Солсберецкий. Филипп Араб

Архив Конкурсов Копирайта К2
Конкурс Копирайта -К2

АВТОР  - Солсберецкий - Владимирович86 http://www.proza.ru/avtor/vladimirovich

     Филипп, окруженный торжествующим войском, уже примерял на себя пурпурный плащ. Низложенный же император тоже недолго оставался забытым. Толпа солдат, бряцая оружием, долбя рукоятками мечей в щиты, явилась к его палатке.
     - Выходи! Уходи! – орали они.
     Гордиан вышел и робко изложил свою окончательную просьбу к Филиппу – оставить ему жизнь. Араб выразил согласие. Но вскоре после этого Гордиан исчез ночью прямо из своей палатки, опрометчиво разбитой на холме, который местные жители издавна обходили стороной, ибо живущие там джинны похищают тех, кто поднимается на этот холм.
     Конечно, незнакомые с местными верованиями имели свой взгляд на то, что произошло с бывшим императором, но солдаты отнеслись равнодушно – покойный не был им особо близок, да и кризис со снабжением после вступления Филиппа в императорство сразу вдруг чудесным образом прекратился, и всего у войска стало вдоволь. Походная голодовка сменилась изобилием. Все лагеря были завалены съестными припасами и напитками всякого рода: мясом свежим и соленым, копченой рыбой, бобами, хлебом, вином и пивом. Вокруг всех костров варили, ели, а главное - пили чрезмерно. Каждое новое прибытие обоза с продовольствием, выпивкой и деньгами радостно приветствовалось здравицами в честь нового императора. Араб сумел завоевать поддержку войска, хотя ходили крамольные слухи о том, что кризис со снабжением он и устроил, чтобы разозлить войско и настроить его против Гордиана.   
     В Рим же Филипп отослал письмо, в котором сообщал, что Гордиан скончался от болезни, а войско провозгласило императором его, префекта претория. Хитрый араб в этом письме рассыпался в комплиментах, что возымело действие. Польщенный вниманием сенат не стал вдаваться в подробности произошедшего и с легким сердцем признал Филиппа законным императором – хоть он и варвар, хоть и с мутным прошлым. Несовершеннолетний сын Араба, тоже Филипп, был признан цезарем – младшим императором.
     Покойного Гордиана обожествили, причем, по инициативе Филиппа. Араб не сбросил его статуй, не удалил изображений и надписей. На границе римской Сирии и варварских земель, у укрепления Цирцезий, была возведена величественная гробница с надписью на латинском, греческом, армянском, еврейском, арамейском и персидском языках: «Божественному Гордиану, августу, победителю германцев, победителю персов, отвратившему угрозу междоусобиц в римском государстве, победителю карпов, победителю готов, но не победителю Филиппов». Эта последняя фраза заключала в себе двусмысленность, намек на прошлое поражение Гордиана в беспорядочном сражении на Филипповых полях во Фракии, а также на то, что убили его Филиппы – отец и сын.

     Война близилась к концу, ожидали заключения скорого мира с персами. Филипп, безродный выходец из римского захолустья, должен был на равных утвердить его с могущественным «царем царей» Сапором. Всем вспоминались истории о богатстве, о дворцах и наложницах Сапора, а также, что особенно почему-то запомнилось Филиппу, о жившей у него диковинной птице попугае. По рассказам, этот попугай приводил в изумление всякого тем, что не оставлял без подражания почти ничего из того, что делалось людьми в его присутствии. Он плясал, пел, называл людей по имени и так далее. Умнее попугаев разве что слоны, которые тоже водятся в землях персов.   

     "...признавать власть римского государства над Сирией, Осроеной, Малой Арменией и Месопотамией, городами Карры, Нисибис, Эдесса, Сингара, Амида, Дура-Европос...
     ...признавать протекторат римского государства над Великой Арменией...
     ...чтобы союзники обоих государств, сохраняли постановленные условия и чтобы ни союзные с персами народы не вели войны против римлян, ни союзные с римлянами — против персов...
     ... торгующие какими-либо товарами римляне или персы и все купцы обязаны вести торговлю по существующему обычаю через определенные таможни...
     ... посланники и гонцы с известиями, как приезжающие из Персии в римские владения, так и из римских в персидские, должны быть принимаемы так, как прилично их званию; им будет оказано должное попечение. Они обязаны оставаться недолго в земле, куда приезжают. Товары, которые везут с собой, они могут менять беспрепятственно и беспошлинно...
     ... чтобы торговцы варварских народов, зависящих от обоих государств, следовали через Нисибис и Карры, а также чтобы они без позволения правительства не ездили в чужие области»
     Писари и переводчики долго рассматривали текст, сравнивая в точности слова, а потом были сделаны точные копии. Подлинники были свернуты и утверждены печатями. Десять переводчиков, пять римлян и столько же персов, передали друг другу мирный договор: написанный по-персидски выдан римлянам, а написанный на латыни - персам.

     Армия возвращалась домой, получившие щедрое денежное вознаграждение и подарки. Филипп присвоил себе титул «Персидский Величайший» и велел выбить монеты с легендой «Мир, основанный с персами», после чего поспешил в Рим. Трясясь по дорогам империи в закрытой повозке, он имел много времени на то, чтобы поразмышлять в одиночестве. Араба посещала тень раскаяния за совершенное цареубийство; он стремился заглушить голос совести посмертными благодеяниями, оказанными Гордиану. Филипп не испытывал злобных чувств к своему предшественнику. Просто он очень хотел власти, а тот ему мешал. Достигнув же цели, Араб всячески ублажал покойного. На гробницу у Цирцезия он не пожалел ни колонн работы лучших мастеров Антиохии, ни плит из белоснежного кизикского мрамора - не хуже, чем в Галикарнасском мавзолее, чуде света. Царственный постоялец гробницы был достоин такой чести. Красивое место там, на берегу...      
     В столице Филипп первым делом устроил пышные поминовения для своего предшественника. На форуме установили катафалк в окружении роскошных пурпурных ковров, расшитых золотом, под крышей с колоннами, облицованными слоновой костью. На катафалке возлежала каменная статуя Гордиана в одеянии триумфатора — отнимать у него славу победителя персов Филипп не стал. Фигура была удивительно похожа на умершего императора, и стоявший рядом слуга медленно обмахивал статую опахалом из павлиньих перьев. Пронесли бронзовые статуи, символически изображавшие покоренные народы, убранные в национальные одежды. Прошли отряды пехоты и конницы в полном вооружении. Следом пронесли дары покойному от Филиппа, сенаторов, от городов и селений, от коллегий и цехов ремесленников. В заключение на трибуну поднялся сам Филипп и зачитал похвальное слово Гордиану.
     Покойный император был обожествлен, новый император провел реформу администрации, сделал новые назначения, и не всем они пришлись по душе. Своего брата Филипп назначил наместником восточных провинций, а зятя – наместником провинций на Дунае. Свой родной захудалый городок в Аравии – Бостру, император переименовал в Филиппополь, в честь самого себя, велел построить там театр, стадион, термы и форум, и возвел в ранг колонии, предоставив тем самым большие права и привилегии. Римскому же народу Филипп подарил самое желанное – зрелища.
     Десять слонов, доставленных из персидской кампании, были проведены по улицам Рима, а вместе с ними и диковинный зверь камелопард — дикая и неприрученная доселе тварь, причудливая помесь, как говорили, пантеры с верблюдом. Ехали в повозке сказочные псиглавцы - на самом деле, обезьяны-павианы из земель к югу от нильских порогов. Скоморохи разыгрывали представления. Акробаты на арене, развлекая толпу, играли с медведями и львами в опасные игры, ловко прячась от них за вращающимися дверями или в корзинах, которые вертелись вокруг столба. Были и такие, кто при помощи шеста перепрыгивал через хищников, либо забирался на шаткие конструкции, под которыми те бродили. Зрители были в восторге.
     На следующий день Филипп выпустил в амфитеатре сразу десять львов с косматыми гривами. Все они были убиты в поединках с гладиаторами-бестиариями. Десять леопардов, десять львиц и тридцать медведей - всех их ждало то же самое. Били диких нубийских быков. Было выпущено и сто пар гладиаторов, причем среди них сражалось много варваров, которых вели в триумфе, а также схваченные разбойники.

     Рим праздновал. А за его пределами жизнь шла своим чередом. Император, в свободное от торжеств время, разбирал письма, поступавшие на его имя со всех концов необъятного римского государства.
     – В благословенные времена вашего правления, о добродетельнейшие и благороднейшие из императоров, - писали Арабу и его сыну арендаторы-колоны из какой-то деревни во Фригии, - Все остальные радуются спокойной и мирной жизни, так зло и угнетение прекратились, одни мы терпим бедствия, которые не подобают счастливым временам; поэтому, мы направляем вам следующую просьбу. Мы, моля о помощи, отдаемся под покровительство ваших величеств, о, святейшие императоры! Нас неслыханным образом мучают те, долгом которых является защищать народ. Эти люди, командиры, солдаты, государственные магистраты и чиновники, приходят к нам в деревню и мешают нам работать, реквизируя у нас волов. Они у нас отбирают то, что к ним не относится. Вот так мы страдаем от больших притеснений и тягот!
     В прежние времена у трудящихся на земле были и сундуки добра, и одежда, и деньги. Все изменилось, и сам Филипп мог это видеть, проезжая по провинциям мимо обедневших селений, обветшавших вилл, запущенных полей, которые привело в упадок взыскание податей с пристрастием.
     Расходы на войну и на подарки солдатам, на строительство и игры требовали огромных денег. Филипп повысил налоги и, кроме того, начал портить монету – теперь она стала весить меньше, и содержать меньше драгоценного металла. Само государство превращалось в фальшивомонетчика.               
     Зверствовали в провинциях сборщики налогов. Чтобы рассчитаться, многим приходилось идти на поклон к ростовщику и просить взаймы денег, под большой процент или залог. Залогом мог был скот должника, его земля или даже дети, и, если он не мог расплатиться, его дети становились рабами, земля переходила в собственность кредитора. Особенно страдал от этого Восток, отданный императором на откуп своему алчному брату. Уже поговаривали там все чаще, что лучше было бы отдаться персам.      
     Сделав распоряжение разобраться, Филипп спешил вернуться к зрелищам и
празднествам. Императору хотелось отдохнуть от забот и пережитых тягот предыдущих лет. Не все было в порядке и со здоровьем – от постоянных переживаний у Филиппа открылась желудочная болезнь, время от времени заявлявшая о себе сильными болями. Лечиться император не стал - опасался, что ему могут подать яд вместо лекарства. О, Рим, разбойничий вертеп, яма с ядовитыми змеями! И что же не жилось раньше, без пурпура, без власти, без забот и тревог, без вечного ощущения опасности рядом. А может, все это – кара богов? За злодейство, ценой которого был захвачен пурпур? Филипп не знал ответа на этот вопрос.

     Дела, тем временем, шли все хуже. С усилением варварского натиска на империю, последние императоры щедро утыкали границу новыми крепостями, но солдаты были ленивы и разнузданны, а военачальники жадны. Когда в Мезию нагрянули из-за Дуная готы, войско, вместо войны с варварами, принялось, словно соревнуясь с ними, грабить провинцию. Мало того, они изменили присяге Филиппу и выбрали себе собственного «императора» - какого-то Пакациана, который был до этого простым центурионом.
     На Востоке же объявился другой узурпатор – Иопациан, местный вельможа, объявивший себя потомком прежних императорских династий. Против него Филипп послал сирийского наместника с войском – и скоро в Рим доставили с Востока новехонькую монету, прославлявшую победу узурпатора над императорской армией. Верные Филиппу войска отступили назад, в Сирию, а самозванец нагло сидел на прежнем месте. Иопациан не был так прост - под его знамена встали все местные части, за деньги были вызваны отряды наемников – персов, армян, иберов, лазов, колхов. Местное население, задавленное поборами и произволом, встретило узурпацию с восторгом – Иопациан пообещал снижение налогов и отмену аннон. Положение для Филиппа становилось серьезным.
     Буйствовала и сама природа. В азиатских провинциях происходили землетрясения. В то же время, река Нил, поднявшись свыше обычного уровня, затопила некоторые области Египта. Вода не уходила долго и держалась все обычное время посева, чего давно не случалось. Грозил неурожай. Египет в последние годы уже не мог обеспечивать потребности Италии в хлебе — приходила в упадок система орошения, номы пустели и дичали, население, задавленное налогами, нищало и, бросая все, разбегалось, кто куда. Лишь дополнительные поставки из Африки позволяли не допустить недостатка хлеба в столице.
     Сверху пекло солнце, необычно жаркое этой зимой. Погода сходила с ума – в январе вдруг зацвели деревья. Природные сюрпризы тоже усугубляли состояние Филиппа, давили, нагоняя тоску, усиливали болезнь. Император вставал и подолгу бесцельно бродил по дворцу. Перед глазами его мелькали бесконечные залы, переходы, лестницы, темные тупики. Стража, слуги, снова стража. Евнухи, прочно вошедшие во дворец, подобострастно шипя, кланялись Филиппу при встрече.
     – Все против меня.., - впадал в подозрения император, погрязая в них и пугая сам себя, - Этот подкуплен? Этот зарежет, тот отравит?
     Боясь отравления, Филипп носил с собой большой светло-сиреневый аметист, примеривая его всякий раз, собираясь есть или пить — по поверьям, этот камень отвращал действие любого яда. Император впал в суеверия, словно старуха. Отгонял злых духов словами прочитанного где-то древнего египетского заклятия:
     – Да поразят тебя стрелы Сахмета! Да обрушится на твою голову могущество Тота! Да покарает тебя Изида! Да не даст тебе пощады Нефтис! Да поразит тебя своим копьем Гор!
     Облегчения не приходило.
     – Гордиан.., - думалось иногда императору, - Видимо, боги наказывают меня. Злодейством я добыл пурпур, и за это обречен страдать. Согрешил я, согрешил.. Надоела мне такая жизнь!
     Он раскаивался почти искренне. Ведь, в сущности, он не был дурным человеком. А цареубийство – так ведь и раньше другие поступали часто.
     Бросить бы все это, распроклятую власть, Рим. Уехать, скрыться, стать частным лицом. Но разве скроешься в империи? Отыщут. И новый император постарается раз и навсегда избавиться от старого, пусть и отрекшегося. На всякий случай. Филипп обхватывал голову руками, закрывал глаза и валился на ложе. А может, не найдут? Ему вспоминались знакомые по детству и молодости глухие углы родной Аравии, где жили дикие троглодиты — пещерные жители. В своих дальних горных селениях они говорили на древнем наречии, не признавали римских богов и продолжали жить по обычаям предков, лишь формально признавая власть Рима. Вот где бы затеряться! Да и мало ли по империи таких дальних углов? Никто не найдет. Денег можно взять с собой столько, что хватит и на пять жизней. Бежать! И вот она — свобода.         
     – Все, решено! – сказал сам себе Филипп, - Я ухожу! Хватит! Слагаю с себя проклятый пурпур, и будь, что будет.
     С этим он повелел собраться сенату, чтобы объявить свое решение.
     – Вы не знаете, почтенные отцы сенаторы, какое это бедствие быть императором, - обратился к сенату Филипп, -  Мечи угрожающе висят над головой, со всех сторон копья, со всех сторон дротики. Даже стража внушает страх, даже приближенные вызывают ужас. И пища не доставляет удовольствия, и в путь отправляешься не по своему усмотрению, и войны предпринимаешь не по своему решению, и за оружие берешься не по собственному побуждению!

     Был у императора Филиппа Араба друг, едва ли не единственный близкий – городской префект Рима Деций. Провинциал из Паннонии, но родом из старой римской сенаторской семьи. Опытный военачальник, двадцать лет на службе. Верный и с принципами – во время одной из прошлых смут остался на проигравшей стороне, даже когда стало очевидным ее поражение. За это попал в опалу у Гордиана, но Филипп вернул его на службу и возвысил до городского префекта Рима. И Деций, имевший знатное происхождение, помогал императору-варвару находить понимание с сенатом и римской аристократией.

     Император, добровольно отрекающийся от своего поста. Никогда еще не бывало подобного. Услышав это из уст самого Филиппа, заколебались сенаторы, не зная, как реагировать. Как знать - может быть, хитрый восточный человек нарочно так проверяет лояльность? Крикнешь «уходи», так завтра же окажешься в опале. Но все, в итоге, разрешилось благополучно. Никому уходить не пришлось, и Филипп забрал свое решение обратно. Отговорил его тот самый Деций, городской префект. Он взял слово, говорил долго и убедительно. О пользе для государства, о долге монарха, о необходимости твердой рукой укротить мародеров, изгнать варваров, покарать узурпаторов. О том, что самозванцы, не имеющие опыта в управлении государством, скоро неминуемо будут уничтожены своими же людьми. И, под конец речи, взял Филиппа за руки, по-дружески, и просил не уходить, не оставлять государство на произвол судьбы.
     – Филипп август, не уходи! Не покидай нас! – закричали, почуяв новый поворот, из рядов сената, - Государство нуждается в тебе!
     – Ты победил персов, ты победишь и готов!
     – Узурпаторов, врагов народа, тащить крюком! Кто восстал против римской власти, кто самозванно объявил себя, тому смерть!   
     С тем, воспрянул духом Филипп Араб, и передумал уходить. Вместо этого, вдохновился он вновь жаждой деятельности.
     – Отцы сенаторы! – обратился он, - Прошу вашего совета. На кого же из врагов наших обратиться нам в первую очередь?
     – На Пакациана и дезертиров, - гневно кричали сенаторы, - На изменников! Кто нарушил присягу, того ждет смерть! Смерть Пакациану, смерть изменникам, смерть готам!
     – Да будет так! – важно произнес Филипп, - Эдикт об этом, да будет немедленно объявлен.  И да опустит верный Деций всю тяжесть меча на варваров и инсургентов!
     Решено было тут же поставить Деция во главе войска и послать в Мезию.
         
     И пошли известия добрые и приятные Филиппу. Едва вступив в Рациарию — первый город в Мезии, если идти с запада, Деций сжег живьем нескольких захваченных там дезертиров, а всем остальным отрубил правые руки. А самозваному императору Пакациану вскоре отрезали голову. Но не Деций, а его собственные сообщники по узурпации и грабежам. Совершив это, они, однако, не стали каяться перед Филиппом, а тут же поддержали нового самозванца. Все произошло невероятно быстро.   

     - Я не хотел этого, но меня заставили силой. Однако, я спас войско, ибо, в случае отказа, солдаты избрали бы другого предводителя, а сами тоже превратились бы в дезертиров и мародеров. Вот как все случилось, и я прошу тебя, отнесись к этому с пониманием. Верь, что мое сообщение совершенно точно, и не слушай зложелательных наушников, которые раздувают ссоры между нами в своих личных интересах. Уверяю тебя в своей верности данному слову и обещаю выполнить приказ – изгнать из Мезии варваров.

     Деций остановился, вздохнул,  железными щипцами снял нагар с медной лампады, освещавшей стол. Пламя качнулось от колебания воздуха. В узкое зарешеченное окошко падал тусклый свет угасающего дня. Помещение напоминало тюрьму. Сидя на складном стуле, Деций писал письмо собственноручно - чтобы выглядело искренне и доверительно.

     - Подумай же вновь о благе для государства. Ныне оно заключается в том, чтобы прекратились междоусобные распри. Ты можешь спокойно удалиться в изгнание в место по своему выбору, со всей семьей и имуществом. Я обещаю тебе жизнь и безопасность.


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2018
Свидетельство о публикации №218100200459

Комментарии http://www.proza.ru/comments.html?2018/10/02/459