Андрей. Из Дневника.
2001 год, 20 января. Шри-Ланка, Унаватуна.
Парфенон
Так храм оставленный – все храм,
Кумир поверженный – все бог.
М.Ю.Лермонтов
Мы начали его строить вместе. В наших разговорах в Подмосковье ты мечтала, ты легкими мазками на холсте рисовала мне дворцы и храмы, где то, о чем ты мечтала, найдет своё место, и ты, твой дух, будут царить там. Ты давала мне в руки свои мечты, желания, и вне тебя твоя любовь говорила мне: «Ты должен создать это. Ты ведь никогда не создавал творения для своей любви! Ты создашь это для неё и тебя. И вы будете счастливы тем, что вы воздвигли». Ты бросила меня с моей молодостью, задором, нерастраченной энергией в этот счастливый мир сотворения храма нашей любви. Ты опять подтолкнула меня в моем беге по мраморной лестнице моего счастья.
Мы вместе нарисовали первые эскизы нашего творения и начали создавать наши проекты. Тогда мы были вместе. Душой и телом соавторы этой гигантской работы, которую нам предстояло совершить. Это было не на год, не на два. Творение должно было жить вечно! Как то, что вечно всегда! Это стало тем, чем я начал жить. И это была первая моя ошибка! Нельзя жить только чужими творениями, отдавать все частицы своей души планам и их осуществлению. Но я любил тебя и не мог не создавать для тебя Парфенон, где ты была для меня той богиней, для которой и создавались эти творенья. Я виновен! Я бросил тех, с кем я работал, для тебя. И не простят мне боги эту ошибку!
Мы начали перестраивать всё, что было – и это правильно, я и сейчас могу сказать тебе это! Мы были правы – правы во всем, что мы тогда задумали и предопределено, что были споры в нашей совместной работе. Ибо только так рождались творения. Они рождаются только в муках, они наделены душой создателя, а всё, что связано с этим понятием, по божественному указанию должно быть выстрадано. Оно не может родиться без боли – если все просто, значит не верны руки мастера, не додумал он что-то, не досказал и потерял видение и стал не создателем, а ремесленником, и нет души в этом творении. Оно уходит от ремесленника и становится недостижимым для него!
Мне трудно описать, что это значило для меня. Наверное – всё, потому что я делал это для нас с тобой, для нашей семьи. Я не умел работать для нас в полсилы. Каждая твоя мысль в моих руках обретала форму, становилась ощутимой и ложилась сверкающим мрамором на свое место в стены храмов, задуманных тобой.
Ты знаешь всё сама: ты творила, а я – я был только зодчий, преклоняющийся перед твоими идеями и воплощающий их в жизнь. Я работал по двадцать часов, и ты лучше всех знала это. Я боролся с тобой за чистоту линий этого творения, за его совершенство! Я не мог и сейчас не могу понять, как то, что я делал для тебя, могло не быть совершенным. Ты моя богиня, моя мудрая богиня! Ты видела, что я отдавал себя без остатка, Ты знаешь, что это правда. Ничто не могло свернуть меня с пути, который ты мне указала. Я добивал мрамор в бесконечных беседах с тобой. Я проектировал и создавал тебе храмы во всех городах, где у нас хватало каких-либо финансов на создание этого. Во всех моих выступлениях звучало только твоё имя, они ложились мрамором в основание нашего творения. И как, как я мог не увидеть – ты не успевала бежать со мной или боялась? Не надо бояться! Я с тобой, с тобой, душа моя! Я не дам заглохнуть твоим творениям! Всё будет хорошо!
Ведь я не ошибался. Я могу допустить любую мелочную ошибку, но не рушить то, что я воздвигал для тебя, потому что это рождалось нами в муках, рождалось творение. Это все выстрадано было нами. И я был счастлив, как я был счастлив, когда ты гладила меня по голове, когда ты верила мне, когда становилась рядом со мной на этой дороге. И не было большего счастья для меня, и я вновь и вновь верил, что ты снова погладишь меня по голове, одобришь меня в моей бесконечной работе для тебя и порадуешься вместе со мной нашим творениям.