В школьные годы я пробовал курить. Сначала мы с другом Геной сворачивали цигарки из бумаги, из ореховых листов, потом собирали «бычки» на улицах, сворачивали из остатков табака и газетной бумаги самокрутки, но после внушения матери я бросил это дело. Уже после окончания института я мог иногда закурить за компанию в ресторане, но курение привычкой так и не стало. Брат мой курил еще подростком, но позже бросил. Курили и мои родители, сначала оставила эту привычку мать, а потом, после инфаркта, и отец.
С употреблением наркотиков ни в школьной, ни в институтской среде мне сталкиваться не приходилось, хотя о курении анаши, в основном, узбеками я слышал, про обкурившихся анашой говорилось обычно с презрением. Зато опыт употребления спиртного у меня богатый.
В летнем кинотеатре Дома Ученых родители часто заказывали пиво. Там за скамейками, расположенными ближе к экрану, стояли столики, и прямо во время сеанса подавались кружки с пивом и жареные соленые косточки урюка. Пиво, которое давал мне попробовать, несмотря на протесты матери, отец, мне не нравилось. А соленые косточки я очень любил.
Мой отец водку пил редко, в основном, по праздникам. Позже, он перешел на сухое вино своего изготовления. Нам привозили из учебного хозяйства института несколько ящиков винограда винных сортов: саперави, тайфи, изабеллы, муската, который мы давили и отцеживали сок всем семейством. Далее производство вина отец брал в свои руки, следя за брожением, переливая из бутыли в бутыль, чтобы слить с осадка и осветлить вино. Он никогда не возился с водяными затворами, просто затыкая бутыли ватой или завязывая тряпицей и добиваясь, чтобы они всегда были залиты по горлышко. Он всегда учил меня, что главное при изготовлении вина - чистота, важно, чтобы к вину не подобрались мошки, всегда в изобилии кружившиеся возле бутылей и переносившие уксусно-кислые бактерии. Вина отец готовил литров 100-200, часть раздавал знакомым, но большая часть выпивалась нашим небольшим семейством. Вино всегда было отличное, как сухое, так и крепленое, обычно, мускат, изабелла.
Я пробовал вино и водку втайне от родителей еще школьником, а впервые выпил грамм 100 водки в присутствии взрослых, кажется, на метеостанции в Пскеме.
Со студентами нашей группы мы устраивали «выпивоны» на практике и на хлопке, собирались у кого-нибудь дома в праздники и по другим поводам. Пили чаще всего водку, напивались немногие. Я обычно выпивал за компанию, но меня самого к выпивке не тянуло. Я помню всего два случая, когда водку пил с удовольствием. Я имею в виду удовольствие от самой водки, а не от общения с друзьями в процессе застолья.
Впервые это было во время празднования 1-го мая в походе из бассейна Чаткала через перевал Арашан в долину Ангрена. Чтобы не тащить спиртное и закуску на перевал, мы решили устроить праздничный ужин досрочно. Расположились на полянке в верховьях реки Акбулак. Было прохладно, склоны гор белели от ещё не стаявшего снега, рядом шумела река, в котелке бурлила «шурпа» (суп) с барсучьим мясом, а вокруг брезентового «дастархана» собралась теплая компания туристов Ташкентского политехнического института. Свою порцию водки из эмалированной кружки я выпил с наслаждением - это я помню отлично.
Прошло несколько лет. Я уже работал в Кансайской партии треста Средазцветметразведка и добирался на попутных машинах со студентами-практикантами из Кансая в Ташкент. Была поздняя осень, холодный пасмурный день. После долгого ожидания мы залезли в кузов грузового «газика» и спрятались от пронизывавшего ветра под навес, закрывавший переднюю половину кузова. У кого-то была бутылка водки, которую мы с удовольствием распили.
В семидесятые годы я почти полностью перешел на сухое или полусухое вино и коньяк. Шампанское я не любил и не люблю сейчас.
Со временем я научился игнорировать замечания собутыльников, уговаривающих выпить и обижающихся, если пьешь не до дна. В каждой компании обязательно найдется хоть один мудак, который начинает заводиться и приставать к умеренно пьющим с уговорами, замечаниями, но понемногу у меня сложилась группа приятелей, хороших знакомых, с пониманием относившихся к моему желанию пропустить рюмку не в переносном, а в буквальном смысле или поддержать тост, лишь пригубив спиртное. Я понял, что в хорошей компании можно быть веселым и не чувствовать отчуждения, отказавшись от выпивки.
Сознаюсь, что бывали случаи, когда я выпивал лишнего и терял контроль над собой, но их было мало. Впервые это случилось, когда мы отмечали всей группой окончание института. После застолья у одной нашей студентки я вздумал пойти в кино со своим институтским приятелем. Там меня совсем развезло и, выходя из кинотеатра, я упал на цветочную клумбу и не помню, уж как добрался до дому, видимо, Толя меня проводил — он лучше держался на ногах.
Второй раз я серьезно набрался во время новогоднего вечера в Геофизической группе партий, где я работал после окончания института. Домой ехать было поздно, и я ночевал у своей будущей жены, опозорившись перед её родителями.
И, наконец, третий случай был на банкете по случаю защиты мною кандидатской диссертации. Пил я совсем мало, выслушал тост одного из оппонентов, произнес ответный тост, отключился и сполз со стула на пол после второй или третьей рюмки, видимо, из-за переживаний и питья на пустой желудок. Такое объяснение меня не успокоило, и случай этот был последним.
Многих сгубило не столько изначальное пристрастие к водке, сколько неумение постоять за себя, желание быть как все, стадный инстинкт, своего рода. Был у нас в экспедиции один техник геофизик, организм которого водки не принимал, ему приходилось глотать её, превозмогая себя: водка переходила из рюмки в рот и обратно в рюмку раза два-три, пока он её не проглатывал. К концу жизни этот человек уже был алкоголиком, и, видимо, водка, так упорно вливавшаяся в желудок, несмотря на её отторжение, ускорила кончину.
У меня было немало знакомых товарищей по работе, очень хороших людей, которые долго мучились из-за пристрастия к спиртному, мучили своих родных и, в конце концов, погибли или были близки к этому. Один уволился из экспедиции, ушел из семьи и где-то пропал, другой умер в нашем общежитии, третий, прекрасный человек, классный специалист, инженер-геофизик, по месяцу не выходил из запоя, был вынужден уволиться из экспедиции, работал в Узбекистане, ушел и с этой работы. О его дальнейшей судьбе я ничего не знаю. Поистине страшны результаты пагубного влечения.