Юнь проходила мимо площади, на которой обычно проходили собрания унгуров. Площадь была заполнена до отказа, степняки стояли молча, и в полной тишине раздался голос Таркана:
— Ещё раз спрашиваю, Барыт, правду сказал парень, или соврал?
Расталкивая унгуров, к хану подошёл Магура, старейшина сингура. Он поклонился Таркану:
— Правду сказал человек, мой хан, чистую правду. Ты находишься постоянно в разъездах, ты целыми днями в седле и не можешь знать, что в сингуре давно процветает рынок, на котором можно купить вещи из-за Уни. В каждой семье унгуров есть что-то, какая-то вещь, которую твои воины снимают с убитых людей. Они не брезгуют даже этим, мой хан, нарушая все заповеди Муразы. И пусть люди нам враги, пусть они когда-то с позором для нас выиграли войну, но они достойны того, чтобы унгуры их уважали. Грабежи, насилие, полонение людей – это то, чем каждую ночь занимаются твои воины за Уни, мой хан. Я всё сказал.
— Это так и есть, Барыт? Молчишь и опускаешь глаза? На колени, мразь!
Юнь закрыла глаза, понимая, что сейчас произойдёт. Нравился ли ей Барыт? Нет, конечно. Редко когда можно было пройти мимо тысячника спокойно и не услышать вдогонку:
— Паскуда, ханская подстилка.
Осуждала ли Юнь своего любимого мужчину? Нет, естественно. Он – хан сингура, он вправе вершить суд над нерадивыми и поощрять примерных воинов и обычных унгуров. Когда девушка открыла глаза, она чуть не закричала: в метре от неё лежала голова Барыта, глаза смотрели на Юнь, рот приоткрылся, словно тысячник хотел что-то на последок сказать степнякам. Юнь покачнулась, её кто-то придержал за плечи.
Таркан смотрел в глаза Юнь, та, не выдержав взгляда Великого хана, отвела глаза в сторону. Где-то, в глубине души, девушка понимала, что произошедшая, такая скоротечная, казнь была проведена ханом в целях устрашения. Великий Мураза, у Барыта же трое детей! Как они теперь без отца? Мураза, отец всех унгуров, скажи – где путешествует, в каких краях, правда? Как её отличить от потока лжи, которая как ил реки постепенно засасывает в себя унгуров?
То, что произошло с шаманом Тюньги, Юнь узнала от своих подруг: те взахлёб, перебивая друг друга, рассказывали о белом орле, который кружил над сингуром, как на орла показал рукой шаман. Юнь этого не увидела, потому что ушла с площади. Она, отойдя от площади на несколько десятков метров, остановилась, почувствовав на себе чей-то взгляд. Когда девушка оглянулась, то увидела, что на неё смотрит светловолосый парень, привязанный к «позорному» столбу. Парень улыбался и смотрел в глаза Юнь не отрываясь. Что? Что всё это значит? Зачем, почему он на неё так смотрит? Да как он смеет смотреть на ту, которая любима самим Великим ханом? Но парень, словно прочитав мысли Юнь, улыбнулся и кивнул ей, как старой знакомой.
Рабочий день для Юнь прошёл в хлопотах и закончился только тогда, когда высокие гости, прибывшие из-за гор Двух братьев, из огромного королевства Доркамии, не убыли с Тарканом в приготовленный для переговоров артуг. На улице смеркалось, на небо взошла ночная красавица луна. Юнь присела на пень от упавшего совсем недавно дерева, вытянула ноги. Хорошо!
Весь день женщины старались изо всех сил, готовили блюда унгуров, чтобы ублажить дорогих гостей. Юнь, как и десять её ровесниц, пять красавиц унгурок и пять метархи, носили подносы, уставленные различными яствами в артуг Великого хана. На ковре сидели вполне обычные с виду люди, но их одежда, богато разукрашенная золотой нитью, и выражение лиц, надменное с примесью брезгливости, наводили на мысль, что варвары, то есть доркамцы, никак не хотят признать себя равными унгурами. Они выделялись во всём, одним словом, они были на голову выше степняков. Таркан всегда сопровождал взглядом Юнь, улыбаясь ей уголками губ. После такого дня и прийти в артуг Таркана, чтобы уснуть у него на плече? Юнь вздохнула: да, на большее она сегодня не способна. Устала, как никогда.
Юнь вздрогнула, когда услышала:
— Ты Юнь?
— Я, – ответила метарха, рассматривая босоногого унгура лет семи-восьми. Мальчик держал в руке какой-то свёрток.
— Чем докажешь? – улыбнулся унгур.
— Сил нет на доказательства, – вздохнула девушка. – Не хочешь отдавать мне то, что принёс, ну что же, так тому и быть. Неси свёрток обратно.
— Ладно, я пошутил. Я знаю, кто ты. Держи. Это подарок от него.
Юнь хотела спросить, кто приказал доставить свёрток, но мальчик исчез, растворился в ночи. В свёртке был маленький, размером с ладонь взрослого унгура, нож. Как и положено, он был в ножнах, к которым была присоединена, через небольшое кольцо, цепочка. Ножны и нож, цепочка сделаны из серебра, в этом Юнь ошибиться не могла. На промасленной бумаге свёртка карандашом было написано: «Сегодня не приходи, освобожусь очень поздно. Т.»
Юль вздохнула, пожалуй первый раз в жизни, с облегчением. Хан понял, что Юнь устала за день и дал ей возможность как следует отдохнуть. Ну не чудо ли Таркан? Как можно такого не любить? Как можно о нём не думать постоянно, и днём и ночью? Услышав за спиной шаги, Юнь сунула подарок хана в карман халата, обернулась.
— Вот ты где, метарха? – сказала Тара, старшая на кухне. – Приказано пленников накормить. Возьми поднос с лепёшками, отнеси в загон.
— Людей держат в загоне для баранов? – удивилась девушка.
— Нет, им выделили отдельный артуг. Не смеши, Юнь. Знаю, что устала, поэтому после того, как отнесёшь еду людям, ступай домой, отдыхай.
— А как пленные будут есть лепёшки, если у них руки связаны, Тара?
— Захотят есть, поедят. И хватит вопросов, Юнь, делай, что тебе велено.
Унгуры-воины, узнав Юнь, пропустили её в загон. В самой дальней от входа клетке находились люди: двое лежали на боку, по всей видимости спали, светловолосый парень сидел на земле, опершись спиной о доски загона, смотрел вверх, на небо. Услышав шаги девушки, он посмотрел на Юнь, улыбнулся.
— Неужели о нас вспомнил хан Таркан? – произнёс парень. – Слава богам, хоть не на голодный желудок завтра казнят. Спасибо, метарха. Может развяжешь руки? Нет? Ладно, поставь блюдо на землю и ступай.
— Как ты смеешь мне такое говорить, человек, и мною командовать? – возмутилась Юнь. – Скажите спасибо, что о вас вообще кто-то вспомнил.
— Спасибо, – произнёс парень и посмотрел в глаза Юнь.
У девушки закружилась голова, веки отяжелели и невыносимо захотелось спать. Юнь, с закрытыми глазами, подошла к светловолосому, попробовала ослабить узлы верёвки. Тщетно. На девушку «накатило» понимание того, что она просто обязана освободить пленника от пут. Вспомнив о подарке хана, Юнь, всё так же, с закрытыми глазами, достала из кармана халата нож.
— Вот, хорошо, девочка моя. Режь верёвку в любом месте. Умничка! И нож нашла и доброе дело сделала. А теперь сядь на землю и не путайся под ногами. Шрам, Щуплый… да проснитесь же вы наконец!
— Чего шумишь, Белый? О, как! – шёпотом произнёс Шрам. – Красивая унгурка, ты в своём репертуаре.
— Это не унгурка, а метарха. На них очень сильно действует ментальная магия. Нам просто неслыханно повезло, – так же тихо ответил Белый, разрезая верёвки на руках пленников. – Мой план сработал, так что с вас, по возвращению, по пятьдесят серебряных.
— Да хоть по золотому, – прошептал Щуплый, потирая запястья. – Я был более высокого мнения о степняках. Это они называют охраной? Тьфу! А план хорош, да. Хоть и рискованный, но он сработал. Дальше-то что, Белый?
— Я скоро, – ответил парень. Он тенью метнулся в сторону выходя из загона. Через несколько секунд оттуда донеслись предсмертные хрипы унгуров.
Вернувшись, светловолосый, сев на землю, снял с ноги сапог, подковырнул ножом каблук. На ладони, поблёскивая в свете луны, лежали три медальона на серебряных цепочках.
— Медальоны на шею и попробуйте найти лошадей. Встретимся.. Вот же стирх, где же нам встретиться-то? Ладно, вы раздобудьте лошадей и ждите меня за поселением кочевников. Надеюсь, что вы догадаетесь лошадей искать на окраине…
— Сами разберёмся, что и как, – оборвал Белого Шрам. – Не маленькие. Ты свою работу делай, лейтенант, о нас не переживай. С девахой что делать? Того?
Шрам провёл ребром ладони по шее.
— Да, придётся от неё избавиться. Или нет, пусть живёт славная метарха. Медальоны на шее? Хорошо.
Белый подошел к Шраму, прикоснулся пальцем к медальону. Шрам исчез. За ним, через секунду, исчез Щуплый.
— Мы пошли, – раздался из ниоткуда голос Шрама.
— Удачи, – ответил Белый.
Белый наклонился к Юнь, указательным пальцем прикоснулся ко лбу девушки.
— Сладких снов, красавица. Хотя нет...её же убьют, а мне очень жалко губить такую красоту. Что же придумать? Ладно, думать буду потом, меня ждёт работа, как сказал Шрам.
__________
Таркан скривился, когда последний представитель Торуга Счастливого, короля Доркамии, вышел из артуга Великого хана.
— Как тебе эти заносчивые свиньи, шаман?
Тюньги перестал раскачиваться из стороны в сторону, открыл глаза. Он и хан сидели на ковре, заставленному угощениями, к которым высокие гости из-за гор так и не прикоснулись.
— Они что, с собой привезли своих стряпчих? – спросил шаман.
— Скорее всего, да. Боятся, что мы их отравим. Потребовали, заметь, именно потребовали, доставить мясо, овощи и фрукты к ним в артуг. Завидую тебе, шаман – втянул в себя пыльцу священного ордуга и отрешился от всех проблем, попал в мир грёз.
— Это не совсем так, мой хан. Ты же дал задание следить за Юнь, этим я и занимался последний час. В бумагах, которые тебе оставили на подпись доркамцы, я не разбираюсь, от заумных бесед клонит в сон. А что, кстати, в бумагах такого интересного? Почему их доставили Великому хану в шкатулке с магической защитой? Магия, должен сказать, очень мощная, мой хан, магия смерти и хаоса. Мы бы сами никогда не открыли эту шкатулку. Нет, открыть-то её можно, но превратились бы мы тогда в пепел, в пыль, или тлен. Такой магии я давно не видел, это магия некромантов, Великий.
— Вот как? Значит в Доркамию прибыли жрецы с Зеркальных островов? Не рано? У людей сильная разведка, могут и пронюхать о наших замыслах. Но это ладно, завтра у гостей всё расспрошу и выведаю. Так что там с Юнь? Где она сейчас находится?
— Последний раз я видел её в загоне для животных, куда определили пленных. Юнь несла поднос с едой, вот с какой, не разобрал. Потом ей что-то сказал светловолосый парень, Юнь ему ответила и всё, я перестал видеть метарху, перестал видеть загон и пленных. Вокруг Юнь чёрная ночь. Она спит, мой хан.
— Что? – закричал Таркан. – Она спит в загоне для баранов? Головы захотел лишиться, старый дурак?
Еле заметно затрепетало пламя масляного фонаря, висящего над входом, Тюньги и Таркан одновременно посмотрели на вход в артуг. Приподнялся и опустился полог жилища хана, странная тень начала двигаться к центру артуга. Упал кубок с вином, белоснежный ковёр впитал в себя напиток рубинового цвета. Шаман закрыл глаза, начал речитативом произносить слова заклинания. Опрокинутый винный кубок, с массивным основанием, выполненный из золота, приподнялся в воздухе и с силой опустится на голову шамана. Тюньги, не произнеся ни звука, повалился навзничь. Таркан словно онемел, не в силах пошевелить руками и ногами. Язык Великого хана, словно тот находится под воздействием дурманящего действия пыльцы священного ордуга, распух и уже не помещался во рту. Веки хана стали тяжёлыми, в голове раздался чей-то голос:
— Ну здравствуй ещё раз, Великий хан Таркан. Рассказывай, какую гадость удумал против людей, о чём разговор вёл с гостями из Доркамии. Ты говори, я пока перекушу. Плохой воин, это голодный воин. Сам понимаешь.
— Охрана… – прохрипел хан.
— Спят твои воины, хан. Спят вечным сном. Рассказывай..
— Кто...кто ты такой и почему я тебя не вижу? – выдавил хан, переборов в себе желание рассказать о визите доркамцев, о пока ещё не заключённом договоре военного союза Доркамии и Дикой степи, о той магии, которая сейчас присутствует в королевстве, расположенному за горами Двух братьев.
— Хм..кто я, спрашиваешь? Я тот, кого ты решил казнить на рассвете в присутствии варваров. Как ты говоришь? Пролитая кровь роднит и сближает народы? Тварь ты, Таракан и поэтому должен умереть. Но это произойдёт чуть позже, а пока рассказывай, не стесняйся…