ГЛАВА ПЕРВАЯ,
Где я, после продолжительных скитаний по стране, наконец-то еду домой. И в поезде знакомлюсь с Аней, не зная, что это Аида.
Сейчас трудно вспомнить тот день и предположить с чего всё началось, так как времени уже прошло с того немало, и все события переплелись в моей голове с такой ужасающей непонятностью, что сегодня и не представляется возможным точно определить, где здесь вымысел, а где реальность. Для меня и моих друзей, прошедших тот ад сполна, от начала и до конца, - есть реальность, потому, как фантасмагорические события тех дней, легли тяжёлым грузом на наши души, сделав нас врагами. Словно снежная лавина, грязного чёрного снега, как напасть среди белого ясного дня, ниоткуда свалилась на мою несчастную голову. И захлестнула в том страшном мрачном водовороте жутких событий мои, пусть беспокойные и крепкие, но неподготовленные к такому душу и тело.
Даже сегодня, по истечении многих и многих лет с того времени, я часто просыпаюсь по ночам в слезах от жалости к бедной Кате, которую я лично сам обрёк на муки. Я тогда вижу её не по-детски скорбные глаза, и кровь закипает у меня в жилах от звука молящего голоса любимого ребёнка:
- «Дядя Саша, спаси меня, пожалуйста! Я очень боюсь!..».
От этих слов я цепенею в горе и страдании. А потом долго ещё мучительно кусаю мокрую от слёз подушку, в бессилии яростно колотя кулаками о кровать. Я не могу спокойно вспоминать о Кате, потому как в том, что произошло с ней, виноватым считаю себя. Хотя здравый смысл говорит мне о том, что я был прав, и поступить иначе не мог.
После Кати приходит она, - Аида.
И тогда я лежу в страшном волнении и жутком ужасе, от которого цепенеют все мои члены, стынет кровь, а бедное сердце моё просто останавливается в страхе, боясь хоть разочек стукнуть. В эти минуты, я лежу словно какая колода, только душа моя, не имея возможности вырваться наружу, что пойманная птица в клетке, дрожит и мечется по всему телу в поисках укромного уголочка, чтобы спрятаться. Мои веки закрыты, я не в силах поднять их, и от этого мне ещё страшнее, потому как я явственно вижу перед собой те огромные, стынущие, с мертвенно-голубым отливом и ужасающей ненавистью, пронизывающие до костей чужие глаза. Точно такие, как тогда, когда я впервые увидел их за окном у Кати.
Чтобы потом не происходило: и те смертельно опасные и страшные события многих дней, которые навсегда перевернули мои представления о сути бытия. И те бесовские игрища, которые как мне сегодня иногда кажется, могут являться лишь плодом моего больного воображения, а не жуткой реальностью, - не могут перебороть весь тот ужас, который я испытываю и сейчас, при виде этих глаз.
Так с чего же всё началось?..
Мне кажется, что началось это всё с той первой встречи с Аидой, которая тогда мне представилась Аней.
А быть может, я был в них втянут, в те события, что произошли со мной, по воле слепого случая?.. Но анализируя, и уважаемый читатель сможет убедиться в этом, случайность здесь была маловероятной. И в дальнейшем это было подтверждено тем монстром под именем Аида. Потому, что было задумано и спланировано той страшной мистической силой специально, для непонятных мне изощрённых ужасающих целей.
Я уже тогда был не молод. Мне было далеко за 30, почти 40. И за свои годы, я исколесил почти всю огромную страну, гражданином которой являлся. Носило меня по всему русскому северу, от Кольского полуострова до Чукотки. Я плавал на карбасах по Белому морю вдоль Соловецких островов, охотился с чукчами на вельботах на моржа чуть ли не у Беренгова пролива. Исходил с геодезистами тысячи километров непролазной тайги и даже прожил несколько лет с нанайцами у них в селении, где женой мне была молодая нанайка, но уж больно пьющая.
Истосковался я по родным местам. По ночам часто мне снилась грязная, размытая после дождя родная улица, на которой я вырос, тот неказистый, небольшой, крытый старым шифером шлаколитой домик, в котором прошли мои детские годы. Из которого в мою бурную юность увезли меня недруги в края далёкие, по которым я и заблудил. И вот туда, к своим диким, донецким степям, в тот небольшой провинциальный, и сильно индустриальный городок, с множеством дымящих в небо заводов, влекла меня моя хоть и огрубевшая, но ностальгическая душа. Влекла, несмотря на то, что никто меня там не ждал, так как родители мои, будучи далеко не молоды, родив меня на старости своих лет, давно умерли. Видимо и я непутёвый, в какой-то мере тоже повинен в их смерти, в чём и каялся всей душой.
И вот купив в Комсомольске-на-Амуре билет в мягкий вагон на поезд до самого Харькова, я сел в него, и с каким-то внутренним ностальгическим трепетом поехал через всю страну, - два шага по карте, - домой. Мог бы лететь самолётом, но не хотел, хотелось спокойно наблюдать в окно свою великую державу, - от Балтийского моря, до Тихого океана, - и трепетно волноваться, предвкушая встречу с Родиной.
Она села где-то в Тайшете, а может быть, и нет, - не помню. Да имеет ли это, сейчас какое значение? Я был не очень расстроен тем, что в мягком купе для двух человек мне из самого Комсомольска-на-Амуре приходится ехать одному. Мне доставляло удовольствие, беззаботно наблюдать природу в окно движущегося поезда. Хотя сказать по совести, где-то в глубине души мне хотелось бы иметь попутчиков в столь длительном путешествии, вернее, - попутчицу, и желательно помоложе.
Но вот, уже почти трое суток в гордом одиночестве я рассматривал за окном убегающую назад тайгу, маленькие станции и полустанки, дальневосточные и сибирские городишки, где скорый поезд «Владивосток-Харьков» лишь притормаживал на несколько минут.
Как она вошла в купе, - я не видел. Дело было к вечеру. Днём, после выпитых нескольких бутылок пива, я, очевидно, задремал, а когда открыл глаза, то в наступивших уже сумерках, увидел тёмный силуэт женщины, сидевшей напротив меня. Лица её я не видел, вместо него был лишь овальный чёрный провал, обрамлённый густыми, спадающими на плечи волосами. Хоть потом, через какую-то минуту всё забылось, но сейчас с высоты прошедших лет я воспроизвожу в памяти то, что увидел и почувствовал в первый миг.
Глядя в чёрный омут лица, я видел осязаемую, густую топкую жижу, в которой барахтаются непонятные мне существа, внешне напоминающие глистов или червей, но с безобразными головами, на которых синюшно мерцали уродливые лица, и ощутил невыносимый смрад гниения. Это было лишь какое-то мгновение, заставившее в ужасе напрячься и затрепетать всё моё естество. Но видимо, как я интуитивно понял, мой страх проснувшегося человека, вдруг преобразил то видение, и я уже явственно видел перед собой, милое, простодушное, даже не лишённое определённой притягательности лицо молодой женщины, которая мне искренне улыбалась.
- Проснулись?! - толи вопросительно, толи утвердительно произнесла она томным, бархатным голосом, от которого все мои страхи мгновенно улетучились, члены мои расслабились.
И я, уже сам себе не веря, облегчённо ответил:
- Да вот, и приснится же такое?.. – и запоздало проговорил, - …Здравствуйте!
Я конечно тогда не обратил внимания, это сейчас вспоминая и анализируя первую встречу, помню, что мой внутренний взор, ещё не отошедший от напряжения пережитого увидел, как напряглось её лицо от моих слов, и в глазах заметались те мерзкие твари, о которых я уже говорил. Но всё мгновенно ушло, и я утонул в её обаянии.
Мы легко познакомились, и через какую-то минуту непринуждённо болтали. Я достал бутылочку марочного коньяка, и, разложив на столике зефир и конфеты, отхлёбывая из маленьких стаканчиков благородный напиток, мы весело ни о чём болтали. Мы познакомились, назвалась она Аней, говорила о том, что была замужем, но сейчас свободна, и что едет она к подруге в Волгоград.
Это несказанно обрадовало меня, у нас было впереди ещё много дней пути. Как-то так получилось, что её рука оказалась в моей, мы уже сидели рядом, тесно прижавшись друг к дружке. Странно, но ладошка её была ледяной, да и от неё всей исходил какой-то, как мне казалось колющий все мои клетки, холод.
Но это меня тогда это не тревожило, - коньяк делал своё дело. Мне тогда казалось, что она замёрзла, и я всячески старался, не обидев, её согреть Свет мы не включали, проводники нас не беспокоили, на данном отрезке пути остановок не намечалось, и под мерный стук колёс, как я думал, на этом белом свете нет никого кроме нас. Аня практически не сопротивлялась, лишь с надрывом глубоко дышала, что ещё больше возбуждало меня.
Естественно произошло то, что должно было случиться. Я был тогда поражён, что мне не доставила удовольствие та наша физическая близость. У меня давно не было женщины. Та пьющая нанайка в стойбище, с которой я прожил недолго, была последней моей женщиной. А это было довольно таки давно. И вот… удовлетворения я не получил, как и чувствовал, что не доставил удовольствия партнёрше.
А партнёрше ли?.. Анализируя сегодня то, что произошло между нами тогда, я омерзительно чувствую то, что будто бы ласкался в разлагающейся плоти, в которой происходили мерзкие метаморфозы, исторгающую приторную, трупную вонь… но которая по непонятным причинам также осознанно по-своему подыгрывала мне. Я до сих пор с омерзением помню то чувство, будто мои губы целовали гнойный студень трупа, моё тело погружалось в разлагающуюся биомассу… отчего меня, привоспоминаниях об этом, выворачивает наизнанку.
Боже, как же я тогда был недалёк от истины! Но, что было, то было… и фу, как это мерзко!..
После той «интимной» близости, не получив никакого удовольствия, не приблизившись духовно ни на йоту, мы долго лежали каждый на своей полке напротив друг друга, молча. А о чём говорить? Я пытался разобраться в себе, не мог поверить в те омерзительные ощущения от соития. Мне тогда казалось это нереальным, так как не могло быть естественным. И я почему-то винил в этом себя за бесчувственность, сокрушался по поводу утраты физических ощущений в интиме.
Моя партнёрша, по-другому у меня не поворачивался язык её назвать, лежала напротив меня на полке как истукан, как мумия, и как мне почему-то казалось, - труп. Лежала, не издавая никаких звуков и не шевелясь. По своей наивности я тогда думал: «Вот до чего я довёл женщину. Не оказался достойным её. Не смог дать того, чего она ожидала, чего она хотела. Наверное, расстроена случившимся. И упрекает в душе меня, мол, какой я бесчувственный болван… от того и говорить не хочет!..».
Долго мы так лежали. Чувствуя в душе раскаяние, я не мог найти в себе силы заговорить первым. Так мы и уснули, по крайней мере, я, молча, каждый на своей полке, даже не пожелав даже друг другу доброго сна. Странно, но засыпая, я почувствовал облегчение, как будто с меня сняли кандалы. Тогда я тоже не придал этому значения.
Спал я долго и, по-видимому, крепко. Потому как когда проснулся, во всю уже был день. В купе было тепло и солнечно, за окном по-прежнему пробегали таёжные сосны. Вот с рёвом проехали маленький полустанок, где у закрытого через просёлочную дорогу шлагбаума стоял бородатый путеец с флажком.
А вот Ани нигде не было.
Лёжа какую-то минуту, мне вдруг показалось, что её никогда и не было, что те вчерашние вечерние события являются лишь плодом моего воображения. Всё казалось таким мерзким и потому нереальным, и даже моё тело не ощущало никакой вчерашней физической близости. А наоборот, испытывало дискомфорт. Было ощущение, что я вымазался в грязи. Даже не в грязи, а каких-то зловонных нечистотах:
«Надо бы как-то помыться!», - подумал я.
Весь мой организм, всё моё мужское достоинство напрочь отвергало какие-либо действия вчера. Неужели…
«Фу-х!.. – вздохнул я с облегчением, - …и приснится же такое?..».
Но вот взгляд остановился на двух маленьких стаканчиках возле недопитой бутылки коньяка.
Сердце защемило: «Было!.. Было ведь, всё-таки!..»
«Но где же, где же, тогда она?..» - било в мозгу.
В дверь постучали. Вошёл проводник: «Чаю не хотите?.. А то всё спите и спите… Что ни загляну, всё спите… Видимо хороший коньячок!..» - улыбнувшись, подмигнул он.
- Да, хороший!.. - поддержал я разговор, - …а скажите, когда вышла эта женщина, которая ехала со мной?
- Женщина?.. Какая женщина?.. Не было никакой женщины!.. – Искренне удивился проводник и отрицательно замотал головой.
Меня бросило в жар:
- Как не было? А кто ехал со мной… с кем я пил коньяк?.. - лихорадочно заговорил я, уже отчётливо понимая то, что проводник говорит правду, и в то же время, не в силах отвергнуть в себе то, что произошло вчера.
- Да, правда, не было!..
И видя такое моё состояние, проводник начал уже сам волноваться:
- А что… случилось, что-либо… пропало что-нибудь?.. Может милицию позвать?..
Я вдруг понял, что мои объяснения могут ещё больше повергнуть проводника в шок, я примирительно проговорил:
- Да нет-нет, не нужно милицию. Всё нормально, видимо я вчера перебрал коньячку. Принесите-ка лучше мне, пожалуйста, пару стаканов чаю, и если можно, покрепче!..
- Ладно, сейчас принесу, - буркнул он, недоумённо глядя на меня.
И уходя, отчётливо пробурчал:
- Напьются коньяков, а потом их «белка» хватает!..
Когда он ушёл я вдруг увидел придавленный бутылкой конверт, который почему-то не заметил сразу. Меня прошиб озноб. Я даже и сам не мог понять, почему. Но рука непроизвольно сама потянулась к конверту, и я взял его.
Конверт как конверт, ничего особенного, с картинкой самолёта и с фабричной надписью: «Летайте Аэрофлотом!», каких тысячи продают в газетных киосках. Больше никаких надписей на нём не было. И он был заклеен.
Недолго думая, я его вскрыл. Там было письмо, явно адресованное мне и какой-то странный, овальной формы медальон на обыкновенной белой металлической цепочке. Медальон был массивный, непонятного червленого белого металла. На нём, с одной стороны был изображён человеческий череп, при виде которого у меня озноб прошёл по спине, а с другой была надпись: «Катя, ты моя!».
Ничего не понимая, я начал читать письмо:
«Александр! Я знаю, что ты едешь домой в Констаху. Не имея возможности самой вернуться назад, я прошу в знак нашего мимолётного, но близкого, - «близкого», как я заметил, написано было как-то прижимисто, - знакомства, выполнить мою просьбу. Я тоже родилась и жила в Констахе. Там и сейчас живёт моя дочь Катя. Но у меня нет возможности самой дать ей весточку, поэтому прошу тебя, когда прибудешь домой, то найди время сходить к моей дочери и передать этот медальон-талисман ей…». И адрес: «пос. Червонный ул. Бобылёва», номер дома. И всё, без подписи.
«Вот это да!.. «Мимолётного и близкого!..», - меня бросило в жар. Это первое. А второе то, что я точно помню, что хоть мы и много весело болтали, но разговора о том, что я еду домой в Констаху не было. Она просто не спрашивала, а сам я не говорил, повода не было. И вот выясняется то, что она знала, куда я еду.
«Откуда?.. – задавал себе я вопрос,- … и что она ещё знает?..»
«Значит, наша встреча не случайна!.. - продолжал логически размышлять дальше я, - …Но что это значит? И зачем такая таинственность? Можно было просто сказать: «Саня, передай письмо!..», - и всё! И даже не нужно было бы объясняться: зачем и почему? Я бы не отказался, и с радостью выполнил просьбу землячки. Не часто ведь встречаешь прямых земляков в огромной Сибири. Да и поговорить нам было бы о чём. Но она не призналась, а ведь знала всё. Почему?..».
Но на эти вопросы логических ответов не находил.
Пришёл проводник, и принёс мне чаю. Ставя его на стол, он сказал, что вот уже больше суток в вагон никто не подсаживался, и никто не выходил, а посторонних из соседних вагонов, по составу не болтается, тем более женщин. «Степенный народ едет в поезде, солидный!..» - такими словами закончил он свою речь и с осуждением взглянул на меня.
Он всё никак не мог успокоиться по случаю, как он думал, моего недоверия. Я не стал обращать внимания на то, каким тоном были сказаны слова проводника, а вот смысл его слов, запал мне в душу.
«Значит, никто не садился в вагон и никто не ходил по вагону. Но откуда-то взялась же эта Аня?..», - думал я, без ответа на этот вопрос.
Вертя в руках медальон, я стал более внимательно рассматривать его. Какой-то необыкновенный, массивный овал с гравировкой и дырочкой в верхней части, сквозь которую была продета простая металлическая цепочка.
«Катя, ты моя!» - прочёл я ещё раз надпись, и стал разглядывать с другой стороны кулона череп.
«Череп, как череп…» - думал я, но вдруг я чуть не выронил его из рук, потому как мне показалось, а может быть, и нет, что он подмигнул мне провалом своего правого глаза и клацнул зубами.
Мурашки побежали по моему телу. Я быстро сунул его в конверт с письмом и положил на стол.
«Ни фига себе… что это было?.. - думал я про себя, - …может всё таки мне показалось? А может, это было?.. Нет-нет, я больше не хочу его в руки брать!..» - думал я.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Я встречаюсь с друзьями детства. Мы перепились по поводу нашей встречи, и воспоминаний. А ночью к нам приходила нечистая сила. Утром я рассказываю друзьям о том, что произошло со мной в поезде. И мы убеждаемся, что наше сознание подвержено нападению нечисти, когда мы пьяны.
Прошло несколько дней. Поезд уже подходил к Харькову. События тех нескольких дней давности, немного притупились в моей памяти. Хоть у меня в душе и были какие-то неприятные воспоминания случившегося, я старался внешне не показывать того. Конверт с письмом и загадочным талисманом я положил в боковой карман своей дорожной сумки, клятвенно убедив себя в том, что непременно выполню просьбу Ани, кем бы, или, чем бы она ни была. Почему я принял такое решение, - и сам не мог себе объяснить. Но что-то в сознании подсказывало, что решение я принял верное.
Я даже не гулял по Харькову, а ведь когда я выезжал из Комсомольска-на-Амуре, то предвкушал удовольствие, - погулять, посмотреть исторический и культурный центр этого края. Но видимо во мне что-то надломились, я совсем не испытывал интереса к красотам мегаполиса. Кантуясь на вокзальной лавке, в нетерпении дождался электричку, проходящую через мой небольшой городок и с облегчением сел в неё.
Родной город встретил меня неприветливо. Вернее, не то, что «встретил», а правильно будет сказать так, - я его не узнал. Когда я отсюда уезжал почти два десятка лет тому назад, вернее, меня увозили отсюда малолеткой, - это был растущий и цветущий, несмотря на свою могучую индустриальную инфраструктуру, - город-сад. В небо упирали множество заводских труб, но они не дымили чадно, а выполняли свою роль согласно экологическим нормам. Городок был чистеньким, уютным, с множеством цветников, парком и аллей. Хорошо функционировали муниципальные службы, следя и поддерживая порядок в городе.
Я ехал в трамвае с вокзала через весь город в свой посёлок, который располагался на другом конце города. И то, что я наблюдал в окно, ввергало меня в шок. Всё это напоминало мне картинку из документального фильма, который я смотрел когда-то в детстве об освобождённом от немецко-фашистских захватчиков каком-то городке. Разрушенные, как после бомбёжки заводы, мёртвые, разрушающиеся многоэтажные остовы жилых домов, заброшенные, с выбитыми окнами домики частного сектора.
Правда, кое-где помпезно смотрелись всевозможные особняки, огороженные высоченными заборами. А проезжая городской парк, в котором провёл не один день своей ранней юности, развлекаясь и веселясь с товарищами, я увидел на месте всеми нами тогда любимого кафе «Встреча», величественный замок средневековой архитектуры. С высоченным каменным ограждением, башнями и бойницами. Вот только не увидел рва, заполненного водой. Всё это смотрелось омерзительно и страшно.
«Ну, ни фига себе?.. - только и смог внутренне возмутиться я, - …Какой же это урод, мог испоганить городской парк личной мерзостью?..».
А люди? Ранее улыбчивые, весёлые горожане приветливо относились друг к другу, даже не зависимо от того, знакомы были, или нет. Смех, беззаботные разговоры доносились отовсюду. Одухотворённые лица, яркие одежды. А сейчас не люди, а как будто тени бродили по городу. Либо чем-то озабоченные, с недобрыми выражениями лиц, видимо от насущных нелёгких проблем, либо совершенно отрешённые, угрюмые, без проблеска человеческого сознания, словно зомби. Серые тона присутствовали не только на людях и строениях, а казалось, что этот мрачный цвет окрасил и души людские , и всю окружающую природу.
Вот я и приехал в свою Новосёловку, - окраинный северо-западный район города. Я шагал по асфальту. Моя родная улица, которая мне снилась грязными лужами весной и пыльной летом, - была уложена асфальтом. А напротив моего дома, где была обширная поляна, на которой мы, - детвора, гоняли резиновый мяч, зимой шайбу, - располагалась церковь.
Правда, с первого взгляда было видно, что здание, в котором располагался дом Господень, ранее предназначался для иных, скорее всего развлекательных целей, но на него налепили несколько куполов, привязали перед входом обрезанный пополам кислородный баллон, видимо заменявший колокол, и сказали: «Церковь».
«На общественный туалет бы ещё крестов наставили, и молились там!..», - почему-то озлился я. Хотя по убеждениям я был атеист, и мне должно было быть это безразлично.
Мой домик выглядел сиротливо и заброшено. Весь его вид вызывал ностальгическую тоску. Некоторые окна были закрыты рассохшимися ставнями, в одном окне не было стёкол, а на крыше были сорваны несколько шиферин. Погнивший забор почти лёг на землю, и держался только на нескольких жердинах, которые подпёрла под гнилые доски чья-то заботливая рука. Двор зарос травой, под которой только догадливый мог разобрать кирпич, которым он был ранее выложен.
Но сердце моё радостно затрепетало: «Дома... наконец-то я дома!..».
«Здравствуй, здравствуй дом родной, я с тобою, ты со мной!..» - прошептали почему-то мои губы такую беззаботную рифму. Но, тем не менее, несмотря на эти разбитые окна, покосившийся забор, заросший двор, всё здесь казалось мне такими родным, таким дорогим моему сердцу, и ничего их милее не было.
Я сел на крыльцо и закурил. Старенькая дверь, которую я ещё помню окрашенную в красный, а теперь уже почти выгоревший цвет, была, очевидно, закрыта на ключ.
«Да бог с ним, с тем ключом, вскрою аккуратненько!..» - думал я.
«Гм-гм!..» - донеслось до моего слуха.
Я поднял голову. Во дворе стоял высокий, наголо стриженый мужик, моих лет, но с огромной, спадающей на грудь бородой.
«Что ещё за душман?..», - в первую минуту подумал я.
Но в его глазах, всём облике просматривалось что-то знакомое, то, до боли трепещущее детство.
- Виталька, ты, что ли?.. – Сделал я предположение, но уже, ни капельки не сомневаясь в том, что передо мной стоял друг моего детства и ранней юности, - Виталька Никонов.
Одет он был соответственно своей экзотичной наружности, - серая, не первой свежести широкая рубаха навыпуск таких же несвежих холщовых штанов, которые едва доходили до щиколоток, и босиком.
- Узнал, бродяга!.. - радостно пробасил Виталька, и мы крепко обнялись.
- Где тебя черти носили?.. – продолжал басить он, после крепких мужских объятий и слов приветствий, - …Здесь столько всего произошло!.. А ты даже весточки о себе не давал, адреса не сообщал. Матушка и батя твои так были расстроены…
- Погоди Витас, не всё сразу! Я вижу, что событий здесь произошло много всяких, разных, но всё по порядку… - проговорил я, называя старым, детским именем: «Витас», и добавил: …Давай, если конечно располагаешь временем, помоги мне войти в дом, хоть слегка убраться, привести в порядок после дороги себя. И пригласим пацанов, ведь есть же, остался ещё кто-нибудь кроме тебя здесь, из наших?.. - Я пытливо взглянул на него, а он согласно закивал головой, - …Вот и ладненько, посидим, отметим встречу и наговоримся вволю, а?..
- Конечно, Санёк! И Колька «Маран», и Олежка «Таракан» дома... А, я свободен, помогу, конечно. Да и дверь ломать не надо, у меня дома где-то ключ валяется. …Когда твоя матушка совсем ходить не могла, то мы приходили к ней, помогали по-соседски. Да и хоронили… - он неловко взглянул на меня, - …так ключ и остался.
От этих его слов у меня заныло под ложечкой. Такое чувство вины и безысходности охватило меня, что волком выть захотелось.
Видя такое моё состояние, Витас переменил тему, стал рассказывать о себе, говорить о наших общих с детства друзьях, - Кольке «Маране», и Олеге «Таракане»:
- Пацаны тоже сидят без работы. «Маран» так и не женился, живут с маманей, тёткой Галкой. Постарела, стала похожу на свою мать, Миновну, помнишь её? Батя «Марана», дядька Венька, помер год назад. А Олежка развёлся. Он пил сильно, вот баба его и бросила. Ушла, стерва!..
Последнее слово Витас сказал с прижимом, и уже дальше говорил свободно:
- …Сейчас Олег не «бухает». По шабашкам ездит. Живут с сеструхой Людкой, помнишь её соплячку? Всё за тобой бегала… - Витас пытливо посмотрел на меня, - …кстати, тоже разведёнка. Детей нет. Так и живут они с маманей, тёткой Тамаркой. А батя, дядька Вовка, тоже, увы, помер… - Рассказывал мне между делом Витас, потому что помогал мне тоже наводить хоть маломальский порядок в доме.
Очень меня позабавила история того, почему Витас носит такую окладистую бороду и принципиально не носит обуви.
Оказывается, он начитался книг о каком-то Иванове Порфирии, который зимой и летом ходил «одним цветом», одинаково, - в холщовой рубахе навыпуск штанов и босиком. О том, что этот Иванов купался зимой в проруби и спал в сугробе. Всё его учение базировалось на холоде. Этот Иванов носил бороду, вот и Витас, чтобы хоть чем-то походить на «учителя», - отрастил такую же бороду. Как и «учитель», тоже купался зимой в проруби и ходил босиком по снегу. Когда он мне это рассказывал, то через слово, гордо говорил: «Мы с учителем!..».
Витас нигде не работал: «А, нЕгде!..», - как сказал он.
Жил со своего огородика, теплички, за которыми тщательно ухаживал. Да, это уже был не тот простецкий Витасик, которого можно было «купить», пуговицей, сказав, что это шпионский фотоаппарат, как когда-то в детстве сделал я. Показав ему ранее снятые его фотографии, и сказал, что сфотографировал их вот этой пуговицей от пиджака. Долго ещё потом все смеялись, над озадаченным Витасом, когда он показывал всем пуговицу и всё спрашивал, где же здесь «клацать»?.. Но всё равно весь его облик говорил о простоте.
В этот вечер я основательно напился. Пили мы вчетвером, - я, Витас, Колька и Олег.
Колька вырос долговязым худым мужчиной, с козлиной тощей бородкой. И очевидно со стервозным характером, потому что в почти каждом предложении, или через слово, в его речи звучал сарказм, и тон его разговора был, если когда и не злобливый, то с насмешкой и недоверием к собеседнику.
Олег напротив, был большой, упитанный дядька, на костях которого было больше жира, чем мышц. И, очевидно, как и все крупные люди был добродушным и покладистым. И за что только от него ушла жена?
От душещипательных воспоминаний, в которых постоянно звучал упрёк в мою сторону, я всё больше расстраивался и это заливал спиртным. Мне было глубоко стыдно за то, что я столько лет подряд даже не удосужился хоть что-нибудь сообщить о себе, отчего очень сильно страдали мои родители. Я мучительно переживал, когда в разговорах мои товарищи касались тем последних лет жизни моих родителей. Ведь никого из родственников у нас не было, и помочь им, присмотреть за ними было некому. Мне было больно слушать своих товарищей, потому, что даже не осознанно, но в их словах звучал упрёк в мою сторону, мол, какой я плохой сын.
«…Вот так мы их и похоронили!..», - под мои слёзы закончил пьяным голосом рассказ о моих родителях самый рассудительный Олег.
Вот потому я и напился. В своей жизни я, наверное, первый и теперь уже знаю точно, что в последний раз я напивался так до потери чувств. Я сейчас понимаю, что тогда, этим доведением себя до скотского состояния, пусть и под впечатлением чувств, поддавшись настроению, я совершил большую глупость или ошибку… без разницы, как сейчас называть тот поступок. Но всё же, правильно говорят, что нет худа без добра, и я теперь точно знаю, как удерживать контроль над собой, не позволяя «чёрным», той нечистой силе захватывать наше сознание в плен.
Вот наконец-то и подошла пора слегка приоткрыть завесу того, о чём я хочу рассказать. Почему «слегка»?
Потому, что я и сам тогда точно не знал, с чем мы, - люди, столкнулись. Мы ещё не знали масштабов этого контакта и того, как они попадают к нам? Сегодня я, и мои товарищи знаем, что это наши злые, «тёмные» антиподы, и что они поглощают нас, и нашу энергию. Но о большем, - потом!
А тогда, я напился, как говорят: «до чёртиков». А быть может именно, - «до чертей»!
Я ощутил себя, вернее не себя, а своё сознание в каком-то нереальном, но материалистическом мешке мрака. И мог видеть, если это можно назвать зрением, мог осязать, если это можно было назвать осязанием, и слышать. Вот и видел я тех «чертиков», и слышал их разговоры.
Конечно, они не имели вид изображаемых на религиозных картинках хвостатых существ покрытых шерстью со свиным рылом и рогами. Они были ещё отвратительней, омерзительней и страшнее. Моё сознание трепетало от вида ужасных студнеобразных существ, с которых падали куски плоти, имеющих форму разлагающихся трупов уродливых до безобразия, с гротескными лицами вурдалаков и осатаневших вампиров, которые человечество видимо с них и рисовало. От них не воняло серой, от них шла невыносимая трупная вонь.
Но надо мной, вернее над этим материализованным мешком тьмы, в котором находилось моё сознание, стояли иные. Имея вид мерзких тварей, они непонятно для меня фантасмагористически меняли форму.
То я видел горбатую ведьму с зелёной гнойной кожей, и огромными клыками во рту вместо зубов, которая исторгала прямо в меня зловонное дыхание, которое реально окутывало меня с ног до головы, выворачивая все мои внутренности и сознание наизнанку. То иногда мне казалось, что надо мной стоит какая-то высокая, худая, видимо женщина, с кожей синюшного мертвенного цвета, со злобным вытянутым лицом. У неё были чёрного цвета волосы, в которых виднелась корона из змей, угольные провальные глаза, где искрами зло метались мерзкие, уродливые пиявки. Длинный тонкий нос, тонкие губы, сквозь которые изо рта периодически выскакивал длинный раздвоенный как у змеи язык.
Горбатая ведьма с зелёной гнойной кожей была совершенно и до безобразия нага. Её бородавчатые худосочные груди, сосками касались уродливо скрюченных колен, а вот худая мерзкая женщина-змея, была одета в короткую серую тунику, из-под которой выходили тонкие паучьи ножки, одну из которых в блестящей туфельке, она будто бы ставила на меня. Размахивая удавками-клешнями, потому, что те болтающиеся по её бокам отростки, руками назвать, было нельзя, - о чём-то оживлённо беседовала с другим уродом в комнате.
Тот напротив, меняя формы, был: то низенький, но безобразно непропорционально толстым; то паукообразным существом. Голова его была вся в бородавках, на губах блестел лишай, изо рта постоянно текла какая-то слизь. От него шла удушающая трупная вонь.
Говорили они, вернее то, что исходило из их безобразных ртов, больше походило на шипение, обо мне. И странное дело, - я всё понимал. Низенькое толстое существо говорило злобным тоном другому существу, этому, видимо, женского рода, стоящему прямо надо мной:
- И зачем ты эту мразь сюда притащила?..
На что та «змея», также злобно шипела:
- Это ничтожество должно выполнить определённую работу по накачке энергетики в наше «Временное ниоткуда». Оно на подсознательном уровне сопротивляется. Я хочу понять что это? У меня есть подозрение, что это существо, могло быть подвергнуто «лучистой» обработке, и если это так, то нам придётся уйти.
- «Временное ниоткуда… Временное ниоткуда!..», - шипел толстый, вонючий урод, - Слов-то каких нахваталась!.. Скажи проще, - «дупло»! «Сопротивляется!..». Да потому и сопротивляется, что ты дура. Откуда «Им» взяться? Да и откуда «Они» здесь? Это дырявая часть Континниума совершенно чужая и ненужная «Им». Оно тебе лично не угодило. Не ублажило, видите ли «даму», вот ты и мстишь этому ничтожеству, дура!..
Паукообразный забулькал, видимо это должно было означать смех, и продолжил:
- …Мой тебе совет найди там другой экземпляр, «цацкайся» с ним сколько в тебя влезет, а эту мразь отправь в «Вечное Изгнание».
Ведьма, стоящая надо мной, забесновалась и засипела:
- Да, да! Оно унизило меня… и если только оно не обработано «лучистой» энергией, я буду пить его волю, я буду мучительно перекраивать его энергетику, а также буду доставить ещё достаточно боли и страданий его биологической шкуре! Я, буду мстить!..
Потом я почувствовал, как через меня стали пропускать электрический ток. Откуда-то взялась розетка, она просто материализовалась в пространстве рядом со мной. Такая огромная, круглая, чёрная. И два куска ржавой проволоки. Обыкновенных, неизолированных два куска металлической проволоки. Эта уродина воткнула эти два куска проволоки в розетку и с наслаждением ткнула их в меня. Явно ток был силой не меньше 6 000 вольт, - такую адскую боль я ощутил, и провалился в темень…
Я проснулся на кровати и был полностью одетый. Мои друзья спали кто где. Витас на полу, Олег не полуразвалившемся диване, - интересно как он его удерживал? Николай храпел где-то в соседней комнате. Невыносимо болело и ныло тело. В груди как лист на ветру трепетала душа, и от этого было ещё горше, чем от боли тела.
Что характерно, - я всё отчётливо помнил. Видимо это было сделано намеренно, чтобы повергнуть меня в состояние депрессии, страха и отчаяния. С трудом опустив ноги на пол, я удержал стона. Видимо услышав стон, открыл глаза и Витас, поднялся и сев на полу, посмотрел на меня. В его взгляде я увидел тоже столько отчаяния и страха, что даже похмельное состояние не перебивало ужас в его глазах.
С трудом разжимая сухие губы, он проскрипел:
- Санёк, а что это было?.. Мне всю ночь чудились какие-то черти, вурдалаки. Они бродили по комнатам, топтались по нам как по асфальту. Ни фига себе мы напились?..
В эту минуту в комнату зашёл Николай, проснулся и Олег. Они слышали слова Витаса, и Николай удивленно пробормотал:
- Что, и тебе эта трахомудия снилась? Я думал, с ума сойду, когда какая-то зараза во сне уселась мне на лицо, и от этого смрада я четь не задохнулся.
- Пацаны, фигня получается! Я что, не один дрожал от страха, как осиновый лист, когда мне приснилось, что в грудь мне впилась какая-то огромная безобразная пиявка?.. - Олег поднял рубашку… и на его груди в районе сердца под соском, было огромное красное пятно.
- Ого! Вот это «приснилась»?.. в страхе прошептал Витас.
Все посмотрели на меня.
- Саня, у тебя в доме чё, черти водятся?.. – с удивлением спросил Олег.
И в глазах своих друзей я увидел не столько страха, сколько недоумения с непониманием. И это почему-то удовлетворило мою душу.
Вот тогда и решился я рассказать друзьям, что произошло со мной в дороге, об Ане, её письме дочери Кате, которая живёт на Первомайском, «Червонном» посёлке. Рассказал о том, что мне пришлось прочувствовать этой ночью, передал разговор ужасающих существ…
И сделал своё предположение:
- Очевидно, по воле случая, неведомого нам, мы попали в скверную историю, в которой видимо, нам отведена какая-то неведомая роль. Что делать, - я не знаю! Но то, что что-то нужно делать, - это однозначно.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Меня знакомят с Игорем, который оказывается сыном моей первой учительницы, Ларисы Павловны. Игорь нам рассказывает о тайне «Хрущёвского» водоёма. И мы впервые узнаём об «отворе», через который нечистая сила из других миров, попадает к нам на Землю.
Пацаны молчали. Олег всё ещё рассматривал своё пятно на груди, но было видно, что он внимательно слушал меня и обдумывал ситуацию. Николай задумчиво пощупывал свои усы-сосульки, с которыми уж очень напоминал запорожского казака, а потом резко, как саблей махнул рукой:
- Что делать, что делать?.. Идти к этой девке Кате, вот что делать!..
Витас молча сидел на полу.
А Олег поднял глаза и произнёс:
- Конечно, для того, чтобы хоть что-то понять, нам необходимо идти к этой… и не «девке», а девочке Кате! Саня же говорил, «Маран», что она, - ребёнок! Быть может она, или кто из её родственников знают, где искать эту Аню, или, по крайней мере, что она из себя представляет. Ведь зачем-то тебе дали письмо, и талисман для этой Кати?..
И он посмотрел на меня.
Слушая это, Витас почесал затылок и проговорил:
- Пацаны, конечно, идти нужно! Взять за патлы, н-ну, не «патлы», а волосы…или погладить по головке эту девочку Катю, шельму, потом маму её, ведьму ту, стерву. Но я вот что думаю: если эта зараза проехалась по нашим мозгам, то может быть, кого взять с собой, какого-нибудь «экстрасекса» что ли, для страховочки, а?..
Николай плотоядно хмыкнул:
- Хм… для какой такой ещё «страховочки»?.. Ты чё, об грушу треснулся? Маленькая она ещё девочка, для твоего «электросекса»!..
Он намеренно прижимисто произнёс последнее слово.
- Да ладно тебе!.. Я имел в виду экстрасенса. Вдруг там ведьмы, колдуны какие разные… а ты всё в глупости переводишь… - надулся Витас.
Олег, видимо зная их частые перепалки по пустякам, остановил его жестом и проговорил:
- Что вы собачитесь с утра? Мало вас ночью грызли? Понятно, что мы столкнулись с чем-то сверхъестественным! Может быть, и в правду стоит подумать, и посоветоваться с кем?..
- С кем?..
Витас поглаживая бороду, уже примирительно промолвил:
- Я как полагаю, то, о чём я думаю, и не относится напрямую к нашим страхам и непоняткам, но мне почему-то кажется, что нам необходимо пообщаться с Игорем Ткачуком. Ты Саня его не помнишь, он был совсем ещё «зелёный», когда тебя «повязали». А он наш, новосёловский. Конкретный пацан, но немного «гонит» по этой теме…
Витас хоть и не бывал в местах не столь отдалённых, но, как я уже понял, ему очень нравилось вставлять в свою речь блатные словечки.
Николай засмеялся:
- Ни фига себе: немного «гонит»? Да он гонимый по самое никуда!.. Ну и придумал ты, Витас. Игоря «Цилика» подключать к этому делу!.. Санёк, - Николай повернулся ко мне, - этот алкаш помешался на инопланетянах. Всё буровит о каких-то чудищах, пришельцах из потустороннего мира. Он, видите ли, якобы знает проход в иной мир, откуда они приходят. И обижается, когда ему не верят. Но разве можно верить алкашу?.. «Галюны» у него одни, и «белки»… Да и что он, нам сны растолковывать будет?
- Напрасно ты о нём так! – вступился за Витаса Олег. - …«Цилик» вполне нормальный пацан, да и в своём кругу он в авторитете. А то, что выпивает… так, кто сегодня не пьёт? Ну, подумаешь, «гонит» на инопланетянах. У кого «тараканов» нет в голове?.. Я с ним общаюсь, и частенько он много интересного говорит. Особенно по этой теме. А то, что никто не верит ему, так это не его проблема. У нас быстрее какому-нибудь уроду по телевизору поверят, чем своему соседу.
- Ну, как хотите… - сдался Николай, - …Игорь, так Игорь. Пацан он в натуре неплохой. На гитаре играет, сам песни сочиняет и поёт их. Даже на пианино может. Можем прямо сейчас, и сходить, я его вчера дома видел.
Так мы и поступили. Немного перекусив консервами, которых я привёз целую сумку, мы отправились к Игорю. На улице было пасмурно, дул сильный ветер, гоняя по небу свинцовые тучи. На куполах церкви сидело множество чёрных ворон, которые отвратительно каркали. Я заметил ещё вчера, когда добирался домой, что этой птицы было очень много. Они стаями носились над городом, своим криком не давая никому покоя.
Посмотрев не обсевших купол ворон, я спросил:
- Пацаны, а что случилось с нашей Констахой, что она стала такой мрачной и унылой? Я помню в юности её совсем другой, - чистой и светлой. А что с людьми стало? Все были жизнерадостными и счастливыми. Песни пели, пиво пили… ну не без того, чтобы легонечко похулиганить, морду там набить кому, по-молодецки. Но, в общем-то, было всё хорошо!
- То раньше, Саня, было!.. – ответил Олег и добавил, - …Лет десять уже как стали происходить в городе странные вещи. Народец стал становиться всё злее и ожесточённей. Какой там: «песни петь, пиво пить»?.. Водяру стали «жрать» вёдрами. Ох, и «съалкашились»!.. Да ещё и наркоманов откуда-то развелось без меры. Особенно молодёжь. Чувство товарищества стало исчезать, появилась какая-то злость, недоверие друг к другу, стали появляться признаки индивидуальности. Уже говорили не наше, а моё. Одни спивались и «сънаркоманивались», а другие, кто понаглее и похитрее, стали хапать народное, общее, что не так лежит и не так стоит, гады… и каждая сволочь гребла под себя… Естественно, что из такого ничего хорошего получиться не могло. Поделить заводы между собой не смогли, так их остановили и растащили всё по домам. Кто больше хапнул, - тот радовался, кто меньше, - тот злился и завидовал. Ни одного предприятия в городе не осталось.
Я не удержался и спросил:
- Так как же вы здесь живёте?
- Вот так сегодня и живём. Прозябаем… - ответил Олег.
А Витас, расчёсывая гребешком свою бороду, добавил:
- Каждый по-разному. Одни стали глупыми и беспомощными, придурки. Другие злыми и алчными, сволочи. Помнишь, как когда-то, в наши былые времена говорили: «У людей на водку не хватает, а они на «Волгах» разъезжают!..». Только если тогда у кого-то на водку не хватало, то сегодня у многих на хлеб денег нет. Зато вот, - он указал рукой в сторону церкви, - церквей «налепили». У нас в городе теперь только церкви да кладбища. Такое ощущение, что человек рождается только чтобы помолиться и сразу сдохнуть, зараза…
- А ведь строили Дом Культуры. В том здании есть и кинозал, и библиотека, и игровые комнаты, вернее помещения для них. Так нет же, попам отдали! Совсем люди глупыми стали… - сказал Николай.
- А я вот думаю, - проговорил Олег, - что те, которых мы называем глупыми, может быть и не глупы так совсем, а, став беспомощными против нахрапистой алчности, просто обрели глупый облик, в злых, недобрых глазах.
- Да всяко есть! Есть и так, а есть и действительное разжижение мозгов, когда реальность воспринимается неадекватно. Как кстати у вашего того Игоря, который ухудшение нашей жизни воспринимает как прямое вмешательство инопланетян. Они, видите ли, виноваты, что мы стали ленивы, что остановились заводы, разрушаются жилые дома, вымирают люди… - ответил Николай.
- Ну, это ты Колян, перегнул! Игорёха классный пацан, и каждый имеет право на своё мнение, - заступился Витас за Игоря.
- Мнение то имеет каждый, - с ехидцей ответил Николай, - только нужно не водку от расстройства своего мнения жрать, а работать во благо себя и общества…
- И где же это работать, во благо общества? И какого это, «обчества», а?.. - С ехидцей спросил Витас.
- Вот потому может быть, Игорь и прав, что тогда?.. - Проговорил Олег, и все задумались.
Мы уже подошли к дому Игоря. Во дворе мы увидали женщину. Это была мать его, - Лариса Павловна, которую я, узнал сразу. В высокой, сутуло-худощавой старухе, я всё равно быстро увидел строгую, но справедливую свою первую учительницу, ту единственную, которую уважал из всего педагогического коллектива школы, в которой довелось учиться. Вот чего не ожидал, так не ожидал. Даже в мыслях не мог представить, что этот Игорь, и есть сын моей уважаемой учительницы. Я ведь помнил ещё её, и её сынишку Игорька, маленького, вертлявого непоседу, которого она часто приводила в класс на уроки, потому как не с кем было оставить дома, но не мог предположить, что это он.
Она меня тоже сразу узнала. Не обращая внимания на моих друзей, она подошла ко мне и порывисто обняв, прошептала на ухо:
- С возвращением, сынок! Долго же тебя не было. Жаль, что родители не дождались…
В это время на крыльцо вышел высокий, крепко упитанный молодой человек и удивлённо уставился на нас. В чертах его лица прослеживалось сходство с Ларисой Павловной, и я понял, что это и есть Игорь. Ребята пошли к нему, а я ещё немного задержался, беседуя с Ларисой Павловной. Мне много о чём можно было говорить со своей первой учительницей, жаль только, времени на это было мало. Когда чуть позже я подошёл к ним, они уже основательно ввели в курс дела Игоря, поэтому мне не пришлось говорить ещё раз о случившемся.
- Да ребята, попали вы, - чесал затылок Игорь, - это они «звери».
- Что ещё за «звери»?.. – спросил я.
Игорь посмотрел на меня изучающим взглядом, какую-то минуту подумал, как мне показалось: «стоит ли?..», и начал говорить:
- Когда-то лет пять тому назад, когда я был наивным, сопливым юношей, как-то на рыбалке я познакомился с Лёхой. Рыбачил я на «Хрущёвском» ставке. Смотрю, сидит мужик, ну и подошёл я к нему. Дело было на вечерней зорьке. Я к нему: «лясим-трясим», - а он, ноль эмоций. Держит себе удочку в руках, как будто палку какую, а на поплавок совсем не смотрит. Глядит куда-то сосредоточенно в направлении залива, что напротив нас.
Я толкнул его в плечо: «Что там, мужик?».
Он, даже не глядя на меня, лишь буркнул: «Не мешай!.. Лучше дёргай отсюда подобру-поздорову!..».
Я конечно психанул: «Ты чё мужик грубишь?..».
А он мне: «Да не грублю я. А то, не дай бог, увидишь!..».
«Чё «увидишь»? Чё я такого должен увидеть, что ты меня гонишь прочь?», - настаивал я.
А он мне: «Сейчас должен открыться «отвор»!».
Меня это заинтриговало: «Что ещё за «отвор»?..».
«Ну, если дурак, то посиди немного со мной, и увидишь, что за «отвор»!..», - мельком взглянув на меня, проговорил он.
И вот тогда, вместе с ним я, как дурак, вылупился в тот залив. Через каких-то десять минут мне это всё надоело, мужик молча глядит, ничего не поясняет, так почему я должен следовать его примеру, - чтобы глупо выглядеть со стороны, «как дурак»? Хотел, было уже уйти, как вдруг смотрю, - в конце залива начинает сгущаться какое-то чёрное облако. Да так быстро, что не заметить этого было нельзя.
«Что это?..» - спросил я.
«Смотри и молчи… - проговорил он, - только не пугайся, а то они здорово реагируют на страх».
Меня это ещё больше заинтриговало, хоть и мурашки по телу пошли, и я стал уже с нетерпением смотреть на растущее чёрное облако. Через какое-то время, облако начало принимать какие-то образы, и бог ты мой, - оттуда из облака, бог ты мой, как дым из трубы повалили всякие чудища, о которых можно только в страшных сказках прочесть. Я не верил своим глазам. Здесь были и черти, со свиными рылами, и вурдалаки, и шагающие в припрыжку с вытянутыми руками вампиры, и ещё какая-то нечисть, непонятных очертаний и образов, по сравнению с которыми те черти и вурдалаки выглядят красными девицами. Они, выходя туманными из облака, обретали материальные формы, и нескончаемой вереницей шли мимо, либо, как казалось, сквозь нас, не обращая внимания, или не видя нас. Стоял невыносимый смрад. От ужаса, или ещё от чего я оцепенел, но мужик стал толкать меня, отчего я немного как бы пришёл в себя.
Он со злостью шептал мне в ухо: «Я же говорил тебе?.. Успокойся! А то если они обратят на нас внимание, плохо будет. Я уже попадал в такой переплёт. Вот смотри!..», - и он задрал рубаху. Вся грудь была в шрамах, и явно от каких-то укусов.
«Ого!..», - удивился я.
«То-то!.. Поэтому сиди и молчи!..»
Пока мы какую-то минуту говорили эта вся кавалькада нечисти растворилась у нас за спиной в районе посёлка, и туча исчезла. Я пристал к мужику с расспросами. Так мы е познакомились. Звали его Лёха. Жил он в конце Новосёловки. Мужик как мужик, слегка поддаёт, баба ушла, потому как уволили его с работы, да и завод закрылся, а устроиться больше никуда не мог. Так и жил сам. Имел огородик, рыбачил на «Хруще», кое-когда попадались «шабашки», короче, - с голоду не умирал, хотя и не до разносолов. Эту «нечисть», как он говорил, наблюдает вот уже несколько лет.
«Ну, а ты кому-нибудь рассказывал об «отворе» этом?..», - спрашивал я его.
« Да говорил. Соседи смеются, мол, пить меньше нужно!.. А так… кому это надо?».
«Мы уже было, почти подружились… - продолжал говорить Игорь. - …Я думал, что он мне много чего расскажет, но он… пропал. Как в воду канул. Соседи говорили, что ушёл на рыбалку, так и не вернулся. Может, утонул? А может, и нет?.. Я писал тогда в газеты, в НИИ всякие, уфологам. Без толку всё, - никому это не нужно. Договорился до того, что чуть в дурдом не попал, да и пацаны прикалываться начали, мол «Цилик» «поехал». Хотел, было плюнуть, но интересно всё-таки! И тогда я сам начал пробовать экспериментировать. Лёха говорил, что хорошо они «ведутся» на алкоголь. Что чем больше выпьешь, то ярче всё увидишь. Бухану, и на ставок. Я тогда ещё не знал периодичности их появления, это теперь я знаю, когда они появляются, когда уходят… Мерзкие твари… «звери». А я, как тот мазохист. Они меня терзают, а я всё равно иду. Напьюсь и иду. Вот смотрите!..», - Игорь поднял рубаху.
Вся грудь была сплошь в синяках и рубцах шрамов. Мать его, Лариса Павловна, подошедшая к нам в конце разговора, когда Игорь поднял рубаху, крепко сжала мою ладошку. Я понял, что она знала то, о чём говорил Игорь, и не раз видела те шрамы, что доставляло ей невыносимую боль.
И, глядя мне в глаза, она проговорила:
- Мальчики вы мои дорогие! Всё то, что говорит Игорь, - правда. Я хорошо знаю своего сына. Не может он врать, я мать, я знаю. Да и ты Саша должен помнить его, какой это был замечательный ребёнок. Я отдавала ему всё. Старалась учить его добру, научить прекрасному. Водила его в музыкальную школу на фортепиано. Он хорошо играет не только на пианино, но и на гитаре…
- …Вот ребята скажут, не забыли, наверное, ещё, - кивая в сторону Витаса, Олега и Николая, говорила Лариса Павловна, - что Игорёк играл в городском музыкальном ансамбле. Сам писал песни, сам их и исполнял. Всё было хорошо, пока не познакомился он с тем Лёхой. Я его никогда не видела, но после знакомства с ним, Игорь стал другим. Стал пить. Стал какой-то: то нервный, слова не скажи поперёк, то безразличный ко всему, что ни говори, такое ощущение, будто не доходит. Потом, когда его чуть было в дурдом не упекли, он мне рассказал всё. Мне тоже нелегко было в это поверить, я представляю, что думали другие, слыша его. А вы, хоть верите?..
Она спросила это таким тоном, что у меня мурашки пошли по спине. Игорь сидел молча. Он опустил рубаху и отрешённо глядел прямо. Разговора о себе, он как будто и не слышал.
Лариса Павловна всё продолжала сжимать мою ладошку, и я, поглаживая другой рукой её сжимавшую мою руку ладонь, проговорил:
- Нам приходится верить. Потому как мы сами попали в подобную историю. И как мне кажется «герои» в ней те же самые.
- Боже мой, - замотала головой Лариса Павловна, - бедные вы мои ребята!..
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...