По воспоминаниям Артура Ивановича
Антонова 1926 г.р. уроженца
хутора Кайдуло Калужской области
Мама умерла, когда Артуру было семь лет. С годами её образ стёрся из памяти, оставив только короткие туманные вспышки, да мимолётные сновидения. Причём, утром становилось непонятно, почему у мамы было бабушкино лицо. Видимо потому, что вырастила Артура именно она.
Отец, Иван Мартынович, помогал, как мог. Артур очень любил слушать его рассказы о Москве. Латышская дивизия, где тот состоял на службе военфельдшером, охраняла правительство Ленина. Дома даже книга была с фотографией отца, сделанной в момент, когда латышские стрелки сопровождали переезд правительства из Петрограда в Москву.
Лишь в двадцать четвёртом, после смерти вождя пролетариата, служба отца закончилась. Артур не понимал, что означает расформировать дивизию, но то, что отец теперь жил с ними на хуторе, ему нравилось. И работа для отца нашлась – в их кайдуловском колхозе, передовом в районе, как раз нужен был грамотный человек, чтобы заведовать молочно-товарной фермой. Ещё и председателем ревизионной комиссии назначили. И со всей этой работой Иван Мартынович справлялся успешно.
Правда, продолжалось это недолго. В тридцать седьмом их председателя колхоза Горовцова признали врагом народа. А, если сам председатель враг, то и подчинённые честными советскими тружениками быть не могут. Как говорится: каков поп, таков и приход. Вот, Ивана Мартыновича, прошедшего Первую мировую и гражданскую, и арестовали. Тоже, как врага народа. А при обыске и ту самую книгу с фотографией забрали. Хорошо хоть не к расстрелу приговорили, а только восемь лет дали.
Но беда не приходит одна. Не успели они с бабушкой свыкнуться с арестом отца, как вышел указ о сносе хуторов. Кайдуло тоже не обошли стороной. Собрав нехитрые пожитки, погрузили на телегу и поехали к бабушкиной дочери. Причин для этого было три. В кайдуловской школе было всего четыре класса. Их Артур уже закончил. А из Прудков, где им теперь предстояло жить, недалеко до Дольского – там семилетка. Тёткиного мужа тоже арестовали, и с ними ей будет не так одиноко. Но самая главная причина – больше идти просто некуда.
На новом месте Артур привык быстро. Изменились только стены в доме, да картинка за окном. Сама жизнь была привычной: ранний подъём, убрать скотину, летом – помочь на огороде, а с осени по весну, школа и уроки.
Незаметно пролетели несколько лет, и наступил июнь сорок первого. Шестой класс Артур закончил хорошо, а вот в седьмом учиться ему не пришлось – началась война. Пятнадцатилетний парнишка видел, как провожают на фронт односельчан и сокрушался: «Эх, чуток попозже бы Гитлер напал… А так меня ещё не возьмут воевать».
Без мужиков работы в колхозе прибавилось. Скотине было всё равно, кто накосит на зиму сена, взрослые или подростки. Поэтому на работу теперь Артур уходил ещё затемно, а домой возвращался уже после заката. Буквально, засыпая, съедал ужин, и падал на кровать. Так всё лето. Он даже не заметил, что оно закончилось. А, когда наступила осень, взрывы стали слышаться гораздо ближе, и самолёты закружили над их лесочком намного чаще. По слухам бои шли уже около Детчино, но через их деревню линия фронта не прошла.
Четырнадцатого октября немцы высадили в Ушакове десант. Артур с другом Макаром видели, как из одного из самолётов со свастикой на хвосте, над ближним леском посыпались тёмные горошины. Ребята замерли, гадая, что это такое. А над каждой горошиной уже раскрылся парашют и, чем ниже они опускались, тем больше принимали очертания человеческих тел.
– Немцы, – почему-то шёпотом сказал Макар.
– Пошли домой, нужно предупредить всех, – потянул друга за рукав Артур.
Через некоторое время немцы вошли в село. Не было никаких боёв. Просто пошли по Прудкам люди в военной форме, говорящие на немецком языке. Никого не расстреливали, не жгли домов, но от того, как они двигались и смотрели, местным жителям стало вдруг ясно, что отныне они не хозяева на своей земле.
У них-то в Прудках было тихо, а вот километрах в четырёх, со стороны Башмаковки, три дня доносились взрывы и страшный грохот. Поначалу бабушка после каждого охала и крестилась, а потом свыклась, только головой качала:
– Это сколько же там народу-то сейчас покалечат, да поубивают.
Когда в Башмаковке всё стихло, тётка, сходив на колодец, принесла не только воды, но и новости:
– Там танками бились.
– А ты почём знаешь? – Подступила с расспросами бабушка.
– К Серафиме родня из Башмаковки пришла – в их дом снаряд угодил. Теперь все у неё жить будут.
Бабушка перекрестилась:
– Сохрани нас, Господи, от этой беды – нам и пойти не к кому, и дом самим не построить.
Тётка, словно не слыша её, продолжала:
– Около Башмаковки танков сгоревших, что семечек в подсолнухе. – Увидев любопытные глаза Артура, погрозила ему пальцем. – И думать не смей туда идти! Серафима сказывала, что поле, сплошь обгоревшими трупами усеяно. Кто-то успел вылезти, а кто-то прямо в танках так и остался.
– Ещё чего слыхала? – Сменила бабушка тему.
– Да уж, слыхала, – прикрыв вёдра крашеными фанерками, которые заменяли крышки, тётка села на лавку, расправила фартук и продолжила, – председателя нашего старостой назначили.
– И чего теперича?
– А ничего, – махнула тётка рукой, – колхоза больше нет, а скотину всю велено сдать немцам.
– Как всю? – Опустилась на лавку бабушка и прижала ладонь к сердцу, словно придерживая, чтобы оно не выпало. – Как мы без коровы-то?
– Пока сказали только колхозных сдавать будут, а там уж… – посмотрела с надеждой, – может, обойдётся?
– Бабушка, – Артур кивнул в сторону окна.
Увидев, входящих в калитку немцев, та скомандовала:
– А, ну-ка, лезь на печку! И чтоб тихо там!
Немцы вошли и сразу уселись за стол. Тётка, молча, поставила перед ними чугунок с картошкой, и миску с капустой.
– Сало, яйки, – потребовал один из немцев.
Тётка развела руки в стороны, показывая, что нет у них таких разносолов, но бабушка отодвинула её в сторону и, шикнув: «Искать начнут», – скрылась за занавеской. Погремев там чугунками, вынесла шмат сала и несколько яиц. Тихонько пробубнила:
– Ешьте, гостёчки, не подавитесь.
Гостёчки не подавились. Закончив с обедом, принесли охапки соломы, раскидали по полу и улеглись спать.
Бабушка, убирая со стола, ворчала:
– Как дома распоряжаются. Жить, что ли здесь собрались?
Пожили немцы у них недолго. Через пару дней, покидали в свои рюкзаки сваренную на ужин картошку, забрали с кухни все яйца, порыскав за кринками, забрали припрятанный кусок сальца, и уехали. Но на следующее утро в дом вошли новые немцы. Так и повелось: одни уезжают, следом приезжают другие. Только успевай чугунки на стол ставить.
Надежды на то, что к ним немцы заходить не будут, не было никакой. Дом большой, крепкий, на две половины. Правда, вторая половина у них пустовала – её использовали, как кладовку. Вот в ней-то немцы и расположили свой штаб. Всё бы ничего, да в этот немецкий штаб постоянно кто-то приходил с докладами или за дальнейшими указаниями. Часто ошибались и заходили на их половину. Поэтому двери без конца открывались-закрывались, выпуская тепло. Приходилось целый день печку топить, не давая дровам прогореть до конца.
В один из дней тётка пришла с колодца мрачнее тучи. Артур видел, как бабушка дёрнула её за рукав, и тихонько спросила:
– Чего случилось?
Но тётка только рукой махнула и занялась самоваром. Артур хорошо знал, если она разжигает самовар сама, а не просит это сделать его, приставать с расспросами бесполезно. Бабушка это тоже знала, поэтому стала терпеливо ждать, когда дочь сама заговорит.
Рассказала она эту новость только когда вскоре очередная партия немцев уехала, а следующая ещё не заселилась. Едва закрылась за ними дверь, тётка без всяких предисловий заговорила:
– Веру Рыбину расстреляли.
Бабушка с Артуром растерянно молчали. Первой пришла в себя бабушка:
– Это какую такую Веру Рыбину?
Тётка вспылила:
– Мама, очнись! В Дольском были обыски. Искали коммунистов и комсомольцев. Вера Рыбина! – Тут она повернулась к Артуру. – Ну! И ты не помнишь?
– В школе секретарём комсомольской организации была, – наконец, смог выдохнуть Артур.
Не поверив до конца этой новости, спросил:
– А, как немцы узнали про неё?
– Вот и подумай сам.
– Неужели кто-то сказал?
– И не только про Веру.
– Кто ещё?
– Не знаю, Артур. Только сказали, что у них там часть стоит постоянно, не меняются солдаты, как у нас. Так что нам ещё повезло.
– Это чем же нам повезло? – Возмутилась бабушка. – Что мы сами голодные сидим, а немцам стол накрываем?
– Мама! – Опять повысила тётка голос. – Нас объедают, но не расстреливают. – Обняла Артура, – Представь только…
Бабушка замахала руками:
– Упаси, Господи! Пускай жрут окаянные.
– Вот то-то и оно, – уже спокойнее закончила разговор тётка.
В это время скрипнула половица в сенях. Все насторожились – за разговорами не увидели, кто вошёл в калитку. Дверь открылась, и в клубах мороза появился Иван Мартынович. Артур кинулся к нему со всех ног:
– Папа!
– Господи! Ты, как? Откуда? – оторопела бабушка.
Пока Иван Мартынович раздевался, тётка собрала на стол:
– Садись, Иван, поешь сперва. Все разговоры потом.
Иван Мартынович, исхудавший и промёрзший, сел к печке:
– Согреюсь сначала.
Тётка проворно сняла шкурку с картофелины, очистила яйцо, подала:
– На, вот, пока.
– Пап, тебя освободили? – Жался к отцу Артур.
– Нет, сынок. Когда немцы заняли Кондрово, наша охрана разбежалась. Может, на фронт ушли, а, может… В общем, осталась наша тюрьма без конвойных. Не стали дожидаться немцев и мы. Вот я и пошёл домой.
– А у нас тут немцы уже.
– Видел, сынок.
– Что теперь делать будешь?
– Поживём – увидим. Вояка-то из меня никудышный.
На фронт Ивана Мартыновича не призвали бы даже, если б не статья врага народа. Ещё с гражданской у него были два ранения и перебит позвоночник. Ходить после этого мог, только согнувшись, а инвалидов воевать не брали. Поэтому он и не пошёл с другими товарищами по тюрьме проситься на фронт, а вернулся к сыну.
На следующее утро приехала новая партия немцев и всё пошло по новому кругу. Артур уже не прятался от них на печке, как в первый раз. Почему-то немцы не обращали на худенького парнишку внимания.
Заметив, что в печке почти прогорели дрова, Артур вышел на улицу, набрать ещё охапку. Вдруг со стороны дома Коноваловых послышался какой-то шум. Артур выглянул из-за поленницы: дед Захар о чём-то спорил с немцем. Слов разобрать было нельзя, хотя дед почти кричал. В какой-то момент немцу, видимо, это всё надоело, он взял деда за шиворот и вывел за калитку. Дед Захар не сопротивлялся, но продолжал ругаться. Теперь Артуру было слышно:
– Расстреливать собрался? Ну, стреляй в старика. Я смерти не боюсь. Только знай, что Господь всё видит, и спросит с тебя по всей строгости.
Увидев, что немец не шутит, и уже передёрнув автомат, наставил дуло на грудь соседа, Артур зажмурился, ожидая выстрелов. Но было тихо. Пересилив страх, снова открыл глаза. Немец уходил прочь от дома Коноваловых, а дед Захар так и стоял около своего забора.
– Иди, дед, домой, замёрзнешь ведь в одной рубахе-то, – прошептал Артур.
– Сейчас в себя придёт и уйдёт.
От неожиданности Артур вздрогнул – рядом с ним стояла бабушка с тулупчиком в руках:
– На вот накинь. Небось, сам закоченел.
– Ты видела? – Артур только сейчас заметил, что дрожит, правда не понимал от холода, или от страха.
– Смотрю, тебя нет и нет с дровами-то. Вышла на крыльцо… – накинула тулупчик Артуру на плечи, обняла, – пойдём, сынок, в дом. Вон и Захар, видать, отошёл.
Артур оглянулся. Дед, пошатываясь, шагал от калитки к крыльцу, навстречу ему бежала рыдающая Анютка. «Если мне страшно было на это смотреть, каково ей-то пришлось», – подумал Артур, и зашагал вслед за бабушкой.
Новая партия немцев, заселившихся в их дом, ничем не отличалась от предыдущих, да и от последующих тоже. Как всегда, их надо было накормить, и убрать за ними. В сарае с каждым днём всё меньше оставалось курочек – уж очень им нравилось птичье нежное мяско. Слава Богу, пока не трогали корову. Без Малышки им было бы не выжить. С надеждой на то, что её не тронут их небольшая семья, начинала и заканчивала каждый следующий день.
Предусмотрительная бабушка собрала из сундука, что получше, связала в узел и закопала в снег за сараем. Только немцы всё равно рыскали по дому в поисках ценных вещей. Бабушка ворчала:
– Да, что у нас брать-то? Неужто, у вас своего добра мало?
Добра-то у них, может, и побольше было, да здесь оно дармовое. Но самое главное – не было у немцев тёплых вещей. А зима в этом году лютовала. Вот один немецкий верзила, видимо, промёрзнув до костей, и позарился на старенькие подшитые валенки отца. Свободной обувки нигде в доме не стояло, так он стащил их прямо с его ног.
– Куда тебе такие? – Оторопело смотрел на немца Иван Мартынович. – Малы ведь будут – не натянешь на свои лапищи, – и попытался выхватить валенки у немца.
Тот с силой оттолкнул Ивана Мартыновича, да так, что он не удержался на ногах. Сунул, гад, добычу под мышку и ушёл.
Дни сменяли друг друга очень медленно и были до оскомины похожи друг на друга. Новые события во время оккупации случались не часто. И узнавали о них совсем не из газет – никто теперь не носил их в село. Как правило, все новости приносились тёткой с колодца.
– Слыхали, Роман Козлов домой пришёл.
– Как это? Он же на фронте воюет, – всплеснула руками бабушка.
– Это тот, что директором молокозавода в Детчино работал? – уточнил Артур.
– Он самый, – подтвердила тётка. – Говорят, где-то под Вязьмой попал в окружение. Вроде бы искал свою часть, да, видать, ноги сами домой привели.
– Так у нас же немцы, а он коммунист! Ему дальше надо пробираться, – воскликнул Артур.
– Ну, что ему надо, он сам знает – не маленький уже, – рассудительно вставила бабушка своё слово и, переводя разговор на другое, спросила у дочери – Ты лучше, скажи, не слыхать ли чего про конец войны?
– Про конец пока ничего не говорят, но от Москвы, видимо, погнали немцев.
– Да ты что! – Обрадованно воскликнул Артур.
– Сказывают, что скоро и до нас Красная Армия дойдёт.
В Прудки наши солдаты вошли двадцать пятого декабря. Немцы, похоже, этого не ожидали, поэтому сдали село почти без боя. Но радость была преждевременной. Через три дня хорошо подготовленной контратакой они выбили красноармейцев из Прудков. Наступали немцы стремительно и жёстко. Оттеснив наших к полю, безжалостно перестреляли их на открытой местности. А потом… Намёрзнувшись в своих тонких шинельках и яловых сапожках, снимали с трупов тулупы и валенки.
Объяснение тому, что немцы отчаянно сражались за небольшое сельцо, было простое – им нужна была Старая Калужская дорога, которая проходила прямо через Прудки. Машинам по ней, конечно, тяжеловато пройти. Но на лошадях, по дороге, построенной по высочайшему указу самой Екатерины Великой, ехать было очень даже хорошо. Обсаженная по обеим сторонам деревьями по повелению всё той же императрицы дорога и зимой, и летом была какой-то уютной, не казённой. Немцам, правда, до красот никакого дела не было – лишь бы в грязи, да в снегу не вязнуть. Она для них имела лишь стратегическое значение. Вот за дорогу они и сражались, удерживая село любой ценой.
Как только им удалось снова занять Прудки, по дороге потянулись обозы гружёные сверх всякой меры награбленным. Три дня и три ночи тянулся бесконечный караван. Рядом шагали отступающие немецкие части. Они шли и шли через Прудки, не останавливаясь ни на ночлег, ни для того, чтобы поесть, или хотя бы согреться. Бабушка, наблюдая за ними в окно, ехидно ворчала:
– Замёрзли, орёлики? А у нас тут так – не метель, так стужа. Не пулей, так морозом, но Россия-матушка добьёт вас.
В одну из ночей перед самым новым годом со стороны Ушакова начался обстрел Прудков артиллерией – наши войска снова пошли в наступление.
Все сидели одетые на случай, беды. Чтобы хоть как-то нарушить тягостное молчание, отец тихонько сказал:
– Шрапнель.
– А, что это?
– Снаряды такие. Они в воздухе рвутся.
В Прудках завязался бой. Уставшие от длительного перехода и от лютого мороза, немцы сопротивлялись отчаянно. Но, потеряв шестьдесят своих бойцов, Красная Армия выбила их из села. Теперь уже навсегда. Немцы, бросая и лошадей, и телеги с добром, спасались бегством. Даже заглохшую вдруг самоходку не стали спасать – так и оставили посреди Прудков.
Похоронив, павших на поле боя товарищей в братской могиле, наши части двинулись дальше добивать врага, а в Прудках начали восстанавливать колхоз.
В их доме снова был штаб. Только теперь наш. А это уже совсем другое дело. В один из дней Артур возился с печкой. Выгреб остывшие за ночь угольки, ссыпал их в бадейку и заложил сухие берёзовые поленья. Не успел запалить бересту, как дверь распахнулась, и с клубами холода в дом ввалился Макар:
– Слыхали, в Дольском Степанюка расстреляли?
– Там же наши уже, – растеряно смотрел Артур на друга.
– Так наши и расстреляли. Веру Рыбину помнишь?
– Это он предатель что ли? – догадался Артур.
– Доказали.
– Как?
– Не нашего ума дело. Главное, что справедливость восторжествовала.
– Только Веру это не оживило, – вздохнула бабушка.
Тут вернулась из сарая тётка и в полголоса сообщила:
– Козлова арестовали.
– Когда? – в один голос спросили Артур с Макаром.
Тётка заговорила ещё тише:
– Я только из дома вышла, а к их воротам машина подъехала.
Вслед за ней и все стали, чуть ли не шептать:
– Я видел её, – подтвердил Макар, – но подумал… мало ли зачем… может, на работу вызывают, завод запускать.
– Эх, Макар, – вздохнула тётка, – дай Бог, чтоб теперь ему доверили какой другой завод восстанавливать. Он же в окружении был, а потом и здесь при немцах жил.
– Так и что?
– Так и то, – передразнила тётка Макара, – коммунист должен врага бить, а не дома сидеть.
– А что он мог один сделать? – начал горячиться Макар.
– Вот там и разберутся, что он мог, а чего не должон был мочь, – сказала бабушка, и, прекращая этот разговор, уже громко, спросила, – ты в правление-то ходил? Когда на работу выходить?
– Так прямо завтра вместе с Артуром и пойдём. Сказали, раз коров немцы угнали, это не значит, что дел нет.
– Я же тебе говорил, бабушка, что ремонтировать коровник будем, – напомнил Артур.
– Да говорил, говорил. Запамятовала я.
Незаметно подбиралась весна. Наметённые за зиму сугробы таяли под ласковым солнышком, открывая сельчанам неприглядную картину. На земле в большом количестве валялись трупы немцев и лошадей. Ждать дольше было нельзя – хочешь или нет, а нужно убирать: боялись, что начнётся эпидемия.
Решив, что тратить силы и время на выкапывание могил – слишком большая честь для врага, нашли другой выход. В один из дней женщины и подростки собрались для этой противной работы. Искали трупы и, привязав их к ногам лошадей, которые сохранились в колхозе, волокли к ближнему, ликвидированному перед войной хутору. Сваливали там всех – и немцев, и лошадей – в заброшенный колодец.
Было очень неприятно и как-то боязно прикасаться к окоченевшим человеческим телам. Трупы лошадей таких чувств не вызывали. Но Артур не выбирал: кто достался, того и тащил. Казалось, эта работа никогда не закончится. Лишь к вечеру, затянув очередную петельку над копытом Ласточки, бригадирша сообщила:
– Кажись, последний. Щас этого скинем и можно будет заколачивать колодец.
К этому времени все уже устали. Поэтому закидывали землёй странную могилу поочереди. Домой вернулись уже по темну. Бабушка поставила на стол щи, скомандовала:
– Умывайтесь да садитесь есть.
Артур взял ложку, зачерпнул зеленовато-жёлтую жидичку, а есть не смог – замутило.
– Я что-то не хочу, – встал из-за стола и забрался на печку.
Потом несколько дней, снова всем селом, собирали на полях и в лесу снаряды и обломки разных орудий. Эта работа была не противной, но опасность поджидала на каждом шагу. Руководил сельчанами какой-то военный. Он распоряжался что и куда складывать. Одну из куч взорвали на краю поля, а другую аккуратно переложили в кузов грузовика и увезли. А ту, брошенную посреди Прудков самоходку, наши солдаты смогли завести. Увидев, как она поехала, Артур брезгливо сплюнул:
– Она ж немецкая.
– Перекрасят, и им же в зад из неё пальнут, – усмехнулся Макар.
– Ну, да, – согласился Артур, – своим же салом, да по своим же мусалам и получат.
В середине весны Артуру принесли повестку. Чтобы не расстраивать бабушку и тётку, он старался не показать своего ликования. Только радость была недолгой. Призывали Артура вовсе не воевать, а на трудовой фронт. Бабушка, собирая котомку, вздыхала:
– Оно, конечно, так. Мужики-то воюют все. А работать кому? Вот дитё и забирают.
Артур насупился, но вслух спорить не стал. Только подумал: «Какое я дитё? Уж и бабушку, и тётку перерос. Отцово пальто на тот год совсем впору будет». А бабушка, завязав узелок на котомке, села рядом с ним:
– Ты уж там, сынок, поумнее будь. Начальству не перечь. Что велят делать, исполняй в точности, – отдала рюкзачок, помолчала, а потом обняла, уткнулась ему в плечо, и горько вздохнула, – а то ведь сам знаешь, какая ниточка за тобой тянется.
Артур понял, о чём она. Рассердился:
– Сын за отца не отвечает.
– Так-то оно так… Только пригляд за тобой теперича всю жизнь будет иной.
В Туле всех призывников трудового фронта распредели по предприятиям. Поскольку Артур был сыном врага народа, на Оружейный завод его не взяли, а направили в Щёкино на шахты вместе с остальными «неподходящими» пареньками. А таких набралось немало. Только на их хуторах под репрессии в тридцать седьмом попали почти все мужчины. Но, прознав, какая работа их ждёт на шахтах, Артур со многими другими ребятами по дороге в Щёкино попросту сбежал. Конечно, если бы мальчишки уже достигли совершеннолетия, наказания им не избежать бы. А так, всё обошлось. Только председатель сельсовета сразу сообщил куда надо, и, буквально, через несколько дней пришла новая повестка.
Теперь его отправили под Калугу. На Грабцевском аэродроме, ему довелось готовить взлётные площадки. Потом был следующий трудовой фронт. Сначала под Дугной, затем под Алексиным. Там на берегу Оки он строил оборонительные сооружения – немцев хоть и гнали всё дальше от Москвы, но, видимо, пока опасались контрнаступления. Правда, там ребята из Детчинского района пробыли недолго. Посмотрев на них, мужчина в шинели – видимо, начальник – только посмеялся:
– Вот, так строителей прислали! Ничего не скажешь – бравые молодцы!
Там требовались люди хоть с каким-то опытом. Перед ним же стояли худенькие мальчишки. Обведя вокруг себя рукой, начальник продолжил:
– Мы тут не окопы роем, у нас идёт установка ДОТов, ДЗОТов… Вы хоть слова-то такие когда-нибудь слыхали?
Покачав головой, коренастый мужичок в грязной рваной телогрейке и галифе махнул рукой:
– Они и тачку-то с землёй с места не сдвинут, – натянул рукавицы и снова взялся за лопату, – отправляйте их обратно.
А осенью сорок второго военкомат призвал шестнадцатилетних пацанов на сто двадцатичасовой курс всеобуча – пора было начинать готовить их к службе в армии. После его окончания, в деревянном здании Детчинского дома культуры вручили повестки и отправили под Можайск. Здесь, в тридцати километрах от города под станцией Уварово, на строительстве оборонительных рубежей, среди военных было много и гражданских, призванных повестками. Молодым ребятам поручили рыть окопы.
Мирного населения в деревне Хорошево вблизи станции, где они расположились, не было – всех эвакуировали. Жили военные и окопники в пустующих домах. В ста двадцати километрах к востоку от них была Москва, а немного западнее ещё шли бои. Часто слышалась стрельба, иногда до деревеньки долетали снаряды дальнобойных орудий, в хорошую погоду кружили над головами самолёты. Отпустили их по домам лишь после того, как наша армия уверенно перешла в наступление и погнала врага от Смоленска.
Возвращался Артур в родную деревню в апреле 43-го. В валенках по весенней распутице шёл вместе с остальными до станции. В поезд сел насквозь промокший. В дороге не ощущал, что замёрз. Мечтал, как приедет, обнимет отца, бабушку, тётю – соскучился. А, вот, дома, хоть и спал на печке, его свалило тяжелейшее воспаление лёгких. Если бы не отец…
Болезнь прогрессировала быстро. Чай с веточками малины и мёд уже не помогали – Артур начал бредить. Иван Мартынович, опытный фельдшер, понимая, что народными средствами сыну не помочь, оделся и вышел на улицу. Потоптался на крыльце: «Где сейчас найдёшь медикаменты?» – Пошёл в сторону воинской части. Что и кому он говорил, какой ценой достались ему лекарства, Артур никогда не узнал. Но отец поставил его на ноги.
Немного окрепнув, Артур вернулся в колхоз. Не хватало не только техники, но и рабочих рук. Женщины запрягались вместо лошадей, а за плугом или бороной ходили мальчишки. Во время сенокоса и уборки урожая картина была не лучше. Гектары картофеля были убраны, практически, вручную. Но, чтобы победить врага, солдатам нужна была еда, снаряды, орудия, боевая техника. Все, кто остался в тылу, понимали это и делали то, что в обычной ситуации казалось невозможным. К заморозкам управились с полевыми работами, и стало полегче.
Как только лёг снег, Артур с друзьями начали ходить в лес – нужно было пополнять запасы дров. Однажды, вернувшись домой, застал бабушку в слезах:
– Что случилось?
– Повестка тебе, сынок, – протянула она казённый конверт.
– Так не первая же, – беспечно бросив бумажку на стол, Артур принялся стаскивать валенки.
Бабушка вздохнула:
– Сказали, на фронт вас всех забирают.
Двадцать третьего декабря Артур и ещё несколько его ровесников явились в военкомат. Посмотрев у всех документы, военком обратился к Артуру:
– Возвращайся, парень, домой – рано тебе ещё воевать?
– Всем пора, а мне рано? – Удивился Артур.
– Так тебе ещё семнадцати нет, – и, не дав Артуру сказать больше ни слова, скомандовал, – кру-у-у-гома-арш!
Друзей отправили на Дальний Восток, как пополнение, взамен переброшенных оттуда на запад регулярных войск. Артура призвали в армию лишь весной 44-го.
Пробыв два месяца в запасном полку, не нюхавший пороха деревенский паренёк, которому шёл восемнадцатый год, был отправлен с пополнением во 2-ю танковую армию. В Ковеле, где она базировалась, Артур тоже пробыл не долго. По приказу командования прибыл в 5-й разведывательный мотоциклетный полк, и отсюда, с Западной Украины, начался его фронтовой путь.
Первыми, с кем ему пришлось воевать, были бандеровцы. Эта война отличалась от той, что он видел, когда жил в Прудках. Тогда был бой – с одной стороны враг, с другой наши. А здесь, всё как-то странно. Нет никакой линии фронта. На берегу лесного озера выкопаны землянки, в которых жили солдаты. Днём, практически, никогда ничего не происходило. А вот ночью…
Только бойцы улягутся спать, только улетят во снах в родные края, как вдруг – тревога. Схватив автомат, чуть не на ходу седлали свои мотоциклы и неслись на предельной скорости, какую только может позволить лесная дорога. Куда? Хорошо, если водитель мотоцикла знает маршрут. Зачастую ехали просто наугад, без дороги, в кромешной темноте лишь приблизительно соблюдая указанное командиром направление. Приехав к месту, а, может, совсем в другую деревню или хутор, никого, кроме местных жителей, там не находили.
Днём бандеровцы отсиживались в лесах, а ночью выходили на промысел. Местность знали хорошо. Населённые пункты выбирали в отдалении друг от друга. Действовали быстро. Наша разведка только успевала доложить: «В населённом пункте N появились бандеровцы». А, когда наши солдаты приезжали в указанное место, бандитов там уже не было. Даже пыль на следах копыт их лошадей осесть успевала. На вопросы местные с удивлением отвечали:
– Так то ж ваши были.
– Почему вы так решили?
– Так гутарят по-вашему, и форма на них, как у вас. Только без погон.
Видимо, не обзавелись пока бандеровцы погонами, использовали по-старинке петлицы.
Через некоторое время заниматься ликвидацией банды Бандеры прибыли войска НКВД и СМЕРШ. Полк разведки, в котором служил Артур, перебросили к Польской границе.
Вскоре Артура вместе с фронтовым дружком Лёшкой Кузнецовым впервые отправили в разведку. Конечно, не одних, со старшими опытными товарищами. Только вот выпив, тоже, кстати, впервые положенные фронтовые сто грамм, молодые солдаты напрочь утратили чувство страха. Да, что там страх, водка полностью заглушила даже осторожность.
Почувствовав себя героями, они оторвались от основной группы и неожиданно вышли на немцев. Собственно, их задание и заключалось в том, чтобы скрытно проникнуть в расположение врага и захватить языка. Вот только скрытности при таком передвижении не получилось. Как только Артур с другом пошли вдоль какого-то кювета, немцы их сразу засекли, и открыли пулемётный огонь на поражение.
Хмель тут же выветрился, но способность рассуждать здраво, ещё не вернулась. Прижимаясь к земле, незадачливые разведчики начали движение в обратную сторону. Сами того не ведая, тем самым отвлекли внимание немцев от основной группы, поэтому задание всё-таки было выполнено. Но, вернувшись в расположение полка, Артур переосмыслив всё, что произошло, принял решение: «Больше никаких фронтовых ста грамм до конца войны».
Такому решению способствовало не только то состояние, которое Артур пережил, падая на землю под пулемётным огнём в своей первой разведке. Много раз он наблюдал бессмысленные смерти своих товарищей именно после того, как они невоздержанно принимали на грудь. Ладно бы только себя губили. Артуру вспомнилось, как на днях зачитали приказ о том, что их политрука Палеева сняли с должности, да ещё и разжаловали. Политрука после этого куда-то увезли. Живого. А вот трёх солдат, которым он, будучи пьяным, приказал уничтожить огневую точку противника, закопали под берёзкой. Не выполнить приказ командира те не могли, поэтому и побежали по открытой местности, стреляя из автоматов по хорошо замаскированному вражескому пулемётчику. «А был бы трезвым, – рассуждал Артур, – послал бы в обход, и не бегом, а скрытно, по-пластунски». С тех пор Артур ни разу не выпил положенные сто грамм.
Тем более, что было на кого равняться. Их комполка подполковник Мурачёв не то, что пьяным, выпивши никогда никем замечен не был. Его, конечно, не только за это уважали. Для всех он был батей, потому что о людях своих заботился и все его приказы были продуманны и понятны. Никогда никого не послал командир-батя на верную гибель, пользуясь своей должностью.
Дни летели быстро. С четырнадцатого января 45-го началось освобождение Польши. В начале февраля уже подошли к Одеру. На его берегу были построены хорошие оборонительные сооружения. Поэтому нашим командованием был дан приказ не дать немцам там закрепиться. В тыл врага засылалась группа, в задачу которой входил захват мостов и создание паники, не вступая в бои. Если в каком-то населённом пункте, красноармейцев встречали огнём немецкие части, его просто обходили стороной, избегая столкновения, и продвигались дальше. Как только удавалось захватить мост, по нему тут же шли наши танки: вперёд, вперёд, вперёд. Но были при освобождении Польши и страшные сражения. Одно из них Артур запомнил навсегда.
Служил он автоматчиком при Т-34. Дело в том, что к каждому танку были прикреплены автоматчики. В их обязанности входило не просто находиться в непосредственной близости от определённой боевой машины, чтобы стрелять из-за её брони. Также автоматчики подносили к танку снаряды, помогали осуществить дозаправку и много всего другого.
Началась атака. На груди, как всегда, ППС . К нему шесть рожков. В кармане две гранаты. За спиной вещмешок с пачкой патронов – шестьсот злых смертоносных мух, с нетерпением ждущих минуту, когда их выпустят во врага. Артур с криком «ура» бежал вперёд и стрелял, не переставая. Где-то совсем рядом то свистели, то чиркали пули. То и дело бухали взрывы снарядов, от которых земля вставала на дыбы, а потом падала, словно подстреленная лошадь.
Сквозь чёрный дым от пылающих танков плохо различались силуэты бойцов, бегущих впереди. Жар от огня чувствовался даже сквозь шинель. Артур то и дело спотыкался. О кочку или мёртвое тело размышлять не было времени. Лишь, когда нужно было поменять рожок у автомата, прятался за броню своего Т-34. В такой момент и попал в его танк снаряд… Наступила тишина. Ни рёва моторов, ни автоматных очередей, ни криков. Ти-ши-на. Через кроваво-мутную пелену Артур не мог ничего рассмотреть – в какую сторону бежать, куда стрелять? Как остался среди живых было за гранью его понимания. Только шапку потерял.
Наши войска упорно двигались в сторону Германии. Недалеко от Польской границы, пришёл приказ Генштаба, развернуть 2-ю танковую армию и следовать на Прибалтику для разгрома немецкой группировки, которая представляла реальную опасность для наших войск. Не успели выйти к морю, как немцы так дали прикурить, что Артур не надеялся выйти живым из этих боёв. Но, видно, не судьба ему погибнуть. А вот командир, подполковник Мурачёв, получил серьёзное ранение. Адъютант вынес его на себе с поля боя, доставил в медсанбат, но в полк любимый батя больше не вернулся.
Шестнадцатого апреля началось наступление. Командование полком принял майор Дикун. С ним разведполк Артура дошёл до Берлина. С поставленной задачей: никого из Берлина не выпускать, и никого туда не впускать на своём участке фронта с западной стороны города, они справились успешно. Правда, штурмовать Берлин их роте не довелось. Уже после 9 мая, их погрузив на «Студебеккер», в качестве экскурсии, провезли по окрестностям города. Даже по Александерплац прокатили. Только возле рейхстага не остановились. А так хотелось глянуть на фашистское логово. Сплясать вместе бойцами других частей на его развалинах. Но Артур не расстроился – не это главное, а то, что пришёл конец проклятой войне и фашизм разгромлен.
С Победой не заканчивалась его служба в армии. Он находился в Германии вплоть до самой демобилизации, до 1950 года.
И вот, наконец, поезд вёз его из далёкой Германии домой. «Как я выжил?» – думал Артур под перестук колёс. В каких только переделках не побывал он за то короткое время, что довелось быть на фронте. Сколько друзей-товарищей потерял. Сам не раз смотрел в лицо смерти. Но теперь это всё было позади. Через несколько дней он сможет обнять своих родных и, наконец, увидит Лиду – девушку, которая писала такие замечательные письма. Интуиция подсказывала ему, что именно Лида, его судьба.
Весь путь от границы до самой Москвы Артур безотрывно смотрел в окно. Родина встречала его ласковым солнышком. Повсюду мелькали радостные лица. Города постепенно отстраивались и той разрухи, которую Артур видел, двигаясь после призыва к линии фронта, уже не было. Могучая страна дышала свободно. «Значит, всё не зря!» – Подумал Артур, подхватил чемодан и вышел из вагона в долгую, счастливую, а главное, мирную жизнь.