ИЗ СЕРИИ "НЕ ВЫДУМАННЫЕ ЖИТЕЙСКИЕ ИСТОРИИ" (на грани фола)
Алексей Смирнов, учащийся Киевского топографического техникума (КТТ), после второго года обучения для прохождения полевой практики был направлен в Житомирскую геодезическую экспедицию № 243, во 2-ю партию, которая в то лето базировалась в маленьком Рай-городке степного Донбасса.
Алексей Смирнов, а попросту Лёха «Глист», потому, что он был высоким и худым, белобрысый такой, нескладный паренёк, с детства хотел был геологом. И с первого класса мечтал поступать в Старооскольский геологоразведочный техникум (СоГТ). Но волею провидения, а точнее из-за своего друга Сашки Митина, который тоже с горшкового времени вместе ним мечтал бродить по тайге и горам в поисках полезных ископаемых, попреки мечтам поступил в Киевский топографический техникум.
А дело было так:
Сашка Митин был на год старше Лёхи, и годом раньше закончив восемь классов, первым поступил в СоГТ.
- «Сбылась мечта романтика!..», - размахивая руками под носом Лёхи, радостно кричал он.
А, проучившись в техникуме год, вдруг изменил своё отношение к другу. Приезжая на каникулы, выходные, когда друзья оставались одни, он обычно гордо усаживался на стул, и со значением закуривал самую дешёвую сигарету «Памир», потому, что на той пачке был изображён мужик с рюкзаком в горах, который в умах юных романтиков олицетворял того самого героя-геолога. А потом, всем своим видом показывая: «вот, мол, мы какие!..», говорил:
- Не будет из тебя Лёха, путёвого геолога.
Лёха, глядя на этого напыщенного недоучку (как про себя думал он) друга, злился, и всё оправдывался:
- Почему это не будет? Да я больше твоего знаю, чего там ты за год научился.
Лёха не хвастался. Несмотря на то, что его все сверстники звали его Лёха «Глист», и не очень ценили его физические данные, он действительно прочитал много литературы, как научной, так и общеобразовательной по геологии, а также приключенческой и фантастики.
Да и не спорил по этому поводу Сашка, потому, как знал он это, но говорил:
- Домашний ты какой-то, «мамин» сынок. Пропадёшь ты в тайге. С голоду умрёшь, потому, как шишки грызть не сможешь.
- Да на фига мне те шишки грызть?.. – жёлчно удивлялся Лёха.
- Во-во, а ведь все геологи в тайге, чтобы выжить шишки грызут.
Это конечно была новость для Лёхи, нигде он об этом не читал. Да и поверить в это было просто невозможно, потому он с нарочитым удивлением спрашивал:
- И вас что, в техникуме учат шишки грызть?..
И язвительно добавлял:
- А может, вы там ещё учитесь на занятиях и кору на деревьях объедать, а?..
Но Саня делал загадочно-умный вид, скромно молчал, из чего можно было подумать всё, что угодно.
Подобные разговоры допекли Лёху, а, также прислушиваясь к настоятельным уговорам матери, ведь он действительно был из интеллигентной, профессорской семьи и ему пророчили кафедру где-нибудь в академии, Лёха поступил в свой «родной», так как был коренным киевлянином, - Киевский топографический техникум (КТТ).
И честно говоря не пожалел потом. Его увлекла геодезия, он увидел, что «романтики», то есть полевых работ у геодезистов, топографов, картографов, даже на порядок больше чем у геологов. И часто собираясь всей группой по свободным от обучения дням на живой природе за городом, они, - будущие геодезисты, распалив костёр, сев вокруг него кругом, после нескольких глотков слабоалкогольного вина, под гитару пели:
«Геодезист, поднятый зарёю,
Пьяный, голодный, усталый на вид,
Что ты плетёшься тропою лесною,
Чем же ты хуже людей остальных…»
Теперь уже встречаясь, друзья ожесточённо спорили на тему: чья профессия более романтична. Обычно каждый оставался при своём мнении, и споры заканчивались таким образом:
- Ты, - приставка к прибору!.. – сплёвывая, говорил маленький «жуковатый» Саня.
- А ты, - «геолух»!.. – парировал Лёха.
Бригада, в которую определили Лёху, была молодёжной. Самым старшим был сам бригадир, инженер-геодезист Похх Василий Васильевич. Ему было около 30 лет. Потом шла его жена Машка, - Мария Васильевна, состоящая на должности старшего техника, хотя по образованию маляр-штукатур, женщина чуть моложе своего мужа. Следом шли Валерка, Славка, - техники-геодезисты, лет по 25, ранее закончившие этот же техникум, в котором учился Лёха, далее младший техник Степан, чуть моложе их, и водитель Серёга, весельчак-балагур, только недавно демобилизовавшийся из армии, гордившийся тем, что служил в танковых войсках.
Была ещё в бригаде женщина, - повариха. Вот из-за которой, теперь это можно сказать, и произошёл тот случай, о котором мы ведём повествование. Звали её Зоя. И она, - эта Зоя-повариха, была старше по возрасту даже самого бригадира. Но на свои «под сорок», Зоя выглядела удивительно привлекательно. Быть может потому, что была невысокого росточка, худощава, и это придавало ей особую такую подростковую, угловатую грациозность, этакую манерную пикантность, что непонятным образом, как магнитом притягивает не только опытных мужчин, но и молодых парней. Природные белые волосы её, волнисто ложились на плечи. Когда она разговаривала, то голосочек звучал, что звон хрустальных бокалов, - ди-ин-нь-ь! У неё были огромные голубые глаза и пухлые аппетитные губы, - такая вот зрелая, но не в коем разе не переспелая кукла Барби застойного периода 70-х годов прошлого столетия.
Приняли Лёху по-дружески, сразу «окрестив» его «Студентом», отчего у того непроизвольно задрался нос. В первый же вечер, когда начальник партии на своём УАЗике привёз его в расположение бригады, ребята устроили торжественную встречу. Располагалась бригада на окраине небольшого индустриального городка Донбасса, разбив свои три палатки на живописном берегу искусственного водоёма. В одной палатке жил начальник Вася со своей Машкой, во второй одинокая барби-повариха Зоя, а в третьей неженатая молодёжь, куда и поселили Лёху. В этот вечер было выпито большое количество спиртного, и тогда, Лёха впервые попробовал пить неразбавленный спирт.
Прошёл месяц, как Леха попал в бригаду. Он заматерел, стал настоящим геодезистом. Днём, в поле они «сидели на линиях», - делали радиодальнометрические замеры местности, а по вечерам пили водку, вино, неразбавленный спирт. Пели песни у костра, наслаждались ласками, которые дарили им окружающие местные девчонки, которые как мухи на мёд слетались к романтикам-геологам. Когда не было местных девчонок, не забывали и свою любвеобильную повариху Зойку. Лёха тоже стал мужчиной. Вот Зойка та, и была его первой женщиной, потому, - чего греха таить, - влюбился он в неё безумно. Наверное потому, что она у него была первой.
Понятно, что любвеобильность и доступность дорогой его сердцу женщины, доставляли ему огорчения, отчего он часто злился, за что над ним частенько посмеивались его старшие товарищи. Он готов был на руках носить её за любовь и ласки, и в то же время убить за то, что она с лёгкостью дарит эти ласки всем.
Случилось так, что временно стал холостяком и их бригадир Вася-Вася, как звали они его за глаза. Он отправил на несколько недель домой свою Машку, и тоже вместе со всеми, в полной мере наслаждался свободой, - с лёгкостью пил спиртное, с радостью «нырял» к Зойке. И всё было бы хорошо, если бы…
Как-то утром когда собирались выезжать в «поле», техник Славик после завтрака, пока Серёга готовил машину, в холостяцкой палатке по секрету сказал Валерке, Степану и Лёхе, которые были рядом то, что у него, наверное «трипперок», - как он выразился. Вот уже второй день, когда он справляет нужду по лёгкому, то ему больно до слёз и идут какие-то гнойные выделения. Все замерли в шоке, а потом побежали за палатки в посадку смотреть на себя. Вернулись хмурые, озадаченные, но без результатов. Это, конечно, никого не успокоило, и они решили поговорить с Васей-Васей, чтобы оставить сегодня «дома» Славика, который днём сходит в местную больницу.
Василий Васильевич был в шоке от услышанного: «Как?.. Кто?.. От кого?..».
Получалось так, что последние несколько дней, местные девчонки из-за неблагоприятных погодных условий не приходили в гости, и неугомонные ребята, украдкой друг от друга получали любовные утехи в палатке у Зойки. В разговоре выяснилось, что побывали у неё все, включая и бригадира.
Вася-Вася схватился за голову: «Не дай бог Машка узнает?.. Она же мне всё оторвёт, к чертям собачим!..», - сокрушался он.
Лёха негодовал:
- Как?.. Как посмели поставить под сомнение порядочность Зои?.. Да она никогда, ни в жизнь не позволит себе… никогда не допустит чего-нибудь недостойного!..
«Да ладно тебе, не петушись!..» – Остужали его товарищи, резонно говорив ему о том, что, мол, и позволяла… и оч-чень даже позволяла!.. Поэтому и все подозрения в отношении её. Но решили Зойке пока ничего не говорить.
Славика оставили «дома», чтобы сходил в кожвиндиспансер, и хмурые выехали в «поле».
Но беда не приходит одна: когда по пути заехали на главпочтамп, чтобы забрать почту, то там бригадира ожидала оч-чень большая неприятность, в виде телеграммы от жены, в которой Машка радостно сообщала о том, что прибывает. И за несколько дней её встречали на железнодорожном вокзале в Славянске.
Вася-Вася был серый: «Вот это влип, очкарик!.. - говорил он сам себе, и жёлчно добавлял, - …по самые никуда!..», - этот интеллигентного вида, всегда выдержанный человек, был очень расстроен.
Да растерянными и потерянными были и другие.
Работа не клеилась.
Все мыслями были вместе со Славиком, то и дело бегали в посадку по «маленькому», прислушиваясь и приглядываясь к себе. Лёха терзался, наверное, не меньше бригадира, а может быть и больше.
Ему, пацану в 16 лет, подхватить такую «заразу» было не то что стыдно, а ужасно стыдно. Ведь, чего греха таить, моральные устои, гражданские принципы того времени были гораздо строже, глубоко осуждали подобные проявления в обществе и строго порицали это.
А он, - «студент», то есть учащийся. И если в техникуме всплывёт то, что он во время практики вёл аморальный образ жизни, приведший его к венерическому заболеванию, то это было чревато исключением его из техникума.
А что ждало дома? Как он посмотрит в глаза родителей, особенно матери… - он даже вообразить себе не мог, что его ждёт?
Но это была всего одна сторона дела. А вторая, не менее болезненная: как могла она… - Зойка?.. Ведь он её любил, боготворил. И пусть она посмеивалась над его признаниями, но он видел, что ей это приятно, и надеялся, что когда-нибудь он, на белом коне, подъедет к ней, станет перед ней на правое колено, протянет ей букет алых роз, и предложит руку и сердце, на что она даст своё согласие. А она?.. – Мало того, что изменяла ему напропалую со всеми, вдобавок ко всему заразила всех триппером. Зараза!..
А что скажут друзья, его одногруппники? Он живо представил ехидные улыбки ребят, презрительные ухмылки девчонок. Ни одна из них не будет больше с ним танцевать на танцах, и Оля, его пассия в техникуме, закусит губки и задерёт кверху носик. А пацаны будут язвительно обсуждать его, комментируя это между собой.
Но какую радость получит его лучший друг Саня Митин, когда узнает об этом! Закурит свою «памирину», скривит свои тонкие губоньки, и промолвит своим гундосым голосом: «Я всегда говорил, что не будет из него настоящего геолога!.. Б-рр!..», - Лёха даже поёжился.
В расположение лагеря возвращались как на пытку. Вася-Вася закусил до боли свои крупные губы, видимо представлял себе, как будет дальше жить без мужского достоинства, когда кровожадная жена Машка оборвёт ему его, к чёртовой матери.
Угрюмыми были и другие члены бригады, как и Лёха-«Глист», который теперь точно знал, что его будут называть все знакомые не «Глистом», а Лёхой-«Триппером»… - и это на всю его оставшуюся долгую страдальческую жизнь.
«Что ж!.. - терзал он себя, - остаётся только уехать с Зойкой в глухую тайгу, подальше от людей… Я буду ходить на охоту, Зойка варить борщ. Буду шить одежду из шкур и большие войлочные тапки… - причём здесь тапки, Лёха и сам понять не мог, просто взбрело в голову… - и больше никто никогда не вспомнит обо мне. Ни мама, ни папа… А злой его друг Сашка Митин, когда станет профессором геологии, читая лекции в университете, закуривая «памирину», будет с усмешкой рассказывать студентам о глупом Лёхе-«Глисте», который стал потом Лёхой-«Триппером». А студенты будут весело смеяться.
Но он, забытый всеми и ненужный никому, - будет сам проводить изыскательные работы, и совершит величайшее открытие. А когда человечество об этом узнает, то его уже не будет в живых. И все будут плакать: и мама и папа. Даже Оля из техникума. А Сашка Митин, будет в бессилии терзаться, и проклинать себя, потому, что он… баран!.. ».
От таких мыслей, чуть было слёзы умиления, не потекли у Лёхи из глаз. И здесь же захотелось плеваться, потому, что непроизвольно, на подсознательном уровне он опять связывал себя с этой развратной предательницей Зойкой.
В лагере их ждал хмурый Славик, сидящий у своей палатки, и не менее хмурая вдобавок видимо очень взволнованная, если не сказать злая, - Зойка, расставлявшая на небольшом самодельном из ветвей столике, чистую посуду.
«Ну, что?..», - был первым вопрос к Славику, и глаза надежды впились в него.
- А ничего!.. Триппачок!.. - и Славик со злостью сплюнул.
А потом добавил:
- Меня даже отпускать не хотели, сразу в палату хотели отвести. Ох, и порядки у них строгие, у-у!.. – Славик даже завыл от воспоминаний. - …Хорошо хоть поверили, в Экспедицию звонить не стали. Но доктор сказал, если завтра все не приедем, то нас с милицией заберут.
Всё было верно. В те времена за чистотой нравов, отношений между полами следили строго. Любые отклонения от нравственных принципов здорового образа жизни, нарушения высокоморальных устоев того общества, которые объединялись моральным кодексом строителя коммунизма, жёстко карались, вплоть до уголовного наказания. Все схватились за голову.
Больше всех негодовал Вася-Вася:
- Зойка…это ты виновата!.. Как, и что я буду говорить Машке?.. Всю бригаду заразила!.. И где ты только ту заразу подцепила?..
Зойка смело подошла ближе, и слышала всё, что говорил Славик, и те стенания бригадира. Но, ничуть не испугавшись, а даже, наоборот, с достоинством, грациозно вперев кулачки в бока, хрустально проговорила:
- Смотри ты, Василь Василич, как ты Машки своей испугался? А почему ты три дня тому назад её не боялся, когда под утро, чтобы никто не видел, ко мне в палатку вломился? Ты помнишь, что мне тогда говорил, когда почти насильно на меня влез?.. «Зоя, Зоенька, люблю… Машку брошу, на тебе женюсь!..» - перекривила она его и продолжила: - Да на фига ты мне дался?.. как и вы все остальные!..
Зойка обвела всех взглядом,
- …Не я вас к себе звала, а вы сами все ко мне пёрлись… а я всего лишь слабая женщина. Что я могла против каждого из вас, борова, сделать?.. Нажрётесь до поросячьего визга, натрахаетесь со своими ссыкухами, которые как мухи на мёд, дуры, прутся к вам… «геологи», мать вашу, - скривила Зойка губы, - а потом ко мне лезете… Сами где-то заразу подхватили, и меня тоже заразили, да ещё и обвиняете. Мерзавцы вы!.. - и по-мужски сплюнув, Зойка гордо удалилась.
Все были шокированы. Потому, что каждый в душе понимал, что отчасти Зойка права, и это «отчасти» было большой долей правды. Василий Васильевич, от обиды чуть не плакал, ведь гульнул-то он от Машки всего раз, в ту злополучную ночь, а расплачиваться придётся сполна.
Да Лёха-«студент» негодовал: у которого кроме как с Зойкой, в его жизни ни с кем больше интима не было; потому, что он был в неё безумно влюблён своей первой мальчишечьей любовью, и его романтические чувства к высокому идеалу женщины были глубоко оскорблены такой плотской пошлостью и мерзостью; что унизительно страдать ему придётся от той, которую боготворил.
Славик и Валерка были молчаливы и хмуры, а то, что творилось в их душах, было красноречиво написано на лицах. Лишь младшему технику Степану, с водителем Серёгой, очевидно, было по фиг. Степан бурчал: мол, впервой, что ли?.. А Серёга, тот вообще всё время дурковато улыбался.
«Ладно, мужики! Хорош вам страдать, идите кушать!.. Утро вечера мудреней!..» - донёсся от стола голос поварихи, которая гремела металлической посудой, наливая вкуснопахнущий аппетитный борщ.
Утро, в отличие от настроения геодезистов, выдалось замечательным. От воды водоёма тянуло бодрящей прохладой, воздух был освежающе чистым. Небо отсвечивало пронзительно сине-голубой бездонностью, в которой быстро догорали таинственные звёздочки. А на востоке подымалось могучее солнце, которое в эти ранние часы, ещё не прогрело воздух, но ласковые лучи которого, приятно согревали.
В лагере остался Славик, потому как он уже знал свой диагноз, а вот остальные все, пожалуй, только за исключением Степана и водителя Серёги, которые на всё это смотрели с бесшабашной усмешкой: «Па-адумаешь, триппер… мы и не такое проходили!..», - были хмуры и угрюмы.
За какой-то час Серёга домчал всю бригаду к городскому кожвендиспансеру. Всей гурьбой ввалили в кабинет врача-венеролога.
«А-а, блудливые геологи приехали!..», - с усмешкой проговорил венеролог-весельчак. Проговорил он так не потому, что хотел обидеть геодезистов, а просто он по жизни был очень весёлым человеком, любил юмор, но специфика работы накладывала отпечаток на его шутки.
И со смехом добавил:
- Давайте, сдавайте анализы. Потом пойдёте и подождёте в коридоре, а мы быстренько пойдём и исследование проведём. И ваши эти «три пера», вылечим мы на ура! Ха-ха-ха!.. – Видимо ему нравилось рифмовать свои остроты.
Василий Васильевич с мольбой посмотрел на этого весёлого доктора и, протягивая телеграмму, неопределённо промычал: «Э-э… жена…м-мм!..».
Врач с участием взял в руки телеграмму, с интересом прочёл её, и с присущей ему весёлостью произнёс:
- Ну, ты даёшь геолог! Будет тебе твоя Машка, носить в передачах кашки, га-га-га!..
У Василича даже слёзы на глазах навернулись от этого «га-га-га!».
А доктор, остановив свой взгляд на Зойке, вдруг удивлённо хмыкнул, и в свойственной манере цинично пошутил: « Да от такой, и трипперок в подарок!..».
При этом, в слове «подарок», ударение сделал на последнем слоге – «ок».
От этих его слов у Лёхи даже подбородок затрясся. Доктор заметил такую Лёхину реакцию.
И вдруг, почему-то побагровел от злости, и визгливым голосом прокричал:
- А ты… малолетка!.. Я вот тебя вылечу!.. Так вылечу, что и через сто лет, когда на жену лесть будешь, справку будешь требовать!..
От такой резкой перемены поведения доктора, Лёхе стало страшно. Он явственно представил себе, как в этом венерическом каземате его будет лечить этот доктор-садист.
Он вдруг реально увидел перед глазами огромный нож-тесак, большую ножовку и ржавый от крови топор. Он увидел, как этот садист-весельчак с закатанными рукавами грязного серого халата берёт в одну руку нож-тесак, а в другую ножовку и злобно улыбаясь, говорит: «Давай, доставай!.. Сейчас орган твой, «лечить» будем пилой!..». И клацает своими зубами-клыками.
А он, Лёха, лишённый по своей мальчишеской глупости мужского достоинства, будет после этого уже никому не нужен в этой жизни, даже Зойке.
От таких мыслей от жалости к себе, у него даже слеза выкатилась из глаза. Доктор и это увидел, но, уже поменяв злость на усмешку, весело проговорил:
- Да не бойся юный друг, вылечим мы твой недуг!.. – И заливаясь гомерическим смехом, добавил, - …Вылечим, а потом завяжем мы тебе его на узел, и пломбу поставим, чтобы не развязывал до 18 лет!..
Лёха даже икнул, представив себе это!
Но!.. Толи чудо какое, толи ещё что, только заболевшими этой неприличной болезнью в этой трагикомичной истории оказались всего лишь Серёга-водитель, да сама Зойка, а также Славик, который оставался в лагере. А остальные, к их преогромной радости, оказались «чистыми».
Не мог не нарадоваться Василий Васильевич, который сейчас бегал и ругал «распутников», - как он их называл. Он уже забыл, что и сам блудил в палатке Зойки, а сейчас, со словами: «Моя Машенька!..», радостно целовал телеграмму, и почему-то постоянно показывал кулак Валерке.
Рад был и Лёха. Теперь не отчислят его из техникума, потому как никто ничего знать не будет о его похождениях. Не придётся ему быть изгоем среди друзей, по той же причине. Не будут его сторониться и девушки. А он, даже наоборот, будет уже себя вести с ними как бывалый, настоящий мужчина. Не будет его стыдить мама, ему не стыдно будет смотреть в глаза отцу.
А Сашке Митину, - дулю под нос!..
Прошли годы. Алексей Иванович Смирнов, стал крупным специалистом в геодезии. Защитил кандидатскую, а потом докторскую диссертации, и учил молодёжь правильной жизни. Этот случай из своей первой производственной практики, он не рассказывает никому, и вспоминает его как ужасный, но комичный сон. А вот отношений с Зойкой не утратил. До сих пор они по-дружески общаются. Обмениваются праздничными телеграммами, подолгу болтают по телефону.
Он, - профессор геодезии, и она, - давно уже пенсионерка и бывшая простая кухарка. Правда, теперь Зоя Ивановна не та уже зрелая кукла Барби, а бабушка – Божий одуванчик. Да и Лёха давно уже не долговязый «Глист», а дородный, убелённый благородной сединой профессор. В знак этой такой своей дружбы, Алексей Смирнов, помог даже своей первой любви приобрести квартиру в Киеве, и уладил с пропиской.
А вот Сашка Митин, профессором не стал…