Войска союзников победили, враг был полностью разбит, уничтожен морально и почти что физически. Единственное, чего до сих пор никак не могли сделать победители - это ступить на землю побежденных: перемолотое недавним извержением и покрытое потеками раскаленной, медленно остывающей лавы, запорошенное острыми камнями и горьким пеплом плато Горгорота не пропускало ни своих, ни чужих, словно бы храня неприкосновенность земли Ночного Народа даже после того, как все ее защитники пали у ворот Мораннона. Вернее, может, кто-то и спасся: разглядывать было некогда, а преследовать бегущих оказалось и вовсе невозможно. Это стало ясно сразу же после того, как несколько всадников погубили коней по ту сторону Черных врат - животные просто насмерть отравились испарениями горящего под землей таингура. Людей ожидала та же участь.
На месте Барад-Дура красовалась мощная воронка, Минас Моргул стоял пустым как мертвая кость. И только Кирит-Унгол, единственная из всех пограничных крепостей, продолжала сопротивление. Гхул-кхан Шаграт принимал под свою руку всех уцелевших в побоище у Врат, так что новый гарнизон скоро разросся до размеров предыдущего, погибшего в стычке со "щербатыми". Что ж, Гортхар-сама держал обещание даже после смерти: у Шаграта снова появилось сколько нужно воинов. Теперь настал черед послужить если не Ему самому, то хотя б его памяти, выполнить посмертный наказ Властелина. Только сейчас молодой сотник понял, что означали слова Харт'ана Гортхара о том, что война не окончена и он, Шаграт из клана Желтой Совы по-прежнему нужен на своем месте: не имея возможности сплясать на руинах вражеской столицы, а также сорвать и сжечь ее знамя, тарки переключились на Паучью заставу, обрушив на горную крепость всю свою ярость и ненависть к Ночному народу, а также не меньше тысячи бойцов.
Шелоб так и не оправилась после ранения. Дохлой ее, правда, так и не видели, но на всякий случай Шаграт распорядился завалить проходы в ее логово. Как оказалось: поздно - первые отряды тарков успели пройти по тоннелю и на выходе просто сломали свежую сырую кладку, оказавшись во внутреннем дворе. Здесь их здорово потрепали мергены, но основная масса, прикрываясь сверху щитами, добралась до ворот и принялась их ломать.
Бой уже кипел на нижнем этаже башни.
– Дзаннарт-кхан! Дзаннарт-кхан!
Сгорбившийся у стены и зажимающий рану руками Шаграт с трудом поднял голову и увидел над собой лицо дядьки Пильхака, лекаря. Эх, до чего неудачно стрела пришлась – не в панцирь, а в незащищенное бедро. Не успела за две недели рука зажить после моргульского клинка, так теперь еще новое ранение. Стрелу Шаграт вырвал вместе с ярко-алым фонтаном, но оголовок ее застрял в мышцах и теперь причинял сильную боль. Отвоевался, похоже, на сегодня. А будет ли завтра – одним духам ведомо.
– Эх, ну что ж вы неудачно-то как… – причитал Пильхак, накладывая жгут и немилосердно дыша при этом оригхашем. – Артерия у вас задета. Теперь какая уж драка, только лежать остается. Дайте руку, я вас наверх оттащу, в башню.
– Что там происходит? – коротко спросил сотник. – Много раненых?
Виток за витком ложился бинт. Старый лекарь покачал головой.
– Раненых нет почти. Да и живых – тоже. Вас когда ранили – Уфтхак и дзарт-кхан Маухур оставались, проход наверх защищали, а остальные, кто внизу был, уже того… Не встанут. Тарки их всех – и здоровых, и раненых…
Стиснув зубы, чтобы не заорать от боли, Шаграт поднялся, цепляясь за неровности стены. Выпрямился.
– Стрелки… что?
– Видел Удрука живого и двух мальчишек из новеньких-то. Пойдемте, дзаннарт-кхан, наверх.
Шаграт сделал шаг, опираясь на раненную ногу и, посерев лицом, закусил губу до крови.
– Гохар есть? – задушевно прошипел он, часто дыша.
Пильхак сокрушенно покачал головой.
– Весь запас в лазарете извел вчера, а больше нету. Ни еды, ни зелий. Кто ж знал, что все это зазря… – внезапно, он оживился, полез за пазуху и извлек плоскую стальную флягу. – Вот это есть зато, хлебните, дзаннарт-кхан.
Фляга источала знакомый запах. «Жидкий огонь», хм, неплохо. Уж что-что, а свое любимое пойло старый пьянчуга прихватит с собой даже на Поляну Предков. Сотник сделал хороший глоток. Резко пахнущая, мучительно едкая жидкость обожгла язык и горло, вышибла из глаз слезы, но отчего-то придала бодрость. Боль немного отступила.
– Отведи меня на стену, Пильхак – попросил он.
Медленно, в четыре ноги, комендант Кирит-Унгола и тащивший его на себе лекарь, поднимались по вырубленным в скале ступенькам. Их было невыносимо много, этих ступенек – и как он раньше этого не замечал? Снизу доносились крики тарков и иртха, звон стали. Значит, держатся еще Маухур и Уфтхак…
На стене укрывшийся за базальтовыми глыбами Удрук методично посылал стрелу за стрелой в нападавших. Возле него на расстеленном лархане лежали все оставшиеся стрелы – что-то около трех десятков. У дальнего конца крепостной стены валялось двое мертвых сухну, очевидно, сумевших чудом влезть по скальному склону: большинство же было сбито стрелами при попытке забраться на стену и их тела теперь украшали внутренний двор разнообразием поз. Рядом с Удруком трудились трое мергенов из последнего набора, их стрелы разили врагов без промаха, но слишком уж мало было этих стрел. Счастье еще, что луки тарков уступали мордорским анхурам в дальнобойности, снизу до площадки стрелы просто не долетали. Но вечно это, как и любое счастье, продолжаться не могло: каждые два-три удара сердца стрел становилось на четыре штуки меньше, а тарки все не кончались.
– Багнур, вон того сбей, в шлеме с перьями – велел новичку Удрук, выцеливая своего врага. – И пока все, отдыхай, дальше я сам…
– Йах! – кивнул названный Багнуром и прилип взглядом к кончику стрелы поверх натянутой тетивы.
– Удрук!!! – окликнул стрелка знакомый голос. Тот обернулся и увидел окровавленного коменданта, повисшего на плече Пильхака.
– Гхул-кх..
– Молчать! Я говорю сейчас – рявкнул Шаграт, и Удрук поперхнулся собственными словами. – Бери ребят и уходи. Забирай остаток стрел, поделите на четверых поровну и ходу! По перевалу на восток, а дальше по горам к югу, уходите как можно дальше туда.
– Гхул-кхан, да я с тобой останусь! – вскочил на ноги возмущенный стрелок. – Зачем мне на юг?
Шаграт закусил губу еще сильнее, собрался с духом и заговорил снова, но начальственного рыка у него уже не получилось.
– Мы проиграли, Удрук. Лууг-Бурз разрушен, Харт’ан Гортхар мертв. Спасай парней, уводи их на юг. Там еще можно держать оборону. В горах. Это приказ, понял? Именем Гортхара!
– Й…йах, – кивнул тот, и опрометью кинулся собирать оставшиеся стрелы. Молодежь смотрела на них обоих с недоверчивым ужасом.
Ближе к площадке верхнего яруса, на котором находились покои коменданта, Пильхак остановился.
– Мочи больше нет, дзаннарт-кхан! Прости, что не уберег раненых-то…
– Пильхак, да не начинай еще ты тут… – зло перебил его серый от боли Шаграт, но старый лекарь, хоть взгляд его и походил на взгляд побитой собаки, был непреклонен.
– Вот, держите – он вынул флягу с оригхашем и с поклоном подал ее дзаннарт-кхану. Пока руки того были заняты – одна держалась за стену, а вторая – принимала дар, Пильхак ловко вытянул й’танг Шаграта из ножен и, дабы не попасть под горячую руку, отскочил вместе со своей добычей подальше к лестнице.
– Какого хрена… – опешил комендант.
– Вы свое на сегодня й’тангом уже отмахали, дзаннарт-кхан, это я вам как лекарь заявляю – широко ухмыльнулся дядька Пильхак, показывая съеденные желтые клыки. – А я еще нет. Я должен перед предками вину искупить за тех, кого в стенах лазарета не сумел от врагов спасти. Прощайте!
И с удивительной для его возраста резвостью старый пьянчужка с трофейным й’тангом побежал вниз по лестнице, навстречу врагам. А Шаграт так и остался стоять, здоровой рукой вцепившись в стену, а покалеченной сжимая прощальный подарок дядьки Пильхака – его флягу.
Топот шагов лекаря стих вдали, вернее – он утонул в шуме кипевшего внизу боя. Звуки битвы приближались – похоже, Маухура и Уфтхака больше нет среди живых. Значит, Пильхаку тоже недолго ждать искупления своей вины: тарки заняли башню, и теперь поднимаются вверх. Скоро они встретятся. Интересно, успели ли уйти стрелки или погибли смертью храбрых? Неважно. Важно другое: при любом раскладе он, Шаграт из клана Желтой Совы, остался последним живым воином в крепости Паучьего Жала. А это положение, как-никак, обязывает.
Шаграт отхлебнул из фляги, заглушая боль ран, и хромая, потащился дальше вверх по винтовой лестнице. Мимо каморки под крышей, в которой еще какие-то две седмицы назад содержался ценный пленник, так заинтересовавший Горбага. Еще выше. Жгут на бедре пришлось ослабить, иначе нога становилась чужой и отказывалась повиноваться. Лучше уж боль. Насыщенная оригхашем кровь незамедлительно пропитала повязку и закапала вниз, на ступени, сворачиваясь шариками в пыли. Здесь уже Наркунгур знает сколько лет не ступала ничья нога, и потому, в отличие от нижних ярусов, камень лестниц оставался здесь первозданно шершавым, давая дополнительное сцепление подошвам.
В состоянии пьяно-веселой злости Шаграт медленно поднимался по ступеням. Предсказание Мунуш-таки сбылось: он пережил ее, а вместе с нею – и всех жителей Лууг Бурза на целых два нах-харума. Боль и одеревенелость отступили, теперь можно было не морщиться и не хвататься за стену. Снизу поднимался гул, нарастая как морской прибой. Скоро тарки будут здесь. Еще немного, ну же! Ударом плеча сотник распахнул низкую дверцу, что вела на крышу башни. Яркий свет солнца обжег чувствительные глаза иртха, но Шаграт не обратил внимания на новую боль. Перед ним возвышался шпиль, на котором наполненный ядовитым пеплом ветер полоскал черное знамя Кирит-Унгола: Кургузу-хирг в обрамлении серебряной паутины. Сам же он стоял на крошечной площадке, предназначенной для подъема и спуска флага.
Снятое знамя он старательно полил остатками оригхаша, хотя и знал – это излишняя мера. Благо, погода стояла сухая, а выполосканная мордорскими ветрами ткань истончилась до состояния кисеи. Одновременно с каплями оригхаша на изображение Алого Ока Унсухуштана падали темно-красные капли, и с каждой из них уходили из тела силы.
Люк на крышу так и оставался открытым, из него, многократно усиленный эхом несся топот и гомон сухну, стремительно приближающихся к верхушке башни. Не успеете! Шаграт ухмыльнулся и ударил кресалом о кремень. Чадное, но яркое пламя с синеватыми краями в одно мгновение охватило ветхую ткань. Знамя Кирит-Унгола не достанется врагу, как не достанется и его последний защитник.
- Харт’ан бурзу!!! – крикнул он в небеса и, сжимая в руках пылающее знамя, сделал единственный шаг. Бездна раскрылась под комендантом Кирит-Унгольской заставы, и с высоты полутора сотен локтей он рухнул в заботливо подставленные ладони внутренней площади.