Затем предстояло наше выступление уже перед студентами в Новосибирске.
Когда мы вернулись из Чехословакии, то предполагалось выступление перед студенческой аудиторией.
Мы распределили темы, на которые каждый из нас мог бы выступать перед студентами университета.
Мне досталась тема (я, собственно говоря, её сам выбрал) — как раз печать и средства массовой информации чешские, как они освещали эти события.
Со всех будущих выступающих потребовали тезисы, о чём они будут говорить.
И за день до того, как это наше публичное выступление должно было состояться, мне сказали: нет, с этим ты выступать не будешь.
Смысл был примерно такой, что этим выступлением ты скорее нас дискредитируешь.
А дальше те, кто выступал, были просто нацелены на то, чтобы действительно рассказать про интернациональный долг и про все остальное, то есть совершенно в формате советской пропаганды.
И внутри нашего стройотряда, действительно, произошёл такой очень жёсткий раскол, в сущности говоря, меня поддержало только двое человек из 20-ти.
А я, естественно, считал, что чехи пытались создать модель демократического социализма, соединить социализм и демократию, и поэтому наш ввод — это было вторжение, которое прервало в общем достаточно позитивный процесс, который в это время шёл в Чехословакии.
Дальше все пошло и поехало.
Через некоторое время у нас был обычный учебный семинар, на котором вспыхнула дискуссия, связанная с оценкой этих событий, а я, возьми да и скажи:
– А почему нельзя считать, что, вообще говоря, чехи имели право на свой путь?
Почему мы должны были удерживать их в рамках этой самой соцсистемы.
А дальше я, возьми и скажи, что:
– Ведь ещё Владимир Ильич Ленин говорил, что лучше разъединиться, лучше размежеваться, и поэтому в данном случае, может быть, и для самой мировой системы социализма было бы лучше, если бы, предположим, предоставили чехам решать свою судьбу.
После этого на меня, соответственно, поступила определённого рода информация, о том, о чём я говорил.
Продолжение следует: