Предал преданный друг… Покупай поводок!
Тут спасательный круг – Спаниель или дог.
Олег Молотков
«Человеческая комедия».
Как бульдог, моя собака, спас меня от верной смерти.
Да, такое было дело. Мы с хозяином любили перед сном гулять. К Уралу мы всегда с ним уходили на большой, на серый камень, что под старой вербою. Он ку-рил, а я кругами бегал рядом по долине, всякую нужду справляя. И никто не знал то место, кроме нас двоих.
Однажды, а зимою дело было, мы пошли к знакомой вербе на большой, на серый камень, припорошенный снегами. Обмели, расположились. Долго ль, коротко ль сидели. А луна на льду спокойно светлым ликом отражалась. И хотелось мне воскликнуть, как испанскому поэту:
Ночь, о ночь, ударь в литавры!
Между тем, на камне сидя, тихо что-то напевая, мой хозяин понемногу все к бутылке обращался. И занюхивал кусочком сухаря, нашел в кармане и со мною поделился.
Тихо легкие снежинки на сугробы опускались, звезды низкие мерцали, удивляя взоры наши неземною красотою. Восхищенье мирозданью, как могли, мы выражали и мечтали о хорошем.
Только вижу, мой хозяин лег в сугроб, не шевелиться. Я немного пробежался по серебряной долине. Прибегаю – дело плохо – он лежит не шевелится. – Стоп! - подумал я, - ведь ты же не лохматая овчарка, на снегу ты спать не можешь, даже я бы простудился – я ведь гладкий низкошерстный, а мороз меж тем крепчает, звезды ниже опустились. Я хозяина за холку тереблю его зубами. Он очнулся, завозился, ведь сердечный, догадался – смерть соткет ему в сугробе за ночь саван погребальный. Только встать уже не может, мыкнул жалобно и снова в снег глубокий завалился. Тут уж шутки были плохи. Я опять его за холку теребил, что было мочи и кусал, и обзывался неприличными словами, и тащил наверх к дороге. Пот с меня ручьями лился, он же был, как куль с мякиной.
Я усилий прибавляю носом, грудью и ногами я в снегу его валяю, не даю остановиться.
Наконец, он мыкнул снова и глаза открыл, и даже встал, как я, на четвереньки. Тут уж дело закипело. Только снег летел… К дороге мы упрямо пробивались, в восемь лап за снег хватаясь. Я тащил его за холку.
Все же вылезли к дороге. Дальше все было прекрасно. Мы под звездами ти-хонько шли домой на четвереньках – оба живы и здоровы – говорили о хорошем и горстями снег глотали.
Подошли к родному дому. За ворота ухватившись, встал на ноги мой хозяин, и домой вошли, как люди. Дома было все спокойно – нам никто не удивился. Погуляли и явились, ну, мол, ужинать давайте, верно, вы проголодались.
Ночь… Все спят, и в лунных бликах на полу играет мышка. Кошкам все это до ручки. Я боюсь пошевелиться, потому что разрыдаюсь – вот смешно бы было курам!
Благодарный мой хозяин, опустив с кровати руку, все держал меня за лапу и трепал меня по холке. Я же мокрым чутким носом тыкался ему в ладони.
Две скупых слезы горючих из хозяйских глаз упали мне на лоб и покатились, и смешались с моими.
Кобели, мы слёз не любим, здесь же, суки не сдержались.
И скулили мы не слышно и клялись не расставаться.