1.
О буддизме говорить не будем. Истина окружена стеной мифов и иллюзий – все более плотной по мере приближения; и внутри этой стены бродят ее прозелиты. Увидеть мир таким, как он есть, – не то же самое, что рассказать об этом, слова все усложняют и запутывают. Истинное Учение – без слов. Будда в своих воплощениях молчит – чтобы не соврать ненароком. Словами можно передать только иллюзии, рассказав, «как это бывает». Но именно такие «случаи из жизни» интересуют читателей; а более того – авторов.
Читатель любит примеры. Ему почему-то кажется, что, если объяснить на примере, он все поймет. Примеры будут… но автор тоже человек, у него свои иллюзии. Ему почему-то кажется, что путь к пониманию лежит только через абстрактные рассуждения, а на обходных тропах можно обрести только знания – но не ощущение простоты.
Погружение в нирвану – это просто; как все, о чем я рассказываю. (Иначе молчал бы.) Эта практика применяется для того, чтобы вернуть себе детское восприятие мира, утерянное в школе… Не все наши возможности – одной природы: чему-то мы обучаемся, а другое стараемся просто сохранить; и одно есть плата за второе. Возвращаться к себе настоящему следует по тому же пути, по которому уходили, – концентрацией внимания. Это несложная техника, о которой можно рассказать, не слишком удаляясь от простоты. Надо только сразу предупредить читателя о конечном пункте назначения. «Избавление от иллюзий» – это средство, а не цель. (А нирвана – инструмент монтажа собственной реальности… но это уже лишние абстракции, читателю не нужно.)
2.
Один из самых безобидных мифов (вокруг) Учения заключается в том, что концентрировать внимание следует на собственном пупе. Разумеется, это лишь ехидная шутка кого-то из бодхисатв. Все точки пространства равноценны, эта истина известна всем, а в третьем круге Просветления мы ее и поймем. (Подумаешь, бином Ньютона.) Соль этой шутки в том… хорошо, извините. Зерно истины здесь в том, что для обычного практиканта – вплоть до третьего круга – гораздо легче сосредоточиться на вещах, действительно важных для него, на чем-то, таком, что его волнует. Как говорил дядя Федор: «Для того, чтобы забыть что-то ненужное, надо вспомнить что-то нужное», – вот и вся премудрость.
Смекалистый читатель уже все понял, но я не поленюсь объяснить. Единственный общедоступный способ отрешиться от проблем – не навредив здоровью и репутации… Ну что, надо просто убедить себя, что это пустяки, что это ничего, что есть вещи поважнее – и сосредоточить внимание на этих важных вещах. Для того и нужны абстрактные рассуждения, на это и направлена вся философия… ну все, хватит о буддистах. Есть вещи поважнее.
Считается, что способность к абстрагированию дается всем от природы. Правильно считается. Первое, что делает новорожденный – абстрагируется. От всего, что не важно, что не требуется его организму. Поэтому он так много спит – это его способ сосредоточиться на самом главном. Поэтому же малыш – а затем и дошкольник – воспринимает мир за пределами своего внимания таким, как он есть, в его подлинной сути. А потом мы эту способность развиваем? Ничего подобного – пытаемся сохранить. Мы платим даром эмпатии за возможность жить в цивилизованном обществе, которое обучает нас концентрировать внимание на том и этом, постепенно расширяя кругозор ребенка. А потом он осознает свое Эго, которое не умеет беседовать с деревьями и цветами – и те отворачиваются от него, превращаются в мертвые детали окружающей обстановки. Со скуки ребенок начинает грезить… постепенно кемарить… в плену повседневной рутины. Он начинает расти самостоятельно.
Собственно говоря, все мы живем в первом круге нирваны, нечувствительно вступая время от времени во второй – но быстро сходим с круга, не дойдя и до середины. Мало кому удается совместить концентрацию внимания и способность абстрагироваться; но вот этому как раз и можно научиться – как научают гимнастов садиться на шпагат. Существуют школы, обучающие технике т.н. «медитации»: как удалить детали второго плана в туман незначительности и развеять их вместе с туманом.
– Уничтожить путаницу, сломать лабиринт, ликвидировать головоломку, – наставляет нас просветленный гуру (А. Бестер). – Туманности, скопления, бинарные системы, основную последовательность звезд и белых карликов – стереть. Минералогию, петрологию, геологию, физиографию – упразднить. Рыб, амфибий, птиц, млекопитающих и человека – вычеркнуть. Кэли, Хонсона, Лилиенталя, Шанута, Ланглея, Райта, Тэрнбула и Сиэрсона – искоренить. Электрон, протон, нейтрон, мезон и фотон – ликвидировать. Пространство – делит! Время – делит! Х квадрат, пустое множество, В куб, действия, формулы, множители, дроби, степени, экспоненты, радикалы, тождества…
А вот здесь стоп. Существует великое множество путей в нирвану (и каждый из них правильный), но нет среди них коллективных. Каждый человек сам выбирает свою реальность. И свои сны. Поэтому формулы пока оставим.
3.
Но невозможно ведь отвлечься от всего на свете (забыть, пренебречь, устранить, разметать). Третий круг практики так и называется: «круг света». Собственно, просветление начинается именно здесь.
Пелевин как-то заметил, что человек с рождения растет сразу во все стороны; а личность начинается тогда, когда появляется предпочтение одному какому-то направлению. Вот именно личности нам тут как раз и не надо. Всякое направление – на простоту. Личность обустраивает себе маленький мирок предельной простоты, освобождаясь от иллюзий; уходя от реальности и мистифицируя ее абстрактными рассуждениями. Неудивительно, что эта иллюзорная реальность становится все страньше и страньше, одолевая мантры заклинаний. Единственный выход – бежать в обратную сторону.
Мир за пределами внимания постепенно уходит из поля зрения, потом забывается, потом исчезает вовсе. Вселенная сужается, сжимается, съеживается, концентрируется в круге света – зато это простая, красивая, настоящая и гармоничная Вселенная – вся понятная до точки, в которой находится фокус внимания.
И чем дальше всматривается Просветленный в эту точку опоры, тем больше обнаруживает неожиданных, не замеченных раньше подробностей; причем все это существенные детали, – быть может, те самые, что развеяны вместе с туманом. Одна существеннее предыдущей, они, эти детали, снова все объясняют – и потому становятся вещами; уничтожают путаницу и ликвидируют головоломку; вносят ясность и дают новое понимание. Которое, впрочем, никогда не бывает окончательным, поскольку обнаруживаются еще более интригующие подробности, они усугубляют простоту и проливают свет.
Не знаю, кто кого научил, но в этом моменте практическая нирвана напоминает методы «аккомодации» психоаналитиков: чем больше несущественных подробностей забывает пациент… то есть, клиент – тем детальней и достоверней становится продукт его воображения. Общеизвестно, что именно детали – тщательно подобранные и умело акцентированные детали произведения – создают «эффект присутствия», побуждая читателя (зрителя, слушателя) забыть реальность ради художественного мира вымышленных событий. Здесь все то же самое – только наоборот; потому что это бег в обратную сторону. Возвращение к себе.
В «круге света» адепт осваивает искусство престидижитатора, собирая забытые формы забытого мира в локусе бесхитростной простоты – всё это на глазах изумленного зрителя – до тех пор, пока не будет достигнут эффект отсутствия того самого избыточного Эго, которое нельзя устранить (ликвидировать, вытеснить, сократить), – но можно просто забыть; и так вернуться.
4.
Мир предельной простоты. Мир, наполненный таинственными и потому понятными вещами, которые беседуют с тобой за то, что ты принимаешь их такими, как они есть. Мир, в котором есть все – кроме одной детали – несущественной и потому забытой… Каким видится этот мир человеку, свободному от страстей и предвзятых мнений? Это знают малыши, но не умеют рассказать. Мудрецы рассказали об этом, но их не умеют слышать…
Ни слова о буддизме – это Учение без слов; если не считать графического начертания одной малозначительной детали. Раннее название четвертого круга практической нирваны не перешло из санскрита ни в один из живых языков. Хайдигер называл этот круг (или степень, или ступень – по-разному говорят) «отрешенностью». Лао Цзы – «недеянием»… Созерцать, не вмешиваясь, наблюдать, не запоминая, видеть из глубин и со стороны… я называю это в духе времени «объективным наблюдением». Изнутри и снаружи – все точки равноценны; различия стерты – потому что пространство (делит!)– это только форма. А суть в том, что нужно держать в круге внимания…
Уже не нужно. Онтологический конструктор больше не требует усилий воли; он самостоятельно и самозабвенно монтирует какую-то новую игрушку из груды разбросанных лишних деталей, которые объясняют друг друга. Память просто не успевает за этой его работой, а внимание (какая тут может быть концентрация?) способно только выхватить самые яркие фрагменты – и среди вещей, которые снова становятся важны, останавливается почему-то на геометре, склонившемся над своими формулами (а, мы их пощадили!)
Но это, конечно, никакая не «концентрация». Не «абстрагирование», не «аккомодация», не сон, не греза, не глюк, не… это не похоже ни на что. Вру, это напоминает игры дошкольников; а игры дошкольников, которые, увы, забыты, – хорошо синкопированный джазовый импровиз в новоорлеанском кабаке, во втором часу ночи.
Геометр… вообще-то, он астрофизик, но звездные скопления ликвидированы. Геометр забыл все ненужное и держит в памяти все необходимое: Х квадрат, пустое множество, В куб, действия, формулы, множители, дроби, степени, экспоненты, радикалы, тождества, уравнения, прогрессии, вариации, перестановки, детерминанты и решения.
– Пусть это будет константа… от омеги не зависит… Ясно ведь, что не зависит, – бормочет он. Откуда-то выплыла формула Жуковского. Ни с того ни с сего. Ее выгнали, но она снова появилась. – Конформные отображения попробовать?
Но все это только форма, это зола, отцы, а суть в том, что нужно постоянно держать в круге внимания одновременно и правила математических преобразований, и ход их применения, и направление этого хода (на простоту); и тут же записывать промежуточный результат – а когда мы пишем, мы всегда что-то оставляем в уме… в памяти, освобожденной от золы – от всех ошибок и поражений, от обид, от мгновений окончательного позора – вычеркнуть, стереть, ликвидировать, развеять, разметать, делит! – и при этом не забывать помнить, все время держать в поле внимания, ни на мгновение не упускать из виду самое существенное, которое помнится само собой. Память должна стать музыкой.
– Где же я все-таки видел этот интеграл? Стройный такой интеграшка, во все стороны симметричный… Где я его видел? И даже не константа, а просто-напросто ноль!.. Тут ведь все дело в чем? Если интеграл на самом деле ноль, то в правой части остается только первая и вторая производные… Черт, где она?.. Карандаш здесь где-то валялся… – И в то же время вторым, а вернее, первым – основным планом: функция Гартвига… И всей правой части как не бывало. – Полости получаются осесимметричные… А интегральчик-то не ноль! Он до такой степени не ноль, мой интегральчик, что величина вовсе существенно положительная… А какая получается картинка!
В желтом, слегка искривленном пространстве медленно поворачиваются гигантскими пузырями осесимметричные полости, материя обтекает их, пытаясь проникнуть внутрь, но не может, на границе материя сжимается до неимоверных плотностей, и пузыри начинают светиться. Бог знает, что там начиналось… Ничего, и это выясним… А потом – планетарные туманности…
Новорожденные пространства проникли сквозь амальгаму и ждут своего времени. Рука на мгновение зависает над клавишей – и это мгновение длится вечность.
«Время. Делит.»
Наступил момент истины. Страданий больше нет. Из звона и грохота столпотворящего хаоса, из блистающей тьмы, недосягаемой для света настольной лампы, амнистированное Ничто исторгает некую сакраментальную фигуру цапф, а он только лепечет: «Да, конечно, хорошо… Уже иду… Конечно, я тебя слышу…» и действительно, сквозь младенческий плач Вселенной до него доносятся слова, в которых Голос Пустоты обрушивает на него последний нерешенный вопрос бытия: «Я спрашиваю… тебя… с чем ты будешь салат – с маслом или под майонезом?»
5.
Все, он в нирване. Это невыносимое и непередаваемое состояние «здесь и сейчас» заполняет все пространство и длится вечность. Острое и пронзительное, как в детстве, как после грозы – как после грозы в детстве, – ощущение полноты бытия. Вдох нашатыря и озона. Мир празднует воскрешение страсти, а Объективный Наблюдатель – забытый ребенок – заперт в своем пространстве-времени, в своем нигде и никогда – и ключ утерян или упразднен. Дороги назад нет: из одной реки не выходят дважды. Осталось только четкое ощущение, что кто-то что-то забыл. «Дежа ву» называется.
Вы тоже в нирване, читатель. Если вы еще не уснули, осваивая текст вот до этого места, – то вы пробудились. Каждый человек выбирает свои сны. И свою реальность. Об этой «свободе выбора» пели нам барды на кухнях и комментаторы в теленовостях. Всё правильно пели, не придерешься. Но в этой их музыке нет того, что помнится само собой, нет самой существенной детали, скрытой ими в онтологической глубине слов. «Сделать свободный выбор» – значит создать его для себя заново, с нулевого цикла Творения.
2018
Учтенные практики:
А. и Б. Стругацкие. «За миллиард рет до конца света»
А. Бестер. «Человек без лица»
В. Пелевин. «ОМОН Ра»
В. Пелевин. «Онтология детства»
В. Пелевин. «Спи»
М. Хайдигер. «Отрешенность»
Лао Цзы. «Дао дэ цзин»
Л. Кэррол. «Алиса в Зазеркалье»
Э. Успенский. «Трое из Простоквашино»