- Буй хушк (Духами пахнет).
- Набояд (Голая).
- Зинда аст (Живая). - по-таджикски трогали мою квартиру сантехники. Стояки они ставили нашей многоэтажке. Трубы, кранчики - заржавленное железо меняли на пластик. Ходили туда-сюда. Ко мне, простуженной, в спальню заглядывали.
Напоминая дальнее детство, таджика Данила. Его вечный план обогащения. Дети со всего двора, лежали на картошке, арбузах, дынях, мешках, в его четырёхкомнатной квартире. Какие коммунисты давали бесплатно многодетным. Мы, вкруг, менялись вшами, долго пахли керосином. Августина, русская жена Данила, ползала в промежутке, высотой до форточки, до распластывания в двери. Без оплаты раздавала Данилино богатство.
Накрытый стол ждал мастеров в моей гостиной. Гости пересели на пол, в носках, в полулотос, против кровати с моим телом. Пили чай с бальзамом. Рассказывали о пиве - лучшем лекарстве от простуды. О себе, заботливых отцах и внимательных любовниках. О подножии смерти - пике коммунизма - Памире. Не померла я, лекарство против жизни - антибиотик, помог.
- Оставь его, пусть поспит - пожалела заблудшего в подъезд. В промежутке между этажами скромненько, подогнув колешки, всунув ладошки между, на боку отдыхал ангел.
- Рассиропилась, бомжа пожалела. Лечишься? - развлекал книгочей - охранник.
- Антибиотик пошла выбирать.
- Уши не простуди. В супермаркете певцы о любви завывают, детей выжимают.
- В мире что нового? В мундиали?
- Пелевин роман о Вселенной - письке, написал. Если у нашей запах хороший, её оплодотворил Бог настоящий.
С пакетом и двадцатью патронами не антибиотика возвратилась. А бомжик улетел. Река, истоком из моей двери выгнулась месяцем, у стены с лифтом остановилась.
- Теперь буду почки приблудным отбивать - когда-то охранник был для меня прав.
- Теперь тебе - передала я поздний подарок ангелу, пакет с вкусной выпечкой.
Ангельский душок выветрился, развод, серпом, остался. Ремонт писки продолжили утром: в районе туалетной комнаты кто-то тихо поскрёбся. И уверенно задолбил дале.