Ила Опалова
Через сто лет у тебя появится душа
Самое отвратительное на свете — это морщины, а самые мерзкие из них — это такие бледные поперечные морщины на шее, прерывистые, неровные, словно слабые укусы широких зубов подлой старости, которая осторожно начинает пробовать на вкус юное тело; точно так же начинает поглощать изысканное блюдо гурман. Сначала по чуть-чуть…
Красавица почему-то была уверена, что эта беда с ней не случится. Она, рожденная прекрасной, всегда будет ослеплять молодостью. Ну, всегда! Иначе просто быть не может. Это глупость несусветная, чтобы ее сияющая, упругая, как силиконовый мячик, кожа стала морщиться, словно оторвавшийся от родного дерева корявый лист. Жизнь красавицы почти не двигалась и казалась бесконечной; конечно, суета кружила вокруг день за днем, но как-то на месте, красоту ее не трогала, которая менялась лишь в соответствии с модой.
И вот, можно сказать, посторонний человек заметил, что у нее на шее появилась морщинка. Слова были сказаны между прочим, как о мелочи. И так же между прочим, прозвучало замечание, что ей, красавице, не помешал бы курс массажа, чтобы «остановить, так сказать, старение», «вернуть, так сказать, прежнее». Неужели скоро и она будет ходить с шеей ощипанной курицы? Где же зеркало?
Она лихорадочно перебрала все в сумке и раздраженно бросила ее вниз. Да вот же оно, лежит, как всегда, на верхней полочке под стойкой. Рука потянулась за серебряным в виньеточной рамке зеркальцем, но оно выскользнуло из-за нервного движения пальцев и упало на пол. Плохая примета, если разбилось.
Конечно, ей срочно нужен массаж: он уберет отвратительную морщинку с шеи... Подумать только: через три дня предстоит перелет в Штаты! И на новом рабочем месте необходимо предстать во всем блеске!
— Соединенные Штаты — это хорошо, — пробивается через суетливые мысли хрипловатый голос, сопровождаемый звуком чуть волочащихся шагов, — это деньги и свобода. Интересно, как там хоронят? В Америке?
Какие глупые вопросы приходят людям на ум! Какая ерунда их интересует: похороны! Кстати, есть уколы красоты, правда, она не слышала, чтобы их использовали для шеи. Но косметологи что-нибудь придумают… Когда придумают!? Ей надо быть красивой сейчас!
Щелкнул замок, притухли лампы в помещении, осталась гореть лишь люстра, висящая на массивной цепи, она чуть слышно шумит, как включенный вентилятор.
Красавица с готовностью откинула голову на красную спинку комфортного кресла и, закрыв глаза, расслабилась. Мягкие пальцы в тонких медицинских перчатках коснулись ее лица, они постукивали вокруг прикрытых глаз, вбивая дорогой крем в нежную кожу, пробежали вдоль крыльев носа, оббежали вокруг рта и спустились вниз. Легкие поглаживания сменились энергичными прижатиями ладоней к уязвимой для морщин коже шеи.
Дремота стала овладевать красавицей, потому умирать оказалось не больно, она даже не поняла, что уходит из мира живых. Блики и звездочки в закрытых глазах исчезли. И одновременно ее накрыла тишина.
Суетливый истеричный шепот уже не мог красавицу побеспокоить.
Глава первая
На даче
— Кира, ты где? — с досадой дунув на упавшую на глаза прядь рыжих волос, окликнула однокурсницу Наталья, девушка модельной внешности двадцати трех лет.
На короткое время длинный локон лег в пышную прическу, открыв обзор своей хозяйке, но вновь свесился на нос.
— Касторова! — чихнула Наталья. — Ты куда запропастилась?
В руках она держала готовую рухнуть под ноги покосившуюся стопку тяжелых фолиантов. Девушка осторожно положила книги прямо на крашеные половицы возле высокого стеллажа и, закалывая упрямые волосы, заторопилась вдоль перил второго этажа к лестнице, ведущей вниз.
Оказавшись на крыльце, Наталья оглядела затопленный летним солнцем сад со старыми яблонями и строгой графикой ровных грядок.
Кира сидела на широких качелях, по-девчоночьи подобрав под себя босые ноги, на коленях в руках она держала книгу. На нежной, лишенной загара шее дрожали темные завитки волос. Тонкие пальцы с не накрашенными ногтями перелистнули пожелтевшую страницу. Под покачивающимся сиденьем, в зеленой траве, нелепой запятой лежали потертые кроссовки, прижавшиеся по-щенячьи друг к дружке носами.
— Так мы с тобой до ночи не управимся, — с легким недовольством произнесла Наталья, подойдя сбоку. — Ты же сама вызвалась помочь...
Кира, вздрогнув, подняла голову и закрыла книгу. В отсутствующем взгляде появилось узнавание, словно заблудившаяся где-то душа, очнувшись, возвращалась.
По знакомому переплету Наталья определила, что это том Достоевского, от виноватого вида подруги ей стало неудобно за свой упрек, ведь Кира совсем не обязана таскать тяжелые книги, тем более она такая маленькая и худенькая, особенно в этом походном наряде: в заношенных джинсах и сине-зеленой клетчатой рубашке, прямо как мальчишка-подросток. А ведь даже то, что она согласилась поехать с ней, Натальей, на дачу, уже помощь. Носиться здесь одной с книгами была бы полная тоска.
И девушка, сглаживая капризный тон, уже мягко поинтересовалась:
— И что нового ты прочитала у Достоевского? Только не говори, что ты увлеклась «Преступлением и наказанием» настолько, что меня не слышала! Это, — Наталья пальцем указала на том, — не надоело тебе в школе?
— Ты что! Безумно интересная вещь, — отозвалась Кира, опуская ноги с сиденья. — Прямо пособие для психолога. Интересно, почему одного человека, совершившего преступление, изводит совесть, а другой злодей не останавливается и продолжает убивать? Это аномалия в развитии, дефект личности?
— Конечно! — не задумываясь над вопросом, ответила девушка. — Не мною сказано, что убийцы — это моральные уроды... или инвалиды нравственные.
— Как ты думаешь, это можно излечить?
— Что? — непонимающе уставилась на подругу Наталья.
— Ну, это... назовем условно «синдром убийцы».
— Ты меня поражаешь, Касторова! Такая... такая хрупкая, и такие ненормальные интересы: вылечить синдром убийцы! Термин-то какой крутой придумала — «синдром убийцы»! Чтобы так заявлять, надо сначала вычленить общие признаки, симптомы этого, так сказать, заболевания…
— Я же сказала: «условно», — нетерпеливо перебила Кира. — Я правильно поняла, что ты считаешь идею перевоспитания преступников бредовой?
— Да ничего я не считаю! — возразила Наталья. — Я об убийцах вообще не думаю! И думать не хочу! Меня волнует воспитание детей. Ты же знаешь тему моего диплома. Тема детей касается будущего всего человечества.
Кира перевела взгляд на стоящую у дома легковушку подруги: книг в ней явно поубавилось.
— Это ведь была последняя ходка за литературой? — перевела разговор Кира.
— Ну да. В городской квартире остались лишь необходимые книги, а эти будут жить на даче для приятного отдыха хозяев на природе.
— Кстати, где твоя бабушка, которая собрала эту чудесную библиотеку?
Наталья хмыкнула:
— Бабуля — в гостях у подружки. Представь, нам исполнится семьдесят лет, а мы будем бегать друг к дружке в гости! А внучки будут возиться с нашим бесценным имуществом.
— Ну, здесь и твое имущество, — Кира рукой очертила перед собой круг, замыкающий в себя, как в воображаемую раму, машину с книгами. — А Достоевского я возьму почитать? Что-то в школе я в него недостаточно вникла.
Она сунула ступни в кроссовки, поднялась и решительно проговорила:
— Все, я работаю, а ты отдыхай, сейчас моя очередь носить тяжести!
С грунтовой дороги за участком донесся резкий шорох торможения. Через ветви деревьев подруги разглядели легковую машину.
Девушки заторопились к калитке. Остановившийся напротив автомобиль оранжево отливал лаковыми боками, по которым двумя строчками бежали строгие шашечки. Солнечные лучи, выскакивающие сверкающими мячиками между скользящими облаками, отражались на полировке.
— Красота! — выдохнула Кира. — Я бы нарисовала это так: на фоне живописно кривого деревянного забора апельсиновый автомобиль с цепочкой черных квадратиков, яблоневые ветки и мандариновое солнце в сине-синем небе... если бы была художником...
Не дослушав подругу, Наталья подбежала к такси с восклицанием:
— Бабуля!
Распахнула дверцу и протянула руку старой женщине.
Та, неловко выбравшись из автомобиля, сияющими глазами обвела девушек и, остановив любящий взгляд на внучке Наташе, произнесла:
— Как было здорово! Но я успела соскучиться.
Глава вторая
Без сна
Бывшему главному бухгалтеру большого предприятия, а ныне уборщице в магазине антиквариата, Валентине Руслановне Хафизовой не спалось. Она лежала на диване под вышарканным пледом, вытянувшись на спине, кисти рук, сцепленные в замок, покоились на круглом животе, придавая женщине вид покойницы. Широко раскрытые глаза смотрели в темный потолок, по которому время от времени пробегали световые пятна от проезжающих по улице редких машин.
Хафизова прислушивалась: за стеной, в квартире Сориных, кто-то ходил. Раньше такие звуки от них не долетали, но после того, как соседскую квартиру перестроили, соединив винтовой лестницей с нижним этажом, слышимость стала катастрофической. Валентина Руслановна подозревала, что причина такого неприятного явления — в трещинах, появившихся из-за ремонта, но обнаружить их так и не смогла, хотя, надев очки, несколько раз сантиметр за сантиметром рассматривала стены. Вскоре она привыкла, и ей стало интересно слушать, что происходит у соседей. Она даже старый диван, который ночами ей служил кроватью, придвинула к общей с Сориными стене.
В этот поздний вечер Валентина, вслушиваясь в проникающие в ее комнату звуки, гадала, кто у Сориных так ходит? Шаги были отчетливые, весомые, не частые и звонкие, как у тонкой Снежаны. Кто может ходить в ее квартире ночью? Жених? До чего растопался!
Где-то бормотал телевизор, на улице что-то доказывал мужской бас, ему отвечало женское хихиканье. Надо бы закрыть форточку, от нее летом всегда много беспокойного шума, но тогда в комнате станет душно.
По потолку призрачной птицей пронеслось световое пятно, а с ним влетел музыкальный крик: «Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?» – и растворился в темноте вместе с мелодией. Что только не насочиняют! В советское время не допустили бы таких песен.
Настенные часы подмигивали светящимися цифрами: двенадцать ноль-ноль. Полночь. И вновь звук шагов. Может быть, выйти на балкон, и оттуда попробовать дотянуться до соседского окна, чтобы заглянуть и выяснить, кто там все-таки ходит? Нет, не получится: не те годы. Сейчас и спина побаливает, и голова кружится. С Васькиного балкона было бы проще.
Сна не было. Перевернувшись на живот, Валентина Руслановна от досады на себя крепко сжала кулаки и постучала ими по подушке. Мешали заснуть роящиеся в голове беспокойные мысли. Неожиданно она представила их в виде шевелящегося змеиного клубка и содрогнулась. Все-таки не любит она себя. Совсем. Не научилась.
Валентина Руслановна легла на бок, понимая, что впереди очередная бессонная ночь. Всегда было мучительно не спать, в голову лезли воспоминания, чужие брошенные слова и ее невысказанные умные фразы. Ночью обычно обострялись болезни и обиды, и порой казалось, что она сходит с ума.
Хафизова села. На ночном оконном глянце глухими пятнами выделялись листья раскидистого фикуса. Лучше ходить, чем бестолково крутиться в постели. Валентина поднялась и выглянула на темную улицу. Город за окном, вопреки ожиданию, не показался мертвым. Последнее время она стала много думать о смерти.
Валентине Руслановне исполнилось пятьдесят три. Не такой уж серьезный возраст, особенно, если посмотреть на сверстниц-артисток, которые, благодаря косметическим ухищрениям, становятся все более похожими на девчонок с резиновыми лицами, и с этой кукольной гладкостью к ним возвращается глупость: они выходят замуж, заводят любовников, меняют легкомысленные наряды, а у нее, у Валентины, жизнь подходит к концу. И никого она после себя не оставит, потому и жить ей не имеет смысла.
Сын Валентины Руслановны Костя уже три года лежал на кладбище. Когда Валентине становилось холодно, она сразу представляла, как ужасно ему там, и ее охватывала жгучая ненависть к несправедливости жизни.
И в этот раз она мысленно увидела большой участок земли на три могилы, который купила после гибели сына, чтобы ее, Валентину, похоронили рядом с ним по правую руку. Она оставила у нотариуса завещание, по которому все деньги, копившиеся на счете, должны достаться тому, кто выполнит ее волю о похоронах.
Внизу остановилась полицейская машина, из которой выпрыгнули один за другим четыре человека. Может быть, взять ведро и вынести мусор? Сна ведь нет. Зато она будет точно знать, что там происходит.
Хозяйка антикварного салона Юлия Алексеевна Зеркалова спала, когда ей позвонили из охранного агентства, с которым у нее был заключен договор. Она даже не поняла сначала, где она, и кто так настойчиво хрипит.
— ООО "Старое время"? — повторял мужской голос.
— Что? Кто вы? — с недоумением спросонок бормотала хозяйка магазина, одно ухо зарывая в подушку, а к другому неловко прижимая телефон пальцами, норовящими разжаться от еще не ушедшего сна.
— Вы решили не закрываться? — хрипло поинтересовался неведомый мужчина.
— Вы о чем? Что вам нужно? — жалобно всхлипнула Юлия Алексеевна.
— "Старое время"? Вы перешли на круглосуточный режим? Вас беспокоит охранная организация "Сигма", потому что вы не поставили нас в известность об изменении графика работы вашего заведения.
Сон пропал, точно его и не было.
— Какое заведение? Что случилось? — осипнув от охватившей ее тревоги, спросила Зеркалова, она откинула тонкое одеяло и опустила босые ноги на мохнатый ковер.
— Вы не поставили магазин на охрану. Это намеренно, или есть другая причина, например, неисправное оборудование? Мы направили к магазину группу быстрого реагирования. Если проблема в оборудовании, вы обязаны обеспечить доступ дежурного мастера внутрь помещения.
— Да, конечно, через десять минут буду на месте, — она лихорадочно стягивала с себя ночную сорочку, перекладывая телефон из одной руки в другую.
Вскоре Зеркалова мчалась на своей легковушке по пустому шоссе, освещаемому фонарями, к магазину антиквариата. Ей мерещилось, что желтые пятна фонарей качаются над дорогой. И покачивалась, подпрыгивая, непривычно большая луна, имеющая странный красноватый цвет; казалось, вымазанное краской — или кровью? — бесовское лицо пристально разглядывает сверху город. Возможно, от такого странного светила ночное небо над серыми зданиями чуть розовело, а воздух, все еще сухой после дневного зноя, раздражающе пах пылью.
Угловой дом, в котором располагался антикварный салон, стоял на перекрестке, поэтому широкие окна магазина смотрели на обе улицы. Но не только этим выделялось здание в цепи других жилых многоэтажек, в которых первые этажи были сплошь заняты магазинами, салонами и мастерскими, но и некоторым своеобразием: дом крепкой сталинской постройки песочного цвета был украшен колоннами и арками.
Машина резко затормозила у входа в магазин, к которому вели кованые ступеньки. Над причудливой лестницей, декорированной металлическими завитками и розочками, большим абажуром сияла зеленая вывеска "Античная кошка".
Бросив автомобиль у входа, женщина взлетела по ступенькам к стеклянной двери, и принялась дергать ее за латунную ручку и стучать. Через стекло был виден свет, горящий в глубине зала над кассовой стойкой.
Дверь не поддалась: слава богу, она оказалась закрытой, но почему-то красная кнопка индикатора охранной сигнализации не светилась. Никто изнутри не подошел на стук. Юлия Алексеевна, сбежав со ступенек, упала на водительское сиденье, и машина тронулась, поворачивая в обсаженный старыми деревьями двор.
У среднего подъезда Зеркалова увидела машину с геометрическим принтом на светлых боках и словом «Сигма», ниже которого шла надпись «Мобильная группа». Вид автомобиля, на котором приехал наряд охраны, привел женщину в равновесие. Она уже без бьющей в виски паники, оставив легковушку, вошла в подъезд. На обычно безлюдной площадке первого этажа рядом с красной дверью служебного входа стояли трое крепких мужчин, одетых в черную униформу. И здесь, в подъезде, маячок охранной сигнализации не светился.
— Вы хозяйка магазина? — обратился к Юлии Алексеевне один из группы, видимо, старший или, как их называют, инспектор.
Та кивнула.
— Ваш паспорт, — мужчина лопатой протянул широкую ладонь.
— Автомобильные права можно? — робко предложила Зеркалова, лихорадочно роясь в лаковой сумочке, длинный ремешок которой то и дело спадал с плеча.
— Я же сказал, паспорт, — голос мужчины был начальнически холодным.
Наконец, Зеркалова нащупала нужные документы и протянула их инспектору. Тот сверил данные паспорта с какой-то своей бумагой и коротко разрешил:
— Открывайте!
Дверь действительно была закрыта на замок, причем на все пять оборотов. Распахнув ее, Зеркалова устремилась к стойке с кассой. Там, на полках, были представлены самые дорогие вещи. Сбоку от кассы возвышалась четырехгранная стеклянная витрина, в которой лежали старинные броши, кольца, редкие монеты, шкатулки из Палеха, миниатюры и марки. Хозяйка магазина гордилась этой витриной, так как она вращалась вокруг своей оси, и ее можно было повернуть в любую сторону, отчего покупателям было удобно рассматривать товар.
Но Юлия Алексеевна кинулась не к ценным предметам, а за стойку, к девушке, откинувшей голову на спинку красного офисного кресла. Казалось, продавец спит и, возможно, видит неприятный сон: легкая гримаса едва искажала правильные черты, в свете направленной на нее лампы красавица выглядела неестественно белой.
— Снежана!.. — укоризненно воскликнула Зеркалова, она хотела потормошить девушку за плечо, но неожиданно правая нога Юлии Алексеевны заскользила назад, и женщина больно упала на четвереньки и уткнулась носом во влажный подол продавца.
Она испуганно обернулась на шедших за ней мужчин. От стыда за некрасивую позу полыхнули щеки, неприятным было и то, что ладони оказались в чем-то густом и липком.
— Это что? — с недоумением пробормотала она, поднимаясь и разглядывая окрасившиеся в вишневый цвет ладони, внутренней стороной локтя женщина машинально провела по носу, заодно пытаясь определить запах. — Варенье, что ли? Сироп? Странно как-то пахнет… Сыростью?..
И уж совсем катастрофой показалось то, что на подоле элегантной юбки, длиной ниже колен, отпечатались два круглых, как спелые яблоки, красных пятна. Только тут женщина заметила, что на светлом полу вокруг ног сидящей девушки лужицей растекся большой темный круг.
— Что-что? — хмуро передразнил инспектор мобильной группы; подойдя вплотную к стойке, он перевесился через нее. — Кровь это. Видно же, что мертвая ваша красотка, вон кожа голубым цветом отливает.
— Так это свет такой холодный, а платье у Снежаны из синего бархата, вот и кажется... — по-женски возражая модными формулами, зашептала Зеркалова, потому что от ударившего в голову страха голос у нее пропал.
Рядом с креслом продавщицы валялось перевернутое серебряное зеркальце девятнадцатого века. Хозяйка узнала его по металлическим завиткам, идущим по краям, и ажурной, но крепкой ручке. Снежана купила его у них в «Античной кошке». Юлия Алексеевна схватила зеркальце и увидела на отражающей стороне густую паутину трещин: кто-то разбил антикварную вещицу. В ломаных полосках взгляд женщины выхватил мозаичное отражение носа с бурым пятном на кончике.
— Ты что делаешь? — зашипел на женщину охранник, прижимая телефон к уху. — Положи, как лежало! — и заговорил по аппарату с полицией.
Зеркалова испуганно вернула вещь на пол серебряной стороной кверху и выпрямилась. На прилавке белела надорванная упаковка влажных платочков. Юлия Алексеевна взялась подрагивающими пальцами вытягивать из пачки тонкую салфетку, чтобы вытереть запачканные руки и нос, как охранник повернул к ней взбешенное лицо:
— Тут ничего нельзя лапать! — едва сдерживая негодование, произнес он.
— Мне нужно пятна с юбки смыть…
— Слышишь меня? — прошипел мужчина. — Совершенно преступление, и каждый предмет может оказаться уликой. Вроде, взрослая женщина, а соображения — пшик!
Эта грубость не вызвала у Зеркаловой никакого протеста. Слишком велик был страх в душе, чтобы там оставались еще какие-то сильные чувства. Немного беспокоило то, что она надела сюда свой новый костюм с жаккардовым рисунком. Юлия Алексеевна совсем не помнила, как надевала его, как застегивала молнию на юбке, пуговицы на стильном пиджаке. Хотя костюм, пусть новый и красивый, — такая мелочь по сравнению со случившимся! Но что она могла еще забыть?
Глава третья
Следователь Чердаков
В последнее время далеко не всегда следователю Родиону Даниловичу Чердакову удавалось так быстро и крепко заснуть, как в этот раз. Ему снились птицы за окном его кабинета, он видел себя сидящим на рабочем месте, и вдруг на столе, засыпанном бумагами, затрезвонил телефон. Родион поднял трубку, но неприятный звонок продолжался, и следователь никак не мог его остановить и услышать голос в трубке. Он беззвучно шлепал непослушными ладонями по аппарату, как обычно пытаются отогнать назойливую муху, а в окно бились птицы.
Наконец, следователь открыл глаза. На краю кровати верещал и дергался мобильник. Родион нажал на кнопку связи и глухим голосом спросил, понимая, что поспать больше не удастся:
— Чердаков. Что случилось?
— На Тополиной улице, в антикварном магазине, обнаружен труп девушки. Через пять минут жди машину.
Чувствуя ненависть к электрическому свету, который раздражал еще не отошедшие ото сна глаза, следователь натянул на себя одежду. Откинув плотные шторы, посмотрел в балконную дверь. В стекле отразилось его худое лицо на фоне голых стен скупо обставленной комнаты. Через отражение просматривалась стена стоящего напротив дома. Высотка темно-серой громадиной уходила в фиолетовое небо, полное мелких, как пыль, звезд. Стену многоэтажки делили на строгие квадраты белеющие рамы темных окон. Из них только пять светилось. Получилось наложение друг на дружку двух реальностей: отраженной и той, что за окном, скорее, смешение. Непросто будет найти понятых в такое время. Даже если человек не будет спать, не факт, что он откроет дверь.
Родион вздохнул и вдруг вспомнил о появившейся накануне практикантке, маленькой и шустрой студентке. Он чрезвычайно удивился, когда узнал, что она не только с юрфака, но и с факультета психологии. Вот ведь жизнь меняется: молодежь намерена объять необъятное. Скоро к ним на практику будут приходить юристы-историки или юристы-филологи — исследователи творчества Достоевского. У девчонки довольно редкое имя — Кира и «медицинская» фамилия — Касторова. Вот и решение проблемы. Поиск понятых станет на этот день, точнее, ночь, главным поручением для студентки. В крайнем случае, сама может стать понятой.
Следователь желчно усмехнулся, с иронией подумав, что практика должна быть полноценной и всеобъемлющей со всеми неприятными нюансами. Чердаков нажал на кнопку вызова Киры Касторовой, раздумывая о том, что для будущих психологов стажировка в отделе уголовного розыска не очень-то и полезна. Было бы больше проку от работы в психоневрологическом диспансере.
Девушка на звонок не ответила, и Чердаков с сожалением понял, что она спит, и скорее всего, придется ему самому искать ночью понятых.
Кира в этот момент покачивалась вместе со своей подругой Натальей на качелях. Широкое сиденье тихо поскрипывало, над головами ласково перешептывались кроны кривых яблонь. Когда Кира запрокидывала голову назад, она видела, как в просветах между листьями в черном бездонном небе белыми искрами подмигивают звезды. И казалось, что это от них идет одуряющий запах мяты, земли и каких-то горьких древних трав.
Девушки несколько часов провозились с книгами, которые накануне перевезли из Натальиной городской квартиры на дачу. Среди подписных изданий и толстых фолиантов оказалось много трудов по психологии, и Кира не уставала охать от восхищения, натыкаясь на очередную книжную редкость.
И вот, сидя на качелях, она мечтательно говорила:
— Сказка! С детства обожаю качели! Вот не думала, что дача — такая клевая вещь!
— Ага, клевая! Когда не полешь грядки и не собираешь облепиху, — насмешливо согласилась подруга.
— А ты хотела бы иметь такую красоту и не работать! — со смешливым упреком воскликнула Кира. — Ладно, не кисни! Помогу я тебе с прополкой. Твоей бабуле помогу. Она у тебя просто класс!
— Да, моя бабушка — чистое золото! Я поняла: ты довольна, что согласилась съездить со мной на дачу? — Наталья лукаво улыбнулась.
— А то! Такие редкие книги по психологии! Сколько лет вы собирали эту библиотеку?
— Бабушка — всю жизнь, — с гордостью и удивлением произнесла Наташа.
— Ты из-за нее пошла на наш факультет? — догадалась Кира.
— Ага! У меня с ней совпадение интересов.
— Удивительно! — покачала головой Кира. — Обычно бывает наоборот: расхождение и протест.
— Да уж! Настало отвратительное время, когда классических три поколения: деды, отцы и дети — разорваны и не понимают друг друга, — голос Натальи был на удивление серьезен. — У меня волосы, можно сказать, дыбом становятся, когда я это наблюдаю. Пришло время цинизма в стремлении к удовольствиям, время корыстной жадности...
— Это цитата из дипломной работы? — поддела подругу Кира. — Кстати, просвети: разве жадность бывает не корыстной?
Наталья подумала и недовольно ответила:
— Конечно, в дипломе таких слов нет. А жадность — жадности рознь. Одно дело, когда человек больше работает, чтобы больше иметь. И совсем другая опера, когда он ворует, предает близких людей, обманывает, совершает преступления. Разница гигантская. Хочешь сказать, что я рассуждаю, как старушка?
— Как старенький философ-морализатор! — хихикнула Кира и искренне проговорила: — Глядя на тебя, этакую модель с подиума, сроду не подумаешь, что услышишь такие нравоучительные вещи! Как-то не совмещается твоя подиумная практика с серьезностью рассуждений о... как это лучше назвать?.. о высоких материях.
— Да ну тебя! — хмыкнула Наталья. — Я серьезно, а ты высмеиваешь. И как сказанула: подиумная практика! Мой «подиумный» опыт включает участие всего лишь в двух конкурсах красоты, один из которых – вузовский. Все!
— Ага, да еще кастинги, модные показы, фотосессии... Что там еще бывает у модельных красавиц?
Наталья не сразу ответила на задиристый тон однокурсницы:
— Завидуешь? Завидуешь! — с мягким укором произнесла она. — Признайся уж. Да, меня приглашает участвовать в показах своей коллекции один дизайнер...
— Молодой и оочень талантливый... — улыбчиво вставила Кира.
— Гениальный, — серьезно уточнила Наталья. — Приглашает не потому, что я особо нравлюсь, а потому что денег на более раскрученных моделей у него нет. Но помяни мое слово: со временем он станет звездой номер один. Заткнет за пояс Кардена. И Лагерфельда. К твоему сведению, чтобы сделать успешную карьеру модели, надо заниматься этим с детства. Походка, улыбка, умение вести себя перед камерой, уверенность — этому учатся с мала, как танцам, — Наталья выгнула белеющую в темноте кисть и опустила вниз, наглядно показывая рост, необходимый для начала обучения. — А я опоздала. Но не очень-то переживаю: прежде всего, у девушки должна быть профессия, иначе говоря, качественное образование, это важнее красоты. Ты, между прочим, тоже не производишь впечатления содержательной девушки...
Кира усмехнулась:
— Я даже догадываюсь, какое впечатление произвожу. Незнакомые люди меня принимают за школьницу-старшеклассницу.
Вечер располагал к доверию, и Наталья осторожно посоветовала:
— Может тебе начать пользоваться косметикой? Могу научить.
— Нет, — отрезала Кира. — При моей... — она поискала слово, — моложавости это будет выглядеть вульгарно.
— Но можно чуть-чуть...
Светлеющее в темноте лицо Киры покачалось, напомнив головку цветка под порывистым ветром.
— Ты ведь знаешь, что у тебя есть прозвище? — сглаживая неловкость, сказала вдруг Наталья. — Не обидное. Тебя ребята между собой называют Пиаф, потому что ты талантливая, как та певица. Ты очень умная.
— Потому что «пиаф» по-французски означает «воробей», а воробей — маленькое существо, да еще и серое, — прокомментировала Кира похолодевшим голосом и предложила: — Пойдем спать? Мой рюкзак с телефоном остался на веранде, поэтому не могу сказать точное время, но думаю, давно пора ложиться, утром — практика. Про прозвище знаю давно. Моя внешность меня устраивает. На сто процентов. Представить себя дылдой не могу. Извини за такое словечко, — и коротко, но цепко взглянула в темнеющие провалами на бледном лице глаза подруги, чтобы увидеть, не обиделась ли та на ее укол.
Девушки отправились по узкой дорожке к дачному домику, утонувшему в кустах сирени.
— Тут не страшно ночью? — поинтересовалась Кира, прерывая воцарившееся молчание.
— Нет, у нас калитка на запоре, крепкий забор, соседи хорошие... Сейчас главное — бабушку не разбудить, если она проснется, то до утра не заснет: возрастная бессонница, — Наталья перешла на шепот.
Она по-хозяйски первой шагнула на ступеньки, дернула коротко всхлипнувшую дверь, и девушки оказались на веранде.
Наталья щелкнула выключателем, и Кира увидела на стуле свой рюкзак. Девушка достала их кармашка мобильный телефон, нажала на кнопку, и экран аппарата засветился.
— Ну вот, и впрямь сейчас то, что называется «за полночь». Слушай, а ведь мне звонили! — она удивилась.
— И что это за невоспитанный человек, который звонит за полночь?
— Этот человек — следователь Чердаков, — тихо ответила Кира. — Боюсь, мне надо ехать на какое-нибудь место... — она поискала замену страшному слову «преступление», — место ЧП. Поедешь со мной? Там нужны будут понятые.
— Слушай, а что ты знаешь про Якова Рассолова? — Наталья пропустила мимо внимания предложение подруги, видимо тема недавнего разговора ее не оставляла, и ей не терпелось все для себя прояснить.
— Ничего не знаю, — удивилась вопросу Кира. — Это кто?
— Это дизайнер, о котором мы говорили. Ну, тот, кто приглашает меня на показы.
— А! — Кира улыбнулась. — Девочки на курсе шушукались о вашей глубокой взаимной симпатии.
— Внученька, ты почему еще не спишь? — раздался откуда-то сверху старческий голос, вероятно, с лестницы. — Ложитесь спать, глухая ночь на дворе.
— Пиаф, звони своему следователю! Или не звони. Решай остаться здесь или уходить, — нетерпеливо сказала Наталья. — Я не могу ехать с тобой: бабушка будет волноваться, но я уверена, следователь без тебя обойдется. Ты всего лишь практикантка, Пиаф, и тебе ни к чему бегать ночами по местам преступлений. Твоя тема — психология, а ее изучают при дневном свете.
Кира, нажимая на кнопку вызова, усмехнулась: настойчивое «Пиаф» явно было ответом на определение «дылда». Но «Пиаф» звучало не плохо, лучше, чем «дылда». Смешно ссориться из-за прозвища.
— У меня нет никакой любви с Яковом Рассоловым, — невпопад продолжила прерванную тему Наталья. — Он жених Снежаны Сориной — без пяти минут супермодели. Слышала о ней? Яков и Жанка, то есть Снежана, собираются в Штаты. А с отъездом Яши меня никто не пригласит участвовать в показах… Я стану, как все.
— Родион Данилович? — произнесла Кира в трубку, делая резкий жест рукой, призывающий подругу к молчанию. — Извините, что поздно. Вы мне звонили.
Глава четвертая
Место преступления
Полицейскую машину встретил стоящий на тротуаре мужчина, одетый в черную униформу с эмблемой частного охранного предприятия.
— Вы нашли тело? — спросил выскочивший из машины Чердаков, разглядывая подсвеченную огнями зеленую вывеску с изогнувшейся на ней кошкой.
— Да, — кивнул мужчина и показал на крыльцо с коваными ступенями и темнеющими металлическим кружевом перилами. — Вот этот магазин, но для персонала вход со двора, из жилого подъезда. Мы не стали открывать дверь с улицы, вам же нужно искать отпечатки и всякие прочие... штуки?
— Совершенно верно, — подтвердил Чердаков, нелепое слово заставило его с любопытством взглянуть на мужчину. — Я вижу, тут есть камера? Нам нужны записи.
— Ну, это запросто. А сейчас надо к среднему подъезду подъехать, — и он стал сбивчиво рассказывать, почему автомобиль охраны оказался у магазина, сколько времени ждали хозяйку, что увидели.
Во дворе машина затормозила. Чердаков окинул взглядом заросший тополями и кустами сирени двор и отправился следом за провожатым к чернеющей провалом железной двери подъезда.
На первом этаже криво прикрученная к стене лампа освещала красную дверь с надписью «служебный вход». В углу, под самым потолком, опытный взгляд следователя заметил маленький глазок камеры. Охранник дернул за ручку, и распахнулось слабо освещенное нутро магазина. Чердаков и бригада экспертов, миновав короткий коридор, оказались в торговом зале.
Почти все светильники в помещении были потушены, лишь на противоположной от парадного входа стене желтело яркое пятно, бросаемое круглой люстрой, подвешенной на массивной цепи. В световом кругу четко вырисовывался прилавок, за которым виднелось кресло с сидящим в нем человеком.
Чердаков, загипнотизированный освещенной картиной, не заметил женщину, сгорбившуюся на резном сундуке, стоящем сбоку. Увидев вошедших людей, она вскочила с места и бросилась к ним, вопросительно цепляясь взглядом за лица. Она выглядела не только растерянной, но и испуганной. Ее ладонь сжимала лаковую сумочку, длинный ремешок которой тянулся через плечо, на светлом узорчатом подоле юбки выделялось два некрасивых бурых пятна.
— Вы кто? — остановился Чердаков, пропуская вперед себя врача и экспертов.
— Это мой магазин, — взволнованно сказала незнакомка. — А там моя продавец. Продавщица... Снежана, — оставив в покое сумку, она протянула руку в сторону освещенной стойки, и следователь обратил внимание на ее дрожащие пальцы.
— У кого, кроме вас, имеются ключи от помещения? — оборвал он ее.
— У меня, у продавца, у хозяйки... Наверное.
— У хозяйки?.. То есть вы, — Чердаков ткнул в женщину пальцем, словно уточняя, — арендатор этой торговой площади. А кто арендодатель, и где он?
— Арендодатель, арендодатель... — бестолково повторила женщина, как если бы забыла значение слова. — А!.. Собственница помещения? Так это Ирма Сорина, она уехала в США. На ПМЖ… ну, то есть постоянное место жительства. Перед этим жила в Испании...
— Давайте разберемся с тем, что видим здесь, — оборвал хозяйку магазина следователь, — а потом дойдем и до Испании. Во-первых, мне нужны ваши документы. Второй вопрос о ключах: один комплект — у вас, другой комплект должен быть здесь, в салоне, так?
— Да. Должен, — и она, роясь в сумочке, испуганно взглянула на следователя. — А ведь я и не посмотрела, здесь ли ключи!
Она протянула Чердакову паспорт, и он заметил, что ее пальцы перестали дрожать. Перелистывая розоватые страницы, он строго произнес:
— Так посмотрите! Если ключи у погибшей, значит, смерть произошла в закрытом помещении. Возможно, что так. А это может свидетельствовать о самоубийстве... Обязательно посмотрите, не пропало ли чего. Товар проверьте, гражданка Зеркалова! — вернув документ, следователь дернул стеклянную дверцу одного из шкафов, но она оказалась закрытой. — Ключи от витрин хранятся у вас?
— Да, и в сейфе лежит вторая связка.
— Вот и проверяйте свое имущество. И свет включите!
Сейчас она будет искать то, что ей выгодно. Чердаков окинул взглядом установленные вдоль стен зеркальные витрины, закрытые почти невидимыми глазу стеклянными дверцами, и направился к кассовой стойке, вернувшись к разговору с охранником.
Лампы под потолком вспыхнули, торговый зал, засияв, словно расширился и поднялся. В кармане следователя зажужжал телефон, Чердаков не сразу узнал появившееся на экране лицо.
— Родион Данилович? Извините, что поздно. Вы мне звонили, — заговорил в трубке чуть испуганный женский голос.
— Практикантка Касторова? — уточнил Чердаков.
— Да.
— Приезжайте на Тополиную улицу, в антикварный магазин «Античная кошка». Жду, — следователь нажал на кнопку отбоя и, морщась, сосредоточенно потер висок.
Он стоял около четырехгранной мраморной колонны, на которой в затейливой старинной раме под стеклом улыбалось крупное фото рекламной красотки, на тонком запястье грубым кружевом выделялся золотой браслет с красными камнями. На фоне кокетливого женского изображения Чердаков увидел отражение своего худого с изломанным носом лица, вертикальные морщины отчетливо пересекали запавшие щеки.
Родион едва ли не с отвращением отвернулся от отражения, все-таки ему давно пора в отпуск: есть и спать, спать и есть, и увидеть что-нибудь новое: море, горы, в крайнем случае, обычный лес и заросшее озеро. Следователь вцепился взглядом в сидящую в кресле мертвую девушку. Все они, красивые, одинаковы. С удивлением Чердаков почувствовал негодование от необходимости подойти к ней. Такое было в начале его работы в полиции, когда он боялся трупов. А здесь перед глазами стояла слишком противоестественная картина: юная красавица и смерть, и Чердакову совсем не хотелось рассматривать погибшую.
Голова девушки покоилась на спинке кресла, волны светлых волос беспорядочно змеились по красной обивке, верхние пряди, открывая гладкий лоб, уходили за спину, вся прическа напоминала пышную охапку пожелтевшей травы на голове лесной нимфы. Темные ресницы прикрывали глаза, и из-за этих выразительных полукружий казалось, что под веками прячутся по-инопланетному огромные очи — для определения напрашивалось именно это слово. Тонкий прямой нос, полные губы, чуть запавшие щеки, длинная стройная шея с впадинкой внизу — все было мраморно белым, нежно восковым.
Рядом с телом несчастной крутился эксперт, фотографируя ее со всех ракурсов. Следователь Чердаков тяжелым шагом зашел за прилавок, недоуменно разглядывая навеки заснувшую красавицу.
— Что, Родя, кривишься? — вскинул голову сидящий на корточках судебный медик, он рассматривал правую ступню девушки, слетевшая с нее босоножка небрежно валялась рядом в темной лужице. — Не старушечье тело рассматриваешь!
Выразительно прищелкнув языком, врач заявил:
— На моей памяти это самый красивый труп. Можно сказать, срезанная утренняя роза. И запах духов соответствующий: свежий аромат скошенной травы и чего-то еще манящего.
— Ну, ты поэт!
— Мне почему-то красивых женщин больше жалко, — расстроено признался врач. — Она ведь могла красивых детей нарожать.
— Красота — понятие относительное, — подал голос эксперт, сидящий за ноутбуком. — Я вот не считаю красивой Джоконду, сейчас другие каноны. А вот ум дорогого стоит всегда! Умные дети — это гордость родителей, их обеспеченная старость. И хорошая перспектива для страны. Увы, красивая женщина совсем не значит, что умная. Тем более не обязательно, что добрая.
— Ну, ты философ! Еще миледи из «Трех мушкетеров» вспомни! Тоже мне рассуждения! Человека не стало, красивого… Я тебе скажу, что не поверю, что такие прелестницы, купающиеся во всеобщем восхищении и любви, могут уйти из жизни сами. Хотя все указывает на самоубийство. — Он мотнул подбородком на руки красавицы. — Если вспомнить покончившую с собой прекрасную Мерлин Монро, то можно согласиться и с этой версией. В магазине вообще камеры есть? Что-то я не увидел…
— Что? Камеры? Сейчас узнаем у хозяйки... — проговорил Чердаков, продолжая разглядывать красавицу.
Ее левая рука сжимала подлокотник кресла, правая мертвенно белела на синем бархате, открывающем бледное колено и часть бедра. Тонкие пальцы расслабленно держали что-то похожее на лезвие широкого ножа, сделанного не то из слегка затуманившегося стекла, не то изо льда, но острие изделия выглядело довольно отточенным, хоть и было испачкано чем-то темным.
— Что это? — спросил следователь, с изумлением рассматривая полупрозрачный предмет, края которого казались кружевными: так мелко они были оббиты, отчего лезвие казалось острым, похожим металлический нож.
— Это испанский хрустальный кинжал, — тихо подсказала подошедшая сзади Зеркалова.
— Возможно, именно этой штукой перебита бедренная артерия, — медик поднял руку в белой резиновой перчатке и показал пальцем на обнаженную выше колена ногу девушки. — Но тогда получается, что это сделала она сама. Ведь орудие убийства в ее руке.
— Впервые слышу о хрустальном оружии, — поднял брови Чердаков и посмотрел на хозяйку старинного добра. — Его использовали в ритуальных целях?
— Не знаю, — пробормотала та. — Но вполне возможно. Почему бы и нет?
— Это вы меня спрашиваете? — раздраженно воззрился на женщину следователь. — Кстати, почему испанский?
— Почему испанский? — переспросила Зеркалова и покашляла, прочищая горло. — Потому что именно такой нож был найден в Испании... могу даже точно сказать, где: около города Валенсии, сделан из горного хрусталя. Тридцать пятый век до нашей эры, эпоха неолита. Кинжал обнаружили в гробнице вместе с горстью бус и хрустальными наконечниками для стрел.
— Почему тогда эта редкость находится не в музее, а в вашем магазине? — сузив глаза, въедливым голосом поинтересовался Чердаков.
— Есть подозрение, что это реплика, то есть копия, — призналась Зеркалова виноватым голосом, словно это она изготовила подделку. — Этот экземпляр найден на Урале. Где Испания, и где Урал? Сами понимаете, что невозможно объяснить такое сходство в изготовлении вещей простым совпадением, расстояние опровергает мало-мальски достоверные научные гипотезы. Интересно то, что в Испании, в тех именно местах, где найдена гробница, нет горного хрусталя, а на Урале есть, но нашли нож и всякие другие хрустальные штучки раньше в Испании. Поэтому есть мнение, что уральский нож — новодел. Это я так думаю, — уточнила она. — В антикварном бизнесе слишком много фальсификата.
— Вы сейчас говорите о фальсификате в вашем магазине?
— Об антиквариате вообще, — выражение лица Зеркаловой стало совсем несчастным. — Но конечно… конечно, мой товар не может быть исключением из правила. Святее папы римского невозможно быть. Это смешно утверждать, да и никто не поверит.
— Кто вам продал этот нож? Вообще, кто ваши поставщики?
Зеркалова облизнула губы и сглотнула.
— Кто поставщики? Мои поставщики — все люди, у которых где-то завалялись старые вещи, они их приносят сюда, чтобы выручить хорошие деньги. Надеются, что их серебряные ложки, латунные самовары, полустершиеся монеты дорого стоят. У нас едва ли не постоянными сотрудниками являются двое мужчин, нет, они не в штате, они на вольных хлебах, если можно так сказать, но эти ребята целенаправленно ищут на свалках, в брошенных домах старинные предметы. Они даже приобрели в складчину хороший металлоискатель для поиска золота.
— И как? — не удержался от любопытства следователь. — Успешно находят?
— Чаще приходить с товаром не стали, но думаю, с современной техникой им легче работать. Возможно, что-то ценное увозят в столицу. Там денег больше, цены выше. Если говорить конкретно об этом ноже, то его принесла Снежана, — она кивнула на сидящую в кресле мертвую девушку. — Ее друзья ездили по Уралу, ну и у кого-то там увидели. А точнее, у грибника, который продавал грибы у дороги. Смешно, да? Этим бесценным ножом он резал ножки грибов. Но это со слов Снежаны. Я как раз собиралась отдать находку на экспертизу, — голос женщины окреп, тема была ей знакома, и это успокаивало.
— Как интересно! — с легкой иронией заметил следователь. — Значит, экспертиза все-таки возможна, и специалисты есть, — он укоризненно покачал головой, — следовательно, можно работать без подделок?
Зеркалова вспыхнула.
— Эксперты тоже люди, они могут ошибаться. Разве это не источник фальшивок — ошибки специалистов? Кстати, у меня на этот кинжал уже нашлись покупатели — китайцы. Их совершенно не интересует историческая ценность товара, в китайской медицине горный хрусталь используется для массажа. Массируют хрустальными шариками определенные точки на теле человека, китайцы утверждают, что это улучшает работу всех органов и систем. А острые хрустальные инструменты они используют вместо игл для лечения.
— То есть, даже оказавшись подделкой, этот хрусталь принес бы вам прибыль? — спросил следователь, но не дожидаясь ответа, продолжил: — Как вы приходуете товар? Конкретно, где документы о приобретении данного хрустального ножа?
— Документов нет, — выражение лица женщины совсем стерлось. — Понимаете, мы же со Снежаной — свои люди, я бы отдала ее долю потом, после реализации.
— То есть вы не заплатили за эту редкую вещь ни рубля? — уточнил Чердаков.
— Я оплатила ее по цене необработанного камня. Это пошло в качестве аванса. Дальнейшая цена зависела от экспертизы. Просто эти деньги прошли неофициально. Мы же свои люди…
— Кто ваши эксперты?
— Археологи из университета, — и она перекинула сумочку с бока к животу, бледные пальцы, ныряя и выскакивая из темного нутра, наконец, достали и протянули следователю атласную визитку археологической лаборатории.
Чердаков, взглянув на глянец, сунул карточку в карман и вздохнул, и Зеркалова поняла, что у него еще много вопросов, и он ей не верит, но следователь увел от нее глаза.
— Что скажешь? — обратился он к врачу, стараясь не ступить в темную лужу, натекшую под кресло. — А это что за пятна? — Он вздрогнул, заметив неопрятные бурые следы и капли на белом полу.
— Это я упала, — торопливо призналась Зеркалова, в ее голосе появилась нотка угодливости. — Нечаянно.
— Да, — подтвердил старший охранник. — Женщина подбежала к несчастной и поскользнулась. Я лично видел.
А Зеркалова вновь густо покраснела, вспомнив свою стыдную позу.
— Подозреваю, что из бедняжки вытекла вся кровь, — произнес медик, отвечая на первый вопрос следователя. — Она ткнула себя в бедренную артерию. Думаю, двадцати минут хватило с избытком для обескровливания. Вон подол платья весь намокший, кровь текла на ткань, а с нее уже на пол...
— Это потому несчастная такая нереально белая? — почти утвердительно спросил Чердаков.
— Так точно, — кивнул врач и пояснил: — Видишь рану на бедре? Артерия, я тебе скажу, полностью перерезана, скорее, порвана, поэтому кровь и вытекла. Кстати, тут вот что интересно, — врач поднялся и показал на шею девушки. — Посмотри, пятно замазано тональным кремом.
— Прижизненное? — спросил Чердаков.
— Думаю, да, справа кожа стерта, и на это место наложена декоративная косметика... Я не сразу заметил.
Чердаков увидел валяющееся на полу зеркальце.
— А это что такое?
— Дамское ручное зеркало, позапрошлый век, — подсказала хозяйка магазина.
— Где-то рядом должен быть тональный крем, — пробормотал следователь, опускаясь на корточки.
Под прилавком, на нижней полке, он заметил черную стеганую сумку с длинной цепочкой вместо ремешка. Натянув на руки перчатки, взял сумочку и спросил Зеркалову:
— Принадлежит вашему продавцу?
— Да, это Снежаны, — кивнула она и вытянула шею, чтобы лучше разглядеть.
Следователь открыл сумку и вытряхнул оттуда вещи: связку из шести ключей, косметичку, паспорт, шоколадную конфетку. Худые узловатые пальцы дернули молнию косметички, достали тюбик и, покрутив перед глазами, отправили в сумочку. Настала очередь паспорта. Следователь пролистнул все страницы.
— Снежана Сорина, — задумчиво произнес он. — Прописана в этом доме, в квартире четырнадцать.
— Она живет тут, на втором этаже, — поспешила объяснить Зеркалова, — Это удобно. В нашем магазине девочка подрабатывала.
— Жертва имела отношение к хозяйке помещения? К Ирме Сориной? Кажется, вы так назвали арендодателя?
— Да, Снежаночка — дочь Ирмы, — лицо Зеркаловой скривилось, став некрасивым. Она прижала ладони к щекам и по-старушечьи горестно закачала головой. — Боже мой! Что я скажу Ирме!? Боже мой!
Не обращая внимания на причитания хозяйки магазина, Чердаков пробормотал:
— Значит, ее ключи в сумке. Получается, она закрыла двери изнутри, если только не вы это сделали снаружи. — Он прямо посмотрел в лицо Зеркаловой.
Ее глаза округлились от испуга и недоумения.
— Да вы что! Я... я спала, когда мне позвонили! — тут она могла поспорить, здесь правда была за ней.
— В данном случае важно, когда вы ушли из магазина, а не когда вы спали, — сухо остановил ее следователь.
Раздался стук, и Чердаков повернул голову в сторону окон и входа, ему показалось, что снаружи, на крыльце, стоит подросток и требовательно колотит в прозрачную дверь. Следователь сгреб в руку связку ключей, выпавшую из сумки, задумчиво покачал ее вверх-вниз на ладони, как на чаше весов, затем подкинув ключи, поймал их ловко сбоку другой рукой и пошел к выходу.
Перебрав связку, Чердаков выбрал ключ с красной головкой и вставил в скважину, замок легко щелкнул, и дверь распахнулась. Следователь довольно усмехнулся тому, что угадал с ключом. И тут же уставился на стоящую на крыльце практикантку Касторову.
— Приехала, — пробормотав, Чердаков изумленно покачал головой. — Проходи! — И посторонился.