За крилём в южные широты

Никола Календорин
Мореманам осваивавшим
Южную Атлантику посвящается.
Многие ушли туда. К Верхним людям.
На Земле о них осталась память.
Она всегда с нами.

                XX век 80-е годы.

                Начало пути.
   
  С самого раннего утра день был пасмурным. На восходе показалась ненадолго розовая полоса восходящего солнца и померкла в густой надвинувшейся с моря туманной мгле. Всё лежащее окрест: белокаменные дома, зелень деревьев, дорога, портовые здания судоремонтного завода, плавучие доки, портальные краны, большой рыболовецкий траулер, он же плавучий  завод, он же база стоявший лагом у причала и Очеретовая бухта - всё. Всё было укутано плотным туманом. Руку протяни, пальцев не увидишь. А тишина, какая устоялась! Прямо небытие...
  И тут в тумане, пронзая пустоту безмолвия, разнеслась электрическая трель звонка. Дзи - дзи - дзинь, дзи - дзи - дзинь, дзи - дзи - дзинь, и голос по громкой связи торжественно возвестил:
-   Внимание! Экипажу рыбопромысловой базы « М…я ……нова»! Всем морякам, отправляющимся на современном рыболовецком  траулере на работу в южные широты Атлантики, построиться по правому борту!
  Сотни, сотни, сотни женских ног застучали по трапам и сходням. Мужчины уступая ступеньки трапов барышням в нарядных платьях, а то и поддерживая спутниц по работе под руки, поднимались на верхнюю палубу. Шумно. Весело всем, радостно и немного грустно.
На причале тоже люди, - люди, и духовой оркестр. Все-таки проводы. Сверху. Из тумана. Опять объявляют:
-   Мореходам, покидающим родную землю, скажет напутственное слово начальник объединения «Ат…..а» товарищ …чук.
И понеслись умиляющие душу слова от начальника, потом от профсоюза, родительского комитета, и лично от заслуженных людей. Долго так говорили. Сказав, уступали место на временной трибуне желающим сказать,- растворялись в толпе провожающих. И. Уже, когда заканчивал свою речь последний человек, небо над причалом прояснилось. Да! Да! Туман сквознячком рассеяло, и небо стало голубое, голубое. Духовой оркестр заиграл, будоража души стоящих людей, «Прощание славянки».
Все стоят в ожидании команды: « Со швартов, якорей сниматься…» Но нет! Она последует позже. А пока славянка теребила души людей, на причал, одна за другой подъехали три 24-х волги. Первая волга белая. За ней волга черная. И последняя волга тоже белая. По рядам стоящих на верхней палубе людей пробежал ропот:
-   Начальство! Начальство большое прикатило!
Все. Стоящие на причале люди. И на судне. Глядят. Дверь первой машины открылась. Все видят. Из неё вышел Николай Иванович. Приложил правую руку к сердцу, левую вытянул в сторону стоящих людей, и, покачивая  головой вниз, вверх, вниз, вверх поздоровался. Так славяне ещё здороваются. Из черной волги вышел молодой парень. Помахал перед лицом рукой  « Наше с кисточкой вам » -  тоже поздоровался. И остановился возле Николая Ивановича. Оба глядели на последнюю белую волгу, а весь народ глядел на них.
Из последней машины вышел шофёр. Один. Прошёл к правой задней двери. Открыл её.  Достал с салона черную шляпу с пером фазана и держа её на руках, словно хрустальную вазу, направился к стоявшим возле первой волги мужчинам. А музыка играла. И видел народ, как шофёр вручил шляпу Николаю Ивановичу, как вернулся к своей машине, и все три машины уехали, в сторону проходной. Народ и есть народ. Удивлялся тогда:
-   «Надо же! - через режимную проходную на трёх машинах проехали!»
А стоявшие на верхней палубе люди и не такое видели. И не удивились. Поднимавшихся по трапу своих припоздавших моряков, встретили овациями и свистом. Старпом, правда, послал нас:
-   Идите вы к дьяволу!
Сказал он и исчез в надвинувшейся на судно плотной пелене тумана. Мы понятливые оказались. И мы пошли. К нему. Открываем дверь к парторгу, а он нас сразу обрадовал:
-   Пахомовы! Вы уволены!  Прямо сейчас идите в кадры!
И это было сказано в присутствии капитана, деда и особиста.
-   Погоди! Погоди парторг! Возразил человек со звёздами майора на погонах.
-   Зачем же так строго!
-   Вы сами видели! Устроили такое, такое…. Ну знаете!
-   Да какое такое? Оно выеденного яйца не стоит!
Обеспокоено возразил парторгу «дед»
-   Такое, какое вы видели сами! - повысил голос парторг.
-   Вот такие! - Продолжил он. - в первом заходе в чужой порт с судна сбегут!
-   До сих пор не сбежали! Не в первый рейс идут! - возразил парторгу капитан.
Словно к удаче. По громкой связи, служба капитана порта, дала добро на отход. Все начальники сразу встали за столом, собрались уходить.
-   Во! Слышите! - ни к кому, не обращаясь, молвил особист. - Дали команду на отход! Мне пора на берег!
-   Пахомовых с собой заберите! - не сдержался, бросил реплику парторг.
-   Сергей Иванович! А помните то время, когда это судно, там за бугром, на ремонте стояло? - Спросил парторга майор.
-   Да помню! И что с того? - ответил парторг.
-   А то! Тогда ты был третьим помощником. Как-то в город с группой моряков пошёл. Старшим. Обратно вас всех вот этот человек. - Особист повернулся и ткнул пальцем в грудь Николая Ивановича, продолжил:
-   На дорожном катке, а не на такси, пьяных в стельку прямо к доку привёз, где это судно стояло. Я хорошо помню, как вам тогда забугровцы аплодировали. А ты уволить их… Они пойдут в рейс! Слышишь парторг! Там на промысле рук всегда не хватает, ржавые борта красить некому…

 Мы в рейс ушли. А вот Толику из траловой команды в тот день не повезло. Сняли с судна. Особист майор не сошёл тогда с промбазы в порту. Выпив пару рюмок коньяка и пожелав капитану «семь футов под килем» уже сходил по приспущенному трапу на лоцманский катер, сопровождавший судно на выходе из бухты, когда с верхней палубы услышал:
-   Про-о-о-щай, пр-р-о-о-о-щ-щ-щай немытая Россия….
-   Ё моё! - Удивился особист. - Это кто же так! Словами классика прощается...!
Поднял голову и в рассеивающемся тумане увидел того, кто козлетоном пел такие чудные слова.