За неделю перед назначенной казнью Робина Гуда, шериф велел объявить народу: "Я отпущу этого благородного разбойника, если горожане в течение недели внесут за него залог в сумме более половины от всего им похищенного. Если наберётся сумма более трети от похищенного, я заменю казнь на год в крепости. Если сумма будет более четверти от похищенного, я заменю казнь на изгнание. Если же и четверти не наберётся, то Робин Гуд будет казнён." С этими словами шериф захлопнул толстостенный дубовый сундук со свежесделанной прорезью для сбора денег в крышке, и повесил на него сургучную печать. Когда, в назначенный день, прелюдно вскрыли сундук, в нём лежали две серебряных монеты от мальчишки-карманника и горсть медяков которые сам же шериф и подложил.
- Где же эта благодарная толпа, которую ты целый год облагодетельствовывал? - высказывал Робину шериф, загородив спиной свет из крохотного окошка под потолком темницы, - Ты крал у богатых и отдавал деньги бедным. И много ли бедняков внесли за тебя залог?
Вот две серебряных монеты - их положил неизвестный мальчик, единственный, кто подходил к ящику на этой неделе. Вероятно, он побоялся, что именно этих монет не хватит для твоего вызволения. Вот двенадцать медных, их положил я. Но не потому, что мне тебя жаль, а что бы каждый из твоих протеже мог соврать друзьям, будто и он внёс свою лепту. А где остальное? Всё, что ты раздавал, люди тратили - в итоге все эти деньги вернулись через трактирщиков и проституток обратно к богачам, а бедняки вновь остались ни с чем. А когда тебе самому понадобилась помощь, каждый из них сказал себе: "от меня одного не убудет, нас много - соберут и без меня." И вот, никто не пришёл.
Знаешь, Робин, будь у меня королевские сокровища, я бы инкогнито внёс за тебя залог - весь, до последнего медяка, что бы посмеяться над тем, как ты с утроенной силой бросишься защищать своих мнимых вызволителей. Что бы затем вновь встретиться в этой же темнице и посмотреть в твои изумлённые глаза - увидеть, как рушится твой мир, когда я открою тебе свой маленький секрет. И тогда бы ты прозрел, и упал бы на колени, и, как верный пёс, смотрел бы в мои глаза, умоляя, что бы я указал перстом на врагов.
Ты им не нужен, Робин Гуд, им нужны только лёгкие деньги. Равно как и они тебе - ибо на самом деле ты жаждешь славы. Но искать доброй славы у черни - дело пустое. Всё хорошее, что ты сделаешь, очень скоро забудется, и через три года о тебе будут рассказывать только те, кого ты ограбил. А ведь с твоими идеалами ты мог стать уважаемым человеком. Твои заслуги были бы записаны на пергаменте, и каждый умеющий читать, узнал бы о тебе и через пятьдесят, и через сто лет. Служба в замке, доход, собственный дом - стоило ли бросать всё это ради преходящей славы среди сомнительных людей?
Робин сверлил шерифа тяжёлым взглядом из-под густых кустистых чёрных бровей. Ему нечего было возразить, и на душе было особенно гадко - не столько от разочарования в себе и людях сколько от того, что где-то в подворотнях растёт такой же наивный мальчишка, каким лет тридцать назад был он сам. Может быть, сорванец, смертельно рискуя, украл те самые два серебренника у какого-нибудь пэра, что бы спасти жизнь своему кумиру?
Оттого, что все представления о добре и зле в одночасье перевернулись с ног на голову, Робин сделал в шаг к стене, сел на грязный пол и замер, обхватив лицо руками. Продолжать этот разговор ему не хотелось. Шериф же так и остался стоять неподвижно, лишь повёл головой, вглядываясь в темноту, в направлении, куда мог присесть разбойник. Оба они молчали, одному нечего было ответить, а второму - добавить.
- Я прозрел, - наконец, раздался из темноты подавленный голос, - могу ли я попросить вас о совсем маленьком одолжении господин шериф? Это будет единственным условием нашей с вами сделки.
- Если в разумных пределах, то да, - осторожно протянул старик (весь город знал, что этого облезлого лиса невозможно поймать на слове) - Надеюсь, твоё желание выполнимо, Робин.
- Разыщите того мальчишку и изгоните из графства. Навсегда. Я хочу, что бы он запомнил меня в героическом амплуа.
- Даю слово, - кивнул шериф, тщательно проговаривая слова, - Он больше тебя не увидит. И будет жив. И зряч.
***
Начальник стражи, возвышаясь зловещей фигурой над пахнущем свежей древесиной новым эшафотом, медленно осмотрел орлиным взором разношёрстую перепуганную толпу, согнанную солдатами на площадь. Женщины в лохмотьях жались к своим детям, грязные, босые, небритые мужчины о чём-то шептались, кучкуясь на обочине, а видавшие виды старики молча стояли в первых рядах и с тревогой смотрели на закованного в доспехи оратора. Увидев, что страшный человек перевёл взгляд с массы оборванцев на балконы знати, дамы перестали щебетать сплетни и напустили на себя серьёзные выражения лиц.
Начальник стражи отдышался, и подытожил свою получасовую речь, чеканя слова:
- Итак, отныне никакого снисхождения к убийцам, ворам, разбойникам, и им сочувствующим - больше не будет.
Всякий, кто скрывает личность преступника, его местонахождение, имущество, или его самого - будет считаться пособником и будет повешен.
Всякий, кто покупает у преступника, продаёт преступнику, или принимает дар от преступника - будет наказан конфискацией.
Одна краденая монета делает все деньги преступника крадеными.
Одна краденая вещь делает всё имущество преступника краденым.
Одна краденая скотина делает весь скот преступника краденым.
Всё это подлежит конфискации.
Покупка вещей у преступника делает всё имущество покупателя краденым.
Продажа вещей преступнику делает все деньги продавца крадеными.
Всё это подлежит конфискации.
Любой доход облагается налогом.
Милостыня также является доходом.
Всё это подлежит налогообложению.
Одна утаённая от налогов монета делает все деньги в доме утаёнными.
Одна утаённая монета, полученная в уплату чего-либо, делает все деньги получателя утаёнными.
Всё это подлежит конфискации.
Всякий, кто утаит что-либо от конфискации, будет считаться вором и будет повешен.
Следить за выполнением указа, конролировать следственные действия, выполнять арест и дознание буду лично я. Именем короля, по поручению шерифа, начальник городской стражи Робин Прозревший.