ПЛЯСКА СВЯТОГО ВИТТА
* * *
Средь разнородной, но ожидаемой почты вдруг выскочило это послание, абсолютно незнакомое по обратному адресу и даже по имени. «Добрынина, Добрынина…» - повторял я целый следующий день, - обычную, но не встречаемую среди своих знакомых фамилию, да так и не мог вспомнить, пока, наконец, к вечеру, за двадцать часов, не раздался звонок мобильника. Высветившийся номер тоже ничего не напоминал, но пока миловидный и настойчивый голос объяснял мне свое происхождение, я, наконец-то, вспомнил свою «соседку по парте», которая сидела рядом передо мной на лекциях и о которой я мечтал пару-тройку так и не сбывшихся сладостью дней. И сразу все вспомнилось – ясно и наяву…
-1-
С конца октября и по декабрь меня направили на учебу в Санкт-Петербург, - на переподготовку. Причудливость моей врачебной работы в том, что надо было переучиваться, подтверждать каждые пять лет, полученный еще в давние когда-то, за 35 лет, времена, - диплом. Около десятка последних лет было удобно – учились на местах, не отдаляясь от своего жилья, а вот теперь опять вернулись к старому – учиться снова нужно было в отдалении, проживать при своих немалых годах в общагах, в столичных городах. Утешало лишь то, что город был мне давно и прилично знаком, я проживал даже в нем когда-то, занесенный ветром изменчивой судьбы, с первой своей женой, были здесь и родственники по ее линии, но теперь вот все поутратилось, исчезло. Я и учился не однажды в несколько раз переименованном заведении, так что возвращался вроде бы в знакомые места… Однако беспощадное время напрочь отдалило сладость воспоминаний и теперь я ехал, в суточном поезде, слегка растревоженный, хотя и с твердым убеждением легкости и удачи. Все-таки, было куда приткнуться, в случае чего, у бывшей, взбалмошной, правда, родственницы, сестры первой жены, в частном доме на окраине…
Особенность моего теперешнего положения состояла еще и в том, что лет с десять уже, я пребывал в призрачном счастье бессемейного человека, влачился безнадежно этим существованием и серьезно подумывал, не в одном варианте, менять свое одиночество и место жительства. Поэтому встрепенулся, когда после одной из станций, напротив меня, в пустом плацкартном вагоне, расположилась моложавая и приятного вида женщина, по выспрошенным «анкетным данным» оказавшаяся бухгалтером одной из ближайших районных больниц, где мы ехали. Вечная нехватка врачей, терапевтов первичного звена, остро ощущалась и здесь, несмотря даже на все льготы, установленные недавно, для Крайнего Севера. Я, конечно, оставил свалившейся попутчице, свои адрес и телефон и записал ее рабочий. Через 2 часа она вышла…
Хоть и настоящая моя специальность далека от терапевтической, я берегу все-таки эту корочку сертификата терапевта, а являюсь пока судовым врачом одного из флотов, бывшего когда-то крупнейшим в Союзе, но теперь постепенно разваливающимся на глазах, раздираемым, растаскиваемым оборотистыми новыми хозяевами. И, чтобы держаться потом, после многих лет работы в море, в том числе и на берегу, «на плаву», нужна была не только эта пресловутая «корочка». Необходим был еще и опыт, решимость трудиться за профессиональный хлеб. Поэтому, чтобы полностью не дисквалифицироваться, я и соскочил, на годик, в натуральную и приземленную, действительную работу в поликлинике. Теперь уже вновь, возвратясь в медслужбу флота, я успел отходить один «рейсик» – в семь месяцев, и теперь вот катил на учебу, которая неумолимо подступала, с дробью рельсовых перестуков, все ближе и ближе…
Новый Ладожский вокзал, куда я утром прибыл, раздражал, как всегда, своей несуразностью, пассажиропотоками, пологими спусками и подъемами. И поэтому, вырвавшись от него, как считал удачно, за тыщу рублей, я катил на такси по широким проспектам воскресного города, к престижному когда-то общежитию курсантов, в ожиданиях приятных перемен и новых знакомств. Двадцать лет тому назад, здесь, в только что отстроенном здании поселяли в основном начальников от медицины - главврачей, заведующих отделениями, представителей здравотделов. Но когда ожидаешь лучшее, попадаешь на противоположное… Теперь было по-иному. Самой дешевой ценой в четырехместном номере оказалась оплата в 700 рублей. В такую сумму можно было снять однокомнатную квартиру в Архангельске, да в самом центре, а тут – на окраине, душат этим вот, востребованным жильем. Покряхтев, я заплатил пока за трое суток, надеясь все-таки найти в ближайшее время что-нибудь подешевле и поудобней. Получив пропуск, сложенную вдвое плотную бумажку, я вышел из главного вестибюля обратно. Вход для курсантов предназначался со двора, нужно было пройти вдоль фасада и повернуть. Там, за неприметной дверью, на лестничной площадке ютилась конура вахтера, который выдавал висящие на щитке ключи. Вещи мне помог донести случайно оказавшийся на парадном крыльце праздного вида импозантный мужчина солидной внешности, назвавший себя доктором наук, главврачом туберкулезного диспансера из Ярославля. У него оставалось время до вечернего поезда, и он не знал, куда себя деть. Новый знакомый повел меня в ближайший супермаркет, мы с ним перекусили в его роскошном номере за полторы тыщи, а потом я его проводил на Московский вокзал к поезду, на который он едва успел.
Вечером все трое обитателей моего нового жилища меня лицезрели. Рядом со мной койковал приземистый, с неправильным лицом и скошенным лысым черепом мужчина, в 48 лет, назвавший себя Олегом. Он был хмур, и сразу набросился на меня с обвинениями. Я забыл оставить на вахте ключ от секции. Замолкнул он только тогда, когда я ему предложил одну из купленных для себя бутылок пива. Постепенно он успокоился и поведал свою историю, которую можно интерпретировать так. Работал в реанимации, но там не удержался, его пожалели, послали учиться на специалиста УЗИ, а он в этой новой для себя отрасли ничего не понимал и сокрушался, как станет сдавать экзамен и вообще – работать. Вдобавок он оказался разведенным. Во всяком случае, разговор на подобную тему поддерживал охотно, и даже обещался с кем-то познакомить. Денег он давно уже никаких не имел, перебивался на «хлебе и воде», на занятия почти не ходил, добывал где-то пропитание, за жилье не платил с месяц и столько еще ему оставалось проживать. Умственное напряжение ему было не под силу и он катился, по воле обстоятельств, под откос. Через две ночи он уже стал требовать с меня выпивку внаглую, упирая на свою привилегию старожила.
Утренний развод первого дня на кафедре. Сразу – препятствие. Я должен иметь удостоверение терапевта, со времен, когда окончил институт. Так сказала ассистент – маленькая суетливая женщина в очках. Но я тогда имел специальность другую – гинеколога. Однако, - обошлось. Ассистентка, поколебавшись, документы мои взяла. А я уже прямо с утра, вооружившись купленным бюллетенем о недвижимости, поиски свои – начал. Но среди других звонков не забыл и про этот – по записной книжке, от приятеля из дома, коллеги. Он учился недавно и передал мне номер одной квартирной сводницы, которая в свою очередь имела телефоны неофициальных, потенциальных сдатчиков. Но я решил пойти правильным и честным путем, через агентства. Самым верным показалось в центре, на улице Восстания, 30. Там значились приемлемые расценки и широкий выбор. Созвонившись с конторой и уточнив расположение, я через полтора часа был на месте. Заведение оказалось в полуподвальчике, с двумя сотрудницами, одна из которых, по-видимому, была уборщицей, сидела невзрачно тихо в уголочке. Заправляла здесь Оля. Быстро вписав мой паспорт в бланк, она ловко его отксерила, расписала условия, ткнула печать и попросила за услугу три тысячи. Конкретных, подходящих мне адресов с телефонами было пять. Мне нужно было самому дозваниваться и договариваться. «А…» - допытывался я – «разве вы не делаете это сами? За что же три штуки?» – «За телефончики…»
Все отвечающие меня кидают Я, пристроившись в кафешке, опять и опять названиваю и вот, вроде бы, зацепилась удача. Комната с подселением в пустой «двушке», деньги вперед, на месяц. Мне нужно быть на метро «Автово», в 19 часов. Я мчусь в общагу на Просвещения, «успеваю, успеваю», успокаиваю себя, и представляю - в лучшем будущем. Сумка большая и тяжелая, с основными, базовыми вещами. Я тащу ее по тоннелю метро, без эскалатора, одна из немногих таких подобных станций, отдыхиваюсь и пристраиваюсь, наконец, возле одной колонны, среди ожидающих тут, у выхода, других. Невольно размечтался, что вот , обрету себе достойное и сносное жилье, буду спокойно отмываться и чиститься, смотреть по телику что хочу и ни с кем не делиться пивом… В 19 часов никто не появился и не позвонил. Я не сокрушался, город большой, миллионный, мало ли какие задержки на каждом шагу, или углу… Но вот уже перевалило за половину и никто по телефону, хотя я уже два раза звонил сам, не отзывался и тем более, перед моим взором, не появлялся… В пять минут девятого женщина, или девушка, - трудно было судить по голосу, - отозвалась. Измученное ожиданием и предчувствием мое сознание мало чему верило, что вещал тот неопределенный голос, но приходилось ему подчиняться и соглашаться, и сожалеть… Ключ от «двушки» оказался у бывшего мужа, в машине, а тот неизвестно куда уехал и вообще, неизвестно когда будет, они не общаются. Верить подобному объяснению было сложно, но мы договорились, что в среду, то есть послезавтра, мы встретиться сможем и все уладить. Что ж, как раз удобно протянется время и как раз подойдет нужный мне месяц. Но так подумалось только мельком. А мне нужно было жилье не в среду, а сейчас, уже этим поздним вечером. И самое главное, тяжеленную сумку казалось немыслимым, невозможным тащить обратно… Через пару остановок метро я оказался на «Балтийской» и, вытащив в пакет все самое необходимое, сдал сумку в камеру хранения вокзала.
Надежды меня не оставляли и назавтра я обратился в другую, приглянувшуюся мне фирму. Офис на Невском, 80 располагался внутри арки, уже на высоком, пятом этаже. Сотрудница Юля буквально вела меня по телефону и даже признавалась, что видит меня мечущегося по двору-колодцу, типичному для Питера, среди многочисленных дверей и вывесок. Появившись перед ней, я не сдержался и стал жаловаться, на предыдущую подобную контору, а Юля сочувственно кивала и уверяла, что в их солидном учреждении подобное исключается. Помещение из нескольких комнат, в современном дизайне, действительно, кое-что доверительное внушало. Юля дала несколько номеров, даже при мне отзвонила по одному из них, передав мне трубку и я тут же, напрямик, договорился, что буду сегодня ждать, именно на ближнем, Ладожском, в четыре дня, то есть буквально через два часа, сдатчика Сергея.
Ладожский вокзал, мимо которого я уже не однажды проезжал, мне все более и более импонировал. Там все разумно сочеталось, легко находилось, удобно располагалось. Особенно приглянулись залы ожидания, на верхних этажах, просторные и вместительные, с обзором на главное пространство, с копошащейся внизу толпой… Сумку я благоразумно решил пока не брать. Условленного времени дожидался с трепетом, все более обуреваясь мыслями зрящности затеянного, растратой времени, душевных сил, и средств. Юле, за манипуляцию, и очередной договор, я уже отдал три тысячи двести. И самым сильным потрясением было то, что я обнаружил такой же номер телефона, который был у меня вчера, с Восстания, 30! Я позвонил туда снова и то, что услышал, меня ошеломило и потрясло. Женщина с неприятным скрипучим голосом, наверное, в приступе негодования, узнав меня, выложила все, что она думает про эти фирмы-«кидалы». Сведения они крадут с единого информационного портала, втюхивают клиентам, а потом отстраняются и устраняются, будто бы ни в чем не виноватые. Но мошенничество явное, если раскрутить и разоблачить эти мнимые их услуги… Сергей так и не позвонил и не отзывался. Нужно снова мне было нырять в метро и добираться ни с чем до врачебной общажки. С завтрашнего дня, со среды, я там проживать уже был не должен.
Я не помнил себя и ни о чем, кроме своих несчастий, не думал. Подойдя к линии, за которой понизу рельсы, чувствую, что меня неудержимо тянет дальше. Я вдруг спохватываюсь и отступаю, но внутренняя какая-то сила и голос, толкают меня (!), на этот гибельный, с рельсами, путь (!!) Отчего было так, я не сознавал! Этот императив, навязчивость, неосознанное стремление давило, верно, и Анну Каренину, запутавшуюся в страсти, бросившую вызов обществу, отвергнутую им. Тело мое трясло, мысли путались, не слушались рассудка. С трудом я отсиделся в попавшем мне на пути кафе, - выпив стаканчик вина, выкурив три сигареты… Олег на соседней койке уже храпел – и слышался от него запах перегара…
Зачем я полез в ту третью фирму, чтобы заполучить очередную неудачу, не знаю? Наверное, оставалось просто время, небольшой, вынужденный отрезок, который я оговорил у женщины-одиночки, с ребенком, в первый же день, по наводке приятеля-земляка. В душе я уже решил там квартировать, но пока еще оставался, откровенно призрачный шанс, найти себе что-либо лучшее...
Адрес «Лиговский, 50» - это въезд в микрогородок, состоящий из строений с офисами, конторками и складами, все коммерческого и мелкооптового назначений, с длинными прямоугольными рядами и планировкой. Поэтому искомый мне домик, не без легкого плутания, я достаточно быстро нашел. Настроен был решительно. Отвалился на стуле перед сотрудницей, в изнеможении, отвечал отрывисто и даже дерзил. Наверное, с подобным поведением она сталкивалась, и это ее не смущало. Она быстренько стала готовить пресловутый договор, но от предоплаты я отказался. Давайте отвезите меня прямо на квартиру, да к хозяину, и вот там я рассчитаюсь и с вами и с ним, вот так, только так и никак по-другому. Сотрудница все же смутилась и, видя, как уплывает на глазах куш, старалась меня разубедить. Однако я ни на какие ее посулы не соглашался, стоял как кремень. Так научила меня Надежда, чей номер мне дали в двух предыдущих фирмах. Видимо совесть той немолодой, судя по голосу, женщины, еще сохранялась. Так ничего друг от друга не добившись, мы расстались. Я вышел и еще немного по городку поплутал, отыскивая столовую, о которой прочитал в рекламном плакатике при въезде. Там подавали глинтвейн. С этим питанием для рядовых приезжих прямо-таки беда. Если по объему, то можно насытиться только у азеров. Лаваш с курицей, сдобренной соусом и зеленью, тебя насыщает и проникаешься благодарностью к этим приветливым людям. А в русских заведениях скупцы и разорители – кинут несколько пельмешек, - и не знаешь, что делать - радоваться или плакать…
Успокоившись от горячего вина, я все-таки решил добить тему загородного жилья. Тем более оказалось, что главная база моей учебы, совсем недалеко от станции, не доезжая даже да конца. Даже можно было пройтись пешком, две остановки, чтобы очутиться в больнице. Старшая и единственная сестра первой моей жены, Люся, как все ее звали, всю жизнь прожила в доме с родителями, не имея своей семьи и даже детей. Теперь она осталась одна в двухэтажном особняке, с жилплощадью в сто квадратов. Я это знал точно, потому что когда-то, давно, споткнулся на этой цифре, в случайно увиденной кадастровой бумаге. Трубку квартирного телефона Люся не брала. Мобильных она не признавала. Я поехал на Балтийский. За сумкой. Люсе можно было дозвониться и оттуда. Тем более, что как раз с того вокзала шли электрички до ее дома.
Все мои доводы она разбивала. Я сулил ей так те же деньги, что и приготовил для подселения. Но придется, конечно, кое-что покупать и в стол, и в холодильник, но я те расходы уже не считал. Она ссылалась на собак, злых и голодных, которых специально содержала, за плату хозяев этих животных. Мол, теперь у нее такой «бизнес». Эмоции наших слов все усиливались, накалялись. Я уже укорял ее натурально, в неблагодарностях, - за лекарства, которые привозил, за советы, которыми распылялся, помощью по хозяйству, в которой никогда не отказывал. Я просил, умолял, увещевал, уговаривал, ничто не помогало – она мне категорически и непреклонно отказывала. И когда я окончательно понял, что мне ничего не светит, что все мои потуги тщетны и бесполезны, я сорвался и полетел… Никогда так, за тридцать пять лет, когда я впервые прикатил в этот город, тот дом, сразу после выпускных экзаменов, молодой, только оперившийся врач, я так с Люсей не говорил. Послал ее на известные буквы. И сразу мне отчего-то стало легче. Внутренне психологическое состояние сбалансировалось. Я понял, что мне теперь ничего уж больше «не грозит» и ничего теперь не оставалось, как ехать к последнему своему пристанищу, редуту, - к хозяйке Свете, на подселение в ее двухкомнатной с дочерью квартире.
- 2 -
До места,- оставить сумку и договориться окончательно, - я добрался уже к девятнадцати часам. Хозяйки дома не было, мне открыла девочка-подросток, лет тринадцати, но выглядевшая на все двадцать, так же, как и ее мама, своими габаритами. Уставший, но успокоенный, добирался я, на последнюю ночевку в общаге, на автобусе, вычитав этот маршрут из брошюрки. Приходилось покупать их, эти книжечки с планами транспорта, вычислять, чем удобнее и проще, добираться. В девятом часу я появился в общежитии, пробирался извилистыми его коридорами, как меня вызвонила Света, хозяйка. Она задала мне всего два вопроса. Зачем я снял портрет премьера со стены над столом? И почему в комнату прошел без тапочек? Я как мог, - оправдывался. Тапочек, мол, не нашел, очень сильно спешил, а к власти вообще, имею отношение предвзятое. Потом я не срывал и не выбросил тот паспарту, а просто убрал, в ящик стола. Этого объяснения, диалога, пустого вроде бы, было мне достаточно, чтобы вогнать меня, измученного треволнениями последних трех дней, в бессонницу и беспокойство ночи. Ведь если Света откажет мне, я не знал, куда буду деваться. Оставаться в этой вульгарной общаге, с алкашем-соседом и протекающим унитазом? Кстати, придется снова платить за нее, ибо вторую ночь уже – на птичьих правах. Наутро, не отдохнувший, с гудящей головой и тяжелым сердцем, и обреченный, на все готовый, раненько и тихонько, я вышел, таща за собой вторую сумку, чтоб отвезти ее к Свете. Для нее я приготовил 15 тысяч вместо оговоренных 12, надеясь этим умилостивить ее и подозревая, что именно поэтому она затеяла склоку накануне, чтобы сорвать с меня побольше. Но случилось неожиданное… Света лишние деньги, добавленные мною три тысячи, не взяла. Этим она немного приободрила меня. Не все, значит, плохо, в этой жизни.
Наступил вечер освоения нового для меня жилья, на ближайший с небольшим, месячный срок. Уже около шести спрыгнул я с трамвая и очутился в этом райончике и стал обследовать его окрестности – Ленскую и прилегающую к ней улицы. Отмечал прежде всего магазины, киоски, остановки. Интересной показалась улица Белорусская – на ней было кольцо автобусов и троллейбусов, идущих да самого центра. Я это для себя заметил, запомнил. Останавливался около других объектов, вглядывался, вчитывался, отмечал что-то для себя нужное и плелся, медленно, но неотвратимо, будто к месту казни или преступления, к высоченному, в 14 этажей дому, на углу. Дверь открыл данным мне утром ключом. Хозяйки опять, по-видимому, не было, а в комнате из коридора угадывалась присутствующая там ее дочь, - были слышны звуки мультиков. В своей (!) теперь комнате я свернулся калачиком как бездомный кот и мгновенно, успев лишь подумать, что надо отдохнуть, - заснул. Эти последние четверо суток – три дня и четыре ночи, так подкосили и подействовали на меня, что, едва коснувшись подушки и слегка успокоившись, я провалился.
Проснулся я около десяти вечера. Физическая усталость прошла, можно было заняться распаковкой сумок, но вот сил, душевных, на это не доставало. Я просто лежал, как и был, в одежде поверх одеяла, накрытый покрывалом и напряженно себя чувствовал, ощущал, чего-то еще ожидая, или предполагая. Интуиция не подводила меня, - я думал о чем-то неблагоприятном и тут же сталкивался, с неприятностью. Такое бывало не часто, но и не редко… В половине двенадцатого раздался звонок в дверь! «Все!» - оборвалось у меня внутри. Пришли меня выгонять, забирать оставшиеся деньги, или тащить в милицию. Такое уже бывало со мной, лет десять назад, в Москве, где я тоже, на учебе, снимал комнату с подселением, в квартире с полусумасшедшим подростком… Неужели и теперь мне такое предстоит?.. Я заметался по комнате, то садясь, то снова вскакивая и придумывая пути отступления, бегства… Но что-то не слышно было громких голосов, доносились лишь едва слышные их звуки. Я приоткрыл в напряжении слуха дверь – с кухни доносились смех и веселые возгласы женщин – одна из них, вероятно, была подружкой хозяйки, соседкой… Большой квадратный коридор, в обрамлении по всему периметру полок с книгами, внушал спокойствие. Я, кстати, всегда оцениваю порядочность людей по наличию книг. Чем их больше, тем лучше. На полках у Светы я даже обнаружил желтые тома сочинений Станиславского.
Эти бесплотные безутешные поиски пристойного жилья вконец опустошили, раздавили меня. Достаточно было малейшего дуновения толчка, или повода, чтобы свалить меня. Именно этим фактором и явились - вчерашние упреки Светы. Я все еще не верил, не хотел верить и осознавать, что буквально чудом проскочил эти препятствия, уцелел, и теперь возвращался, медленно, но верно – к нормальной и действительной человеческой жизни, что наконец-то, обрел приемлемое, достойное для себя жилье, пристанище, прибежище… Нужно было теперь решать другие, наваливающие очередные задачи: доплатить за два дня общежития, взять для него справку, обеспечить досуг, поднять для себя извечный и насущный, пресловутый, - «женский вопрос»…
- 3 -
Вот уже я с месяц в Питере почти. Учеба моя кончается. Я уже примерился, приноровился, приспособился. Дни, поначалу казавшиеся трудными, с неразрешимыми проблемами, теперь остались позади. Света, квартирная хозяйка – тихий деспот. То – нельзя, это – нежелательно, что-то, вообще – невозможно. Например - привести на ночь женщину, или хотя бы – приятеля. Ни-ни. Ни в коем случае. Поэтому я испытывал невзгоды вполне цивилизованной, как в западных странах – тюрьмы… Телевизор есть, плита для приготовления пищи – тоже, холодильник – с отведенным уголком. Но вот постираться была проблема. Я спрашивал, Света впрямую не отказывала, а только указывала рукой на стоящую в углу кухни машину, но дальше этого жеста не сподвинулась. Понятно, что мне нужно избирать другой вариант, чем такой непредсказуемый, как лезть без объяснений в незнакомый агрегат. О таких мелочах, как запрещение появляться полуголым после душа или долго ожидаемое разрешение на замену белья уже не в счет. Идти из душа надо полностью одетым для того, чтоб не смущать ребенка. Правда, она его отправила к бабушке на каникулы на целые десять дней и я блаженствовал в одиночестве, не забывая о подаче корма любимой их кошке Диане. За что та меня не благодарила, а устраивала прямо на пути туалет… Но и Света использовала это время для утех. Приглашала на ноябрьские праздники своего мужчину. Она так и говорила – «мой мужчина». Они суетились, плескались, переговаривались громко полночи, а следующим праздничным днем я их покидал, бесцельно бродил у Исакия, или пропадал в букинистических магазинах, благо они были открыты, и влачили еще свое жалкое существование, чаще с другими предметами старины, или – прошлого времени.
Пресловутый «женский вопрос» мною так и не был решен. Хотя близко я к нему подбирался, в буквальном смысле, держал в руке… «птицу счастья». Да, ту самую. Добрынину. После прикидок к первым, кто попадался, дальше знакомства «раскрутка» не пошла. Холодноватая симпатяшка Наталья из Тюмени олицетворяла, наверное, свой гордый город – на походы в концерты или выставки – не соглашалась. Вторая, ее соседка Лена, была питерской, и ее одолевали другие заботы и хлопоты – она еще продолжала работать участковым, обслуживала вызова. Но и имела еще ребенка, девочку, и свою машину, да в придачу – больную мать. И как не напрашивался я к ней на подмогу, особенно упирая на праздники, так своего и не добился. Она мне впрямую не отказывала, но своеобразно отсекала от себя – делилась рассказами о своих болезнях, когда-то подхваченных, венерических, чем полностью, естественно, - отрешала. Другие наметки, вроде словоохотливой девушки-кассирши в ближнем супермаркете, или продавщицы глазастой на рынке, а то и прилипчивой бомжихи в дешевой бросовой пивнушке, - мною, конечно, всерьез не воспринимались. Через скорое время от своих соседок в среднем ряду я перебрался на парту последнюю, откуда было чрезвычайно удобно обозревать всех и вот тут-то, около меня, рядышком, чуть кпереди и появилась опоздавшая на учебу на несколько дней, эта Татьяна, - присоседилась… Слово за слово с ней, совместные чаепития в перерывах, умные разговоры - все это как-то сблизило нас. Она была годами под пятьдесят, одинокая, свежая внешне, очень приветливая и когда духовная связь совместилась, и между нами наметилась другая, я решился на эксперимент. Снял на сутки номерочек в мини-отеле, взял билеты на давно планируемый концерт итальянской барочной музыки в Малом зале и позвал туда Татьяну, предложив после «посидеть» в уютной комнатке маленькой гостиницы, которая досталась мне от «нежданно уехавшего приятеля». К моему удивлению, Татьяна согласилась. Она даже не противилась поцелуям, схваченным мною случайно, игриво, в затейливом танце возле нее, будто в ритуальном действе… Я уже настроился, уже горел нетерпением и желанием… Но тут она вдруг, неожиданно, повернув ко мне голову и устремив умоляющие глаза, попросилась домой и я, среди ночи, проводил ее до ближайшей стоянки такси, недоумевая и раздражаясь от этой вечной и непонятной, непредсказуемой женской природы. Но не зря я все-таки потратился – остаток времени до утра , постирал и просушил захваченное заранее грязное нательное белье… И утешал себя тем, - «что не догнал, так согрелся…»
Назавтра я в сторону Татьяны не смотрел и на приветствие ее лишь холодно и отрешенно кивнув, отсел от нее подальше, на другой конец стола, и в разговоры больше не вступал. Она, приняв мое отчуждение, меня не донимала.
И совсем забавное и неожиданное приключение случилось у меня днями позже. На руках у меня давно уже, с прошлого года, остались денежные знаки Латвии, где-то в пересчете на русские под две тысячи рублей. Попытки обменять эти латы у консульства на Десятой линии Васильевского острова или где-то в другом месте мне не удались и в один прекрасный поздний вечер я ринулся на перрон Витебского вокзала, прямо к поезду «Петербург-Рига», на котором сам когда-то отправлялся в латышскую столицу. Потолкавшись у вагона и даже внутри его, я так и ушел оттуда ни с чем – никто на мои льготные условия обмена не соглашался. Да и деньги русские у всех - закончились. Раздосадованный неудачей, вышел я на платформу, двинулся неторопливо от вагона обратно, все еще надеясь на что-то и приглядываясь к идущим навстречу. Одна молодая особа, в одиночку, тащила как-то уж ненадежно тяжелую сумку, часто спотыкаясь и запинаясь, и заплетаясь ногами, что я не смог не предложить ей помочь. Она с готовностью согласилась и тут же стала вытаскивать свой билет и уточнять, действительно ли ей уезжать сейчас и в какой садится вагон. Я склонился над ее бумажкой, светил своим маленьким фонариком, всегда имеющимся у меня, и ощутил от новой знакомой приятнейший запах дорогого вина, по всей видимости, «Мартини». Вагон у нее оказался тот самый, где я только что побывал – общий. Он был полностью забитый. Люди сидели вплотную. Моя провожатая, а звали ее Марина, успела пристроиться в последнем, у дальнего тамбура, купе. Мы оставили ее сумку на угловое место, попросили присмотреть за ней напротив сидящую женщину, а сами вышли, с этой же свободной стороны, в тамбур – «посмолить». Марина весело болтала всякий вздор, глубоко затягиваясь, освещала свое миловидное, чуть помятое личико и не противилась моим на нее притязаниям. Покончив с сигаретой, она сама пригнула мою голову и отдала мне свой затяжной, завораживающий, завлекающий поцелуй. Я облапил ее со всех сторон, постепенно приближаясь к заветному ее месту в паху и она даже подмахивала мне им, застонав при этом неудержимо и обмякнув всем телом, повисла у меня на руках. Моим именем она восхищалась, называя его сексуальным и предлагала прямо счас же ехать с ней в латвийскую столицу, где у ней была маленькая квартирка с собачкой и небольшой бизнес. Если бы были время и условия, все бы у нас произошло, но тут хрипло прозвучало объявление, едва услышанное и вагон даже дернулся, будто предупреждая, лязгнул тормозами и я едва успел, не без сожаления, оторваться от нее, отстать и спрыгнуть с уже двинувшегося состава. Деньги я сумел поменять, прямо буквально на ходу, у мужчины, с которым уже договаривался. Но тот никак не соглашался на невыгодный для себя курс и я согласился для себя на грабительский. Я помахал мысленно своей нежданной партнерше и только тогда остро пожалел, что не взял с нее ни телефона, ни адреса, но после, постепенно, - успокоился. В кармане у меня шелестела положенная туда тысяча восемьсот рублей. Так для меня и закончился, не успев начаться, тот пресловутый и вечно жгучий, незыблемый и неотъемлемый - «вопрос»…
- 4 -
Вася – виртуоз. На своей изворотливой жигулевской «пятерке» он ловко вписывается в каждую узкую улочку, любой попадающий переулочек, знает все ходы и выходы. Но на стадион мы так и не попали - все подъезды к нему были плотно заблокированы, перекрыты. Предстоял очередной и последний в сезоне матч «Зенита» в Лиге чемпионов и мне хотелось на него поглядеть. Вася зажегся этой идеей и старался изо всех сил. В конечном итоге мы оказались в уютненьком кафе на втором этаже Гостиного двора, Перинной линии. Там уже сидели, перед большим на стене экраном, художники с Невского, Васины знакомцы.
В своей неразлучной машине Вася днюет и ночует. Имеет клиентуру, обширный круг знакомств, множество друзей и приятелей. Без семьи, возрастом в моих примерно годах, живет он один, в комнатушке коммуналки, недалеко от Ладожского, откуда легко добираться и мне. Вася безработный, но крутится и вертится как извозчик постоянно, всегда. Ростом небольшой, плотный, улыбчивый, доброжелательный. Он и предложил меня подвезти, когда мы с ним засиделись за шахматами, в Таврическом саду. Эти шахматы, меня спасли, в прямом смысле, от скуки, но и потом даже, чего раньше никогда не было, - утомляли. Найдя себе отвлечение и досуг, я окунулся в эти ристалища как никто другой. Чтобы разузнать, где играют, я сначала наведался в клуб имени Чигорина, там выяснил необходимые адреса и в первую же субботу очутился на Петроградской, - там было длинное, на всю ширь переулка, помещение для коммерческих состязаний, туры которых объявляли по микрофону. Я записался, заплатил двести рублей и для первого раза, как считаю, сыграл неплохо – из десяти партий «взял» две ничьих и даже один выигрыш, правда – у подростка. Дальше – завертелось. Там я узнал про клуб в Доме офицеров на углу Кирочной и Невского, а оттуда пришел в особнячок Таврического сада. Причем это было очень удобно – в ДОФе играли по понедельникам, средам, пятницам, а в другом месте - по вторникам, четвергам и субботам. И я впрягся в этот марафон – играл четыре дня кряду. Перенасытился. Поэтому обрадовался, когда Вася предложил, в один из последних выходных, посетить протестантский приход на Боровой. Там показалось весьма интересно. Спокойная и раскованная, доброжелательная обстановка. Взрослые и дети, в основном семьями, расположились просторно по всему пространству храма. Везде удобные ряды деревянных скамей, как у католиков. Нет свечей и крестов. Никто не крестится. Общие песнопения стоя, с листочками слов в руках. Проповеди со сцены ясные и понятные, непосредственные. Ловкие молодые люди собирают в холщовые мешочки по пятьдесят рублей – строго установленная такса. Не как у православных – кто сколько сможет…
К завершению своего пребывания в невском мегаполисе, я сумел достать справку, - что проживал в дешевеньком отеле и на этом основании, - заплатил лишь за два дня проживания в общежитии. Посетил прекрасные концерты – в Белом зале Политехнического Университета концерт солистов оперы, и в Александро-Невской лавре послушал уникальный оркестр старинной роговой музыки. Требовалось теперь готовиться к экзамену. И тут я впервые для себя – воспользовался шпаргалкой. Вопросы были такие замудренные, что некоторые из них ставили в тупик. А может, действительно, я приближался к уровню знаний Олега, соседа по общежитию? Но испытание я «выдержал», на «отлично»…
Снова стал, понемногу остывая, общаться с Добрыниной. Она даже намекала, что не прочь бы устроиться, тем же судовым врачом, для заработка, чтобы платить за студентов-сыновей. Мы с ней даже оказались вместе сидеть в зале Дворца Белозерских-Белосельских. Так вышло, получилось. С кем касаешься хоть каких-то трудностей, потрясений, к тому человеку и тянешься потом, благоговеешь… Нас, курсантов нескольких потоков, собрали на терапевтическую конференцию. Больше сюда никто не ходит. Простых рядовых, полных забот врачей не затащишь, а нас можно. Мы не против, хоть шедевр архитектурный осмотреть, полюбоваться. Все трудности позади. Даже экзамен досрочный, за два дня, преодолел. За шпору чувства угрызения совести, однако, - не испытывал. Иссушился в потрясениях растрат и массы разочарований. Семьдесят тысяч за сорок дней скинул, из них командировочных, врученных мне перед поездкой – всего двадцатка…
Среди именитых было интересно послушать и нашего, профессора, ровную и понятную, аргументированную речь его доклада. Не то, что его коллеги - член-кора, скороговоркой, под пулемет. «Наш» - заведующий кафедрой, где мы заканчиваем учебу – терапии и клинической фармакологии. Буду ли дальше подобные курсы, не знаю – через пять лет обещают обучение уже по Интернету.
Внутри себя я уже вижу в дороге к себе, домой, - к любимой берлоге с книгами, фильмами, компьютером… К подругам и друзьям… Истязания, издевательства, изуверство тихое – для меня закончилось. Я тот, что и прежде, но и в то же время – другой. Эволюция продолжается, способы выживания совершенствуются. И все же – надо оставаться человеком. Не уподобляться. Поступать сообразно совести. Поскольку она еще есть. А что меня ожидает дальше, в будущем? Неведомо.
Наверное, телефон и адрес свой для Добрыниной я все-таки оставлял, да подзабыл о том. А Вася меня отвез от порога до вокзала с шиком и оплаты не взял. Я ему подарил заплечную сумку-портфель. И все же, с содроганием вспоминается мне иногда та жизнь в Питере, как там пристраивался и скакал. Я ведь не танцевал, а жарился на раскаленной сковородке судьбы, корчился под оглушающий гогот окружающих меня бесов…
2012, Нуадибу, Мавритания.