рассказ
Вот уже несколько ночей мне снится один и тот же сон, сперва абстрактный, но затем все более проясняющийся в деталях. Снится не каждую ночь подряд, и потому сразу я не мог его ни понять, ни описать. И только теперь, когда весь его образный ряд завершился, но совершенно трагически, я могу это сделать…
Мне снилось буквально, что я непонятно почему, сначала иду, а затем бегу по длинной анфиладе, наподобие дворцовой, и все ее белые с золоченым декором двери раскрыты, и больше никого нет, и мне нужно добежать до самой последней комнаты, которая пока закрыта, но она не заперта, и когда я попаду туда, тогда станет ясен весь смысл сна… И так повторялось изо сна в сон. Сперва я успевал пробежать лишь несколько залов, и этот сюжет обрывался, тускнел, сменялся каким-то другим, мимолетным и не запоминающимся. Потом я пробегал уже более 5-и залов; еще через сон — около 10-и, а всего их было неизвестно сколько, но я видел, что расстояние до заветной последней двери все сокращается! Не понимаю почему, но одним махом, зараз я их пробежать не мог! Во-первых, я не управлял своим сном, и он мог неожиданно прекратиться и перейти в другой. Во-вторых, паркетный пол был очень скользкий и хорошо натертый, а бежал я в каких-то старинных сапогах, может и ботфортах чуть ли не со шпорами, и вообще, похоже, в костюме восемнадцатого века, только без парика и треуголки. И вот, еще через несколько мучительных повторов я, наконец-таки достиг этой заветной комнаты, и уже даже влетел в нее! Но именно здесь эта часть сна и закончилась! Что снилось потом — не имело значения…
Проснулся я совершенно подавленный, словно обманутый во всем самом лучшем, хотя, по сути, ничего страшного и не случилось. Но я почему-то твердо знал, что в этой комнате меня ждет нечто важное, то, от чего может измениться вся моя жизнь. А именно, постепенно я понял, что там меня должна ожидать встреча с моей давнишней, полузабытой, но такой искренней и чистой любовью, что только одна она могла бы искупить всю мою жизнь… «Ничего, — сказал я себе, в следующий раз я постараюсь точно в нее ворваться, буду готовиться весь день, тренировать волю и воображение» — хотя сам понимал, что это бесполезно... Я лишь пытался вспомнить ту девушку, с которой расстался лет 30 назад, когда только что закончил школу и готовился поступать в университет, и расстался не по своей воле… Фотографий ее не осталось, но я все-таки помнил ее образ и чем больше вспоминал, тем более он реально обозначался в памяти, затем я вспоминал все наши недолгие встречи, беседы, ее особенные манеры… Хотя с другой стороны, я не был точно уверен, что встречусь в той комнате именно с ней, но перебирая затем всех тех, кто были после нее, я пожалуй, никогда не мог бы поставить рядом с нею какую-нибудь другую… Зачем, почему мы тогда расстались?! Я теперь решительно этого не понимаю! А тогда мне казалось это совершенно естественным. Но подробностей я уже не помню. Глупо как-то все вышло, и главное, что мы вовсе не поссорились...
Наконец — наступил очередной сон, в котором я опять бежал по этой проклятой анфиладе. И, главное, всякий раз мне приходилось начитать все сначала, а вовсе не с того пункта в дистанции, на которой прерывался сон! И это было особым издевательством! Но теперь, собрав все свои силы, всю волю, я бежал как можно быстрее, хотя каблуки скользили и ноги разъезжались, как на льду. Но я все-таки успел вбежать в последнюю круглую ротонду и распахнул долгожданные двери. И что же я там увидел? Нет, предвидение не обмануло меня! Там действительно была она, моя юношеская любовь, но помещалась она как-то странно, в середине совершенно черного пространства, а видел я ее лишь потому, что свет падал на нее сверху непонятно откуда, и поэтому она казалась вся в белом. Впрочем, может она и действительно была в белом или светлом платье — не важно! Но теперь я не мог понять, как мне к ней подойти! Ведь вся комната была совершенно темной! Вдруг сразу же за порогом оказалась бы какая-нибудь бездна? Ведь это же сон! Хотя в тот момент я воспринимал его именно как реальность. И вот, куриными шажками я стал пробираться к ней в центр этой комнаты, если не зала. А она вовсе не бросилась мне навстречу, а продолжала все так же стоять в центре и улыбаться, только слегка приподняла руки, словно собираясь меня обнять. И еще не дойдя до нее, я воскликнул: — Это ты? Светлана? Я так давно тебя искал! Я все помню, ничего не забыл! А ты? Ты помнишь? Где ты была все это время? — и делаю последние несколько шагов, чтобы убедиться, что передо мною все-таки пол, а не пропасть.
— Да, — говорит она как-то тихо, — это я, и я тоже все помню, но я не могла быть с тобою…
А я даже не спрашиваю про любовь, а, наконец, дотянувшись до нее, жадно ее обнимаю и глажу по спине. Но она обнимает меня как-то робко и неуверенно, словно сомневаясь еще, я это или нет, но я ловлю ее лицо, губы, и как могу, целую ее, но вовсе не плотоядно, как многие могут подумать, а лишь слегка, но крепко и много раз, повторяя машинально обычную любовную чепуху, типа: «милая, милая, теперь мы уже никогда не расстанемся!..». А она как-то странно опускает глаза, словно чего-то стыдится и тоже что-то говорит, но я не слышу и не понимаю, но чувствую только, что ее тело, такое прежде упругое, как-то обмякло и словно стало таять, образ тускнеть, и я подумал, что это чертов сон опять хочет закончиться, но нет, сон продолжается, а заканчивалась именно моя возлюбленная! Она буквально таяла, как Снегурочка из пьесы Островского, исчезала, пока не исчезла вообще, и вот, я остался в этой темной комнате, обнимающим собственные плечи! Тут бы еще, после этого, развернуться бы полу и захлопнуться бы дверям, навсегда погребая меня как в склепе, но ничего этого не случилось, а только потянуло вдруг из этой комнаты-зала действительно, могильным, или точнее, замогильным сквозняком, и в глубине возник и стал нарастать какой-то низкочастотный гул, так, что я поспешил поскорее выйти из нее, и наглухо затворить парадные белые двери…
Что было потом — не помню. Проснулся я, как дурак, теперь уже полностью обману-тый во всех своих ожиданиях. Раньше, когда я все бежал, у меня была хоть какая-то надежда, а теперь и ее не осталась! Остался только Образ, так я и до этого помнил ее, хотя не всегда отчетливо. Но зато теперь я могу сказать, что хоть ненадолго, пускай во сне, но все же встретился с ней, и обнимал ее, и целовал, это было вовсе не мимолетным, я это точно помню!.. НО что означала эта черная комната и ее исчезновение? Мне это было не понятно, а вот образ анфилады и моего бега, наоборот, вопросов не вызывал. И лишь через не-сколько дней я понял, что единственным объяснением этому могло быть то, что комната была действительно символом либо склепа, либо вообще потустороннего мира, а исчезла Светлана только потому, что ее и не было уже в этом, нашем мире. И только, возможно, для меня она временно воскресла. «Так что же, выходит, она умерла? — спрашивал я себя, — или погибла? Или — оказалась где-нибудь так далеко, что было равнозначно ее смерти для меня?» Я не мог ответить на эти вопросы, но понимал лишь, что больше ее никогда не увижу, даже, может быть и во сне. И от этого мне вдруг сделалось так плохо, как не было никогда…
2014, восст. по памяти в авг. 2016