Великолепная Юнь выскользнула из объятий молодого хана, набросила на себя халат из тончайшего шёлка, посмотрелась в зеркало. Хороша! Высокая грудь, красивые и длинные, на зависть «любимым» жёнам хана, ноги. Ну хороша же?! И не удивительно, что Таркан проводит ночи с только ней. Сколько они вместе? Полгода? Да, полгода Юнь согревает постель хана. А что, собственно говоря, она имеет от Таркана, чем он, этот сильный и умный мужчина, платит Юнь за её «любовь»? Ни-чем! Это нормально? Вполне возможно, что это так и должно быть. Юнь, по своей неопытности и из-за своей природной скромности, боялась даже представить, что она у «самого хана» что-то попросит, какое-нибудь украшение, или безделушку из золота.
— Ты уже уходишь? Почему так рано? – спросил Таркан. Хан открыл глаза, посмотрел на девушку. – До рассвета ещё далеко, иди ко мне.
— Хан забыл, что Юнь нужно работать, кормить свою семью?
— А, вот ты о чём, – хан зевнул и сладко потянулся. – Зачем тебе работать, милая? Скажи, что тебе нужно и это у тебя появится в ту же секунду. Ну?
— Я хочу стать твоей женой, Таркан, – неожиданно для себя сказала девушка. – Единственной и любимой. Я хочу, чтобы в сингуре[1] у хана была одна жена.
Юнь присела на край кровати, положила голову на грудь хану. Таркан погладил волосы девушки:
— Понимаю тебя, милая. У меня четыре жены и ты знаешь, не хуже меня, зачем они мне нужны.
— Без них сингур распадётся на четыре тайпара[2]. Так?
Хан взохнул:
— Да, милая. Родство с тремя тайпарами через жён позволяет мне быть Великим, именно Великим, ханом. Я бы с удовольствием избавился от этих толстых шлюх, но…
— Позволь мне сделать это, мой хан!
Юнь стояла возле кровати, воинственно сжимая кулаки. Таркан посмотрел в глаза девушке и невольно улыбнулся. Такая сделает, обязательно сделает всё, чтобы они были вместе, были счастливы, такая не остановится ни перед какими преградами и препонами. Эх, такую бы жену и на всю жизнь..
— Выбрось эти мысли из головы, глупенькая. Исчезнут эти жёны, появятся другие. И, возможно, ещё отвратительнее, чем нынешние. Не натвори бед, придёт время, когда я стану Великим ханом и без родства с тайпарами. Потерпи, любимая.
— Хан, мне уже семнадцать сезонов и через сезон меня выдадут замуж. Ты это понимаешь? Я несколько раз слышала от тебя, что вот-вот, скоро-скоро и всё изменится. И что? Да ничего не происходит! По ночам ты со мной, днём объезжаешь степь, проверяешь подготовку к войне воинов, возвращаешься уставший. Где же твои жёны, почему они тебя не ублажают? А потому, мой хан, что ты их задариваешь подарками, чтобы они не смели даже на шаг приблизиться к твоему артугу[3]. Ты всё правильно делаешь, но как же я? Я работаю, устаю, но прихожу к тебе каждую ночь, потому что я тебя..
Юнь заплакала, Таркан, встав с постели, приобнял девушку за плечи.
— Скоро, это значит, что через десять больших лун мы отправимся через реку Уни, чтобы восстановить справедливость, указать людям на их место в жизни. От похода будет многое зависеть: если он закончится победой и мы станем хозяевами всего материка, то меня возведут на ханство Дикой степи пожизненно и с правом наследования ханства сыновьям. Тогда тайпары принесут мне присягу верности и жёны мне будут не нужны. Но ты поосторожнее, милая, с той информацией, которую только что услышала. Понятно?
— Да, мой хан. Мураза сам терпел и нам велел. Так? – спросила Юнь, вытирая слёзы. – А хан уверен, что..
— Нет, не уверен. Сегодня прибывают высокие гости из-за гор Двух братьев. Варвары доложат нам о готовности к войне, оценят подготовку нашего войска к походу за Уни. Если всё пройдёт нормально, если мы придём к пониманию, то начнётся война. Война до победного конца. Или мы, или люди. Хотя… и мы и они люди, как, в принципе, и варвары.
— А как же заветы Муразы, хан? Не убивай себе подобных, например? – спросила Юнь.
— Сложный вопрос, милая, очень сложный и я на него не смогу ответить. Люди и мы – извечные враги, это у нас в крови, ведь ненависть к людям мы получаем с молоком матери. Тем более, что никто не забыл разгром нашего «непобедимого» войска и бегство «храбрых» унгуров через Ледяной перевал в Доркамию. Великий Мураза! Какой же это позор на наши головы! Ладно, беги, Юнь, а хотя нет – подожди!
Таркан подошёл к сундуку, потянул за ручку нижнего ящика. Достав гребень для волос, изготовленного из золота и разукрашенного драгоценными камнями, хан протянул гребень девушке.
— Это тебе.. За твою любовь и терпение, Юнь.
— Ты и от меня решил откупиться? – засмеялась девушка. – У тебя не получится это сделать.
Юнь, откинув полог артуга, выскользнула на улицу. Она посмотрела по сторонам, скрылась из глаз двух унгуров, стоявших в охранении Великого хана. Один воин подмигнул другому и пощёлкал языком: любовница хана молодая, красивая и умная. Не была бы она таковой, хан давно бы нашёл другую. Красивых женщин в сингуре очень много, но женщины, блистающие своей красотой и умом, появлялись в семьях, где произошло смешение крови людей и унгуров. Метархи унаследовали от людей красоту тела, были светловолосыми и голубоглазыми. От унгуров метархи получали силу и выносливость, гибкость тела, ловкость и железную волю к победе. Во всём и над всеми.
— Выходи, – произнёс Таркан, одеваясь. – Я уже несколько минут как тебя, точнее твой запах, почувствовал. Ты когда-нибудь соскребаешь с себя грязь, шаман?
Еле заметно шелохнулся ковёр, закреплённый в изголовье кровати, из потайной ниши артуга вышел шаман Тюньги. Он поклонился хану, застыл неподвижно.
— Проследи за ней, Тюньги. Глаз с Юнь не спускать и обо всех её передвижениях мне докладывать немедленно. Понятно?
— Дело нехитрое, мой хан. Неужели юная метархи была в чём-то замечена в таком.. – шаман щёлкнул пальцами, – в подозрительном.
— Нет. Просто она стала слишком требовательна ко мне. Ты же, старый шаман, мой характер знаешь.
— Тогда зачем доверять ей свои тайны, мой хан? – спросил Тюньги.
— Неужели шаман меня считает таким наивным и простодушным? Сам же мне постоянно твердишь, что люди умудряются узнавать обо всём, что происходит в поселениях сингура. Доверять никому нельзя, даже себе. Так меня учил мой отец, да пребудет он в спокойствии в чертогах великого и мудрого Муразы. Я не утверждаю, что Юнь может передавать информацию за реку Уни, но следует это проверить и ...
Договорить Таркан не успел: открылся полог артуга, вошёл воин. Поклонившись хану, он произнёс:
— Вернулся секрет, мой хан. Троих разведчиков из-за реки поймали.
— Вот как? – Таркан искренне удивился. – Неужели до людей никак не дойдёт, что разведчиков здесь ждёт только смерть? Хорошо, Барыт, я сейчас выйду, посмотрю на этих горе-разведчиков. Что-то ещё?
— Да, мой хан. Голубиной почтой передали, что посланцы из Доркамии прибудут к артугу Великого хана ближе к обеду. Они с большим обозом, поэтому и придётся так долго ждать.
— Хорошо, – ответил Таркан. – До обеда я успею проверить строительство плотов, а гости.. А что они? Пусть отдохнут с дороги, за этим ты проследишь, Барыт. В артуге для гостей навести идеальный порядок, поставить охрану и не дай боги, тысячник, если я хоть что-то плохое услышу от варваров. Хотя нет, это слово нужно забыть. Запомните, теперь нет варваров, есть доркамцы. И объявите об этом всем унгурам до прибытия вар..тьфу, доркамцев. Подай мне меч, Барыт.
Рассвет в степи наступает в одно мгновенье: небо из серого, однотонного и унылого, превращается в тёмно-синее с золотистой полосой на горизонте. Таркан вышел из артуга, прислушался к степи. Сингур уже проснулся, раздавались привычные для огромного поселения степняков звуки: где-то мычали коровы, которых гнали пастухи на сочные пастбища, блеяли овцы, плакали, разбуженные родителями, дети. И запах! Запах свежеиспеченных лепёшек и жаренного на открытом огне мяса – родной запах, знакомый с детства.
Таркан прошёл мимо артугов влиятельных унгуров, расположенных рядом с жилищем Великого хана, вышел на площадь для собраний. Барыт, тысячник, уже стоял у «позорных» столбов, врытых в землю, к которым были привязаны пленники. Два человека выглядели постарше, третий был совсем молодой: ему, по оценке хана, не больше двадцати пяти сезонов. Или, как недавно начали люди называть сезоны, двадцать пять лет.
— Кто старший секрета? – спросил Таркан. – И почему вас четверо? Где пятый воин?
— Юхмал, Великий хан, он был нашим старшим, пока вот эта собака его не убила! – пожилой унгур, со шрамом на лице, пнул по ноге молодого светловолосого парня. – Вот этот шакал развалил надвое нашего Юхмала.
— Не понял! Как это «развалил надвое»? Ты что несёшь, унгур? Это какой же силой нужно обладать, чтобы «развалить надвое» воина? Я лично знал Юхмала, не раз с ним сражался в поединках. После меня он был лучшим мечником в сингуре.
— В это трудно поверить, мой хан, но это так и есть на самом деле, – развёл руками воин со шрамом. – Хвала Муразе, Юхмал умер мгновенно, как воин – с мечом в руке. Да упокоится его..
Таркан не стал слушать молитву Муразе, он подошёл к светловолосому парню, приподнял за подбородок голову, посмотрел в глаза. В них читалась боль и горечь разочарования. Унгуры очень сильно избили парня, его глаза были чуть приоткрыты, из носа и ушей видны кровоподтёки, губы превратились в кровавые ошмётки.
Таркан перешёл на единый для Империи людей язык:
— Правду сказал унгур? Ты убил Юхмала?
Парень, сплюнув кровавой слюной на землю, ответил:
— Того мясника, для которого за честь сражаться со стариками, детьми и женщинами? Да, твой воин сказал правду, хан. Я убил этого выродка и не жалею об этом.
— Слушай, ты, сын собаки, – Таракан еле сдерживал свой гнев, – не Юхман и его воины пришли на вашу землю, а вы явились в Дикую степь. И ты можешь ещё в чём-то обвинять погибшего унгура? Да ты..
— Не смеши, хан, – парень улыбнулся. – Не позорься перед своим народом, потому что ты не ведаешь, чем по ночам занимаются твои воины. Это они, под покровом ночи, переправляются на плотах и лодках через Уни, грабят наши сёла, убивают детей, насилуют женщин, издеваются над стариками. И такое продолжается уже полгода, если не больше. Что же ты за хан, если не знаешь всей правды и не ведаешь, что происходит в твоём войске, в сингуре?
Парень засмеялся, но потом закашлялся и скривился от боли.
— Нет, хан, не мы пришли в Дикую степь и творим бесчинство, а твои люди творят зло в наших землях.
Таркан отступил на несколько шагов от пленника, посмотрел по сторонам: унгуров на площади собралось очень много и все они, почему-то, молчали и смотрели в землю. Таркан на какое-то время потерял дар речи.
— То, что сказал этот человек, правда? Я у тебя спрашиваю, Барыт, – еле слышно произнёс Великий хан.
— Брешет, он всё брешет, мой хан, – закричал тясячник, доставая из ножен меч. – Я должен его убить за ложь, я должен казнить убийцу Юхмала, я..
— Ещё раз спрашиваю, Барыт, – так же тихо произнёс Таркан. – Правду сказал парень, или соврал?
На площади стало тихо. Расталкивая унгуров, к хану подошёл Магура, старейшина сингура. Он поклонился Таркану:
— Правду сказал человек, мой хан, чистую правду. Ты находишься постоянно в разъездах, ты целыми днями в седле и не можешь знать, что в сингуре давно процветает рынок, на котором можно купить вещи из-за Уни. В каждой семье унгуров есть что-то, какая-то вещь, которую твои воины снимают с убитых людей. Они не брезгуют даже этим, мой хан, нарушая все заповеди Муразы. И пусть люди нам враги, пусть они когда-то с позором для нас выиграли войну, но они достойны того, чтобы унгуры их уважали. Грабежи, насилие, полонение людей – это то, чем каждую ночь занимаются твои воины за Уни, мой хан. Я всё сказал.
— Это так и есть, Барыт? Молчишь и опускаешь глаза? На колени, мразь!
Барыт положил меч на землю и, встав на колени перед ханом, склонил голову. Унгуры отвернулись. Казнь была скоротечной и, как они считали, справедливой. Таркан доверил Бырыту то, от чего зависела судьба всего многомиллионного народа степняков, но он не оправдал доверия хана. Кровь обагрила землю, на душе у Великого хана стало тоскливо и одиноко: первый раз в жизни Таркан почувствовал себя обманутым. И кем обманутым? Тем, кого знал с детства. Что может быть хуже правды? Только горькая правда, которую хан услышал от Магура. От того, кто мог, в принципе, и промолчать. Таркан поклонился старейшине, отдал распоряжение:
— Пленных под охрану и не дай боги с них упадёт хоть один волосок. Что с ними делать я ещё не решил.
Шаман Тюньги, стоявший всё это время за спиной хана, напрягся. Он непонимающе посмотрел по сторонам, на унгуров. Потом произошло то, что повергло находившихся на площади в шок: Тюньги упал на землю, забился в припадке, изо рта шамана выступила пена, глаза закатились.
— Они видят всё.. Мураза, великий отец всех унгуров, сделай так, чтобы те, которые хотят нам зла, нас не видели.
Таркан присел рядом с шаманом, взял его за руку.
— Тюньги, ты о чём говоришь? Что происходит?
Шаман открыл глаза и показал дрожащей рукой на небо. Белоснежный орёл, раскинув крылья, кружил над поселением унгуров, над необъятной Дикой степью.
— Магия, мой хан, это магия людей! Они, глазами птицы, видят всё то, что происходит здесь, на площади.
Внимание унгуров, как и внимание хана, было приковано к орлу, который продолжал кружить над сингуром. Никто не заметил, как светловолосый парень посмотрел на своего товарища и подмигнул ему. Потом пленник посмотрел на небо и улыбнулся. Орёл, сделав несколько сильных взмахов крыльями, поднялся высоко в небо и через несколько секунд превратился в точку. В чёрную точку на фоне, отмытого дождями до кристально-чистой голубизны, весеннего неба.