Последний раз, в девяностом, я вез своего мальчика в Новгород на каникулы. Ранним утром мы спрыгнули с Таллинского поезда, добрались до автовокзала на Обводном и стали в очередь за билетами. Все как обычно – автобус в семь ноль пять, касса с семи… Уже к открытию, под кассовое окно на допотопной тележке подкатил старенький безногий инвалид. На груди орденские планки и, казалось бы, какие проблемы? Билет без очереди… жалкая подачка! Мордоворот, стоящий первым, вдруг оттолкнул ногой тележку с маленьким беззащитным человеком, затем еще и еще. Униженный старик пытался что-то сказать… мне не передать выражение его лица, а люди в очереди отводили глаза, улыбались друг-другу, с интересом рассматривали газеты… Чувствуя будущие неприятности с вокзальными ментами, я попросил сына стоять на месте, подошел к бугаю и дал в морду. Только брызги полетели. Спросил коротко: - Еще?
Дальше все было просто: бугай оценил мою тщедушную фигуру и мгновенно перезанял очередь третьим к кассе. Менты даже не подошли, народ облегченно вздохнул и перестал фальшивить. Близилось время упырей…
Десять лет спустя.
Маленькая справка для непосвященных:
ОБЫЧАИ МОРСКОГО ПОРТА представляют собой правила поведения, сложившиеся и широко применяемые при оказании услуг в морском порту и не предусмотренные законодательством Российской Федерации..." (Федеральный закон).
СУДОВОЙ АГЕНТ — лицо, нанимаемое судовладельцем через агентскую фирму (организацию). для представления интересов судовладельца в чужом (не в порту приписки судна) порту. Является прямым посредником при взаимодействии судна с портовыми службами и государственными органами начиная с подхода судна и до его окончательного выхода за границы порта. (Википедия).
Так вот, эти самые обычаи в европейских портах, - скучнейшее дело. На приход три-четыре бумажки отдашь судовому агенту, он тебе вручит перечень телефонов служб спасения, охраны, полиции, и можно начинать погрузку-выгрузку. Все! Больше тебя никто не потревожит, кроме людей, связанных с грузовыми операциями и немцами – хозяевами судна, весьма охочими на извращенные проверки и пакости, но об этом когда-нибудь потом…
Судовой агент - твой лучший друг в чужой стране, он всегда готов заняться решением проблем парохода, свозить тебя по делам или просто за покупками. Агент получает за это деньги, но капитан может лично отблагодарить его бутылкой виски или блоком сигарет, - агенту приятно, но волен и не благодарить, - ему приятно вдвойне.
В Кальмарсунде выгрузились в два дня, и фирма-оператор подкинула новое рейс-задание: переход в Петербург под погрузку пиломатериалов на Голландию. Последний раз я заходил в Питер лет двадцать назад, в начале восьмидесятых, и слабо представлял новые реалии, но в среде моряков, включая российских, бытовало единое мнение: «Не дай бог зайти…».
С выходом из Кальмара, питерский агент прислал объемистый перечень документов, необходимых на приход и на борту закипела работа: инвентаризации, декларации, меморандумы… Для получения дополнительной информации позвонил товарищу, пылившему в это время где-то в Средиземке. Нет, он не заходил в постсоветский Питер ни разу, бог миловал, но в Калининграде побывать сподобился.
- Володя! Что Калининград, что Питер – один хрен! Забудь чувство родства и прочие розовые русские сопли, не делай моих ошибок. Они стали мне в пятьсот евро наличными. Не в казну конечно. Да и не в деньгах дело. В людях.
В голосе друга звучала горечь и немного мата.
- Такой прессинг устроили… с пристрастием. Мы, перед приходом, в судовой аптеке произвели полную инвентаризацию, все до таблетки-ампулы учли, и вдруг таможенник «находит» в свободном доступе коробочку наркосодержащих. Откуда она взялась очевидно, но бездоказательно и начался банальный, неприкрытый шантаж. Тебе предлагают выбрать одно из двух: либо деньги в лапу, либо наручники… Мне потом моряки-россияне говорили, что это испытанный таможенный прием в российских портах. На наличной валюте норовят поймать, тоже будь осторожен. Пожрать любят - пол камбуза продуктов вынесли. Количество груза отслеживай, у меня и с этим проблема была, - «обули» на сто двадцать тонн удобрений при погрузке. Туда уже заходить никто не хочет, все российские грузы через Прибалтику идут. Там спокойнее и пошлины в два раза ниже…
В общем нагнал страху.
- М-да… Спасибо, порадовал… Сейчас на Руси власть вроде сменилась, может и в портах что-то сдвинулось к лучшему.
- Володя, власть сменилась, а люди нет. Они еще долго на своих местах сидеть будут…
На входе в Финский залив появился первый лед и загремело-зашуршало по бортам. Вспомнилось прошлогоднее плавание в совершенно пустынном Белом море. Без края, покрытое ледяным нетронутым панцирем, оно было действительно белым и, к нашему счастью, не очень суровым. Скорость конечно падала, порой вязли, но помогали мощные приливо-отливные течения. Невидимые, они чертили на поверхности многомильную паутину слегка смерзшихся трещин, коими можно было двигаться относительно спокойно. Четыре или пять дней, до устья Северной Двины, я почти не уходил с мостика – мог, но не хотелось. По приходу, бросили якорь у речного вокзала, на катере подъехала комиссия – это были наши, добрые отзывчивые люди… Может в Питере будет также и все ерунда, а страхи напрасны?
В Финском заливе другой лед, другое плавание. Сложнее.
Давненько не брали мы шашек в руки: я прижался животом к панели управления, крепче утвердил ноги, левую руку положил на джойстик руля, а правую, - на ручку машинного телеграфа и целый день не уходил с мостика. Длинными трещинами кололись ледяные поля, судно содрогалось от ударов, качались и кивали «головами» локаторы, с полок сыпались книги… а мы лавировали, останавливались и опять продолжали движение. Другие пароходы впереди и позади нас, также стремились вглубь залива, кто послабее старался втиснуться в кильватерную струю сильных, но лед быстро смыкался за спиной «рысаков», и они безнадежно отставали. Вся братия стремилась к русскому Гогланду – там, российские ледоколы уже обеспечивали ледовую проводку судов. На траверзе Таллина пошел сплошной лед и скорость совсем упала. Непрестанный поток судов конечно «набил» пути-дороги на Петербург, Выборг и финскую Котку, но битое быстро прессовалось, превращаясь в сплоченную снежно-ледяную массу и ставало перед пароходом - сверху торосами, а снизу подводной стеной. Задний ход-передний, - чуть двинулись, опять назад-вперед…
- Чиф! – Я окликнул стоявшего у левого окна старпома. - Мастер-класс я тебе дал. Видишь впереди два огонька? Эти пароходы тоже идут на Петербург, держись за ними, в сплошные поля не лезь, - это не коралловые острова твоей родины. Включи оба прожектора, подсвечивай вперед и ищи «дорожку», а я немного вздремну.
Чиф, скуластый, иссиня черный шриланкиец с печальными глазами, кивал головой.
- Клиэ Масса! – Ясно Мастер!
Вежливый, маленький и тихий как мышонок, он все время теряется в темноте мостика и я, всегда неожиданно наступаю на него. Его английский лучше моего, но слово «Мастер» неизменно звучит как «Масса».
- При сомнениях буди немедленно, всегда доступен… - Я боком влез в кресло у правого локатора и закрыл глаза…
Межень моего контракта: три месяца за кормой и три впереди...
…Открыл глаза. Где это я? Пароход плавно и казалось, угрожающе стремительно, летел по чистому морю. Справа, на черном фоне неба, неслась сахарно-белая полоска льдов, а слева, не более полумили, слепил близкими тревожными вспышками огонь маяка. Островок или остров, сливался с ледяным припоем и был практически без контуров.
- Сусанин! Ты куда меня завез? – я ринулся к экрану электронной карты.
- Чистая вода Масса… - Незримой тенью чиф промелькнул за моей спиной.
Слева был эстонский остров Вайндлоо – лысый клочок земли сто на сто метров. Это ж на сколько миль этот парень упорол на юг от фарватера и как теперь отсюда выбраться? Для разворота нет места и глубины на пределе… Надо огибать островок с юга и двигать назад, а там нехоженое-непаханое поле… Два раза в одну воду не ступишь. Я скинул ход до малого.
- Ты почему не будишь? С острова не вызывали по радио?
- Чистая вода Масса. Не вызывали.
- Чистая вода и на камни ведет… Знаешь сколько будет стоить спасательная операция?!
Меня волновало положение судна. В десятке миль от морских коммуникаций, в районе опасном для навигации, приличные пароходы не ходят. Я лавировал вдоль дальней от берега кромки воды, вжимаясь правым бортом в лед и не сводил глаз с эхолота и электронной карты. Странно, почему молчит эстонская погранслужба на острове? Они, наверное, потеряли дар речи, увидев пароход, явившийся из ниоткуда и уходящий в никуда. В берег, в камни, по самые помидоры…
На работе я никогда не ругаюсь, ношу раздражение в себе и через пару дней оттаиваю, а здесь сам виноват. Старпом хотел, как лучше и, увидев в темноте продутый от льда язык чистой воды, лоханулся, пошел его причудливыми изгибами, а развернуться уже не было никакой возможности. Приплыли…
Наконец, на пределе глубин, обогнули остров, уперлись носом в ледяное поле и, отгрызая куски, с трудом развернулись на обратный курс. Пять тысяч лошадей выбивались из сил, но движение вперед все-таки было. Я целил прямо на южную оконечность Гогланда, в точку сбора каравана судов, где уже работали российские ледоколы.
К вечеру стали в караван, а к следующему полудню уже входили в ворота порта.
Отгоняя битый лед, долго топтались у причала, наконец, с помощью буксиров приткнулись вплотную и затихли в ожидании прибытия портовых властей.
Сразу по приходу в порт, в моих ощущениях всегда возникает некая пауза, смена собственного внутреннего состояния. Это длится недолго, нужно просто присесть и переключиться…
Они вошли в мой просторный офис и стало тесно. Их было человек семь-восемь: агент, пограничники, таможня, портнадзор, карантинные врачи. Сосредоточенные лица, исполненные важности порученного дела, строгие взгляды… Все с объемистыми портфелями.
- С приходом капитан! Все в порядке?
- Спасибо! У меня всегда все в порядке. Давайте сразу к делу, я, в первую очередь займусь с пограничниками, а остальные пьют кофе и знакомятся с документами. – Я указал на стол с аккуратно разложенными бумагами и махнул рукой старпому. - И еще товарищи, примите наши скромные новогодние подарки!
Старпом поставил на диван два объемистых ящика с «подарками» - по ноль пять виски и блоку сигарет на нос, и приступил к раздаче… Лица земляков внешне потеплели. Эти подарки – акт доброй воли капитана, без претензии на послабление, подразумевающий дружеское, не придирчивое со стороны властей оформление прихода. Так принято, алкоголь на судне для таких целей и предназначен, а возьмут или откажутся – их дело. Любой пароход, как правило, чист перед законом, а информация о нелегалах или контрабанде, всегда летит впереди судна-нарушителя по соответствующим каналам и, по приходу в любой порт, - «пожалте бриться!».
Моя команда смешана: два русских, два прибалта, два Шри Ланка и восемь филиппинцев, но с пограничниками закончили быстро и без проблем. Старпом с врачами отправился предъявлять камбуз и продуктовые кладовые, а я с таможней, взяв в помощники второго штурмана-филиппинца, пустился по капитанской части. Старший из таможенников, лохматый и тощий как жердь «ботан» в очках, был косоглаз и производил впечатление малахольного. Он все косил глазом куда-то в сторону, листал документы и был многозначительно молчалив, пока не добрались до сейфа в каюте. Тут он ожил.
– В кассе, по декларации 4 тысячи долларов, позвольте пересчитать? – И, как карточный шулер, так ловко затарахтел пачкой баксов, что вызвало мою настороженность, - как бы в рукав чего не залетело. Я подозвал штурмана.
- Лео, стой от этого друга сбоку и следи за его руками, а я сзади.
Лео, в силу своего менталитета ничего не понял, но, как истый старательный филиппинец, занял свою позицию сбоку и не отрывал раскосых глаз с рук проверяющего.
– Кофе будете?
- На работе не пью, взятки не беру! – Он фальшиво захохотал и вдруг резко затуманился лицом. – Кстати, а где хранятся наркосодержащие лекарственные препараты?
Его юродивость исчезла, взгляд стал цепким, всепроникающим… Нет черного за душой, а поневоле дрогнешь и отведешь глаза.
- Где и положено быть. – Я вытащил из сейфа опечатанную коробку. – Открыть?
- Да-да, и документы на получение, расход…
Пошёл счет наркосодержащих, потом пересчитывали спиртное, сигареты и уже приступили к аптеке. Согласно наставлений друга-капитана, я дышал таможне в затылок и следил за руками, а филиппинец неотрывно пас сбоку. Малахольный занервничал.
- Что вы налезаете на меня сзади, как этот самый…
- Может я и есть этот самый…
Он отодвинулся от меня и, на всякий случай, стал спиной к филиппку… Потом почему-то передумал, вернулся в исходное. Мужик был легко читаем: зацепиться за что-нибудь и перевести процесс из плоскости госслужбы в плоскость личных интересов, а там уже бесценный опыт… музыкой звучат слова «Давайте договоримся…», «Может как-нибудь уладим, я сейчас кошелек достану...». Но тут не подфартило. Ко всему, малахольный оказался отменным лицедеем.
- Капитан, все в порядке! – Радостно сообщил он и вдруг смутился как ребенок.
- Не соблаговолите пару бутылочек шампанского презентовать? За труды тесезеть и бдения. – И запел хорошим тенором: «Новый гоод настаеет...»
Я дал две и попрощался. Не успел запить это дело чашкой кофе, как подлетел испуганный повар.
- Каптен, фулл свипинг!
В вольном переводе это означает, что санитарные врачи в продовольственных кладовых метут подчистую. Спустился вниз, у дверей камеры сухой провизии стояли пять набитых сумок. Некто в юбке, коленом заталкивало мороженную курицу в пластиковый мешок. Другая, крепкого телосложения дама, стояла у стеллажей и, мгновенно оценивая взглядом товар, передавала подруге «подозрительное» с точки зрения Санитарных правил РФ.
- А капитан! Извините, но кругом антисанитария! – Она обвела рукой хирургически чистое помещение. – Где получали продукты?
- Вымоем… Пять дней назад в Швеции.
- Ааа, у нас требования повыше будут!
- А то… Кто бы сомневался. А курей и прочее после анализов вернете?
- На сальмонеллез… и яички тоже. Мы все сжигаем по инструкции… в муфельной печи.
- Я думал на электрическом стуле. А пять кил кофе в зернах тоже?
- На долгоносика…
- Тоже в печку?
- Я же говорю – все! Заключение по всем видам провизии и счет привезем завтра, там сумма небольшая будет. Если понадобится, приедем доберем… А Свод обязательных рекомендаций НИИ санитарии РФ подарим бесплатно.
Я смотрел на нее и чесал в затылке…
- А нам надо заключение вашей комиссии? Свод рекомендаций НИИ безусловно нужен, немцы давно просили раздобыть. Без него задыхаются… - Чуть не ляпнул: «За любые деньги».
– Простите мадам, как вас по имени-отчеству?
- Галина Михална! Халя! – Кокетливо тряхнув кудряшками, она загадочно выпучила глаза и протянула мне руку.
- Очень-очень приятно! – Я легонько пожал ее ладошку и рывком склонил голову на грудь, собственную конечно. Заговорили о светском.
А что, эти у вас ничего не понимают? Пугливые какие-то.
Мой старпом действительно не понимал процедуры и был похож на растерянного испуганного мальчика. Что это?! Официальная конфискация или банальный грабеж? У них в Индостане так не принято...
- Пугливые… - В моем голосе прозвучал горький сарказм. - В тихом омуте, знаете… У них контракты по двенадцать месяцев, с виду тихие, а клин в башку войдет, могут и в глотку вцепиться. – Устремив руки к ее шее, я растопырил пальцы и показал, как это выглядит. Едва удержался. Она отшатнулась, наверное, лицо мое отражало внутреннее состояние.
– Хоспади! Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный – помилуй мя!
Я продолжил нагнетать.
- Сам с битой по пароходу передвигаюсь… Языков не знают, родной забыли, а по-русски одни матюги и то, благодаря мне. Так могут по матушке пустить – закачаешься! И за горло… Петушиные бои любят…
– В смысле?!
- В прямом.
- Это как?!..
- Вам показать? У них это вроде национальной забавы, как у нас лапта. Навезут из дома видеозаписей со своих куриных чемпионатов и все свободное время таращатся в столовой. Меня аж мутит… Кстати, Галина Михална, комиссия уже закончила работу, вам не пора?
- Ой, пора! Пора бежать! – Она кормой вперед выпрыгнула из кладовой. - Пусть мальчики помогут анализы на причал вынести, только вы уж проводите от греха.
- Щас схожу биту возьму…
- Не надо, пойдемте сразу! Как хорошо, что вы пришли!..
Кажется, все… Легче двое суток отстоять на мостике, чем два часа сдерживать это цунами. Круглый и краснощекий, как снегирь, судовой агент Гена с каким-то невероятным хохолком на стриженном черепе, внимательно рассматривал Судовую роль парохода – пофамильный перечень членов экипажа. Я грохнулся в кресло рядом.
- Ну что Гена, мой лучший друг, говоришь через час начнут погрузку и завтра вечером закидают?
- Закидают… Вы что-нибудь будете у нас заказывать? Продукты, топливо, снабжение?.. Он думал о чем-то своем.
- Категорически нет. Все оставляю на Роттердам.
- Капитан, тут такая проблемка… В экипаже два российских гражданина, включая вас, а российские паспорта моряков у вас на руках?
- Странный вопрос. Я – гражданин России, но постоянно проживаю за границей. У меня паспорта моряка четырех стран, включая российский. Кстати, последнего могло и не быть, - я не работал на российских пароходах. У боцмана есть, - он питерский. А, в чем дело? Агент замялся…
- Короче, в Службе порта в паспортах моряка надо сделать регистрацию по судну.
Я думал все уже закончилось, а оно только начиналось…
- Российский порт прописывает моряка по немецкому судну?! Наши паспорта моряка уже прописаны компанией-владельцем и мы, в данном случае, моряки иностранного парохода. У нас на руках действующие российские загранпаспорта, где погранслужба РФ только что поставила штампы о прибытии, а паспорта моряка в данном случае не имеют никакого значения. В чем вопрос?
- А вот вы ошибаетесь! У нас есть постановление… Вас не выпустят.
Я залпом накатил, наверное, тридцатую за сегодняшний день кружку кофе.
- М-да… тема для Кафки. - И вдруг сообразил. - Сколько?
Дело пошло.
- Двести.
- Рублей? С лица?
Гена развеселился.
- По двести евро, но у меня там все схвачено и завтра к отходу, как говорят у вас в Германии - все будет апгемахт!
- А самому можно сделать за меньшие деньги?
- Теоретически, но за день никак не успеть. Там местных моряков не меряно, а потому выхода нет…
Меня не мучил вопрос потери денег, мучило нечто большее: в его лице не было ни тени смущения.
- В общем так, завтра утром в восемь ноль-ноль, заберешь меня с парохода и отвезешь в Службу. Я сам займусь регистрацией, а у боцмана, он местный, паспорт моряка прописан.
Гена взгрустнул.
- Не успеете… и целый день судно будет без капитана.
В его ответе был резон, но я был непреклонен.
- Утром жду с машиной.
Гена сник, но еще цеплялся.
- Не забудьте взять контракт.
Я просто взбесился и уже не выбирал выражений…
- Контракт есть конфиденциальный документ, заключенный между работником и работодателем, и никто не имеет права требовать его предъявления, тем более в чужой стране. Там указана моя зарплата, ответственность сторон… Вашему паспортному отделу это нужно?
- Без предъявления контракта не оформят регистрацию… - Халява срывалась с крючка и ему уже было не интересно.
- Завтра в восемь машину к борту. Свободен.
«Гвинейский друг» свалил, а мне так захотелось вымыться. Я уже было скинул свитер, но позвонил боцман: - Владимир Павлович, тут какая-то охрана прибыла, говорят, будут охранять нас, как иностранное судно.
Спустился вниз, в кают-компании стояла пара крепких угрюмых мужиков в камуфляже. Таких у пакгауза встретишь и без вопросов отдашь бумажник.
- Вы к кому, товарищи? Я охрану не заказывал. Порт, как режимная территория, и так под охраной. И у нас своя вахта круглосуточно…
У товарищей на руках тоже свое «постановление». Я посмотрел, все чин чином: формат, цена сервиса в сутки, гербовая печать, высокие подписи…
- Странно, в Архангельске безопасность на борту обеспечивала погранслужба… - И вдруг догадался. - Простите, а кто платит за банкет?! У меня наличных нет!
- Счет перешлем хваксом. И харчеваться будем у вас.
- Понятно… Ну что ж, милости просим, но сидеть вот здесь, моих филиппинцев не пугать и по пароходу не шастать. Запишите телефон и хвакс вашего штаба. – Я положил на стол лист бумаги. - Мне надо уведомить свою компанию, пусть бабки готовят.
Записали реквизиты, по-свойски присели перекусить, благо холодильник рядом.
Валера-боцман – единственный ленинградец в команде, нерешительно крутился рядом и явно хотел отпроситься домой. Я опередил.
- Вали Валера домой, отдохни в кругу семьи, а в семь утра быть на борту. Кстати, у тебя паспорт моряка в Питере прописан?
Боцман весь засветился.
- Владимир Павлович, спасибо! Я только что хотел вас попросить… А, паспорт прописан в Службе еще перед вылетом на пароход.
Боцман работу знает, не конфликтен, преференций от соотечественника-капитана не просит… Я с ним полгода отработал на прошлом контракте и попросил компанию прислать снова. Мне нравятся спокойные, трудолюбивые филиппинцы, но как-то спокойней иметь при себе своего надежного человека.
Утро пришло серыми ленинградскими сумерками и мокрым снегом. Трюма были уже наполовину забиты лесопакетами. Валера давно вернулся из дома и руководил креплением груза. Филиппки-матросы, спасаясь от непривычного холода, шустро сновали по трюмам, заполняя пустоты эйрбэгами - специальными мешками, накачанными воздухом. Раздав инструкции, я вышел на причал. Гена еще не подъехал, позвонил, он долго не брал трубку, затем послышался сонный голос: - Але.
- Ты еще в постели? Мне надо срочно ехать…
У этой свиньи сломалась машина и много личных проблем.
- … И вообще я практикант!
- У вас что, в конторе только одна машина? Если ты практикант, то какого паришь мне мозги? – Я выключил телефон, плюнул, и, отворачиваясь от снежных вихрей, двинулся к проходной. У станции метро Автово остановился, размышляя как лучше добираться: спуститься вниз, или двигать чем-то наземным. Во мгле проспекта Стачек, брызгая грязным снегом мчались машины, клубились люди на остановках, подъезжали и отъезжали автобусы неизвестных маршрутов, а я, отвыкший от людской суеты, стоял в полной растерянности. Группка людей хлынула к притормозившей маршрутке и, влекомый стадностью, я кинулся следом. Вошел последним, с трудом прокатил по роликам входную дверь, она не захлопнулась. Я взглянул на водителя, попробовал еще раз, - нет. Не оборачиваясь, хмурый таксист посоветовал: - *бни посильнее. - И сразу, резко вырулил во второй ряд. Я, качнувшись по ходу, каак *бнул и дверь повисла в моих руках. Мне бы не удержать, но, какой-то ненадежной точкой внизу, она зацепилась за выкрошенный ржавый порог.
- Товарищ водитель, стойте, швартуйтесь!.. Дверь отвалилась!
Ближние к выходу пассажиры в панике сыпанули в корму Газели, но водитель остался невозмутим.
- Епта, куда я остановлюсь? Вон какая струя прет! Подержи до Нарвских ворот километра три, там, где-нибудь приткнемся.
Тут я вспомнил язык родных осин.
- Останавливай бля! Я сейчас брошу эту мандулу и весь проспект на уши станет! Скользит… засрал все ручки солидолом. Такси твою мать!
Таксист, продолжая движение, завел разговор сам с собой.
- Шо эти интеллигенты такие нервные? Я вот не нервничаю, а они прое..ли страну и нервничают. Странные люди…
Худшим был вариант вывалиться вместе дверью.
- Слушай, Христом-Богом прошу, остановись или я за себя не ручаюсь. Мне здесь выходить…
- Только сел, а ему уж выходить… Видишь – струя! Раньше, чем у Нарвских - никак! Вот на прошлой неделе был случай… Слышь! - Он полуобернулся – Один мужик, простой рабочий, продержал эту дверь аж до площади Восстания и не крякнул! Представляешь?
- Ну п**дец – бросаю!
- Да погодь! - Таксист, не глядя, крутанул баранку вправо… Визжали тормоза, сигналили машины, мелькали злые лица, но как-то вклинились в первый ряд и остановились. У меня разжались руки и дверь плашмя грохнулась на поребрик.
- Уух! - Размазывая масляные пятна по белой куртке, я выпрыгнул на грязный заснеженный газон. Водитель обошел машину, деловито попинал дверь.
- Слышь, подсоби-ка поставить на место.
- А там есть место? Пусть тебе вчерашний простой рабочий подсобит. Будь здоров!
Я пересек знакомый, когда-то чистый и уютный сквер у бывшего дома культуры моряков. Сейчас его дорожки, заваленные сломанными деревьями и старой листвой, едва угадывались, а сам дом смотрелся убогим и брошенным. На Двинской остановился: темная многоэтажка бывшего Балтийского морского пароходства в этих сталкерских декорациях казалась нелепой и, как бы подвешенной в воздухе. Казалось, жизнь здесь остановилась пол сотни лет назад. Ни машин, ни людей, ни шагов. Твою мать… В пару лет убить такую контору с двумя сотнями пароходов, десятки тысяч людей выкинуть на улицу. Как, кто? Советские партийные импотенты? Ни в жизнь не поверю… Пошел прочь.
Очередь в тесное помещение Службы клубилась уже на входе. Подобных мне «иностранцев» не наблюдалось, я стал в хвосте и приступил к изучению формы заявления из десятков пунктов. Большинство из них было предназначено для местных моряков и бюрократии и не имело ни малейшего отношения к моему статусу. Через час сунул полузаполненное заявление в окошко. Баа, а меня здесь знают! Вероятно, со слов агента Гены. С плохой стороны. Милая девушка, мельком заглянула в мой паспорт моряка и мгновенно засуровела лицом.
- Почему не заполнили это…это…? Здесь не так… здесь укажите номер… адрес компании-судовладельца. Кто вас туда направил? Подтвердите… Переписать, свободен…
Когда идиоты смотрят на меня, как на идиота, я, наливаясь упрямством, всегда иду напролом и уже не важно, каким будет результат. Вот и сейчас, менялись люди в очередях, а я переписывал и снова ставал в хвост очереди… и опять переписывал. Потом объявили обед на два часа и всех попросили на улицу…
- Внутренний паспорт России, прописка… адрес? Здесь ничего не указано…
- Внутреннего паспорта нет, прописки нет, адреса в России нет. Я живу за границей, вот мой загранпаспорт, выданный посольством России в стране проживания. Что еще нужно?.
Чувствовалось: сейчас меня держат на разогреве, а главный финал впереди…
Наконец, пройдя свою часть пути, девушка сгребла документы и провела меня в кабинет заведующего. За столом сидело лысое «лицо закавказской национальности» - вероятный источник «постановлений». Первую половину столешницы занимал национальный головной убор, а на второй, для делового антуража, сиротливо лежала синяя папочка. «Лицо» спичкой ковыряло в зубах, выклевывая остатки сытного обеда.
- Гамаржопа. – Хмуро сказало оно и уставилось на меня, как на немецкого шпиона.
- Гамаржопа… - На всякий случай парировал я.
Лицо нацепило на нос круглые очки, пеликаньим носом уткнулось в контракт и, вероятно прикидывая вожделенный процент с моей зарплаты, тяжело засопело. Позади меня, в ожидании вердикта маэстро, стояла эта овца, а я, между ними, был напряжен: «Что делать, если?..».
- Унутренний паспорт нэт, праписка нэт, дом нэт… Немец… Милис фиисбэ панимаэш… - пробормотало лицо и ожгло испытующим взглядом.
- Понимаете, я…
– Вах, как помочь хорошему человеку?! Голов свернешь! Эээ!?.. – Шеф, в отчаянии протянул мне руку с тремя растопыренными пальцами.
- Вы наверно не поняли. Я – гражданин России, проживающий за границей и не имею никакого отношения к вашему порту. Легально нахожусь на немецком пароходе в должности капитана. В десятках стран не имел никаких проблем… Чего вы хотите конкретно?
- Вах, генацвале! Подпис под контрактом совсем не твой. Ыыы?! – Он простер ко мне уже две руки с растопыренными пальцами.
Над его лысиной, на одном гвозде, криво висел портрет поздно усопшего вождя-демократа, танцующего гопак на Красной площади. И вдруг мне стало все равно.
- Терпение лопнуло! – Сказал мой внутренний голос. – Щас уе... – А ноги сделали два решительных шага вперед.
- Шютка! – Сообразил ответственный работник привставая. – Зави меня просто Гоги дарагой! Гасударственный работ, панимаэш… Атвэтственный савсем, дома не биваю. Шютка лублу панимаэш… Вот печать-прописка дарагой, будиш в Питере – захади, всегда рад панимаэшь земляк хароший челавек генацвале…
- Обязательно зайду Гоги… - я подавил желание.
- Слюшай кацо, можно вопрос? Как ты за границу сбежал, а?
- Я с Родины не бежал, это она вырезала меня из своих границ.
- Вах! Пачему меня не зарэзала?! Как попасть к вам дарагой? Как, эта, шурум-бурум сдэлать?
Его лицо искушенного пройдохи-чиновника преобразилось, заиграло палитрой кавказских эмоций. Мы перешли на «ты».
- Ну, способы разные… Какой-нибудь лес защити с плакатом у Петросовета, да так, чтобы менты по голове настучали на камеру. Пойдет международный резонанс в твою защиту, бичевание режима… Еще кучу можно навалить на ступенях госучреждения… и опять плакат, и опять по голове… Они, на западе, перфомансы любят, примут с распростертыми объятиями, но предупреждаю: с этим багажом не далее Прибалтики. Можно яйца гвоздями к мостовой прибить – это уже, как минимум, Старая Европа!
- Па галаве… Нэт, дарагой, я лутше здес, лудэй лублу. Вон, за двэрью шумят, мэня ждут. Птыц па зорнышку клует.
- Вольному воля! – Мне надоело стоять, пора закругляться.
- Тэрэс, принеси нам чай. – Шеф промокнул плешь платком. - У мэня натура тонкая панимаэш.
- Понимаю. ЛГБТ? Там всегда с куском хлеба будешь. – Успокоил я. - Еще на слуху один питерский чувак-гей… Сейчас на Гавайях живет в собственном особняке, правда парализован, под себя ходит… Так он что удумал: каждый День десантника прет в самую их гущу со своим флагом и стоит, как статуй, посередке. Его пиз…, то есть волохают, а вокруг полиция, вспышки теле-фото камер, возмущение народов… И так пять лет, пять Дней десантника. Зато теперь в Штатах…
- Тоже нэт кацо, у меня арынтир правилный… - Глазки шефа замаслились, мигнули Терезе. – Мур-мур?!
- Ну вот еще вариант…
– Нэт-нэт дарагой, а без этого… можна? - Он потер пальцами обметанную щетиной челюсть.
- Без мордобоя? Есть способ…
- Садись дарагой, чай выпьем, жизн пагаварим хароший челавэк!
Тереза, уверенной походкой профессиональной … модели пересекла кабинет, грациозно присела на подоконник и метнула в мою сторону недобрый взгляд.
У меня масса дел и ослабли нервы, но я не прочь взять некоторый моральный реванш за все, что случилось со мной вчера и сегодня.
- А почему бы и нет! – Я развалился на диванчике и с удовольствием отхлебнул из чашки. – С лимончиком?! Замечательно!
- Слющай, откуда ты все знаеш дарагой?! С такими знаниями в Амэрике жить.
- Мир видел… - Я допил чай. – Тэрэз, можно еще чашечку? С лимоном.
– Примус сломался…
Мне бы промолчать и попрощаться, но понесло.
- Слушай, Гоги, ты в советское время на Мальцевском рынке черешней не торговал? Лицо уж больно знакомое…
- Вах! Эта папа мой быль! Ты его знаэш?! Патомствэнный лэнинградэц, герой труда ысысэр! Всю жизнь для лудей, э! Арбус, цвэты, пэрсик… - Он опять лизнул взглядом Терезу… и вдруг загрустил - Многа раз морд били. Звэры! А кагда дружб народов распался, как он страдал!.. Все искал абидчиков…
Помнится, я бил его папу только один раз, в восьмидесятом, но сразу по трем причинам: недовес, обсчет и гнилые ягоды.
- Да где ж их найдешь? Иных уж нет, а те далече…
- Вах, пачему так говоришь дарагой?! Памят хароший, всех нашел! Адын, длинноносый астался. Паймаю, – гаварыт. - сразу паялник в жёп!
Жарко у них… Распахнул куртку, пощупал в кармане мобильный телефон.
- Папа, надеюсь, в добром здравии?
- Болел долго… Сычас прызыдэнт мэждународный арганызац, «Крыш мира» называется. В баалшом автаритэте…
- Рад за него… - Потрогал ладонью батарею. - Топят у вас сильно… Слушай, а ты ведь мог и вице президентом при папе… Чего, здесь-то сидеть?
- Какой вицэ, ээ? Выстрел баюс дарагой. Как толко… так сразу… Доктор гаварыт, прамой кишка совсем гладкий. Пастелный рыжым рыкамендовал, мур-мур працыдур.
Гоги щелкнул ладонью по лбу.
- Слушай кацо, щас папе пазваню, про тэбя скажу, он с охраной сразу приедет. Пасидим па дамашнэму, радост-то какая! – И потянулся к телефону.
От дверей понесло ледяным холодом…
- Нет-нет, пароход без хозяина, я плохо одет… Сколько с меня за регистрацию?
- Пятьдэсят три рубли… - Растерялся Гоги.
В доли секунды я бросил сотенную на стол, сгреб свои документы и метнулся к двери.
- Мне по нужде! Срочно! Кланяйтесь папеньке!
- Тэлэфон астав, ээ!..
Слава богу, в анкете телефон и домашний адрес липовые…
В старом сквере присел на мокрую скамью, отдышался. «Паялник жёп» и ноги сами понесли к главной проходной Ленморпорта. Остановился на входе. Как все знакомо… Сейчас войду, а там, за проходной, солнечный майский день одна тысяча девятьсот семидесятого года. Сразу за турникетом, в Гутуевском ковше, ошвартован правым бортом учебный парусник «Кодор». Глазу не видно его низкого корпуса, только над причалом, устремлены в высь три мачты, да бушприт нацелился на выход в город. На палубе, у маленькой рубки, стоит невысокий, худенький как мальчишка, капитан Сан Саныч Аристов, а рядом с ним, задрав голову, из-под ладошки вверх, смотрит на меня боцман Савельич… А, я, сидя на узкой дощечке-поджопнике (беседке), болтаюсь на тонком тросике воон там – на тридцатиметровой высоте грот-мачты. Комсомолец, второкурсник, вернее уже третье… а ныне практикант, матрос-инструктор первого класса с окладом в шестьдесят пять рублей. Отталкиваясь ногами от ствола деревянной мачты, я ловко вращаюсь вокруг нее, счищая старое лаковое покрытие и наношу новый слой. Метр за метром вниз. Сначала было страшно, а сейчас пофиг! Метрах в десяти от меня, на бизань-мачте, осторожно перемещается пожилой степенный матрос Леня. Осторожничает, привязывает себя со всех сторон, - бережет. Я свою мачту закончу к вечеру, а он, дай бог к завтрашнему. Леня в этой жизни уже никуда не спешит, особенно в могилу, а я в полете. Сан Саныч и Савельич внизу, кажутся мне маленькими божьими коровками, я вижу город за проходной, людей, автомашины, а душа поет: - Я буду жить вечно!..
Хочется чуда. Вот сейчас я войду на территорию и… семидесятый год, солнце, парусник, крылья за спиной… Но не светит солнце, пуст Гутуевский ковш, не целит в меня своим бушпритом шхуна «Кодор». Ее уже просто нет в свете, как и моих учителей, героев морских караванов войны, Сан Саныча Аристова и боцмана Савельича… Я одинок, я последний из той команды, ведь на дворе третье тысячелетие…
Если идти портом, то от главной проходной до лесной гавани километра три. Пустынные причалы уже не вызывали воспоминаний, я вымок, напитался сыростью внутри и снаружи, но был рад, что возвращался домой не утренним городским маршрутом. У воды как-то легче дышать… Караван леса на палубе был уже погружен под самые окна мостика, промерзшие матросы заводили стальные серьги и талрепами обтягивали палубный груз. Я сразу ринулся в гущу несделанных дел: проверил расчеты старпома по остойчивости, распределение балласта, затем спустился вниз и запрыгал по комингсам трюмов, дотошно проверяя надежность крепления леса… Все в порядке.
Уже к полуночи, в ожидании комиссии и грузовых документов, мы сидим со старпомом в капитанском салоне, пьем чай и молчим. Он генетически далек от севера, но надежен в своей работе и сегодня, впрочем, как всегда, все у него получилось. Я доволен, но прошедший день все еще бурлит во мне и, как часто бывает в портах, страстно хочется очутиться в открытом море и, все забыв, спать-спать. На вторые-третьи сутки плавания приходит успокоение. Вокруг меня узкоглазые и наши, белые, смуглые, желтые лица, ставшие за это время почти родными, но редкий случай, если наша встреча состоится еще раз. Практика контрактной работы дает мало шансов, почти всегда - другой пароход, другие люди. Расставаясь, обмениваемся телефонами, адресами, майлами и … забываем. Вот Валеру только выпросил к себе второй раз.
Дверь вдруг распахнулась и в салон впрыгнул похожий на воробья старичок с академической бородкой. Реглан из негнущейся буйволиной кожи, вытертый до белизны, скрывал его фигуру до пят, а сбитая на затылок тирольская шляпка с пером придавала жизнерадостному лицу идиотский вид. Чашка чая застыла у моих губ, я изумленно наблюдал это странное пришествие и ничего не понимал. Меж тем, старичок метнул на диван ободранный до ткани дерматиновый портфель и переместился ближе ко мне. Вернее, переместилось его несгибаемое пальто.
- А вот чайку! – Молвил он, потирая красные ручки. – Здравствуйте капитан! А что это у вас на борту одни басурмане? Не страшно?
- С басурманами не страшно… А, вы, простите, кто такой будете, с чем пожаловали?
- НИИ Министерства морского флота… – Старичок сделал многозначительную паузу. Я встрял.
- Так Минморфлота СССР лет десять назад почил в бозе вместе с многочисленными пароходами и НИИ. Что-то не пойму.
- Ленинградский филиал, батенька, существовал, существует и будет существовать пока есть пароходы. Забыл представиться: кандидат технических наук Василь Васильич Востриков – ВэВэВэ! Мда… о чем бишь я? Помогите раздеться! – Он в ожидании растопырил руки. Я, все еще завороженный, встал с кресла. Огромные, с чайное блюдце пуговицы легче было срубить топором, чем выворотить из железных петель, но помог верный старпом. Дед с грохотом подтащил пальто в угол, поставил на палубу, и петелькой зафиксировал на вешалке.
- Вы батенька еще под стол пешком ходили, а я уже стоял у истоков советского судостроения. Мда-с! Помнится, … - Он наливал себе чай. Я начал приходить в себя.
- Вы с какой целью к нам прибыли профессор? Наличных нет… У меня через полтора часа лоцман.
- Наличных нет, но пойдут и безналичные. Согласно постановления министра транспорта я обязан произвести расчеты остойчивости вашего судна. Безопасность мореплавания, понимаете ли, в нашей стране является архиважнейшей задачей, и мы не имеем права рисковать людьми столь мужественной профессии!.. – Помедлил. – Даже немцами!
- Спасибо! Господи, да не переживайте вы так. Может чего перепутали? Какой нынче год на дворе, не подскажете? Чет я запамятовал…
Сомнения исчезли - год он назвал правильно. Повар-филиппинец принес ужин. Василь Васильич оглядел поднос, с тревогой взглянул на меня.
- Не отравят?..
- Кок готовит на два стола – европейскую и азиатскую пищу. Вам - вполне европейская. – Успокоил я.
Кандидат, не спеша, с аппетитом откушал. Наконец, распахнул портфель, на столе появились логарифмическая линейка, арифмометр, коробка цветных карандашей «Сакко и Ванцетти», кипа писчей бумаги…
- Профессор, может быть воспользуетесь нашей распечаткой. У нас адаптированная компьютерная программа – там ошибок в расчетах просто быть не может. Время сэкономим… Этот же арифмометр еще Сталина помнит, я на таком двадцать пять лет назад валюту рассчитывал по курсу газеты «Известия»!
- Оставьте милейший свои сомнения!.. Так! Футоксы…батенсы, плечо остойчивости, метацентрическая высота… Эпюры емкости… - Он воспарил в небеса…
Время было неумолимо, а кандидат считал, зачеркивал, в остервенении рвал написанное, кидал под стол и начинал по новой. Я занервничал.
- Василь Васильич, явите божескую милость, вас еще одевать полчаса! Надо отходить, сейчас лоцман придет, а у вас арифмометр заело. Ледоколы ждать не будут…
- Все, батенька, заканчиваю! Карандашиками цветными, вот так вот, раскрашу…
Кандидат весь светился и, держа руку с листом на отлете, любовался сомнительными расчетами.
– Классика! Счет мы вышлем вашей компании завтра… Подпись… Хых! - Он дохнул на кругляк печати – шлеп! – Готово! Теперь вы подпишите.
- Помилуйте профессор, не буду! У вас на печати и герб еще Советского союза. Я сейчас подпишу, а завтра моя компания обанкротится. Давайте одеваться.
- Ну и ладненько, так сойдет…
К двум ночи отошли от причала, вырулили в Морканал, и, раздвигая лед, неспешно двинулись к Кронштадту. Лоцман был разговорчив, их тут обуревала идея преобразования государственной лоцманской службы в частную компанию, и тема ему была близка, а мне - нет. Нам в России к дурацким затеям не привыкать, но везде и спокон веку, лоцманская, пограничная и таможенная службы были государственными, ибо – казна! Не хотелось ввязываться в полемику, я тут за два дня уже «наелся».
- Лоцман, вы, наверное, будете первыми на земном шаре... То-то я смотрю, у приемного буя, уже две лоцманских станции, завтра будет три, а послезавтра остановится лоцманская проводка. Кстати, заходил прошлым годом в Архангельск, там продолжают на страну работать. Отсталый народ… А, вообще-то мне это неинтересно…
Лоцман примолк, потом на мостик принесли ужин… Так, молча, и подошли к Кронштадту. В лучах низкого зимнего солнца блеснул бронзой и синим купол Кронштадтского Никольского собора и от священной красоты захватило дух. Справа от судового хода, на крепком льду стояли люди и любовались караваном судов, выходящих в море. На самом краю ледяной кромки стояла бабушка с маленькой внучкой, одетой в белую шубку. Судно должно было пройти в каких-то метрах от них и вдруг мне стало страшно. Я придвинулся к выносному пульту управления и замер в напряжении. Как с перрона уходящему поезду, они радостно улыбались и махали мне руками. Я тоже помахал им и крикнул: - До свидания, но пожалуйста стойте подальше! - Мимо проплыли их милые лица и исчезли… Моя сто тридцатиметровая махина благополучно миновала зрителей, а сзади к ним уже наползали другие суда каравана… К вечеру сдали лоцмана, и цепочка с Родиной оборвалась. Я стоял на крыле мостика, глотал морозный воздух и смотрел вниз, где битый лед, серый в свете палубных фонарей, шелестел по борту. От этого свидания на душе осталась только горечь, а в теле бесконечная усталость...
А, сейчас, где я видел наш народ?.. Докеры на погрузке леса… люди у метро Автово, спешащие на работу, водитель маршрутки… моряки в очереди на прописку паспортов моряка. Пожалуй, все.
… Проскочили Балтику, пролив Зунд, в Скгерраке и Северном море немножко потрепало и на восьмой день пути у Маас-пайлот взяли лоцмана. За многие годы работы я столь часто заходил в Роттердам, что из сотен лоцманов, обеспечивающих вход-выход из порта, порой встречались знакомые лица. Так случилось и сейчас, за разговорами и кофе, три часа плавания по Маасу пролетели быстро. Мы ошвартовались у причалов Дордрехта и сразу подъехал судовой агент. Он заскочил всего на пару минут, взял необходимые документы, оставил справочную карту телефонных номеров и исчез. Люди во главе со старпомом занимались раскреплением лесного каравана, а я, стоя у фальшборта с кружкой чая в руке, наблюдал за вороной, которая стремилась что-то поиметь в плавающем на поверхности пакете с мусором. Она, зависая в сантиметрах над водой, пыталась надорвать мешок и добраться до вожделенного содержимого, но ничего не получалось. Сытые чайки качались на легкой волне и равнодушно смотрели на этот цирк и тупого клоуна. Ворона вдруг села на пакет, так случилось, и он резко пошел под воду. Она судорожно захлопала крыльями по воде и… поплыла. Конечно не так, как чайки, но вполне себе. Теперь у нее появилась новая задача: найти точку опоры, взлететь и хрен с ним с этим пакетом. Наблюдать за воронами никогда не бывает скучным. Вот и сейчас, она отмахала с пол метра саженками, догоняя зыбкий пластиковый «аэродром» и вцепилась в него когтем… Спектакля я не досмотрел, к борту стремительно подлетел патрульный катер и на палубу посыпались люди в черных комбинезонах - голландская черная таможня. Таможенный офицер спросил меня: - Где капитан?
- Я капитан. В чем дело?
- Каптэн, у вас на борту контрабанда. Пройдемте к вам. – Он махнул рукой подчиненным, и они рассыпались по пароходу.
- Вы, о чем? Какая контрабанда? Где?! – Я был ошарашен, со мной никогда ничего подобного не случалось.
- Я сейчас все объясню. – Он переговорил по УКВ с коллегами. – У вас есть помещение в первом трюме, где хранятся сепарационный материал, стропы и слинги?
- Есть… Это какое-то недоразумение…
- Сейчас, каптэн, мы с вами спустимся в первый трюм, и я покажу место закладки контрабанды.
Мы спустились вниз, подошли к штабелю сепарации. Два таможенника раскидали доски и нашему взору открылись восемь мятых-перемятых, заклеенных скотчем, картонных коробок. Одну вскрыли, она была набита блоками сигарет. Посчитали – всего сто двадцать пять блоков.
- Каптэн, лично вас, я пока не виню. Пожалуйста, соберите всю команду в столовой и объясните преимущества чистосердечного признания. Найдутся хозяева, я пересчитаю штраф по льготным условиям, а вы заплатите наличными и судно свободно. В противном случае пароход будет арестован до выявления всех обстоятельств. Ясно?
- Ясно… Но я верю своей команде.
- Напрасно.
- Послушайте офицер, может это дело рук портовых грузчиков в Санкт Петербурге? Они спрятали, позвонили в Голландию и их подельникам остается только забрать…. В наш век свободных коммуникаций - это просто.
- Не теряйте время капитан. Это дело рук вашей команды.
- Мне нужно позвонить в Германию и агенту.
- Нет, нельзя. Пройдемте к вам…
В мессруме (столовой) собрались все четырнадцать человек команды, я все объяснил, предложил признаться, в ответ – молчание. Другого и не ожидал.
Встал офицер таможни.
- Все мобильные телефоны, лэптопы на стол! Капитан, свой телефон оставляете при себе, но без моей команды никуда не звонить. Если в течение двух часов никто не признается – судно будет арестовано. Все! А, мы пока продолжим поиски в других местах.
Вот это «душ»! Похоже, питерское проклятие не отпускает меня и здесь…
Все слова были сказаны… Мы с офицером молча сидели в капитанском салоне. Он, не спеша пил кофе, перелистывал принесенные агентом газеты, а я замер и, совершенно подавленный происшедшим, тупо смотрел в угол… Паузу прервал старпом, заглянувший в открытую дверь.
- Каптэн, можно вас?
Я вышел. Чиф взглянул на меня виновато-сочувственно и опустил глаза.
- Масса, извините, но мне кажется вы чрезмерно доверяете людям. Я проходил сейчас мимо ваших, русских моряков – они встревожены и о чем-то шепчутся… Может вы поговорите с ними? Вам ведь проблемы не нужны…
У меня в команде, кроме боцмана, есть еще двое условно русских из Прибалтики. У нас же как: говоришь по-русски, значит русский.
- Где они?
- Стоят у трапа.
Я вышел на палубу, подошел к троице. Боцман вскинулся.
- Владимир Павлович, ну что там?
- Валера, ты имеешь отношение к этому делу? Скажи, глядя мне прямо в глаза - «Да» или «Нет»?
Валерины честные глаза ушли в сторону.
- А, что если я скажу - «Да»?
- Без «если». Глядя мне в глаза, – «Да» или «Нет».
- Да. – Валера опустил голову…
Он шел за мной и что-то объяснял, но я не хотел слушать. Мы вошли в салон капитана, я указал таможеннику.
- Он!
Боцман потерял свой слабый дар английской речи и мне приходилось переводить вопросы и ответы при заполнении Акта о контрабанде. Он сначала объяснял, что в деле участвовали втроем, но, когда стал вопрос приглашения на ковер других виновных, вдруг категорически отказался.
- Я был один! – Чем ввел в ступор офицера.
- Так один или не один?
- Один!
Я сказал ему по-русски: - Ты не в пионерлагере. Чего теперь стоит твоя фальшивая солидарность?
- Был один!
- Хрен с тобой…
Таможенный офицер посчитал сумму штрафа – четыре тысячи пятьсот евро, и разрешил мне позвонить в компанию. На удивление, немцы отреагировали спокойно: - Выплатите из капитанской кассы, не хватит – позвоните агенту, он привезет. Разговаривать будем потом…
Мы с офицером потом долго обсуждали случившееся.
- И все-таки, меня мучает вопрос… Каким образом и откуда вы получили информацию?
- Из таможни Санкт Петербурга, они спровоцировали ваших, продали сигареты и тут же сообщили нам, включая и место закладки. Обычная практика.
Вот он, определяющий момент! Я вспомнил хитро сделанного таможенника, но общей картины слепить не смог. Она сложилась потом.
Уже прощаясь, спросил, подразумевая боцмана: - Вы его заберете?
- Зачем? Мы штраф получили, остальное дело вашей компании.
Планировался рейс на Швецию и оттуда с зерном на Канары. Немцы предложили боцману отработать штраф, а это, при его зарплате, пять месяцев впустую. Он отказался.
- Ну, тогда, в немецкой тюрьме, бесплатно, будешь пару лет клеить коробки для яиц. Кстати, мне противно, но я расскажу тебе, как все произошло в Петербурге. С моим опытом это несложно угадать… А, лично для меня, ты, как человек, просто перестал существовать.
Перед выходом пришло распоряжение компании: Переход на Швецию через Киль-канал. После швартовки в шлюзах Брунсбюттеля, внезапно сообщить боцману о высадке и вытолкать его на причал вместе с вещами. Там его будут ждать. Все так и произошло, а по приходу в Швецию убрали с борта прибалтов. История закончилась.
Потом был Лас-Пальмас и выгрузка зерна… При плюс двадцати, город был по-зимнему пуст и пребывал в спячке. Я побродил по кривым горным улочкам, вспоминая когда-то знакомые места, устал с непривычки и меня просто втянуло в открытые настежь двери маленького, совершенно пустого кафе. Вошел, присел за столик лицом к окну и, за кружкой пива, просто смотрел на выщербленные камни мостовой. Это очень хорошее состояние – просто смотреть…
Как быстро летит время, сейчас вернемся в Европу и пора домой. Истории с сигаретами уж полтора месяца тому и как-то зарубцевалось, но шрамы остаются. Чем длиннее жизнь – тем больше шрамов. А, эта жизнь меня ничему не учит.
В кафе впорхнула молодая пара и мой стеклянный мир рассыпался в прах. Я встал из-за столика и попрощался.