Машина медленно остановилась. Ида, нервно сглотнув, стала дышать еще тише, надеясь, что они сейчас поедут дальше и это лишь минутная заминка. Раздавшийся хриплый командный голос немца, который требовал документы, развеял ее надежды. Все-таки попались…
Девушка закрыла глаза и начала мысленно молиться, чтобы не потребовали проверить, что внутри, чтобы поверили им на слово… Она боялась, что сможет выдать их всех. Еще этот чертов удушающий мерзкий запах…
— Что внутри?
Ида замерла — именно этого она и боялась. Они пропали, точно пропали…
— Мы везем тело девушки, — раздался тихий голос Яна, который сидел за рулем. — Ее родители хотят похоронить ее дома.
— Документы?
— У нас нет ее документов, — также тихо ответил Ян. И сразу же быстро прибавил: — Только справка о смерти.
Секунд двадцать все было тихо — щепетильный немец тщательно изучал данную ему справку о смерти Юстины Климек. Эта тишина убивала задыхающуюся Иду.
— Открывай.
— Там только лишь труп, — подал голос Милош, сидевший рядом с Яном.
— Открывай, — с нажимом повторил немец.
Ида услышала, как хлопнула дверь — один из молодых людей все же подчинился и сейчас уже открывал багажник. Ида молилась о том, чтобы мерзкий запах отпугнул чертового немца и…
— Открывай гроб.
Девушка напряглась, услышав эти слова. Нервы у нее были на пределе.
— Но у нее сыпной тиф, — промямлил стоявший где-то рядом Милош. Через пару секунд она услышала, как он положил руку на крышку гроба и стал очень медленно отодвигать ее — второй раз немцу повторять не пришлось.
Ида набрала в грудь побольше воздуха и, стараясь не дышать, замерла, закрыв глаза.
Свет ярким пятном просвечивал сквозь веки, а свежий воздух так и манил сделать наконец глубокий вдох, но Ида держалась из последних сил — если она сейчас выдаст себя, то выдаст и парней, а этого она совершенно не хотела. Они были так добры к ней, так что это было просто предательством с ее стороны.
Немец с полминуты рассматривал лицо девушки, склонившись над ней. Ида лишь удивлялась про себя, как немец сразу же не рассекретил ее — ей казалось, что сердце ее колотится с такой силой и так громко бьется об ребра, что его слышат все, кто стоит рядом с машиной. Да и к тому же Ида поражалась, как его не отпугнул трупный запах — все это время под постелью из тафты лежала мертвая кошка.
— Проезжайте.
Спустя секунду после этих слов крышка гроба вернулась на место, и Ида наконец смогла вздохнуть. Затем хлопнула дверца машины и они снова двинулись в путь.
Они ехали уже с минуту, но Ида все также лежала в гробу и молчала — она не верила в свое счастье, не верила, что они смогли так просто обвести вокруг пальца этого немца. Не верила, что теперь они спасены.
— Ты там живая? — тихо спросил Ян.
— Чуть не задохнулась, — отодвинув крышку, произнесла она.
— Там же есть промежуток, чтоб воздух поступал, — пробурчал Милош.
— Нет, — Ида села, выдохнула и убрала упавшие на лицо волосы, — когда открыли гроб. Чертов немец так долго изучал меня…
— Ты молодец, — произнес Ян, глядя на девушку в зеркало и улыбаясь. — Хорошо держалась, хоть я и не видел.
— Можно уже вылезти отсюда? — жалобно попросила Ида. — Мне немного не по себе…
— Пока нет, — Милош покачал головой. — Да и вообще тебе лучше остаться там до тех пор, пока мы не доедем до дяди — мы можем встретить какой-нибудь патруль.
— Но кошку-то убрать можно?
— Убирай, — Милош кивнул ей. — Запах ужасный…
— Побыл бы ты на моем месте, — вздохнула Ида, взглянув на него.
— Верю на слово, — усмехнулся парень, откинувшись на сиденье.
Опершись поудобнее руками на передние сиденья, Ида, не сдерживая счастливой улыбки, поглядела на молодых людей. Она до сих пор не верила своему счастью — судьба снова была благосклонна к ней.
После того, как она сбежала из гетто, избежав отправления в концлагерь, она долго блуждала по полупустому Кракову, пытаясь найти себе место. Уже почти ночью, отчаявшись, Ида случайно столкнулась в темном проулке с Милошем Хжановским, который внезапно выскочил перед ней. Ей повезло — она знала его с детства, они даже жили в Казимеже через две улицы друг от друга. Тогда-то он и предложил ей свою помощь, а позже познакомил со своим двоюродным братом, Яном Ожешко, — семья того держала похоронное бюро. Идея, как вывезти Иду из города, появилась сразу, но только Ида не смогла сразу решиться на такую опасную затею — она не хотела подвергать братьев опасности. Лишь когда появилась надежда, что в Варшаве ее будут ждать новые документы, а ее саму смогут спрятать у себя сторонники сопротивления, девушка согласилась пять часов ехать в гробу.
Три месяца Ида жила на их содержании — две недели в подвале их дома, все остальное время — на чердаке многоквартирного дома их знакомого. Сейчас же, смотря на них, Ида думала о том, что знает их целую жизнь. Милош — младше Яна, плечистый, курчавый сероглазый блондин с чуть оттопыренными ушами, курносый, пухлогубый и с широкими скулами. У Яна — крупные черты, толстый нос и большие добрые карие глаза; темные волосы он зачесывает набок. Иде казалось, что она всегда знала их — настолько она успела выучить за это время каждую черточку их лиц.
Девушка знала, что она не первая, кого так перевозят из города в город — Ян занимался тайной перевозкой евреев второй год. И ни разу за эти два года он не попадался немцам, которые всегда требовали открыть гроб и тщательно осматривали лежащее внутри тело.
Устало протерев ладонями глазами, Ида посмотрела на пустую дорогу — ей хотелось поскорее попасть к дяде Милоша и наконец выбраться из гроба, от вида которого ее бросало в дрожь.
Мимо неё мелькали деревья, сизое небо, пустые поля… Ида не знала, что ее ждёт впереди. Новые документы, а дальше — что? А ведь она до сих пор не отошла от того, что потеряла свою мать, не смогла ничего узнать о ней. За это короткое время Ида отвыкла жить самостоятельно, приучившись к заботе со стороны Милоша и его брата, так что просто не представляла, как она будет жить дальше.
***
В Варшаву они приехали с наступлением темноты. Пока братья беседовали со своим родственником, Ида, радовавшаяся, что наконец выбралась из ненавистного ей гроба, смывала с себя грим и приводила себя в порядок.
Все происходящее казалось Иде каким-то глупым и злым сном — настолько все было нереально. Она до сих пор отказывалась верить, что все происходящее реально. Все время хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться и понять, что ничего этого не было. Но, к сожалению, это была жестокая реальность.
Часто, очень часто Ида вспоминала о Генрихе, хотя и ругала себя за это. Она все никак не могла понять, зачем он спас ее и так легко отпустил. Он даже не пытался удержать ее… Просто стоял и смотрел ей вслед. Девушка совершенно не понимала причины его поступка и каждый раз, злясь на саму себя, запрещала вообще вспоминать о нем, уверенная в том, что это уж наверняка была их последняя встреча. А будить в себе воспоминания, бередить старые раны ей никак не хотелось, ведь она знала, что ничего хорошего из этого все равно не будет, лучше забыть.
Опершись ладонью о холодную керамическую поверхность раковины, второй устало прикрыла глаза. Ей просто надо отдохнуть, вот и все… Через пару часов она явно будет чувствовать себя лучше, намного лучше.
— Как ты? — раздался тихий голос позади нее.
— А? — Ида испуганно вздрогнула от неожиданности и встрепенулась, глупо завертев головой. — Это ты…
— Я, — Милош сделал пару шагов вперед и остановился, прислонившись боком к кафельной стене. — Тебе бы стоит отдохнуть.
— Я в порядке, — вздохнула девушка, убирая упавшие на лицо пряди волос.
— И это говорит человек, который столько часов ехал в гробу с мертвой кошкой, — усмехнулся Милош, на что Ида в ответ лишь слабо улыбнулась.
Ида посмотрела на него. Такая искренняя и теплая улыбка… Казалось, будто всю жизнь она знает его, будто и не расставались они никогда. Казалось, будто и нет роднее для нее теперь человека во всем мире.
— Пойдем, — молодой человек мягко приобнял ее за плечи и повел куда-то в глубину помещения. — Сегодня отдохнешь здесь. Завтра отвезем тебя к нашим…
— Милош, — тихо произнесла девушка, — за что ты так добр со мной? За что мне такое счастье?
Но Милош ей так и не ответил. Он ухмыльнулся, что-то пробубнил себе под нос и отвел взгляд куда-то в сторону, начав с интересом разглядывать обшарпанные стены. Ида же улыбнулась про себя, и без его ответа поняв ответ.
Уже спустя четверть часа, когда Милош оставил ее одну и, пожелав доброй ночи, ушел, выключив свет, Ида все никак не могла заснуть — в голову ее настойчиво лезли мысли о Генрихе фон Оберштейне. И что бы ни делала Ида, чтобы хоть ненадолго отвлечься от этого мучения, не дававшего ей уснуть, ничего не помогало — она упорно вспоминала все свои встречи с этим немцем.
Она вспоминала, как он ловким движением аккуратно приглаживал волосы. Как он хитро щурил глаза, как вокруг них при этом появлялись мелкие морщинки. Как он нежно касался ее кожи, когда так ловко увлекал ее в танец. Как он курил, пуская сизый дым в воздух. Как он поцеловал ее в первый раз, когда она собиралась сесть в такси. Как он поцеловал ее во второй раз — настолько отчаянно и пылко. Как он…
Она все это прекрасно помнила. И ненавидела Генриха фон Оберштейна. Ненавидела за то, что она сейчас в таком унизительном положении, а он — привилегированный офицер СС. Ненавидела его за то, что она позволила ему все это, что подчинилась против своей же воли, что дала слабину. Ненавидела его снисходительно-шутливую манеру разговора, ненавидела его насмешливый взгляд. Ненавидела, что он мог с легкостью понимать то, о чем она думает, понимать все ее чувства и ловко манипулировать ими. Ненавидела его ложь и то, что он всегда мнит себя правым во всем. Ненавидела его из-за того, что он всегда получает то, что хочет, и для него не существует слова «нет». Ненавидела, что не может долго уснуть из-за глупых мыслей о нем и рыдает в подушку уже полночи.
Но больше всего Ида сейчас ненавидела саму себя из-за того, что понимала, что не может ненавидеть его — ни немного, ни даже чуть-чуть.