I. 1. “Я очень, очень, очень державно озабочен и не сплю до первых петухов”.
“Отрезок пути заминированного
Прошёл я на костылях.
Всё равно одна нога ампутирована,
И к смерти прошёл страх.”
(О.Григорьев)
Афазия, согласно Медицинской энциклопедии, принадлежит к такого рода заболеваниям, в ходе которых непроизвольно подменяются понятия. Человек, страдающий указанным недугом, к примеру, вместо того, чтобы сказать “бублик”, говорит “буйвол”и не замечает ошибки.
Всемогущим большевикам без излишних усилий удалось универсализировать афазию, расширить её пределы и возможности и с блеском приспособить для своих масштабных “человеколюбивых” нужд и потребностей на всех уровнях и в разных направлениях. Марксистско-ленинская идеология благополучно отошла в мир иной, однако, обратившись в прах, не исчезла безостаточно и продолжает достаточно часто репродуцироваться в разных областях жизни и серьёзно вредить человечеству.
Специфические условия человеческого бытия, сконструированные после залпа “Авроры” и совершенно не совпадающие с общечеловеческими нормами и ценностями, породили сословие демагогов и профессиональных лгунов, которые с течением времени не только не выдохлись, но, напротив, стали более агрессивными и ...безумными. “Отцовство“ большевизма в отношении державников просматривается невооружённым глазом, и их прямое сближение (Г.Зюганов-А.Проханов) обусловлено общей моделью жизненных принципов и их реализацией в вопросах внутренней и внешней политики. В этой связи нам хочется привлечь внимание читателя к высказыванию известного современного русского писателя В.А.Пьецуха об особенностях русских идеологических и исторических традиций.” Вся трагедия нашего опыта в том, - утверждает автор,– что диапазон колебаний русской жизни слишком узок – от очень плохо к просто плохо и обратно”1. Практически при полемических издержках данный тезис содержит элементы особого ряда, включённость которых в единую знаковую систему очевидна.
К каким же конечным результатам приходят “заединщики”? Начнём с того,что они чётко и ясно устанавливают иерархический подход в решении национального вопроса. И вовсе не ради простого украшения в рамки каждодневного быта вводятся унизительные и оскорбительные для внешнего мира блоки ядовитых слов: “Другие люди – русским не чета!”2. Эта удивительная по беспардонности строка сочинена поэтом и профессором литературы одного из университетов США Д.Бобышевым и нацелена на возбуждение ненависти ко всем “не нашим” по этническому признаку. Подобная оппозиция и противопоставление на уровне “сквозного” мотива проходят через громоздкую и совершенно дикую поэму “Русские терцины”. Центр тяжести сосредоточивается в неприкрытой угрозе: “В мешок таёжный сунь любую смуту , И – нет говорунов. И – тишина, понятная в оттенках лишь якуту”. Поэта из “Звезды” огорчает, что живодёрный вариант выхода из кризисного состояния игнорируется и “морозная беспредельность” Сибири не используется по назначению, поэтому стихотворец в тоске изрекает: “Однако – молчаливая страна”3.
“Тяжесть оскорбления,– утверждает В.Разуваев,– непосредственно зависит от силы нарушаемого запрета”4, и поэтому угрозу крутого рифмоплёта - стихопата М.Шмырёва: “Мы не в дружеской разлуке, и наши пальцы на курке“5,– грузинам пришлось испытать в полной мере и беспощадно на себе, и не раз.
Благодаря поддержке определённых сил и отсутствию внешнего давления и противодействия, “заединщики” объединились в ударную бригаду, и эта близость и общность на корпоративной основе проявилась, в первую очередь, в практической сфере, где ложь, жестокость и кровь выступили в нерасчленённом виде. По словам современного исследователя Г.Померанца, ”самая естественная из страстей – страсть к своему народу - легче становится злокачественной”, если “к ней...примешивается политический расчёт”, имеющий целью с помощью толпы “кого-то вытеснить с тёплого места”6. И тогда, как показывают многочисленные примеры, в том числе “Черный список” Э.Лимонова (газета “Лимонка”) и статья “Дегенераты” “как социальная опора режима” А.Сурикова (”Правда”), призывы бездарного “инженера человеческих душ” Д.Балашова – изгнать всех без исключения грузин из России, “эта любовь к своему народу, своей нации, к простым людям без всяких этих интеллигентных штучек становится гнусностью”7. В средствах массовой информации, литературных, научных журналах и разного рода иных изданиях подобный рецидив заболевания по отношению к Грузии с общей ориентацией на злонамеренную неправду наметился в конце восьмидесятых годов, сопровождался истерией с явной попыткой отождествить узкопартийные интересы с интересами России и стремлением придать грузинофобии характер “народной стройки” типа БАМа или Братской ГЭС.
Исходной точкой “одномерного мышления и поведения”8 “людей воздуха”9 становится одна проблема: “доказать свою власть - не позволить другим делать то, что они делают”10. Отлучение идущих своей дорогой и ищущих выхода из казармы производится не только силой. ”Конфедерация народов Кавказа и объективно и субъективно находилась на стороне российских интересов. Это показала война в Абхазии, где российские войска и конфедераты вместе воевали с Грузией”(С.Дунаев)11, но и идеологической обработкой общественного мнения.
Фактически и по существу методы наказания непослушных и строптивых до уныния однообразны: мордобою предшествуют “словесные тирады, жесты, позы”(В.Разуваев)12, ими же завершается закрепление успеха. Новшества в экзекуциях неприемлемы, и державный загул всецело и автоматически опирается на богатейшие большевистские традиции: “Машина действует должным образом, только когда имеет дело с массой: массовый террор, массовое убийство” (С.Королёв)13. Державное социальное устройство и его образ жизни категорически не приемлют перемещения “коллективного субъекта” (Л.Н.Толстой) в пространстве “враскид” и по собственному усмотрению. Его фундаментальное свойство - заставить “других” расположиться в “ряде, линии, шеренге, строе” (В.Даль)14. Вне строевой выправки и соответствующей субординации скованный порядком мир разрушается, подвергаясь воздействию вредных идей. Генерализующую формулу “мертвящего порядка” очень точно и удачно вывел современник А.С.Пушкина Александр Полежаев: “Нас бить пора! Мы любим кнут!” Иными способами “философские” проблемы жизнедействия не могут быть решены: “Чем больше бьют, Тем больше жнут”. Общественные формы в конечном счёте принимают удобоваримый вид и выглядят “симпатично” и привлекательно: “А без побоя Вся Русь, хоть вой, – И упадёт, И пропадёт”15. Прямо соответствуют подобной “необходимости” и “младшие братья”, и суровые витязи из команды Черномора, дружно заботятся об “увеличении удобств и приятностей жизни”(Л.Н.Толстой)16 и для нас, грузин, тем более, что мы плохо или не совсем правильно понимаем смысл высших ценностей. И тогда “клокочущее сознание” идиота типа Нагульнова из “Поднятой целины”, мечтающего о мировой революции,“выдаёт” цивилизованному миру потрясающие по своей “продвинутости” слова: “Я хату покинул, Пошёл воевать, Чтоб землю крестьянам в Гренаде отдать”(М.Светлов). “Торговая ценность” разрыва провинциального большевика с семьёй и его нелюбовь к родному дому и патологическая тяга к бродяжничанию давно стали постоянной величиной, и её отмеченность в разных вариантах зафиксирована в сотнях произведений советской классики. В рамках общей тенденции имеет место противопоставление “жизнь - смерть”, и оппозиция расшифровывается на редкость удобно и просто. Носитель высокого и положительного идеала смело и благородно борется с мраком и тьмою, как правило, на чужой территории, но зато помогает братьям по классу. Со временем мотив интернациональной поддержки не претерпел переосуществления и по-прежнему продолжает оставаться “гуртовым явлением”17 и даже испытывает “трансформацию усиления”18. Писатель А.Кацура слегка осовременил стихотворение М.Светлова о Гренаде, и оно нисколько не утратило злободневности: “Я хату покинул, пошёл воевать, чтоб город Сухуми абхазам отдать”19.
В полном соответствии с этими идеалами “подглядывание и наблюдение” за “не нашими” осуществлялось и осуществляется стабильно, без перерывов, и при этом благодетель и духовный пастырь не всегда опирается на внешние, формальные поводы и причины “процедурной” технологии. Носитель “свинцового скипетра” (А.С.Пушкин) с первой попытки и моментально обрывает жизненные связи с “поддавшимися искушению”20, объявляет им “тотальное недоверие” (Г.Гусейнов)21 и с маниакальной навязчивостью зачисляет непослушных по ведомству врагов Отечества. В герметически замкнутом загоне грузин лишают общечеловеческой представительности и безусловного права на самостоятельное существование. Истоки обособления россиян и их принципиальную несводимость с грузинами державное умонастроение устанавливает в полном разрыве индивидуальной нравственности наших соотечественников с нормами поведения и формами цивилизованной жизни. Этническое разъединение двух единоверных народов производится на почве острого антагонизма, и все масштабные атаки ведутся с хорошо укреплённого плацдарма: “Россия – не Советский Союз: русский народ более не первый среди равных, а просто первый”22. И хотя подобная идея выходит за “домашние” пределы и в чугунно неповоротливом виде заполняет близлежащие пустоты (“Хорошо нам, русским, среди русских” или “Другие люди русским не чета”), тем не менее у нас нет никаких оснований говорить о “само-варваризации”русской культуры”23, как это делает А.Кара-Мурза. Между тем сфера обычных жизненных проявлений, основанных и слагающихся на “высоких” и “гуманных” началах, теряет силу и разрушается, как только кто-то “жалуется на всевозможные несправедливости, причинённые ему самому, и начинает толковать справедливость так, что из этого выходит явная несправедливость в его пользу” (И.А.Ильин)24 .
Державизм как явление русской жизни ни в коем случае не может быть причислен к факту национальной этнической культуры и объявлен её органическим элементом. В противном случае нам пришлось бы назвать Россию “пространством исторического риска”, где чаще случается не позитивный, а “дурной” синтез “Востока и Запада” (А.Кара-Мурза) 25. “Исключительность” и “особость” в их соотнесённости с неполноценностью всех остальных не принадлежат к основополагающим “первичным субстанциям” русского национального характера и могут быть расценены как своеобразная реакция определённой группы людей, возникающая “под влиянием новой информации и опыта” (Г.Дилигенский)26 . Основную черту нового времени А.Пятигорский видит в том, что “посредственный ум настолько осмелел, что считает себя вправе навязывать свою посредственность всем и каждому как единственную норму жизни и мышления”27. Именно благодаря их усилиям ”через разные визуальные среды и знакомые коды” 28 возникает разоблачительное изображение Грузии как мира зла, варварства, ненадёжности и сатанизма. Стало быть, “если они нас не любят, то, значит, они сволочи и надо их давить”29,- иных возможностей “перекомбинации”30 грузинского мотива в державной интерпретации не существует.
2.“Циник. Человек, который, нюхая цветы, ищет глазами гроб” (Генри Луис Менке).
В “сплошной лихорадке буден” не все,видимо, помнят, что одеревенелый взгляд “наших” на национальные проблемы в свете изменяющейся действительности впервые дал себя знать в повести талантливого и не в меру злобного и беспощадного В.П.Астафьева “Ловля пескарей в Грузии” и в выступлении на очередном съезде “инженеров человеческих душ” бывшего СССР не менее мрачного В.Г.Распутина. На примере повести В.П.Астафьева прослеживается и подтверждается та очевидная истина, что литературные достоинства книги зависят не только от таланта, культурного и образовательного ценза, но и от миропонимания автора.“Если правду закапывают, - замечал Эмиль Золя,-она сжимается под землёй, и взрывная сила её настолько возрастает, что, когда настаёт срок, всё взлетает на воздух”31 .
Целенаправленно и открыто “закопав” правду в своём календарном отпускном отчёте о поездке в Грузию в угоду надуманной схеме и нездоровым взглядам, писатель стал в оппозицию к целой стране и её народу, именно поэтому книга не стала явлением ни современной литературы, ни творчества самого писателя и прошла по разряду проходных произведений.
Основной пафос книги проявляется в развенчании грузин. Общим предметом изображения является периферия – замкнутая территория маленьких сёл, деревень, городов чуждого путешественнику края. Перемещение в пространстве происходит в конкретных местностях и одновременно по всей Грузии. То, что видит и воспринимает повествователь, символизирует чужую, малопривлекательную и неприемлемую для него действительность. Он заинтересованное лицо, и его рассказ о путешествии в Грузию – это рассказ персонажа, с непоколебимой уверенностью и активностью отвергающего грузинский уклад жизни как нежизнеспособный и, следовательно, подверженный процессу разложения и распада. Повествователь навязчиво подчёркивает свою принадлежность к определённому типу сознания, и для него “я” и “они“ – органически противостоящие друг другу понятия. Для того чтобы “разговориться”, ему необходима работа встречной мысли тех, для кого и создаётся повесть, т.е. “своихнаших”, и его абсолютно не интересует мнение тех, кто его пригласил, т.е. “чужих”. Для реализации замысла В.П.Астафьев обратился к жанру путешествия. Историю своей поездки в Грузию он мог изложить и без комментариев, всецело доверившись читателю и его умению разобраться во всём самому,благо в русской литературе усилиями А.Н.Радищева, Н.М.Карамзина, А.С.Пушкина и многих других создана достаточно богатая традиция в этом направлении. Но он выбрал другой, не самый удачный способ организации материала. Представляя во всей бытовой “дроби и мелочи” (Н.В.Гоголь) другой стиль жизни, автор на каждом шагу демонстрирует внутреннюю полемичность ко всему тому, что ему непонятно и что выпадает из круга его представлений. В характерной для себя манере В.П.Астафьев вживляет в повествование прямые отрицательные оценки происходящего, навязывая читателю свою концепцию “чужой” жизни. В такой диспозиции персонажи, эпизоды и ситуации “Ловли..” существуют не автономно. Они привязываются к определённой морали, имеющей целью преподать наглядный урок “политграмоты”. Реализация такого открытого замысла предопределила анонимность персонажей - они превратились в носителей определённых качеств. Поездка в Грузию для повествователя – это путешествие на край ночи, удаление от света, тяжёлое бремя, взваленное на него мрачными и одичавшими людьми. Его общение с чужими, малопривлекательными существователями отягчается незнанием языка, быта, нравов и традиций той страны, в которой он почувствовал себя несчастным и одиноким человеком. При этом следует подчеркнуть, что персонажи, изображаемые сочинителем, насквозь пронизаны черносотенной идеей и именно благодаря ей соединяются в один на редкость непривлекательный собирательный образ. Из “дыры”, в которую “законопатили” известного писателя “горные сыны высоких заснеженных гор”, видится – ни больше ни меньше – как “обломанный, занозистый сучок на древе человеческом”32. Чуть ниже тезис расшифровывается как масштабное обвинение вполне конкретного назначения. Следует учитывать, что этот “сучок”, оказывается, “обдирает доверчивый северный народ подгнившим фруктом или мятыми, полумёртвыми цветами”. Конфигурация “пьющих и поющих кавказцев” 33 была бы несостоятельной, если бы автор не включил в своё рассуждение ряд “колоритных” деталей, характерных только лишь для “среднестатистического” грузина. В разнообразных явлениях реального мира В.П. Астафьев в качестве “знака одного явления”34 выделяет в грузинах всё мерзопакостное и связывает его с нашим миропониманием. Существеннейшим признаком наших соотечественников автор считает неполноценность. Особенно показательно в интересующем нас плане то, что нас квалифицируют как “жадный, безграмотный люд”35. На этом “эмоционально-оценочные вершины текста”36 не исчерпываются. Об общественном неблагополучии общества свидетельствует и тот факт, что грузины проникли во все его поры: ”Везде он распоясан, везде с растопыренными карманами,залоснившимися от немытых рук ”. Есть многозначительная символика в том, что эта “копеечная душа” дома усчитывает жену, детей, родителей в медяках”37, но зато таскает повсюду за собой “жирных детей” полудебильного типа.
Всё, что фиксирует сознание писателя во время перемещения по Грузии, однозначно оценивается как отклонение от нормы, и читателю, последовавшему за ним по кругам ада, остаётся только ужасаться системе варварства и азиатчины. На всём протяжении повести повествователь вступает в контакты с разными людьми. Эти эпизоды выдвигаются на первый план и становятся предикативными местами произведения. На подобном уровне оппозиция по типу “свой” и “чужой” приобретает зримый смысл и достигает кульминации.
3. “Залез я в чужой улей.
Здесь я покоюсь, сражённый пулей”.
(О.Григорьев)
В организации авторской точки зрения важную функцую выполняет Отар-”сотоварищ” В.П.Астафьева “по Высшим литературным курсам”38. Разные по характеру и типу поведения рассказчик и наш соотечественник олицетворяют противостоящие друг другу уклады жизни. В высшей степени знаменательно, что коллега автора - единственный персонаж, который описан более или менее подробно. Есть своя логика в том, что в “Ловле...” в деталях описывается “московский” период жизни грузинского писателя. Поневоле обращаешь внимание на то, что В.П.Астафьев, “отбывающий срок” в Доме отдыха, вспоминает о годах молодости с учётом и в свете коммунальных неудобств. Так что “зона внимания” сочинителя охватывает достаточно большую территорию, включая “нужник”, Грузию и литературные курсы, где завязалось знакомство с “сыном кавказских гор”. Для литературных кругов или творческой среды, кроме биографических, идеологических, специфических моментов, характерны межчеловеческие связи и отношения. Что же запомнилось В.П.Астафьеву в своём коллеге и однокашнике? Абсолютно ничего, с профессиональной точки зрения и интересов. Впрочем, размышления о Грузии, разворачиваемые по принципу “чем хуже, тем лучше”, по касательной затрагивают в качестве неиспользованного резерва и писательские дела. Узаконенное безобразие, как выясняет автор, привело к тому, что фамилии россиян, переводивших “сложную прозу” О.Иоселиани “на русский язык”,”все заменены грузинскими фамилиями”. Заостряя внимание на этом обмане, В.П.Астафьев заключает: “так выгодней”39 . Кому? Об этом ни слова. Понимай, как хочешь. Остаётся добавить, что речь идёт о московских изданиях.
Весь объём и характер информации о талантливом грузинском прозаике О.Иоселиани связывается с бытовыми событиями. Всепоглощающая сосредоточенность на неприятии “не своего”, отделённого от себя и уже этим вызывающего неприязнь, вылилась в неприкрытое издевательство над коллегой. “Было что-то неприятное в облике и поведении Отара”,- с безжалостной прямотой утверждает В.П.Астафьев. Своим корявым языком ( “Ты зачэм здес живёшь? Ты зачэм не убьёшь этого дурака? Зачэм? Тебе мало моего дома? Мало тэсят комнат? Я построю тебе одыннадцат”, (хамством) - ”Это сака, её пьют курортники”)40, полным безвкусием (“форсистый пиджак”), неряшливостью (“схватился грязными руками за голову”41), непроходимой глупостью (“царь Давид был на два сантиметра выше русского царя Петра Великого”42) известный писатель уподобляется “всем надоевшему типу”43 базарного деятеля. Преисполненный веры в своё высокое предназначение и ощущающий превосходство над провинциальным сочинителем, представитель метрополии самоуверенно внушает ему: “Я сказал Отару, что ему, отцу четырёх детей, уроженцу Сванетии, жителю сельской местности, не пристало держать себя развязно”44 .
С самого же начала нам внушается, что ситуация, в которую подключается россиянин, принципиально неразрешима, и чем дальше, тем яснее вырисовывается его неприязнь к грузинскому коллеге, постоянно нарушающему, выражаясь словами Ю.М.Лотмана, “единственную норму правильных действий”45. Авторская точка зрения на “свана Отара” в её соотнесённости с иным миропониманием реализовывается даже на рече-жестовом уровне. Он, например, не просто отказался выпить вино “Псоу”, а “небрежно отмахнулся...от...угощения”, с директором Дома отдыха говорит “сквозь зубы”, по поводу какого-то американского растения не высказался, а “снизошёл до пояснения” и т.д. Для того чтобы уплотнить конструируемую иллюзорную действительность и придать ей естественную форму, В.П.Астафьев вводит в повесть в качестве важного слагаемого изображения пикантный и игривый, с его точки зрения, но крайне нечистоплотный в этическом отношени эпизод с участием нашего земляка и “армянина, выросшего в Греции”. Трудно объяснить упорство и настойчивость, с какой в современной литературе повторяется мотив грузино-армянского общения в чисто негативном плане. Итак, на потеху честного народа некавказского происхождения “греческий”армянин” поучал круглосуточно” однокашников по всем направлениям человеческих знаний. Этнически однородная публика снисходительно выслушивала разглагольствования пришельца из далеких краёв, чего не скажешь об Отаре, который ,“черный от тяжкого гнева”, в знак протеста произнёс истерический монолог: “Я приехал в Москву из радной Грузыя слушат профессор, слушат преподавател, но не этот...” и, произнеся “непереводимые слова”, “грохнул дверью и удалился”46 .
Творческое воображение писателя ситуацию, возникшую в ходе учебного процесса, корректирует в нужном направлении с учётом собственного жизненного опыта. Как человек “душевноздоровый”, “единственно живущий в окружении мертвецов”47, повествователь не просто фиксирует выпад грузина против армянина, но оставляет за собой достаточное основание дать ему нравственную оценку и делает это весьма своеобразно. Из всех возможных объяснений отсутствия “сотоварища” на последующих занятиях он комментирует в соотнесении со своим взглядом на грузин и ценности, лежащие в пределах биографической жизни Отара: не исключено, что “сын кавказских гор”, человек с “тяжелым лицом” и с “взрывной силой духа и мощью характера”, “ходил в проректорат жаловаться на национальный выпад” 48. Постоянно действующий мотивный комплекс грузинофобских упражнений националистически озабоченного писателя из “обоймы”, как видим, обогащается и растягивается за счёт внутренних ресурсов. Отмахиваться от подобных “выкрутасов” крайне опасно, ибо образ повествователя выражает “некий взгляд на действительность”49 , и его уместность в произведении известного писателя вызывает сомнение.
Идея варьированного развития грузинофобии охватывает достаточно широкую сферу бытия и включает все те одушевлённые и неодушевлённые объекты и субъекты, которые встречаются на пути странствующего сочинителя. Особенно сгущенно подобные тенденции дают себя знать в осмыслении грузинского провинциального мира в сочетании с человеческим фактором. Хозяева, принимающие и угощающие залётного гостя, по преимуществу забитые и “прохладные” полуумки, поражённые неизлечимым недугом, прозябающие в атмосфере мрака и безысходности. В астафьевской концепции природы и мира эта публика выступает в качестве хора с конкретными и ясно обозначенными приметами оскорбительного для хозяев свойства. Талант, по утверждению В.Б.Шкловского,– помогает писателю “видеть истину”. Нарушение принципа достоверности при “изображении мира” компенсируется тем, что “талант покажет ему невозможность конструкции, принудит его написать истину”50. В случае с “Ловлей...” указанное положение не срабатывает. “Энергия заблуждения “так далеко” выносит” В.П.Астафьева, что он сознательно идёт на искажение реальности. Во время поездки по Грузии писатель встречается с новой и непонятной жизнью, населённой карнавализирующей, с его точки зрения, публикой. Весь разношёрстный люд, состоящий из потомков храбрых “джигитов”51, “диких молодцов”52, “угодливо-улыбчивых женщин”53, преподавательницы русского языка, не владеющей речью (“Выппем ещё раз на нашего любимого отыц”) 54, и прочих орангутангоподобных, называется благодарным гостем “обезьяньим парадом”55 .
Пересечение пространства “сынов кавказских гор” и самонадеянного автора способствует созданию фона, очень выгодного для него. Обращает на себя внимание упорство, с которым сочинитель подвергает новый для него мир скептическому анализу и затяжным оскорблениям и брани. Отсюда избыточная семантика, составляющая тональность “Ловли...” и тяготеющая к тёмным цветам и краскам. В частности, предпочтение отдаётся слову “грязь”. Так, например, на одной трети 138-ой страницы оно употребляется четыре раза.
То, что автор едет “не туда” и связывает на время судьбу с миром, далеко отстоящим от надлежащего, видно и из его крайне враждебного отношения даже к природе и животному миру. В замкнутом пространстве всё это наползает на него как нечто отвратительное в виде “лохмотьев кукурузы”, “ощипанных роз”56, “костлявых кореньев”57 , “мутных рек с чёрными, осклизлыми берегами” и т.д. Вместе с природой в сферу человеческих отношений включается и животный мир: “Рыба, водоросли, лягушки и больные птицы, мыши и крысы, зайчата и норки – целая бойня на непролазном кладбище живности”. Комплект всей этой мерзости был бы неполным, если бы писатель не подчеркнул, что от “землегноилища” “несло...стояло - гнилой вонью”58 .
4. ”У того, кто попадает в струю, начинаются завихрения”.
(Е.Сагаловский)
У каждого народа своё миропонимание и стиль жизни. Они обуславливаются и вытекают из его творческого сознания и многовекового опыта. Это так же естественно, как восход солнца или любовь к ближнему. Соразмерна со смыслом жизни и природная склонность человека ( неважно, кто он – еврей или курд ) встречать гостя достойно и радушно.Мы, грузины, возвели гостеприимство и застолье на уровень священнодействия и ритуала, и, даже с учётом нашей приверженности к преувеличениям и театрализации, не стоило в “Ловле...” так едко и зло переосуществлять высокие духовные устремления в самозаводящийся механизм поглощения пищи и заглатывания неимоверного количества алкоголя.
Мы уже имели возможность подчеркнуть, что секрет писательского успеха зависит от таких постоянных величин, как жизненный опыт, интеллект и, естественно, литературное мастерство. Игнорирование каждого из этих моментов приводит к творческой неудаче, что и наглядно продемонстрировала “Ловля...” Именно это обстоятельство имел в виду старейший русский писатель-интеллигент Гавриил Троепольский, когда на том же съезде писателей, а позже в печати осудил В.П.Астафьева за неделикатность и бесцеремонность по отношению к целой стране и народу. Общественный смысл повести, по словам писателя, резко противоречит тем нравственным ценностям и светлым идеалам, которые на протяжении многих веков с таким блеском проповедовала русская литература. И хотя грубая и необъяснимая атака писателя на грузин не в состоянии повлиять на привычную систему нравственных координат русской литературы и снизить эффект её непрерывного воздействия на весь культурный мир, тем не менее злобный выпад автора “Ловли...”, полагает Г.Н.Троепольский, может иметь негативные последствия, и поэтому он обязан извиниться перед грузинами.
Выступление Г.Н.Троепольского, помнится, тогда не вызвало возражений. Но есть веские основания полагать, что не всем пришлись по вкусу осуждение неподвластного разуму издевательского опуса В.П.Астафьева и его пристрастия к “жёсткому натурализму”.
Совсем недавно унылый и не в меру воинственный журнал “Наш современник” в статье В.Бондаренко с весьма красноречивым названием “Россия должна играть белыми” вспомнил об этом эпизоде и с запоздалым раздражением обрушился на старейшего русского писателя. В частности, критик решительно ополчился против его основополагающего положения: “Если на тебя кто-то обиделся, не понявши тебя, а ты не хотел обидеть, то даже в этом случае ты обязан извиниться, значит что-то сказал так, что можно было понять двояко. Но речь шла о национальной обиде, а не о персональной, о чем не может быть двух мнений”59.
В своё время Н.А.Добролюбов установил разницу между тем, “что хотел сказать автор”, и тем, “что сказалось”. В пределах “Ловли...” оба эти момента выступают в неразделимом единстве и вытекают из внешних по отношению к повести обстоятельств. В этом и состоит, по Г.Н. Троепольскому, ключ к разгадке творческой неудачи В.П.Астафьева. Он объясняет её безмерной концентрацией идеологичности и тенденциозности. При этом обилие скрытых и явных нападок имеет своим основанием негативное отношение к тем, кто не учитывает общепринятых и установленных норм державного свойства и игнорирует такую систему мироустройства, в которой колбаса превращается в символ политического благополучия.
Грузины никогда не отгораживали свою внутреннюю жизнь от внешнего мира, и попытка автора “Ловли...” осмыслить мироощущение наших соотечественников в игнорировании данного момента существенно ослабляет его позицию.
Констатируя в концепции В.П.Астафьева ущербные и нехарактерные для русской идеи моменты, Г.Н.Троепольский доказывает, что “национальная обида”, нанесённая русским писателем грузинскому народу, может иметь негативный общественный результат и непредсказуемые последствия. Таково убеждение автора статьи “Попытка диагноза”, которое, как показали последующие события, оказалось не только справедливым, но и проницательным.Так недоброжелательство и чванливость в своей крайней форме стали расшатывать прежние нравственные устои и создавать идеальные условия для кровопусканий и кровопролитий, сведения счетов с непослушными и инакомыслящими.
Суть дела видится Г.Н. Троепольскому в том, что В.П.Астафьев явно ставит под сомнение общую разумность того миропорядка, который складывался в Грузии на протяжении веков и, благодаря “причинно осмысленному ходу событий”60 , проявил себя во всех областях жизни, включая общественные учреждения, бытовой уклад и нравственные нормы. Истоки многомерного конфликта между Грузией и всем остальным миром автор “Ловли...” увидел в том, что “не все кавказские обычаи” скрещиваются с потребностями “разнузданного двадцатого века”61, поэтому и речи не может быть о гармонических и уравновешенных отношениях между центром (Москва) и периферией (Грузия).
В.П.Астафьев ставит своего автобиографического героя в центр повествования и грузинские впечатления излагает с точки зрения бывшего “подзаборника” и ”детдомовца”. “Человеку, в Москве учившемуся”62 и изведавшему там все прелести цивилизованной жизни, Отару – внушается, что “не все кавказские обычаи” отвечают культурным потребностям нашего богом проклятого времени, поэтому туземный социально-бытовой уклад нуждается в коренной ломке с учетом опыта более цивилизованных соседей.
Пребывание за “чужим столом” оказалось для повествователя сущим адом. Особую остроту конфликт между хозяевами и гостем приобрёл из-за того, что “безмолвная раса” (мать, жена, девочка), “заспинные холуи”, не спускали “пристальных, любопытных глаз” с чужака и он “боялся подавиться” под взглядом “угодливо-улыбчивых” “дам”. Смысловая организация точки зрения участника застолья, стыдливо прячущего “под клеенкой” “порченные чесоткой” руки, не оставляет сомнений о его отношении к хозяину дома и домочадцам: “Я сказал Отару, что он всё-таки писатель, учился в Москве”63 и пора уже, хотя бы на уровне семьи, приобщаться к цивилизации. Автор “Попытки диагноза” обращает внимание на то, что В.П.Астафьев, вместо того чтобы подвергнуть углублённому анализу незнакомую ему действительность, раздвинул до бесконечности использование вымышленных нелепостей, границы зла и перешагнул, следовательно, за рамки разумности, беспощадно осудил и высмеял традиции и образ жизни единоверного народа.
Конечная цель “философствования” писателя заключается в отграничении Грузии от остального мира и выталкивании её из культурного ареала.
Катастрофичность, пустота и обречённость грузинской жизни, представляемые в “Ловле...” как её фундаментальные качества функционирования, объясняются Гавриилом Троепольским политической недальновидностью В.П.Астафьева и одновременно тяжелым и неуживчивым характером этого человека. Имеют ли подобные утверждения реальные основания? Надо полагать, что да! По своему социальному и психологическому значению этот тип человека крайне опасен, ибо обладает “повышенным честолюбием” и имеет обыкновение в припадке “неудержимого гнева” пинать налево и направо “. При этом важно иметь в виду, что, вопреки здравому смыслу, от В.П.Астафьева достается как отдельным личностям (Н.Эйдельману, “грузинским писателям чохом”64 ), так и целым народам (евреям, грузинам). Кстати говоря, любопытное подтверждение тому,что злоба и необузданность являются не единственными константами состояния души этого человека, мы находим в крайне удивительной и невероятной книге М.Корякиной-Астафьевой “Знаки жизни”, изданной в Красноярске некоторое время назад. Подробно и медленно супруга рассказывает читателю, “какой В.П.Астафьев в быту тяжелый человек. Он и неисправимый матерщиник, и горький пьяница, и жуткий собственник, упивается своей всемирной известностью”. Твердая и недвусмысленная позиция М.Корякиной по отношению к своему супругу, “семейному деспоту”, выражается в словах: “Ударит - стерплю!”65 .
Принципиально человеческие признаки– элементарная вежливость, терпимое отношение к чужим нравам и обычаям, благодарность и благожелательность, определяющие статус интеллигентности, – не свойствены сочинителю и вредят его общению с другими. Проявив безответственное легкомыслие, граничащее с жестокостью, по адресу грузин, В.П.Астафьев, как показало время, взял ответственность за словесное выражение своих взглядов. Естественная и понятная реакция грузин, в том числе писателей, на том же съезде “инженеров человеческих душ” нисколько не омрачила ни профессиональной, ни человеческой совести автора “Ловли...” Всё сказанное подтверждается оценкой поведения грузинских писателей на съезде в письме В.П.Астафьева Н.Я.Эйдельману. Квалифицировав их демарш как балаган и цирк, он ещё раз продемонстрировал явную недоброжелательность к Грузии.
Неприличное посягательство на национальные святыни, по Г.Н.Троепольскому, привело к тому, что в “Ловле...” “Грузия зашаталась” с “коровами, кабанами и, конечно же,с людьми”. Потеряв ощущение смысла жизни, В.П.Астафьев “слепил несоединяемое, а точнее, запряг “коня и трепетную лань”, что никоим образом нельзя делать”66. Этот момент в творчестве писателя и осуждает Гавриил Троепольский, справедливо считающий, что с таким умонастроением нельзя браться за разработку деликатных проблем и мотивов. Глубоко и всесторонне исследовав сложившуюся ситуацию, автор “Попытки диагноза” подчеркнул, что Грузия совершенно справедливо приняла “Ловлю...” “как оскорбление национальных чувств” и как явный разрыв с гуманистической и реалистической традицией русской литературы.
В своё время Ф.М.Достоевский убедительно продемонстрировал модель зла и свёл её суть к следующим хорошо отрепетированным и безукоризненно отлаженным номенклатурным действиям: “...всех обескуражить и изо всего сделать кашу, и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циничное и неверующее,- вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта”67. К числу тех, кто усердно раздувает пламя бесовщины и самозабвенно участвует “в общей пляске над могилами”68, следует отнести А.Огнева (”Что же дальше?”) и особенно В.Бондаренко(“Россия должна играть белыми”).
В.Бондаренко не берёт “Ловлю...” в комплексе её идейно-художественных особенностей, а один из откликов на неё – “Попытку диагноза” Г.Н.Троепольского. Автор статьи “Россия должна играть белыми” даёт нужное обоснование “грузинским” разработкам В.П.Астафьева и в своей интерпретации существенно поправляет Г.Н.Троепольского. Нет никаких сомнений в том, что публичное выступление писателя задело важную струну в общественной жизни русской интеллигенции и выразило её душевную чуткость и нравственную позицию, и именно поэтому В.Бондаренко поспешил задним числом отсечь старейшего русского писателя от здоровых сил России и заявить: извинение перед грузинами носит личный характер, а претензии к автору “Ловли...” носят “совершенно неуместный характер”69.
Постоянно повторяется, что в повести нет “оскорбления всей Грузии, всего народа”70. Напротив, она, оказывается, написана с искренним “уважением и любовью” к нашей стране, а писатель в силу специфики своей работы имел законное право “не переносить” своих чувств “на отдельных субъектов”71. Стремясь затемнить смысл очевидных вещей, автор статьи предлагает “привести немало цитат из повести, демонстрирующих искреннее уважение и даже любовь к Грузии. Но в том – то и всё дело, что в “Ловле...” нет разделения персонажей на хороших и плохих.В.П.Астафьев, как уже подчёркивалось, берёт различные стороны и явления жизни в их цельном облике и все блоки этой пирамиды изображает в одном цвете - чёрном. Поэтому нет ничего непонятного в том, что предложение - “привести немало цитат из рассказа, демонстрирующих искреннюю любовь и уважение к Грузии”72, - остаётся неподкреплённым реальным материалом. Конкретный литературный материал и утверждения критика располагаются на несоприкасающихся плоскостях. Если В.Бондаренко имеет в виду концовку повести, где повествователь говорит о дяде Васе, Гелати, Шота Руставели как о позитивном начале, противостоящем мраку, то прогрессирующий разрыв между сознательно-идеологическим злоязычием по адресу грузинского миропорядка и духовными ценностями общечеловеческого масштаба остаётся непреодолимым. Упования В.П.Астафьева на духовные начала не связаны с логикой “Ловли...”, носят инородный характер и вытесняются на периферию действия.
В свете тех задач, которые решаются в общем плане, внимание привлекает мысль В.Бондаренко о том, что протест грузинских писателей на Всесоюзном форуме не может рассматриваться как естественное и законное выражение чувств и настроений всей нации. Данное положение он основывает на уверенности в том, что “рассказ не был переведён на грузинский, да и вряд ли за короткое время после выхода журнала рассказ дошёл до каждого грузинского городка или деревни”73. Согласно представлениям автора, Грузия – дремучая страна, население которой читает только на своём родном языке, а знакомство с русской литературой не может обойтись без посредников.
Попутно заметим, что сопряжение разнородных тенденций русофобского характера, по мнению “заединщиков”, приобрело устойчивость и стало очевидной приметой быта.
Болезненную реакцию “Нашего современника”, например, вызвала жалоба некоего Вано Дгебуадзе из деревни Халис-Кури (орфография публикации - О.Г., Н.П.) Хобского района Грузии на то, что районная Союзпечать злонамеренно не доставляет сельскому книгочею горячо любимый “Наш современник”. Симптоматично, что письмо нашего соотечественника переосмысливается таким образом, чтобы закрепить обычную служебную неурядицу в русском общественном сознании как факт тотальной русофобии. В редакции журнала умело подогнали эпистолу бедного Вано под соответствующий стереотип, и получилось подходящее для профиля издания “стихотворение в прозе”. “Может быть, - вопрашает редакция “Нашего современника”, - высокие горы Грузии помешали работникам Хобского отделения “Союзпечати” узнать, что жив “Наш современник” и по сей день здравствует, выходит в свет с прежней регулярностью один раз в месяц? А может быть, дорога нашему журналу в Грузию противопоказана после публикации в №5 1986 года рассказа В.П.Астафьева “Ловля..?“74 Что можно сказать об этом “шедевре” малой прозы? В державной системе мироощущения все средства хороши, и письмо скромного хобца закономерно подключается в общий поток грузинофобии и используется в политических интересах.
И, наконец, последнее: оценка автором статьи “Россия должна играть белыми” поведения грузинских писателей, ставших на защиту национального достоинства своего народа, зиждется на том, что они, т.е. “грузинские писатели”, “литературная общественность”, выражали корпоративное мнение и не представляли “весь грузинский народ”. Иными словами говоря, В.Бондаренко проводит разграничительную линию между творческой интеллигенцией и народом и допускает, таким образом, что в нашем обществе существует и другой взгляд на повесть “Ловля...”. Одновременно критик считает, что Г.Н.Троепольскому следовало бы заняться более важными делами, чем защищать “национальные чувства”75 грузин и использовать свой духовный и общекультурный потенциал против ярых русофобов – В.Гроссмана (”Всё течёт”) и А.Терца (”Прогулки с Пушкиным”), безобразным образом оскорбивших Россию и россиян.
Приложения:
1. “Литературная газета”, 16.IV.97.
2.”Звезда”, 1992г., №7, стр.14.
3. Там же, стр.13.
4. “Независимая газета”, 01. 03.97.
5.”Завтра”, 1994г., май.
6. Григорий Померанц. Выход из транса М.,1995г.,стр. 123.
7.Григорий Померанц...там же.
8.Герберт Маркузе. Одномерный человек. М., 1994г., стр. 16.
9. Григорий Померанц... стр. 131.
10.Бертран Рассел. Словарь разума, материи, морали. Киев, 1996г., стр.43.
11.” Независимая газета”, 31.01.97.
12. Там же, 01.03.97.
13. Там же, 27.11.96.
14. Там же, 21. 03.97.
15. А.И.Полежаев. Сочинения, М., 1988г., стр. 43-44.
16. Борис Тарасов. В мире человека, М., 1986г., стр.137.
17..Корней Чуковский. Собрание сочинений в 6-ти т.т., М., т.5, стр.339.
18.Труды по знаковым системам, IX, Тарту, 1977г., стр.75.
19.“Независимая газета”, 26.03.94.
20. Б.М.Гаспаров. Поэтический язык А.С.Пушкина как факт истории русского литературного языка WIEN, 1992г., стр.96.
21. “Вопросы философии”, 1989г., №11, стр.69.
22.“Завтра”, март, 1994г.
23.“Независимая газета”, 23.XI.96.
24.“Наш современник”, 1991 г., №6, стр.167.
25.“Независимая газета”, 23.XI.96.
26.“Сегодня”, 05.07.96.
27.”Независимая газета”, 20.03.96.
28.Михаил Эпштейн. Парадоксы новизны, М., 1988г., стр.173.
29. Григорий Померанц. Выход из транса , М., 1995, стр. 123.
30.Ю.М.Лотман. Культура и взрыв, М., 1992, стр.124.
31.Г.Манн. В защиту культуры. М., 1986, стр. 210.
32.“Наш современник”, 1986, №5, стр.125.
33.Там же, стр.123.
34.Труды по знаковым системам, IX, Тарту, 1978, т.X, стр.6.
35.“Наш современник”, 1986, №5, стр.125.
36. Б.О.Корман. Практикум по изучению художественного произведения, Ижевск, 1977, стр.18.
37.“Наш современник”, 1986, №5, стр.125.
38.“Наш современник”, 1986, №5, стр.124.
39.“Наш современник”, 1986, №5, стр.136.
40.“Наш современник”, 1986, №5, стр.125.
41. Там же, стр.137.
42.Там же, стр.133.
43.Там же, стр.125.
44.Там же, стр.126.
45..Литературное наследие декабристов,Л., 1975, стр.32.
46.“Наш современник”, 1986, №5, стр.124.
47. Элиас Канетти. Человек нашего столетия, М., 1990, стр. 275.
48.“Наш современник”, 1986, №5, стр.124.
49.Б.О.Корман. Изучение текста художественного произведения, М.,1972, стр.8.
50.В.Б.Шкловский. Энергия заблуждения, М., 1981,стр.33.
51.“Наш современник”, 1986, №5, стр.126.
52.Там же, стр.130.
53. Там же, стр.129.
54.Там же, стр.140.
55.Там же, стр.130.
56.“Наш современник”, 1986, №5, стр.126.
57.”Наш современник”, 1986, №5, стр.127.
58.Там же, стр.136.
59.“Наш современник”, 1991, №12, стр.139.
60. М.М.Бахтин. Время и пространство в романе. “Вопросы литературы”, 1974, №3, стр.151.
61.“Наш современник”, 1986, №5, стр.129.
62. Там же.
63.“Наш современник”, 1986, №5, стр.129.
64. Там же.
65.“Литературная Россия”, 17.03. 95, №11.
66.“Наш современник”, 1986, №5, стр.129.
67.. Ю.В.Трифонов. Как слово наше отзовётся, М., 1985, стр.48.
68. А.М.Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка, М., 1965, стр.319.
69.В.Бондаренко. Россия должна играть белыми. ”Наш современник”, 1991, №12, стр.138.
70. Там же, стр.139.
71.“Наш современник”, 1991, №12, стр.139.
72.“Наш современник”, 1991, №12, стр.139.
73.”Наш современник”, 1991, №12, стр.139.
74.“Наш современник”, 1989, №10, стр.190.
75.”Наш современник”, 1989, №10, стр.190.