего такого не имел в виду. Обстоятельства бывают разные, всё нормалёк. Короче, Эмка, с освобождением! Обращайся, если что.
Сам же чуть ли не бочком отходил всё дальше, с опаской оценивая расстояние между отсидевшим мужчиной и собой, любимым.
- Может, зайдём ко мне, чайку попьём?
Валера с радостью согласился.
В квартире, как и следовало ожидать, повсюду господствовала пыль. Бывший, судя по всему, бывал здесь нечасто и борьбой за чистоту себя не утруждал. Да и зачем, когда есть женщина, которая его обхаживает, обслуживает? Чтобы разогнать спёртый воздух, пришлось открыть окно. Основную уборку решено было оставить на завтра. Однако в чём-то надо было готовить ужин. Поэтому, послав Валеру в магазин за продуктами, Эмма принялась за мытьё посуды.
Когда он вернулся с двумя полными сумками, нажарила на скорую руку картошки с сосисками. На балконе нашлась банка солёных огурцов. К чаю Валера догадался взять рулет. С лимоном, который Эмма особенно любила.
Потом они смотрели телевизор, но довольно быстро выключили, рылись по оппозиционным сайтам – Эмме было любопытно, как она выглядела за решёткой, и что о ней писали. Там же на сайте были фотографии и нюансы дела Валерия Горшкова, а также его интервью после освобождения. «Жалею ли я, что был на Болотной? Нет, нисколько!». На суде он наотрез отказывался признать своё участие в массовых беспорядках. «Беспорядки устроили сотрудники полиции, - говорил Валера. – А мы, мирные демонстранты, отстаивали свои законные права!». И гордый, решительный взгляд, и пламенное последнее слово – всё представляло собой упрёк правящей хунте. Именно так он называл нынешнюю власть.
Неожиданно Эмме пришло в голову, что сказала бы Ритка, останься она в живых. Весь двор, небось, судачит: переплюнула она покойную соседку! Мало того, что хахаля подцепила такого же майданутого, так ещё и сама по Болотному делу отсидеть умудрилась! А с виду – добропорядочная русская женщина.
«Прости, Рит! Прости меня, дуру! И ты, Валера, прости, что меня тогда рядом не было!».
Она постелила Валере в гостиной и, собираясь уже идти к себе в спальню, долго прощалась с ним, желала спокойной ночи. В итоге так никуда и не ушла.
После завтрака Эмма и Валера, не откладывая дела в долгий ящик, принялись наводить порядок. Вытирали пыль с мебели, пылесосили ковры, мыли полы, оттирали грязь с плиты, ванной, унитаза и раковин. Надо было также приделать книжную полку. Она сорвалась, ещё когда Эмма сидела под домашним арестом и с тех пор сиротливо стояла на полу. Этим занялся Валера. Эмма тем временем пошла в хозяйственный магазин за лампочками. Часть из них перегорела и нуждалась в замене.
Только выйдя во двор, молодая женщина увидела Надю, сидящую на лавочке. Как она изменилась за это время! Когда-то ладная живая казачка, теперь она выглядела замученной, потрёпанной жизнью. От былой ухоженности не осталось и следа. Весь её облик выдавал обабившуюся женщину, у которой не оставалось ни времени, ни сил следить за собой.
Увидев Эмму, Надя заголосила на весь двор пьяным голосом:
- Здорово, Эмка! Вижу, освободилась из тюрьмы! Счастливая! А я, считай, попала. И надолго. За что мне такое наказание?
От неё за километр несло перегаром. Видно, с утра набралась.
- Ещё, вижу, хахаля себе нашла! Ну, ты даёшь! Думаешь, наверное, что мужик нормальный. Только нормальных не бывает. Все они козлы!
- Э, Надька, ты чего? Димка-то…
- Димка!? Да он как раз всех козлее, сволочь! Ушёл, бросил меня с ребёнком! Как Машка родилась – кипятком писал! А потом – то Машка кричит, то плачет, то описалась, то обкакалась, то у неё животик болит, то у неё зубки режутся. А тут ещё эта Люська-стерва крутит перед ним задом… Вот он и ушёл к ней. Знала бы, что так будет – не рожала бы!
- Ты что, Надька?
- А то! Все соки из меня Машка высосала! Какая я была раньше – кровь с молоком! А сейчас – замученная, задёрганная. Без конца эти пелёнки, распашонки, памперсы! По ночам не высыпаюсь. Вот ты бесплодная – живёшь в своё удовольствие, мужика себе завела. А я кому с дитём нужна? Они и своих бросают, а чужие им тем более нафиг! Сломал мне Филат всю жизнь! Чтоб его холера задушила! Не сложилось у него с Катькой – вот и бесится, козёл!
- Филат? – удивилась Эмма. – А он чего?
- Так он же Димку подкалывал: баба залетела, теперь здрасте пелёнки, запрягли тебя и всё в этом духе. А он-то мужик, ему обидно. Вот и ушёл.
Далее из Надиных уст последовали такие изощрённые проклятия в адрес «разрушителя семьи», что если бы слово было материально, несчастный Филат был бы уже десять раз мёртв, притом гибель его была бы самой что ни на есть мучительной.
Признаться, Эмма давно подозревала, что, когда Димка ещё жил с ней, Филат точно так же подначивал его послать к чертям свою бесплодную жёнушку и вспомнить, наконец, о главном предназначении мужчины – плодить наследников по своему образу и подобию. А теперь, когда это у Димки, наконец, получилось стать счастливым отцом, он оказался вовсе не готов к такому подарку судьбы. Не готова к радости материнства оказалась и Надя. По какому принципу Всевышний одним даёт прямо в руки счастье, от которого они всячески открещиваются, лишая оного тех, кто ценил бы оное и оберегал? Да если бы она, Эмма, могла родить ребёнка, она была бы счастлива, даже если бы растить его пришлось одной. И какая бы печаль её не постигла, она бы со всем справилась ради своей кровинушки.
Ребёнка… А ведь Валера, может, всей душой желает, надеется, что она, Эмма, когда-нибудь подарит ему малыша и, может быть, не одного. Что он скажет, когда узнает, что женщина, за которой он так преданно ухаживал, с которой стойко делил горести, безнадёжный пустоцвет?
Неожиданно ей вспомнилось, как ещё до событий на Украине она смотрела вместе с Ритой какой-то фильм, названия которого сейчас бы ни за что не вспомнила. Там главная героиня побоялась сказать жениху, что в пятнадцать лет занималась проституцией. Её мама умирала от рака, и только дорогостоящая операция могла её спасти. В итоге муж, когда случайно узнал об этой страничке её биографии, не на шутку рассердился и долго не прощал ей обмана.
«А я бы Олегу всё рассказала ещё до свадьбы, - говорила Рита. – Если двое любят друг друга, между ними не должно быть никаких тайн».
Однако так легко пообещать самому себе рассказать что-то важное и так трудно выполнить обещание! В тот день для разговора так и не нашлось подходящего момента. Не выдалось такового и на следующий день. А через неделю Валера принёс два билета на теплоход. И два на поезд до Нижнего Новгорода и обратно.
- Небольшое путешествие сейчас то, что нужно, - сказал он Эмме.
- Ты золото, Валерочка! – та на радостях его расцеловала.
И как, скажите, огорчить «золото» сейчас вестью о своём бесплодии?
До Нижнего Новгорода парочка добралась за пару часов до отплытия теплохода.
- Прости, я не подумал, - извинялся Валера, видя, с каким любопытством Эмма рассматривает Волгу, Чкаловскую лестницу, стены Кремля наверху. – Мне надо было взять билет на день раньше и забронировать гостиницу. Побыли бы здесь денёк.
- Ничего, - утешала его Эмма. – Думаю, ещё приедем.
На пристани туристов уже ждал теплоход. Проверили документы на входе, дали ключи от каюты, позвали по бортовому радио на завтрак.
За столом уже сидели четыре человека: две пожилые дамы – сёстры Дарья и Наталья, Марина – ровесница Эммы, девушка с длинными тёмными волосами, и двадцатилетняя Алина, рыженькая, стриженая ёжиком. Оказалось, все они коренные нижегородки.
После завтрака туристов позвали на верхнюю палубу, где стояли на столе бокалы с шампанским для взрослых и соком для детей.
Ровно в девять корабль под гимн компании отчалил от пристани, оставляя Чкаловскую лестницу с Кремлём и катером «Герой» всё дальше. Взлетели в небо над Нижним Новгородом отпущенные туристами разноцветные шарики. Капитан, директор круиза, директор ресторана, судовой врач, массажист, актёры, певцы, музыканты – вся команда приветствовала пассажиров, желая им приятного путешествия.
Потом была учебная тревога – надо было надеть спасательный жилет. На презентацию круиза Эмма с Валерой так и не пошли. Не пошли они и на танцы, и на хоровое пение, куда звало их бортовое радио – предпочли посидеть на палубе, держась за руки и любуясь на проплывающую за кормой реку.
В тот же день теплоход причалил в городе Козьмодемьянске, названном так… нет, не в честь Зои. Да и откуда Иван Грозный мог её знать? Зато святые Козьма и Дамиан были уже известны. В городе сохранились купеческие постройки – с основном деревянные. Лишь дом купца Дмитриева мешал кому-то настолько, что его без зазрения совести подожгли.
Однако самое интересное было не в самом городе, а в этнографическом музее, стилизованном под марийскую деревню. Изба марийцев с предметами быта, мельница, колодец с «журавлём», палатки с мёдом, вареньем, травяными чаями и различными сувенирами. Женщина в старинных одеждах играла для гостей на гуслях, молодого человека песнями-плясками провожали в армию, дарили ему на прощание вышитые платочки.
На корабль вернулись уже поздно вечером. Отплыли – и сразу пригласили на ужин.
Марина живо обменивалась с соседями впечатлениями о городе. Дарья и Наталья слушали, иногда задавали вопросы. Алина всё больше молчала, думая о чём-то о своём и, по-видимому, не слишком весёлом, и при этом набрасывалась на еду, как гусеница, обильно посыпая её солью.
После ужина в том же ресторане певица Татьяна Кукина развлекала пассажиров репертуарами восьмидесятых и девяностых. На дискотеку, что обещали в завершение вечера, Эмма с Валерой уже не остались.
Утром парочку разбудило чириканье птиц по бортовому радио. Завтрак – и вот теплоход уже в Болгарах.
Дорогих гостей встречали на пристани «хан» с «женой». «Ханша» держала в руках поднос с чак-чаком и охотно, как и её «супруг», позировала туристам.
Чтобы осмотреть город волжских булгаров, нужно было прежде всего подняться на холм по многочисленным эскалаторам в здании краеведческого музея. Однако осмотр этой достопримечательности оставили «на закуску». Сперва автобус повёз туристов к белокаменной мечети. Чтобы зайти в саму мечеть, пришлось снять обувь и на босую ногу надеть бахилы. Эмма и другие женщины покрыли головы платками. Однако пустили туристов только на верхний этаж – место, где молятся женщины. Впрочем, ислам разрешает им молиться и внизу, но только если мужчины будут впереди. Негоже, чтобы последние во время молитвы отвлекались на прекрасный пол.
- Скажите, а может ли христианин пойти в мечеть и помолиться за мусульманина? – спросил Валера у экскурсовода.
- Почему ж нет? Для ислама это нормальное явление. Мусульманин, кстати, может точно так же пойти в церковь и поставить свечку за христианина.
- За какого мусульманина ты там молился? – полюбопытствовала Эмма, когда они вышли из мечети.
- Это мой знакомый – правозащитник из Грозного. Ему подбросили марихуану, хотят посадить.
- Правильно – сажать их надо! – вмешалась в разговор темноволосая дама. Эмма запомнила её – та сидела за соседним столиком, и её громогласный поучительный голос разносился по всему ресторану. – Эти чечены только силу и уважают.
- Чем же они Вам так не угодили? – осведомился Валера.
В ответ ему хлынул нескончаемый поток всех мыслимых и немыслимых грехов чеченской нации перед населением земного шара. Эмма потом даже вспомнить не могла, что конкретно сделали этой даме чеченцы, однако была уверена, что сейчас им припишут и гибель «Титаника», и извержение вулкана Тобы на острове Суматра, и Троянскую войну. Как же эта дама напоминала Надю в тот момент?
- А Вы хоть одного из них видели? – задал вопрос Валера.
- Слава Богу, нет. Но сосед рассказывал…
Что такого интересного рассказывал сосед, она не договорила, ибо в тот момент Алина, пошатнувшись, упала на руки Валеры.
- Что-то очень жарко, - пожаловалась она.
Глоток воды малости привёл девушку в чувство. Однако, когда автобус довёз группу до центральной части города, она вместо экскурсии решила вернуться на корабль.
Остальные же направились туда, где стояла ханская баня, ханский дворец, мечеть. Теперь все эти постройки были почти полностью разрушены. Рядом с мечетью возвышался собор, тоже древней постройки, как свидетельство многовекового сосуществования христианской и мусульманской культур.
Дорога плавно привела в музей «Знак памяти», где хранился самый большой в мире Коран. Мусульманская святыня выглядела впечатляюще – драгоценные камни на золотом фоне. Подарок от самого Папы Римского.
Впрочем, Иисуса Христа в этом музее тоже можно было встретить. На большом полотне, где волхвы приносят дары младенцу. В исламе Христос звался пророком Исой, а Богородица – Марьям.
Последним пунктом программы был тот самый краеведческий музей. Осматривая залы с экспонатами – предметами быта древних людей – группа постепенно спускалась к пристани.
Прежде чем, однако, вернуться на корабль, Эмма и Валера снова поднялись вверх – пройтись по торговым палаткам с сувенирами. Впрочем, покупать множество ненужных побрякушек, магнитов и брелков они не стали. Лукум, чак-чак, травяные чаи – для себя, для друзей, для коллег. Эмме ещё понравился платок с позолоченным узором и фиолетовыми цветами.
Во время отплытия по радио играла татарская песня – такая мелодичная, и такой красивый голос был у певца, что Эмма от души пожалела, что наряду с итальянским не додумалась выучить татарский.
За обедом Марина снова рассказывала о своих впечатлениях, не преминув заметить, что местные чаи и сладости такие вкусные, что она не удержалась – набрала полную сумку.
- А как Алина? – спросила Эмма, заметив, что её место пустует.
- Приходила, но тут же ушла, - ответила Марина. – Сказала, что от запаха еды тошнит.
Такой каприз очень удивил Эмму. Кормили на теплоходе, на её взгляд, очень даже хорошо. Завтрак, обед – шведский стол, где каждый выбирал что душе угодно. Самым трудным было, пожалуй, удержаться и не взять лишний кусок. Ужин заказывали накануне, и он тоже был поистине королевским. Чего Алинка вдруг распревередничалась, непонятно?
После обеда туристов ждали традиционные развлечения: мастер-классы по фото, хоровое пение, танцы, игра в мафию… Эмма с Валерой снова предпочли провести это время на палубе. Однако на концерт саксофониста Ильдара Гизатуллина, по совету Марины, всё же пошли.
Марина не обманула – Ильдар действительно играл великолепно. Некоторые мелодии, которые он исполнял, были для Эммы знакомы с детства. А уж свою любимую «Вернись в Сорренто» она узнала с первых же аккордов.
За ужином Алины снова не было в ресторане. А дама за соседним столиком, что горячо высказывалась о чеченцах, устроила целый митинг. На этот раз под обстрел попали «детдомовские выродки», которые, по её словам, не только обречены сами стать разбойниками, но и заразить дурными генами всех своих потомков вплоть до седьмого колена. Соседи по столику что-то спорили, она доказывала своё. Притом все её доказательства сводились к « прочитала в газете» и «знакомые рассказывали».
- Достала она меня! – тихонько сказала Марина.
Оказывается, она тоже успела пообщаться с этой Шапокляк (так её назвала сама Марина), у которой также нашлись к ней претензии – по поводу одежды и причёски. Впрочем, поданы они были не в форме претензий как таковых, а скорее в виде доброго совета: уж я-то старше, я знаю, как лучше. Однако такое непрошенное вмешательство раздражало не меньше.
Зато кем восхищалась Марина, так это Ильдаром. Какой талант! Какая душевная игра! Особенно благодарна она была саксофонисту за «Замок из дождя» и «Если твоё имя Грусть». Последняя ей нравилась ещё и потому, что её исполнял Джо Дассен, любимый с детства. Из-за своего кумира Марина, собственно, и выучила французский. И уже к десятому классу не только знала наизусть его песни, но и понимала их смысл.
- А я вот тоже из-за «Вернись в Сорренто» выучила итальянский, - призналась Эмма. – Правда, позже и… ну, в общем, при непростых обстоятельствах.
Уточнять в малознакомой компании, что это были за обстоятельства, она не стала.
«А вот Рита бы рассказала о себе всё, - подумалось ей против воли. – Притом сразу».
А ведь как легко бывает открытого и искреннего человека загнобить настолько, что ему жизнь станет не мила! Все эти Наденьки, Шапокляк, Филаты… И она, Эмма, тоже хороша!..
- Пойдём сегодня на шоу? – спросил Валера.
Эмма охотно согласилась. Покинув ресторан, Эмма вышла на палубу, чтобы оттуда подняться наверх – в конференц-зал. Валера решил прежде сбегать к титановому баку и набрать горячей воды в стакан. Когда вода остынет, её можно будет налить в бутылку. Дешевле, чем покупать воду.
Выйдя на палубу, Эмма увидела Алину. Девушка сидела за столиком на пластмассовом стуле, равнодушно глядя на воду.
- Алина, что-то случилось? Ты в порядке? А то на ужин не пришла.
- Всё дерьмово! – процедила та. – А ещё и беременность эта!
- Беременность? Так это же прекрасно! У тебя будет ребёнок.
- Вам легко говорить. У Вас мужик хороший – можно хоть десять детей рожать, а меня Никитка бросил. Говорит: делай аборт. А мне нельзя – резус отрицательный. А ещё Наталья говорит: дурная кровь. Никитка – он же детдомовский. Скажите, Эмма, может, можно как-то его – ну это? Мне ещё универ надо закончить, рожать сейчас ну никак! Или где-нибудь за взятку?
- Как-нибудь, может, и можно – не знаю. Только нужно ли? Вдруг потом вообще будешь бесплодной? Как я.
Алина с удивлением уставилась на Эмму:
- Что, неудачный аборт?
- Нет, это у меня врождённое. Муж меня за это бросил. А Валера… Валера?!
Как поздно она его заметила! Неужели он это слышал?
- Я здесь. На концерт идёте?
- Ты иди, а мы, если что, потом присоединимся, - ответила Эмма как можно бодрее.
Молодая женщина понимала, что расплата неминуема. Но очень уж ей хотелось отсрочить тот час, когда неумолимый топор судьбы опустится на её буйную голову.
Алина с ужасом смотрела на Эмму, словно ожидая жестокой кары за то, в чём, собственно, не было её вины.
- Он что, не знал?
- Теперь знает. Но что делать, сама виновата! Надо было сказать об этом раньше… А ребёнка я бы на твоём месте оставила.
- А что делать с генами? Вдруг правда, родится какой-нибудь отморозок? У него же наследственность.
- Ну, если папаша его и знать не хочет, то воспитывать его будешь ты. А значит, в твоей власти сделать так, чтобы он вырос человеком.
- А если не справлюсь?
- Но справляются же женщины. Вот Катя – помнишь фильм «Москва слезам не верит»? – одна дочку вырастила, да ещё при этом карьеру сделала. Бог дал тебе ребёнка, а значит, даст сил и средств, чтобы его вырастить.
- Даже не знаю, - Алина с сомнением покачала головой. – Всё так свалилось – реально крыша едет. Предки меня убьют!
- Так уж и убьют! Ну, по первости поругают, конечно, поорут, но куда денутся? Зато будет кому с ребёнком помочь…
На концерт они так и не пошли – проболтали на палубе чуть ли не до полуночи. После того, как Алина, пожелав доброй ночи, ушла к себе в каюту, Эмма обречённо побрела туда, где её – она в этом не сомневалась – ожидала суровая расплата. Валера ещё не спал.
- Ну как? – осведомился он.
- Ну, нормально, - пожала плечами Эмма. – Так заболтались о своём о девичьем, что было не до концерта.
- Видимо, разговор был весьма содержательным, - откликнулся Валера.
- Это точно. Говорили о серьёзных вещах. Ну, Валер, не томи – убивай сразу.
Ещё несколько минут назад самым заветным желанием Эммы было оставить этот миг на потом. Но сейчас, глядя любимому в глаза, мечтала о том, чтобы жуткое ожидание кары поскорее закончилось.
- А есть за что? – удивился Валера.
Теперь настал черёд удивляться Эмме.
- Но ты же слышал, - пробормотала она. – Ну, что я… Ну, что детей не могу иметь.
- Это я слышал ещё раньше. Твой сосед говорил.
- Понятно. И у тебя даже мысли не возникло устроить мне допрос с пристрастием? Узнать, правда ли это?
- А зачем? Ну, узнал бы раньше, что всё правда – и что дальше?
- Тебя не смущает, что у нас никогда не будет детей? – Эмма не верила своим ушам.
- В жизни, как правило, не бывает так, чтобы всё и сразу. Мы есть друг у друга. Разве это мало?
Вопреки всем страхам, вечер закончился не ссорой, не разрывом, а ночью, наполненной страстью и огнём. Теперь между ними нет лжи. И никогда не будет.
О наступлении следующего дня возвестило уже знакомое чириканье. Теплоход остановился в Ульяновске – на родине Владимира Ильича. Однако в дом-музей Ленина группу не водили – экскурсия называлась «Очарование старого Симбирска». Так звался город в прежние времена. Впрочем, про семью Ленина туристам тоже рассказывали – особенно про его мать Марию Александровну и его брата Александра. Когда последнего арестовали за то, что стрелял в царя, семью Ульяновых соседи стали презирать.
«Этот хоть стрелял, бомбами швырялся, - подумала Эмма, вспоминая своих собственных соседей. – А что сделала Рита? Что сделал Олег? Так нет же – набросились, как голодные шакалы!».
А вот преподаватель Симбирского института не поддался дурному влиянию – не пошёл против справедливости и честно вручил своему ученику – Ленину – заслуженную грамоту.
Рассказывал экскурсовод и о многочисленных спорах – как думали украшать центральную часть Ульяновска, чтобы это не шло вразрез с коммунистической идеологией. И где собираются хоронить Ильича после выноса тела из Мавзолея.
Когда вернулись на корабль, было уже время обеда. На этот раз Алина обедала с ними. По сравнению со вчерашним днём она выглядела веселее. Марина с удовольствием демонстрировала украшения из симбирцита – разновидности местных ониксов – которые купила прямо в порту.
Остаток дня провели сидя на палубе, заходя иногда в бар, чтобы, потягивая через соломинку коктейль, послушать, как туристы поют под гармонь, полюбоваться игрой в мафию, а вечерами послушать Ильдара.
На следующий день сразу после завтрака пришвартовались в Казани. Город с первых же минут произвёл на Эмму неизгладимое впечатление. Сначала автобус остановился у кукольного театра «Сказка». Прямо перед театром был разбит парк с цветами, горками и качелями для детей. Однако надолго там не задерживались – следующей достопримечательностью была старая татарская слобода на озере Кабань, затем Казанский Кремль. Почти у самых ворот - каменный молодой человек с устремлённым в небеса взглядом.
- Должно быть, это мученик, - сказал Валера. – Видишь, у него ноги связаны.
И вправду, ноги статуи были стянуты колючей проволокой.
Оказалось, это замученный фашистами в концлагере татарский поэт Муса Джалиль.
Пройдя через арку, туристы увидели большую мечеть – Кул-Шариф. Вовнутрь их пустили на самый верхний этаж – место для прессы, откуда по большим праздникам транслируют службу.
Башня Сююмбике – красное кирпичное здание, очень напоминающее падающую башню в Пизе. По легенде, Иван Грозный после взятия Казани пожелал жениться на царице Сююмбике. Та согласилась при условии, что за несколько дней выстроят самую высокую в Казани башню. Зодчие с этим заданием справились. Тогда Сююмбике попросила царя позволить ей подняться на верх башни, чтобы в последний раз взглянуть на родную землю. Царь позволил. И поднявшись на самый верх, Сююмбике бросилась вниз и разбилась насмерть. Однако, по словам того же экскурсовода, казанская царица вовсе не убивалась – Иван Грозный выдал её замуж за касимовского хана, которого она безуспешно пыталась отравить.
Запомнились Эмме также ворота «День и ночь» с выкованными небесными светилами, и памятник русскому и татарскому зодчим. Притом последний держал в руках свёрнутый свиток – увы, первоначальный облик столицы Татарстана так и не удалось восстановить. Построили по-своему, о чём свидетельствовал раскрытый настежь свиток его русского коллеги. Широкую площадь обрамляли торговые ряды, где можно было приобрести глазированные пряники с изображением татарской столицы, платки, палантины, магниты и кучу разных безделушек.
Однако покупки Эмма и Валера оставили на потом – когда вышли из автобуса на проспекте Баумана. Но прежде им предстояло увидеть город со смотровой площадки. Казанский стадион, дворец бракосочетания в форме казана – символа домашнего очага, колесо обозрения на другом берегу Волги. Слишком мало времени, чтобы рассмотреть эти объекты с близкого расстояния! Зато удалось увидеть воочию икону Казанской Божьей матери.
Когда после прогулки по местному Арбату Эмма и Валера возвращались назад с пакетами, полными местных сладостей и травяных чаёв – от площади Тукая до речного порта – погода удивила внезапно хлынувшим дождём. Хорошо, Валера предусмотрительно взял зонт!
Теплоход отплыл как раз в то время, когда туристы обедали. Марина рассказывала о предстоящем гала-концерте, участвовать в котором будут пассажиры.
- Вы, Эмма, спели бы пару песен на итальянском.
- Да ну, я ж не певица! Только опозорюсь!
- Да я тоже не профи. Но петь буду. В три как раз репетиция.
На репетицию Эмма не пошла. Зато вечером с назначенное время с удовольствием вместе с любимым смотрела выступления молодых талантов. Именно молодые шли в самом начале. Девочка в розовом платьице Динара пела про весну, затем вместе с бабушкой песню на татарском. Гармонист Алексей им аккомпанировал. Затем на сцену вышла Даша с песней про землянику-ягодку, а следом трое десятилетних сорванцов исполнили танец под рок-композицию. Всех их наградили пакетами с подарками.
После детей выступали взрослые: и артисты, и туристы. Хор последних под гармошку про старый забытый вальсок. Потом под тут же гармошку Марина исполнила песню на французском – по всей видимости, своего любимого Джо Дассена. После неё выступала Людмила со стихами про любовь и про водяного, который помог дурнушке стать красавицей. Это ей, девушке в синем платье, за ужином преподнесли торт в честь дня рождения. И напоследок – мужчина с гитарой спел песню Киркорова:
«Полетели сквозь окна,
Занавешенные дождём.
Чтобы ты не промокла,
Я буду твоим плащом.
Полетели сквозь стрелы
Под обстрелом и под огнём.
Чтобы ты не сгорела,
Я буду твоим дождём».
И в завершение концерта разыгрывался главный приз – сертификат на скидку в следующем году. Динара вытягивала наугад бумажку с номером каюты. Эмма от души желала, чтобы счастливицей оказалась Марина. Но нет – повезло другой туристке.
Продолжился вечер в ресторане в виде сольного концерта Татьяны. Туда же пришла и Людмила с тем самым тортом. Попросив у официанта нож, именинница быстро разделила его среди присутствующих Питьём каждый угостился сам – кто с градусом, кто безалкогольным. Эмма с Валерой взяли себе по рюмочке чилийского вина, выпили за здоровье Людмилы.
Следующий день – последний на теплоходе, ознаменовался посещением села Макарьево, где туристам на выбор предложили посетить монастырь или птицеферму со страусами. Эмма с Валерой выбрали страусов. На ферме, впрочем, были не только они, но также индюки, павлины, куры разных видов. И как оказалось, все они очень любят овсяное печенье, кусочки которого продавались на входе.
После обеда сначала сидели на палубе, затем зашли в бар в последний раз выпить коктейль. Марина, Алина и Наталья-Шапокляк уже сидели там. Последняя откровенно удивлялась, почему Алина взяла вишнёвый сок, можно было бы выпить чего покрепче.
- Так мне же вроде как нельзя, - ответила Алина.
- Да какая разница? Всё равно ведь сделаешь аборт.
- Не знаю. Всё-таки опасно – детей потом может не быть. Наверное, буду рожать.
- Дура ты! Лучше уж вообще не иметь детей, чем рожать от всяких детдомовских ублюдков. Вот вырастет вот это вот, - Наталья пальцем показала на живот собеседницы. – Прирежет тебя и не поморщится.
- Послушайте, - не выдержала Марина. – Чего к девушке пристали? Пусть сама решит, хочет она рожать или нет.
- А ты меня не учи! – Шапокляк явно начинала сердиться. – Уж наверное я старше и мудрее, знаю, что говорю.
- Что-то я не замечала за Вами особой мудрости, - отозвалась Марина.
Что тут началось! Как разоралась вдруг «мудрейшая»! Досталось не только Марине, но и Валере, который культурно попросил её вести себя потише. С её лёгкого языка оказалось, что он уже давно и прочно связан с кавказской преступностью и, по всей видимости, продавал оружие чеченским боевикам, желая всех русских извести под корень.
- Да Вы и впрямь Шапокляк! – вступилась за любимого Эмма.
- А Вы хамка! Вы все тут хамьё! Видеть вас не могу!
С этими словами Наталья ушла, громко хлопнув дверью.
- Может, пойдёмте на солнечную палубу, - предложила Марина. – Там как раз будет пиратская вечеринка.
Вечеринка действительно выдалась весёлой. Артисты в тельняшках пели, танцевали, играли со зрителями в «змейку».
Потом был последний ужин на теплоходе, когда познакомившиеся в путешествии туристы обмениваются телефонами и электронной почтой. Шапокляк за соседним столиком взахлёб рассказывала, какие грубые и невоспитанные люди её соседи. Но Эмма её не особенно слушала. В душе крепла надежда, что после такого недостойного поведения соседки Алина не очень-то захочет слушать её советы и ребёнка решит оставить.
И вот уже знакомая пристань с катером «Герой», башнями Кремля и Чкаловской лестницей. Для многих пассажиров родные места. Но Эмме и Валере и в этот раз не суждено прогуляться по городу и хорошенько разглядеть достопримечательности. Только и успевали, что проехать на Московский вокзал и уже там купить на память парочку городецких пряников.
После круиза переехали в квартиру Валеры. Холостяцкая берлога наполнилась давно забытым уютом. На работу Эмма устроилась в ту же некоммерческую организацию, где работал Валера, и теперь в своё дежурство занималась мониторингом незаконных задержаний и арестов. Как их, оказывается, много! Кого-то задержали на митинге, кого-то – в собственном доме за то, что посмел в соцсетях ругать правительство или состоять не в том общественном движении или партии. Не любит диктатура вольнодумцев!
Через полтора года гражданского брака Валера предложил узаконить отношения. Пышной церемонии решено было не устраивать – расписаться, посидеть в кафешке в тесном семейном кругу, принести на работу торт.
Однако официально Эмма была ещё замужем за Димой. Он давно уже жил с другой женщиной, так что против развода не возражал. Предстояли хлопоты с вывозом вещей из квартиры и разделом имущества. Они-то и привели Эмму снова в старый двор, что долгие годы был для неё родным. Теперь же, шагая знакомыми дорожками, поднимаясь по тем же лестницам, прикасаясь к тем же стенам и глядя на те же окна, молодая женщина не чувствовала ничего, кроме равнодушия. Казалось, тепло и свет навсегда покинули это место, оставив взамен пустоту и отчуждение. Даже энергичная пенсионерка Валентина Геннадьевна, которую она случайно встретила, выглядела сильно постаревшей.
- Здравствуй, Эмма! Давно тебя не было видно!... Димка-то твой уже Люську свою бросил – ну, к которой от Надьки ушёл. Она ж залетела, он ей: делай аборт. Но та ни в какую. Так он ушёл к Аньке. А Надьку посадили в тюрьму.
- По политической?
- Да какая политика? Зарезала она Филата. Пьяной была. Он её, как обычно, стал дразнить клушей-наседкой, а она на него с ножом. Кровище было – ужас!
- А ребёнок-то как?
- Машка? В детдом забрали. Надька от неё отказалась. Она и раньше была ей не нужна, а сейчас тем более. Папашке тоже на неё плевать. Не повезло девчонке! Зачем рожали, спрашивается?... Да, такой дружный был двор, а сейчас…
«Перегрызётесь, как пауки в банке», - вспомнились вдруг Эмме слова Риты из предсмертной записки.
Вот и перегрызлись, да ещё и как!
Но не только эта мысль не давала Эмме покоя. В памяти то и дело всплывала Алина. Тогда Эмма не сомневалась, что, отговаривая её от аборта, поступает правильно. Теперь же в её душе зародилось сомнение: имела ли она право советовать девушке рожать? Что если ей, как и Наде, ребёнок оказался не нужен? Тогда ему, в лучшем случае, придётся выслушивать от родной матери упрёки, что испортил ей всю жизнь, а в худшем – провести детские годы в приюте.
Неожиданно кто-то окликнул её по имени. Молодая рыжеволосая женщина с детской коляской. Эмма с трудом её узнала:
- Алина?! Это ты?
Вместо задорного ёжика на голове у неё были волнистые волосы до плеч.
- А что, сильно изменилась? – весело спросила Алина. – Ну да, после родов немного располнела – не без этого. У тебя-то как дела?
- Да вот, развожусь с бывшим, собираюсь замуж за Валеру.
- Супер! А мы с Костей пока без папы.
Ребёнок в коляске, услышав своё имя, поднял голову и что-то залепетал.
- Услышал – о тебе говорят, да… Вот приехали к тётушке погостить на недельку.
Эмма заметила, что выглядит Алина вполне счастливой. Да и ребёнок, судя по всему, явно не страдает от недостатка материнской любви. А что касается бабушки с дедушкой, из дальнейших слов Алины выяснилось, что они так и вовсе чуть не молятся на внука. Конечно, весь о беременности дочери сначала вызвала у них шок. Но когда Костя родился… Теперь Алина заканчивала институт заочно. Образование – оно всегда пригодится.
Поговорив с ней несколько минут о том, о сём, Эмма поразилась, насколько по-разному порой матери относятся к собственным детям. Надя изначально хотела ребёнка, однако бросила, не выдержав трудностей. А Алина, забеременевшая внезапно и не желавшая рожать, не только родила, но и сумела полюбить своё дитя – и трудности её не пугают.
«Если бы нам с Валерой Бог дал ребёночка! – грустно вздохнула молодая женщина. – Но увы, это невозможно!».
Невозможно? Разве? Конечно, патология яичников никуда не денется, родить она не сможет. Но разве это единственный способ?
До того, как добраться до собственного дома и преступить порок квартиры, Эмма уже точно знала, что будет делать. И была уверена, что Валера её поддержит. Учитывая судимость их обоих, будет сложно – не без этого. Но кто сказал, что жизнь вообще штука простая? Пусть силы неравны, но право взять Машу под опеку – оно стоит того, чтобы побороться.